Текст книги "Сэр Гибби"
Автор книги: Джордж МакДональд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 39 страниц)
Подбадривая себя этими словами, она поднялась по ступенькам и позвонила. Был морозный зимний вечер, и миссис Кроул стоя на пороге, в ожидании, когда ей откроют, вдруг страшно захотелось иметь свой дом с жарко пылающим камином, возле которого можно спокойно выпить рюмочку–другую. Ей пришлось ждать довольно долго, потому что горничная, в обязанности которой входило открывать дверь гостям, прислуживала за столом. Сегодня мистер Склейтер должен был уйти на церковное собрание и поэтому ужинал раньше, чем обычно. На столе как раз дымился куриный суп, горячий и душистый, когда горничная сообщила хозяевам, что какая–то женщина спрашивает сэра Гилберта.
Гибби поднял глаза, положил ложку и уже собрался было встать, когда священник мягко задержал его на месте. Гибби повиновался, выжидательно глядя на него.
– Что это за женщина? – спросил священник у девушки.
– Вполне прилично одетая, сэр. Наверное, работница, – ответила та.
– Передайте ей, что мы ужинаем. Пусть она зайдёт снова примерно через час. Или передаст вам то, что хочет сказать. Или, ещё лучше, пусть она зайдёт завтра утром. Интересно, кто бы это мог быть? – задумчиво сказал он, поворачиваясь к Гибби.
Но Гибби уже не было на месте. Он проскользнул за спинкой стула мистера Склейтера, и тот только успел заметить, как он спешит к двери вслед за горничной. Он так торопился, что забыл закрыть за собой дверь, и супруги увидели, что он радостно бросился навстречу гостье, горячо пожал ей руки и тут же потащил её за собой.
Сама миссис Кроул никак не желала непрошено вторгаться в дом священника, особенно когда тот сидел за ужином вместе со своей грозной супругой. Но ей показалось, что Гибби ведёт её не в столовую, а в какое–нибудь тихое местечко, где они могли бы всласть потолковать наедине. Она вообще не видела, куда Гибби её тащит и, на минуту замешкавшись то ли со своей шляпкой, то ли с каким–то другим предметом вечного женского беспокойства, шагала за ним, не думая ни о чём другом, пока не очутилась вдруг на пороге ярко освещённой комнаты. Она подняла глаза, вздрогнула, остановилась, почтительно поклонилась сначала священнику, а потом и его супруге, и застыла в нерешительности и страшном смущении.
– Вам не сюда, милая, – сказал мистер Склейтер, поднимаясь с места. – Ах, это вы, миссис Кроул! Я приму вас в прихожей.
Миссис Кроул вспыхнула и сделала шаг назад. Но Гибби всё ещё крепко держал её за руку. Он метнул на священника быстрый взгляд, который должен был бы моментально уверить его в том, что эта гостья бесконечно дорога его сердцу, и снова потянул её к столу: он хотел, чтобы она села на его место. В голове у неё промелькнула мысль о том, что, если уж долгие годы она была таким близким другом сэра Джорджа и сэра Гибби и каждое воскресенье поила малыша Гибби молоком и чаем с овсяными лепёшками, то, наверное, даже сейчас, когда жизнь их обоих так основательно переменилась, она всё равно имела право войти в его дом, каким бы роскошным и изысканным он ни был. И пока мистер Склейтер, не желавший обижать сэра Гилберта, медлил, не зная, как помешать ей войти, она, невольно подчиняясь Гибби, нерешительно шагнула вперёд. Как восхитительно было чувствовать себя в тепле! Как уютно выглядели тёмно–красные стены, освещённые яркими бликами полыхающего огня! Как чудесно здесь пахло куриным супом! Она подумала, что ей было бы гораздо легче отказаться от виски, если бы её окружали такие же утешительные удобства, как в доме у священника. А ведь именно он как–то раз сказал ей, что её душа дорога ему не меньше, чем любая другая душа в его приходе, а потом изгнал её из весьма почтенного переулка в грязные портовые кварталы. Всё это молнией пронеслось у неё в голове, пока Гибби упорно тянул её к столу, а она неуверенно сопротивлялась.
– Гибби, подойдите сюда, – позвала миссис Склейтер.
По–детски послушно и доверчиво он подошёл к ней.
– Знаете, Гилберт, это никуда не годится! – сказала она довольно громким шёпотом. – Нельзя переворачивать все приличия с ног на голову. Если Вы хотите быть джентльменом и продолжать жить в моём доме, Вы должны научиться вести себя, как все нормальные люди. Я не могу допустить, чтобы такая женщина сидела у меня за столом. Знаете ли Вы, кто она такая?
Лицо Гибби засветилось. Он поднял руки, потому что уже мог немного объясняться на пальцах.
«Она грешница?» – спросил он.
Миссис Склейтер кивнула.
Гибби крутнулся на пятках и кинулся в прихожую. Пока Гибби разговаривал с миссис Склейтер, её супруг, как огромный морской кит, мощно и властно надвинулся на незваную гостью и повлёк её к входной двери, всё время разговаривая с ней тоном снисходительного доверия, чтобы загладить всякую обиду, которую она могла почувствовать из–за столь неласкового приёма. И вдруг, к его ужасу, Гибби бросился к ней и крепко её обнял.
– Сэр Гилберт! – немало рассердившись, воскликнул он, сердясь ещё сильнее из–за того, что считал себя абсолютно правым. – Оставьте миссис Кроул в покое и немедленно вернитесь к столу. Джейн, откройте, пожалуйста, дверь.
Джейн открыла дверь, Гибби разжал руки, и миссис Кроул вышла. Но на пороге она вдруг повернулась: – Что ж, сэр, – сказала она тоном, в котором угадывалась скорее, не гордыня, а суровость напополам с горечью обиды и униженного достоинства, – Вы, бывало, частенько переступали мой порог, да ещё с такими недобрыми словами, от которых у честной женщины вся кровь в жилах вскипит. Но я никогда Вас не выгоняла. А Вы сначала выгнали меня из моего собственного дома, теперь выгоняете из своего. Что же остаётся? Разве только выгнать меня из Дома Господня. Теперь вам понятно, почему люди вроде меня не слишком–то часто появляются в церкви, чтобы послушать, как вы проповедуете Евангелие? Да потому что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! Да скажи Вы мне сейчас: «Входите, миссис Кроул, вечер такой холодный! Входите, погрейтесь, съешьте тарелочку супа», то от такой милости вся душа моя согрелась бы так, что дома я, может быть, даже за Библию бы взялась, а в воскресенье и в церковь бы заглянула. Уж будьте уверены, так бы оно всё и было. В церковь–то ходить легче, чем самой Библию читать да раздумывать, что в ней сказано. Только сейчас я пойду домой к своей бутылке, и грех мой – если это грех, выпить в такую холодную и туманную ночь – будет навечно лежать у Вас при дверях!
– Да пожалуйста, миссис Кроул, будет вам тарелка супа! – ответил мистер Склейтер с деланным гостеприимством. – Джейн, отведите миссис Кроул на кухню и…
– Да пошёл он к чёрту, ваш суп! – вдруг взорвалась миссис Кроул, судорожно выпрямляясь и дрожа от гнева. – Что я, нищая какая? Скажите пожалуйста! Да я о чём Вас просила, сэр, о супе или о милости? Пусть Господь Сам нас рассудит! Вот увидите, первые станут последними, а последние первыми. Только сейчас я не первая, а Вы, сэр, не последний!
С этими словами она повернулась и пошла прочь с высоко поднятой головой.
– Ну знаете, сэр Гилберт,.. – начал было мистер Склейтер, вернувшись в столовую. Но Гибби исчез. В комнате была лишь его жена, одиноко сидящая во главе стола с недовольным и смущённым видом. В ту же секунду он услышал за спиной стук быстрых шагов и обернулся как раз в тот момент, когда горничная Джейн уже закрывала входную дверь.
– Сэр Гилберт побежал вдогонку за этой женщиной, сэр, – пояснила она.
– Чёрт возьми! – раздражённо пробормотал мистер Склейтер и вернулся к жене.
– Уберите тарелку сэра Гилберта, – велела та прислуге. – Это он опять начитался Нового Завета! – добавила она, когда горничная вышла из комнаты.
– Дорогая, дорогая, думай, что говоришь! – ответил ей муж. Он мало смыслил в послушании Господу, но имел кое–какое представление об уважении к религии.
– Нет, в самом деле, мистер Склейтер, – продолжала она. – Я и представить себе не могла, какую обузу мы на себя взваливаем! Но Вы же практически не оставили мне выбора! Этот ребёнок неисправим! Конечно, он предпочитает общество подобных женщин! Именно от таких, как она, он получил свои первые представления о жизни. Разве могло быть иначе? Вы же знали, как он воспитывался. Чего ещё можно было ожидать?
– Воспитывался! – воскликнул священник, с булькающим шумом втянул в себя очередную ложку супа и громко рассмеялся. – Могу себе представить, как он носился по улицам в своих оборванных штанах!
– Тогда Вам тем более нужно было три раза подумать, прежде чем затевать подобные эксперименты, мистер Склейтер! – ответила его жена, кладя ложку на стол и откидываясь в уютные объятия своего кресла.
Но, по правде говоря, она совсем не жалела, что муж взял на себя обязательство по воспитанию Гибби. Она не могла не любить мальчика, и её теперешние слова были сказаны с досады напополам с ревностью из–за того, что он вот так легко оставил и её, и вкусный ужин и помчался вдогонку за этой женщиной. Даже будь миссис Кроул такой же знатной дамой, как и она сама, миссис Склейтер вряд ли было бы от этого легче. Сейчас же она испытывала особое отвращение при мысли о соперничестве с женщиной, в чьём доме было совершено страшное убийство и которую в результате долго потом таскали по мировым судам.
Супруги молчали, пока не принесли второе.
– И знаете ещё что, мистер Склейтер, Вы должны научить его, как это нелепо – пытаться сверять каждый свой поступок со… со словами, которые, конечно же, были вполне уместными в новозаветные времена, но которые в наши дни никак нельзя воспринимать буквально. Ведь никто же не носит сейчас эти глупые средневековые чепчики или остроконечные шляпы с накидками! Да вы же сами видели, – тут она рассмеялась, и смех её, хоть и был низким и мелодичным, мало походил на смех настоящей леди, потому что в нём слышалось презрение вместе с ноткой сомнения, – как он бросился на шею этой ужасной особе! А всё почему? Он спросил меня, грешница ли она. Я, конечно же, ответила утвердительно. И как же повёл себя мой дорогой джентльмен? Тут же кинулся её обнимать!
И они рассмеялись вместе.
После ужина они вдвоём отправились на миссионерское собрание, где муж выступил с проповедью, а жена сидела рядом и слушала. Наш юный баронет тем временем пил чай на чердаке у миссис Кроул.
С того дня Гибби часто и напряжённо раздумывал, как бы ему помочь миссис Кроул, и впервые пожалел, что пока не может распоряжаться своими деньгами. Научившись языку глухонемых, Гибби тут же начал обучать этой премудрости Донала, и вскоре оба они так наловчились, что порой вместо того, чтобы говорить, Донал сразу начинал объясняться на пальцах, так что теперь они могли общаться так свободно, как будто у каждого из них был не один язык, а целых два. Поэтому Гибби без труда сообщил Доналу о своём беспокойстве насчёт миссис Кроул и желании ей помочь, мягко сетуя при этом на то, что пока ничего не может для неё сделать.
Донал же при удобном случае решил рассказать об этом самой миссис Кроул.
– Видите ли, мэм, – сказал он в заключение, – он почему–то забрал себе в голову, что вы… как бы это сказать,.. водите слишком близкое знакомство с бутылкой. Я не знаю, так это или нет, вам лучше судить.
Миссис Кроул молчала, наверное, целую минуту. С того самого момента, когда Гибби выбежал из–за стола и оставил своих новых богатых покровителей, чтобы последовать за ней, сердце её всё сильнее привязывалось к нему, а старые воспоминания ещё больше возгревали эту новую любовь.
– Что ж, – наконец ответила она с завидной прямотой, – он, должно быть, вспоминает своего бедного отца и считает меня такой же. Может, я и не такая плохая, как он думает, но по большому счёту он прав. Надо мне над этим поразмыслить да прикинуть, как быть и что делать. Уж больно не хочется его, соколика, расстраивать. Эх, мистер Грант, если и есть на этой грешной земле одна чистая христианская душа, так это душа нашего маленького сэра Гибби. Кто бы мог подумать, что всё так будет? Но это – от Господа, и есть дивно в очах наших… Ох, да не смотрите же вы так на меня, уж что–что, а Библию–то я знаю! – добавила она, увидев, как в глазах Донала промелькнуло изумление. – А этот мистер Склейтер… Нет, негоже мне его злословить. Только я вот что скажу. Может он, конечно, и способен вбить гвоздик–другой или церковную крышу черепицей покрыть, а только мудрый строитель из него никудышный, и основания ему не положить. Да говорю же я вам, что помню свою Библию! – снова воскликнула она с некоторым торжеством. – Что бы им сделалось, – продолжала она, – и ему, и ей, и сэру Гибби, – пригласи они меня сесть с собой за стол и съесть тарелочку супа? Ведь Сам Господь не гнушался даже сброда почище меня. Кто знает, может наш маленький сэр Гибби ещё поможет мне воссесть с Ним за одним столом? Не могу, так мне и хочется называть его маленьким сэром Гибби – ведь его весь город так называл, – только ведь он уже совсем большой и ещё вырастет! А что он благородный, так я всегда знала, как себя вести, и отца его сколько знала, никогда по–другому и не называла, только сэр Джордж, ни больше, ни меньше. Честный он был человек, хороший. Да, сэр Джордж… хоть он и горбатился над своими башмаками, а по субботам приходил ко мне наверх, и я подавала ему умыться, да чистую рубашку моего мужа, упокой Господи его душу… Нет, мистер Грант, вы не думайте, я не католичка какая, чтобы молиться за тех, кого уже на белом свете нет, да и что в том проку, молиться, как молятся язычники? Нет, молиться надо за живых, чтобы им было во благо. А что до мёртвых – то помилуй, Господи, их души!
Читателю может показаться, что в тот вечер, ещё перед тем, как к ней пришёл Донал, миссис Кроул уже успела пообщаться с идолом, живущим в трёхстворчатом храме её кухонного буфета. Так оно, собственно, и было. Но к её чести скажем, что к концу года она стала пить заметно меньше, чем раньше, и это далось ей ценой немалых усилий, которые перемежались поражениями гораздо чаще, чем успехами.
Однажды – пусть те, кто любит копаться в человеческой душе, как в заводных механических часах, либо сами объясняют то, что произошло в тот день, либо отказываются мне верить, как им угодно – миссис Кроул вдруг с поразительной ясностью осознала, что ещё чуть–чуть, и она напьётся так, что не сможет даже встать.
– Ну тогда ещё только глоточек, – примирительно сказала она себе. – Только глоточек, он же последний, больше в бутылке ничего нет, так неужели оставлять?
Она опростала бутылку. У неё получилось почти полстакана, и она одним махом опрокинула его в рот. Но пока она держала виски во рту, чтобы растянуть удовольствие, её вдруг пронзило странное и грозное ощущение: ей показалось, что в этот самый момент решается вся её судьба, что именно сейчас секира кладётся у корней дерева её жизни. Она упала на колени, но не для того, чтобы молиться, как сэр Джордж, а для того, чтобы выплюнуть виски в огонь. Пламя с рёвом взметнулось вверх в печную трубу. Она отшатнулась.
– Боже мой! – воскликнула она. – Неужто у меня за нутро такое дьявольское, что выдерживает этакую пакость? Да во мне, наверное, бесов живёт, не перечесть! Имя мне не иначе, как легион. Что же будет с моей бедной душой?
После этого целую неделю она не пила ни глотка, а когда всё же выпила, то с большой осторожностью, раз и навсегда порешив, что не станет вливать в себя больше зелья, чем сможет унести на своих ногах.
Мистер и миссис Склейтер как могли справились со своим негодованием и сообща решили в этом случае оставить поведение сэра Гилберта без внимания.
Глава 45
Неожиданный поворот
К тому времени Гибби обычно приходил к Доналу каждую пятницу около четырёх часов пополудни и оставался с ним до субботнего вечера. Суббота была для обоих выходным днём. Однажды в пятницу миссис Склейтер охватило жгучее искушение: ей захотелось пойти за ним, неожиданно навестить мальчиков у Донала дома и посмотреть, чем они там занимаются.
День был солнечный и морозный. Шагая по улице в меховой шубке и шапочке навстречу обжигающему ветру и проходя мимо заснеженных крыш, застывших канав и мёрзлых окон, миссис Склейтер с разрумянившимися щеками и блестящими глазами, была похожа на саму жизнь, смеющуюся над смертью. Навстречу ей тоже попадались люди, но далеко не у всех из них на лицах сияло такое же торжество, потому что холод и правда был жуткий. Добравшись до Висельного холма, она сообразила, что шла вслед за Гибби так быстро, что мальчики вряд ли успели заняться чем–то определённым, и потому решила ещё чуть–чуть походить по округе. Но через некоторое время, снова приближаясь к Висельному холму по соседней улице и проходя мимо знакомой булочной (её хозяин был прихожанином в церкви мужа), она вдруг увидела нечто такое, что заставило её остановиться и заглянуть в окно, составлявшее верхнюю половину двери. Она увидела, что возле прилавка, болтая ногами, сидит Гибби и с самым что ни на есть блаженным видом уписывает полупенсовую булочку. «А ведь только что пообедал!» – возмущённо подумала миссис Склейтер, в своём гневе усмотрев в его поведении упрёк её домашнему хозяйству. Но вглядевшись пристальнее, она заметила ещё один и гораздо более веский повод для неудовольствия. Этого–то она и боялась! С другой стороны прилавка стояла прехорошенькая девочка, и её общество, по всей видимости, чрезвычайно нравилось юному баронету. На свежем румяном личике девочки сияли серо–зелёные глаза, а алые губы, улыбаясь, обнажали ровные зубки белее самой первосортной муки. Как раз сейчас девочка весело смеялась и оживлённо болтала с Гибби, а тот отвечал ей сияющим от радости лицом, смехом и увлечёнными жестами. Было понятно, что им очень хорошо вместе.
После возвращения в город Гибби уже два или три раза заходил в эту булочную, но до сих пор ему ни разу не удавалось застать в ней свою старую знакомую Майси, ту самую, которой он когда–то помог отыскать аметистовую серёжку. Сегодня же Майси с удовольствием вспомнила ту их встречу, а потом они, весело смеясь, наперебой принялись напоминать друг другу забавные случаи из детства. Майси была простой и послушной девочкой, так что войди сейчас в лавочку её отец или мать, её манеры и речь по отношению к сэру Гилберту ничуть бы не изменились. По правде говоря, ей было гораздо приятнее болтать с Гибби, нежели с подмастерьем своего отца: тот, хоть и мог говорить, был скучнее самого скучного теста, а Гибби, даже оставаясь немым, так и светился жизнью и радушием.
Наблюдая за чужим разговором со стороны, мы часто читаем в лицах говорящих гораздо больше тайного смысла, чем его есть на самом деле, и миссис Склейтер, взирающая на происходящее через дверное стекло, вообразила, что у неё действительно есть немалый повод для возмущения. Она резко открыла дверь и вошла в булочную. Майси тут же вспыхнула от смущения, а Гибби спрыгнул со стула и с шутливо–проказливой улыбкой пододвинул его вошедшей.
– Я думала, Вы пошли навестить Донала, – сказала миссис Склейтер тоном обманутого человека, нарочито не замечая девочку.
Гибби сообщил ей, что Донал вот–вот появится и они вместе пойдут на волнорез, чтобы Донал посмотрел на море в то время, когда дует сильный норд–ост.
– Но почему вы решили встретиться именно здесь? – настаивала та.
«Потому что мы с Майси старые друзья», – жестами ответил мальчик.
Только тут миссис Склейтер сочла нужным повернуться и посмотреть на девочку. Вспыхнувшее было негодование улеглось, и она заговорила ласково, с присущей ей прямотой:
– Сэр Гилберт говорит, что вы с ним старые друзья.
На это Майси поведала ей историю о потерянной серёжке, с которой и начался их сегодняшний разговор, присовокупив к ней и другие воспоминания. Рассказывая, она жалостливо–шутливым тоном описала, каким заброшенным и несчастным выглядел маленький сэр Гибби, носившийся по улицам в оборванных, много раз перекроенных штанах. Однако это повествование вызвало в миссис Склейтер не столько интерес, сколько раздражение. Ей казалось, что ввиду будущего положения сэра Гилберта в обществе такие истории лучше позабыть и чем скорее, тем лучше. Но сам Гибби с удовольствием вспоминал эти живые картинки своего детства и увлечённо ловил каждое слово, слетающее с прелестных губ своей давней знакомой.
Миссис Склейтер намеренно задержалась в лавочке до тех пор, пока не пришёл Донал. Мальчики предложили было ей отправиться с ними, но она, улыбаясь, отклонила их приглашение, и они поспешили на свидание с Северным морем, оставив её наедине с Майси. Они никогда бы так не поступили, если бы могли предвидеть, как сильно эта благонамеренная дама (ведь львиная доля недобрых поступков совершается с самыми благими намерениями) обидит их кроткую и воспитанную подружку. С того самого дня стоило Гибби войти в булочную, как Майси немедленно исчезала, а за прилавком появлялась её мать: собственно, именно этого и добивалась миссис Склейтер. Она могла бы и не стараться: опасность влюбиться грозила Гибби, пожалуй, меньше всего.
Об этом происшествии, наверное, не стоило бы даже говорить, если бы оно не придало мыслям миссис Склейтер совершенно новое и неожиданное направление. Надо принимать какие–то меры, решила она. Приятнее всего ей было бы видеть, что вся любовь и привязанность Гибби сосредоточены на ней самой, но была слишком опытной и совестливой женщиной, чтобы не видеть, как опасно было бы намеренно и сознательно этого добиваться. Поэтому она начала раздумывать о том, как получше защитить Гибби хотя бы от одного из естественных последствий его раннего знакомства с недостойным окружением, а именно: от риска влюбиться в девушку низкого происхождения и дурного воспитания. Этим необходимо было заняться безотлагательно ещё и потому, что было уже немножко поздно пытаться ограничивать свободу Гибби, запрещая ему ходить туда, куда ему заблагорассудится. Тогда–то она и вспомнила, что муж как–то рассказывал ей о встрече сэра Гилберта с одной молодой леди, обучающейся у мисс Кимбл. К тому же, они, кажется, ещё и родственники! И сам Гибби уже не раз говорил миссис Склейтер о том, что хотел бы снова повидать мисс Гэлбрайт. Так, может быть, пришло время воспользоваться этим знакомством? Миссис Склейтер несколько недолюбливала мисс Кимбл, в основном, из–за её неестественной жеманности (которая, кстати, была карикатурным отражением её собственных манер). И всё равно, мисс Кимбл была её давней знакомой, так что почему бы не пригласить её в гости, попросив привести с собой двух или трёх девочек постарше: пусть молодой баронет привыкнет к тому, как выглядят по–настоящему благовоспитанные девушки, как они одеваются и как себя ведут. Это вернее всего отобьёт у него вкус к низшему обществу – начиная от дочерей булочников и так далее.
То, что Гибби до сих пор не встретился с Джиневрой, было делом рук именно миссис Склейтер. Нимало не стесняясь ни могучего гренадёра в юбке, ни её воркующих подопечных, сам Гибби отправился бы в пансион мисс Кимбл уже на следующий день после их первой встречи. Хотя бы в этом, думал он, неожиданное богатство даёт ему какие–то преимущества: потеряв тех, кого он любил больше всего на свете, он всё же сможет видеться с мисс Гэлбрайт. Но миссис Склейтер (опять же, с самыми благими намерениями) притворилась, что не понимает, куда ему хочется пойти и кого повидать, пустив в ход и некоторые другие средства, чтобы удержать его при себе до тех пор, пока она не научится немного лучше его понимать. После этого Гибби несколько раз видел Джиневру в церкви, но у него не было никакой возможности с ней поговорить, ибо сразу по окончании проповеди шотландская церковная община мгновенно разбивается на мелкие кучки и бесследно растворяется в толпе (ну, по крайней мере, так обстояли дела во времена Гибби), как небезызвестные «капли принца Руперта», внутри которых взаимно несовместимые составляющие удерживаются вместе лишь тоненьким, но тягучим и прочным верхним слоем: стоит лишь отбить маленький кончик, как они со страшной силой вырываются на свободу. Добродетельная миссис Склейтер обычно оставалась на своей скамье до самого конца, а Гибби сидел вместе с ней, так что ему лишь однажды удалось краем глаза заметить удалявшуюся стайку девочек. Он уже готов был сорваться с места, но миссис Склейтер, угадав его намерение, задержала его, попросив помочь ей подняться и выйти из церкви. Она всегда опиралась на руку Гибби, когда хотела удержать его рядом с собой, притворяясь при этом уставшей или делая вид, что подвернула ногу. Ещё один раз Гибби удалось увидеть, куда именно девочки повернули с Даурстрит, но больше он ничего не смог узнать, а с приходом зимней стужи, когда снег неделями лежал на улицах глубокими сугробами, возможностей для встречи почти не было. В тот самый раз, когда мальчикам не удалось найти чердак миссис Кроул, они пустились было на поиски пансиона мисс Кимбл, но тоже безуспешно. И хотя всякий раз, отправляясь на прогулку, они старались пройти неподалёку от того места, где, как им казалось, должен был располагаться этот пансион, пока они не видели ни одного здания, хоть сколько–нибудь соответствующего их представлениям о подобных заведениях.
Мистер Гэлбрайт не посвятил мисс Кимбл в подробности того, почему он решил так поспешно передоверить дочь её заботам. Для этого он был слишком скрытен, слишком горд и слишком обижен. Поэтому, получив приглашение от миссис Склейтер, мисс Кимбл не видела никаких оснований не включить мисс Гэлбрайт в число тех девочек, которые должны были пойти в гости вместе с ней. К тому же, ей и самой хотелось вновь повидать сэра Гилберта: она надеялась окончательно исправить то дурное впечатление, которое, должно быть, произвела на него, с таким рвением исполняя свой долг во время их первой встречи.
В один прекрасный день за обедом миссис Склейтер сообщила Гибби, что к чаю к ним в гости придут несколько дам, так что ужинать они сядут немного позднее, чем обычно. Она велела ему переодеться в лучший костюм. Когда Гибби послушно выполнил её указание, она осмотрела его с ног до головы, ловкими пальцами поправила ему галстук, ласковыми прикосновениями прекрасных рук пригладила ему вихры и усадила подле себя в гостиной. Когда вошла Джиневра и они с Гибби пожали друг другу руки, та вспыхнула прелестнейшим румянцем смущения, а он так и засветился от радостного удивления. Однако не успели хозяйка и её гостьи усесться поудобнее, как миссис Склейтер обнаружила, что Гибби, который в отсутствие мистера Склейтера был среди них единственным джентльменом, исчез. Немного времени спустя пришёл мистер Склейтер, в гостиную подали чай, и миссис Склейтер послала Джейн, чтобы та позвала сэра Гилберта. Однако та вернулась и сообщила, что сэра Гилберта нет дома. Сердце миссис Склейтер упало, лицо её приняло огорчённое и недовольное выражение: её затея провалилась! Он ушёл и ушёл неизвестно куда! Может, к дочке булочника, а может, к этой жуткой миссис Кроул!
Однако всё было совсем не так. Учтиво поздоровавшись с дамами, Гибби выскочил из комнаты и помчался к Доналу: не в его правилах было радоваться одному, когда можно было разделить радость с другом.
Новость о том, что сейчас, в эту минуту Джиневра сидит в гостиной миссис Склейтер и ожидает его прихода (ибо в своём волнении Донал именно так истолковал радостное нетерпение и спешку Гибби), подняла в груди Донала такую бурю, что несколько минут он не мог придти в себя. Сердце его гулко ухало, как лошадиные копыта по мостовой. Он и не подумал спросить у Гибби, приглашала его миссис Склейтер или нет, и не вспомнил о том, что добрая половина его уроков на завтра ещё оставалась невыученной. Перед тем, как Гибби, ворвавшись, сообщил ему счастливую новость, он был по уши погружён в решение математической задачи. Сейчас же все законы вселенной показались ему ничтожными и не стоящими даже минутного размышления. Он начал шагать по комнате взад и вперёд, казалось, ничего вокруг себя не замечая. Наконец Гибби потряс его за плечи и двумя энергичными жестами показал, что ему следует надеть воскресный костюм. Тогда на Донала впервые в жизни навалилась застенчивость, окутав его плотной пеленой с головы до пят. Одно дело принимать дам у себя на лугу, и совсем другое – оказаться в их обществе посреди великолепно убранной гостиной; ведь до того, как Донал попал в дом миссис Склейтер, он никогда не видел ничего подобного даже в стране эльфов или в сказках тысячи и одной ночи. Он знал, как вести себя на ферме, но светская беседа была ему в новинку. Конечно, затейливо вырезанные спинки стульев и кресел намного уступали зелёному склону, усыпанному маргаритками, но когда миссис Склейтер впервые предложила ему присесть, Доналу едва хватило присутствия духа, чтобы повиноваться.
Предстоящий вечер вдруг показался ему пугающим и ужасным. Но он готов был на многое ради того, чтобы снова узреть свою милую юную даму! Он напомнил себе, что сейчас он предстанет перед ней в обличье уже не пастуха, но студента и что подобные мысли недостойны человека, желающего шагать вровень со своими сверстниками. Он кинулся приводить себя в порядок, несколько раз тщательно умылся, надел свою лучшую рубашку – грубого полотна, но свежую и сладко пахнущую вольным ветром Глашгара, – жёлто–коричневые бумазейные штаны в чёрную полоску, жилет оливкового цвета, тёмно–синий сюртук с фалдами и пару до блеска начищенных праздничных башмаков, подбитых не огромными железными набивками, а аккуратными мелкими гвоздиками. Потом он нахлобучил на голову высокую бобровую шапку, которую невозможно было пригладить никакой щёткой, засунул в карман жёлто–красный шёлковый платок и объявил, что готов.
Если бы Гибби в своём прежнем меховом одеянии вдруг оказался в гостиной у миссис Склейтер, он, наверное, выглядел бы далеко не так привлекательно, как на глашгарских утёсах. Пожалуй, в любом другом наряде он выглядел куда лучше, нежели в вечернем костюме, который к тому времени был уже – увы! – совсем европейским. С другой стороны, мистеру Склейтеру самый обычный смокинг или фрак подходил как нельзя лучше: ведь сам он был совершенно заурядным человеком и потому в любом другом платье был бы меньше всего похож на самого себя. Кстати, поскольку заурядных людей, придерживающихся условностей, всегда неисчислимо больше, чем тех, кто просто остаётся самим собой, то, наверное, будет даже лучше, если нынешняя мода продержится как можно дольше. Что же касается Донала, то для него невозможно было даже придумать ничего хуже, чем тот праздничный наряд, который он так старательно на себя надел. Теперь он выглядел донельзя нелепо и комично, и неудобная одежда только портила всё дело, сковывая его по рукам и ногам.
