Текст книги "Донал Грант"
Автор книги: Джордж МакДональд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 41 страниц)
Ну неважно. А только в тот самый день, когда они решили, что больше и недели не пробудут в этом проклятом доме, – потому как был понедельник, а по понедельникам шум всегда был ещё хуже и громче, чем в другие дни, – от него вдруг пришла весточка. Он писал, что письмо получил, но только час назад, и ужасно сожалеет, что оно не добралось до него раньше; и умолял повременить, не уезжать из дома до его приезда. Он выедет самое большее через два дня и, как только приедет, в момент всё уладит! Странное было письмо, ничего не скажешь. Мне мистер Харпер о нём рассказывал. Он служил у господ дворецким и сам его читал от слова до слова. Мы все обрадовались, потому что от этих ночных ужасов уже сил никаких не было, и стали ждать, когда же появится наш славный избавитель и всё поставит на свои места.
Ну что ж, прошло несколько дней (правда, кое–кому они чуть ли не вечностью показались!) и он, наконец, появился. Приятный был джентльмен, а уж улыбался так мило и приветливо, что и не захочешь, а поверишь каждому его слову. И таким он был беспечным и весёлым, что это нас даже немножечко приободрило, так мы все устали. Правда, непонятно, как он мог оставаться таким беззаботным, если знал, что у нас тут происходит! В общем, он приехал и собирался остаться к обеду, а пока попросил у мистера Харпера принести ему немного вина и сухого печенья… Что дальше было, я сама не видела, а рассказывал мне сам мистер Харпер. Он бы, может, и не стал мне ничего говорить, да только человек был не старый, хоть раза в два меня постарше, ну и приглянулась я ему. Правда, ничего из этого и не вышло. Но всё равно, со мной он всегда поговорить любил; вела я себя с ним приветливо, скромно, лишнего ничего не позволяла, вот он по дружбе и рассказал мне всё, что знал. Пошёл, значит, мистер Харпер за вином, а приехавший гость вдруг его останавливает, протягивает ключи и говорит: «Принесите–ка мне, милейший, такого–то и такого–то вина и из такой–то и такой–то корзины» – ведь на самом–то деле никакой он был не гость, а настоящий хозяин и дом знал лучше всех нас. Ну, Харпер взял ключи и только вышел за дверь, как вдруг слышит, что гость говорит: «Я вам скажу, сэр, что вы недавно сделали, а вы скажете, прав я или нет». Услышав такое, Харпер прикрыл за собой дверь, но не очень плотно и потому услышал всё как есть.
«Я вам скажу, что вы сделали, – повторил приехавший. – Признайтесь, не нашли ли вы недавно человеческую голову? То есть череп?»
«Да, да, нашли, – отвечает ему хозяин мистера Харпера. – Видите ли, однажды утром ко мне пришёл дворецкий (а дворецкий как раз стоял и слушал всё это за дверью!) и говорит: «Взгляните, сэр, я нашёл это в маленьком сундучке, возле двери винного погреба. Это череп!» «Должно быть, его привёз сюда какой–нибудь студент–медик», – ответил я. И тогда он спросил меня, что с ним теперь делать…»
«И вы, конечно же, велели его закопать!» – перебил хозяин.
«Конечно! А что ещё с ним оставалось делать?»
«Так я и думал! – воскликнул хозяин. – Из–за этого–то всё и началось!»
«Неужели?»
«Именно так».
Тут, по словам мистера Харпера, его пробрал такой ужас, что он не мог больше стоять у двери, а только идти в погреб за вином тоже было выше его сил. Ну, он всё равно пошёл вниз по лестнице, а ему навстречу я. Смотрю, он белый, как полотно, того и гляди свалится.
«Что случилось, мистер Харпер?» – спрашиваю.
Ну, он мне всё рассказал. Я подумала и говорю:
«Пойдёмте вместе. Я схожу с вами в погреб. Среди бела дня нас там никто не тронет».
Спустились мы в погреб, а он оглянулся, показывает мне на что–то и говорит:
«Вот он, тот самый сундук, где лежал череп!»
И тут вдруг из–под самых наших ног раздался дикий протяжный стон! Мы так друг в друга и вцепились!
«Боже правый, что всё это значит?» – прошептал он, когда мы потом поднимались по лестнице.
«Может, вы не очень почтительно с ним обошлись?» – спросила я.
«Да нет, – отвечает, – закопал и всё, чтобы с глаз долой».
Только мы поднялись из погреба, слышим – звонок.
«Это меня, – говорит он. – Удивляются, наверное, куда я запропастился вместе с вином. И не зря удивляются. Надо идти».
Вошёл он снова к господам (это опять он мне рассказывал, уже потом).
Хозяин ни слова не сказал про то, что его так долго не было, а только спрашивает:
«Где вы похоронили череп, который нашли в погребе?»
«В саду», – ответил мистер Харпер.
«Надеюсь, вы запомнили точное место?»
«Запомнил».
«Тогда пойдёмте, вы мне его покажете».
Тут они втроём вышли из дома, прихватив лопату. Хорошо хоть, что мистер Харпер с точностью мог сказать, где он закопал эту жуткую штуковину. Но приезжий джентльмен о лопате даже слышать не захотел, выкопал череп собственными руками, чтоб не повредить, обтёр с него землю и принёс обратно в дом. Харпер всё ждал, что его снова пошлют в погреб положить череп в сундучок, и уже начал подумывать, как бы разыскать меня (уж очень ему не хотелось, чтобы другие слуги видели, что он в погреб даже днём заходить боится!) но, к его великому удивлению и облегчению, мистер Хейвуд – вот как его звали, настоящего хозяина! только сейчас вспомнила! – поставил череп на каминную полку. Тут как раз подошло время обеда, и Харпер остался прислуживать. А поскольку мистеру Хейвуду потом надо было сразу же уезжать, он при нём и рассказал всю историю. Наверное, господа подумали, что лучше пусть он тоже всё узнает, чтобы и остальных успокоить, а то мы все измучились – не передать!
«Ну что ж, – говорит мистер Хейвуд, – больше неприятностей у вас не будет, а если будет, напишите мне по такому–то и такому–то адресу, и мы расторгнем наше соглашение. Только помните, вы сами навлекли всё это на свою голову, потому что покусились на чужое имущество. Оно, конечно, не моё, но принадлежит тому, кто, как вы видите, вполне способен без всяких адвокатов защитить своё добро от посягательств. Да и зачем ему сейчас адвокаты? Повторяю, всё началось из–за того, что вы закопали этот череп».
«Я всегда думал, – возразил его арендатор, – что мертвецы предпочитают, чтобы их кости были захоронены. Я как раз читал у Кокера, что призраки то ли не хотят, то ли не могут обрести покой, пока их тела не окажутся в земле. Чем же мы не угодили этому молодчику?»
«Можете говорить, что хотите, – ответил мистер Хейвуд. – Я сам тоже ничего не могу вам ответить и не стану притворяться, что способен всё это объяснить. Я только знаю, что стоит кому–нибудь закопать этот череп, как в доме сразу же начинают происходить непонятные вещи».
«Так значит, этот череп уже не раз погребали, а потом снова выкапывали из земли?»
«Если хотите, я могу рассказать вам всю историю», – ответил хозяин.
«Любопытно послушать, – отозвался второй джентльмен. – Мне бы очень хотелось, чтобы кто–нибудь пролил свет на эту тайну».
«Этого я вам обещать не могу, – сказал мистер Хейвуд, – но семейное предание расскажу, как его когда–то рассказывали мне».
Тут Харпер, конечно же, навострил уши, чтобы ничего не пропустить и потом пересказать всем остальным слугам.
«Где–то лет сто пятьдесят назад, – начал мистер Хейвуд, – в холодную ветреную ночь в дом постучался бедный бродячий торговец со своим заплечным мешком и спросил, нельзя ли ему показать свои товары слугам и служанкам.
Тогдашний дворецкий, должно быть, принял его неласково, да и времена тогда были суровые, неприветливые. Товары твои, говорит, никому тут не нужны, а посему проваливай–ка ты, малый, отсюда и поскорее! Но тот оказался упрямым, да и понятно: кому хочется в такую ночь остаться на улице? Снова начал проситься в дом: может, хоть женщинам что–нибудь да приглянётся из его мешка? Тут дворецкий потерял всякое терпение и так отпихнул беднягу от двери, что тот кубарем покатился по ступенькам и упал. А дворецкий вошёл в дом, захлопнул дверь и даже не посмотрел, встал тот на ноги или нет.
Наутро торговца нашли мёртвым в небольшой рощице прямо возле дома, и все тут же закричали, что виноват дворецкий, так что вскоре его забрали и учинили над ним суд. Уж не знаю, любили его в округе или нет, а только народ сильно возмущался, и всё обернулось против него. Здесь в доме никто не верил, что он виноват; и правда, разве можно убить человека насмерть, оттолкнув его от двери? И потом, дворецкий же не желал ему зла, а только хотел от него избавиться. Наверное, несчастный был совсем слабым, а может, и больным; или мешок у него был такой тяжёлый, что увлёк его за собой вниз… И всё равно, нельзя было в такую ночь оставлять бедолагу на улице, особенно в тех местах – это я от себя, добавляю, миледи, мистер Хейвуд ничего такого не говорил… Тогдашний хозяин сильно из–за этого расстраивался, потому как тот дворецкий был слуга старый и надёжный. «Как это так, – говорил он, – неужели в наше время ещё бывает, что человека приговаривают к повешению, когда против него нет никаких прямых улик и доказательств?» Ну, короче говоря, дворецкого нашего всё–таки засудили и повесили в железных кандалах.
Вы можете подумать, что после этого в доме поселился призрак умершего торговца – но не тут–то было! Всё было тихо и спокойно. Убивал его кто или нет, всё одно: беднягу похоронили, а тело того, кто якобы его убил, висело на ветру, и ни один из них не мог ничего на это возразить. Но хозяину дворецкого всё равно было не по себе. Он никак не мог избавиться от мысли, что, может быть, тоже виноват и не сделал всего, что мог, чтобы вызволить своего слугу из беды. Он сам был совершенно уверен, что тот никоим образом не хотел никого убивать, даже если грубо отпихнул от себя надоедливого бродягу и тем самым, быть может, приблизил его смерть. Всё это казалось ему нелепой случайностью, и он полагал, что приговаривать за такое к повешению было жестоким и излишним. Самому ему было уже лет восемьдесят.
Он, должно быть, потому так серьёзно ко всему и отнёсся, что сам уже одной ногой стоял в могиле. Поневоле призадумаешься, если твой старый слуга поперёд тебя в сырую землю отправился – хотя, конечно, какая для повешенного земля! Так он и терзался, всё время спрашивал себя, нельзя ли было сделать для бедняги–дворецкого чего–нибудь ещё – ну, например, попросить аудиенцию у самого короля! Ему не давала покоя мысль о том, что несчастный слуга, который так долго и преданно за ним ходил, болтается где–то там на виселице; плоть лохмотьями сползает с его костей, а кости всё висят и висят, качаясь на ветру, скрипя и постанывая. Тяжело было старику обо всём этом думать. Но потом – уж не знаю, долго ли это было и сколько надо времени, чтобы тело повешенного начало распадаться на части, – кости начали потихоньку отваливаться и падать, да так и оставались возле виселицы, потому что никто не хотел их трогать. Когда старик–хозяин об этом узнал, он послал своих людей собрать эти кости и похоронить их как следует. От тела же осталась только верхняя часть. Может, её удерживали кандалы, не знаю, а только она всё продолжала висеть и качаться на ветру.
Наконец то ли из раскаяния, то ли из почтения к умершему старый хозяин потихоньку послал слуг для того, чтобы они выбрали ночь потемнее, сняли с виселицы оставшиеся кости и погребли их в земле.
Но с того самого момента все его домашние потеряли покой. Откуда ни возьмись отовсюду начали раздаваться стоны, скрипы, вздохи, звон, бряцанье цепей – такой страх, что и жить–то здесь стало невозможно! Правда, иногда шум вроде как стихал, но потом опять начинался с новой силой. Говорили, что это зависит от того, какой ветер дует, но я не знаю, так это или нет.
Так оно и продолжалось то ли месяцы, то ли годы. Бедный пожилой джентльмен так извёлся, что уж и сам бы с радостью в могилу лёг, только бы избавиться от этого кошмара.
И вот однажды приехал к нему гость, не столь преклонных лет, как он сам, но знали они друг друга давно, ещё с колледжа. Человек этот много путешествовал и знал много всего такого, о чём обычные люди – те, что занимаются, в основном, землёй, скотом и урожаем, – и слыхом не слыхали.
Увидел он, что приятелю его совсем худо и неспокойно, спросил, в чём дело, и тот всё ему рассказал, с начала и до конца.
«Что ж, – сказал его учёный друг, выслушав всю эту печальную историю, – если хочешь, дам тебе совет. Пошли–ка ты людей, выкопай голову своего дворецкого и принеси её в дом. Пусть она остаётся там, где провела столько лет. Думаю, что если ты это сделаешь, всем вашим бедам придёт конец».
Старик послушался, потому что больше не знал, что ему делать. А совет–то оказался дельным, потому что с того времени и шум, и стоны исчезли, словно их и не бывало. Голову положили в особый сундучок и спрятали в погреб. Там она и лежала себе спокойно, дожидаясь того Суда, что отменит и исправит все неправедные приговоры. Хотя что за удовольствие лежать в тёмном погребе вместо мягкой земли, я ума не приложу!
Так всё и оставалось ещё лет сорок, а то и пятьдесят. Но со временем в доме появились новые хозяева, которые то ли не поверили в эту историю, то ли решили над ней посмеяться. Нет, видно, правду говорят, что только глупец пойдёт против прародительской мудрости. Как вы думаете, что они сделали? Взяли и опять похоронили голову! А в доме снова поднялась та же самая катавасия – звоны, скрипы, стоны, вопли, точь–в–точь как раньше. Но как только эти умники устыдились своей глупости – или, может, испугались как следует – и вернули призраку его законное имущество, всё тут же стихло и больше никогда не повторялось. Вот такая история!»
Когда обед закончился, мистер Харпер снова начал думать, что ему вот–вот велят спуститься с черепом в погреб, и ему опять сделалось не по себе от того, что придётся прикасаться к этакой мерзости да ещё нести её туда, где раньше расхаживал повешенный дворецкий. Но тут мистер Хейвуд поднялся и говорит ему: «Будьте любезны, принесите мне из прихожей жестяную коробку. Я её там оставил». Харпер принёс то, о чём его просили, а мистер Хейвуд отпер коробку, повернулся, взял с каминной полки череп – без особой любви, но и без особого страха (да и откуда было взяться что страху, что любви?), положил его в коробку – тоже не то, чтобы особенно бережно, но и без небрежности – и хорошенько запер крышку на ключ, словно желая убедиться, что больше никто не сможет положить эту упрямую голову туда, куда она ни за что не хотела ложиться. Потом он подхватил жестянку под мышку, поклонился, взял шляпу – и был таков. Взял и коробку, и лежавший в ней череп с собой путешествовать и объездил с ними, почитай, весь мир. Тогда он как раз отправлялся в Испанию. Больше никто из нас не видел ни его, ни тот беспокойный череп, но с той поры ночные буйства совершенно прекратились, как будто их и вовсе никогда не было. Вот вам вся правда, а уж поверите вы мне или нет, миледи и мистер Грант, это дело ваше!
Миссис Брукс замолчала, и какое–то время ни один из её слушателей не произносил ни слова. Наконец Донал заговорил:
– Какая странная история, – сказал он. – А самое странное в ней то, что некоторые обитатели иного мира даже за сто пятьдесят лет никак ума набраться не могут!
– Ну, тут я ничего вам не скажу, мистер Грант, – откликнулась экономка. – Что вы себе надумаете после моей истории, это дело ваше, я тут ни при чём. Вы человек учёный, знаете куда больше моего. Но если вокруг столько людей живут себе поживают до глубокой старости да только ума–то так и не наживают – хоть бы раз что разумное сказали или сделали! – то я не удивляюсь, что и в ином мире они ничуть не лучше! Народ–то каждый день умирает; вот и получается, в ином мире мёртвых гораздо больше, чем здесь живых. Остаётся только удивляться, что не все они беспокоятся, а по большей части лежат себе смирненько в земле и не шныряют по ночам, как крысы. Не знаю, скажете вы, что им это не разрешается, или согласитесь, что такое бывает, а только мне до них нет никакого дела. Главное, чтобы не мешали и под ногами не путались, как вот этот, что за стенкой стучится. Только я думаю, что и призраки иногда смеются над теми, кто над ними насмехается да полагает, что их и вовсе на свете нет. Я–то лично их не боюсь, но и встречаться с ними не желаю. Глядишь, настанет день, я и сама стану одной из них – только надеюсь, что меня пошлют к тем, что поприличнее и повоспитаннее, а не к тем, кто по ночам шастает и людей донимает!
– Всё это так, миссис Брукс, – сказал Донал. – Одного я не пойму: почему этому повешенному бедолаге так не хотелось, чтобы его череп оказался в земле? Что за странная привязанность к собственным костям? Неужели он так с ними сроднился, что не мог обходиться без свежего воздуха, к которому они привыкли, болтаясь на виселице? И почему он преспокойно позволил похоронить все остальные кости, а голову нет? Странно, очень странно! Неужто кто–то до сих пор верит, что в последний день воскреснут наши прежние, старые тела? Ведь апостол Павел ясно дал нам понять, что ничего такого не будет! Зачем мертвецам так упорно охранять свои бренные останки? Не думают же они, что однажды снова в них облекутся?
– Вы уж меня простите, сэр, – ответила миссис Брукс, – но откуда вам знать, чего они там себе думают? Вы–то всё это знаете, а они, может, и нет. Может, они и впрямь думают, что эти кости им ещё пригодятся? До поры до времени даже самые учёные мудрецы так считали. По крайней мере, когда вешали того несчастного дворецкого, никто в этом не сомневался, а в погребе череп гораздо лучше сохранится, чем в земле!
– Но почему именно голова, а не всё остальное?
– Знаете, сэр, хоть он и призрак, а всё равно сразу в двух местах быть не может. Неужто он стал бы людей донимать, пока они все его косточки вместе не соберут и в погреб не сложат? Безнадёжное это дело, я вам скажу! Так вот он, должно быть, поразмыслил и смекнул, что как голова из всех костей главная, то лучше ему за ней и приглядеть. Что ни говори, не всякому призраку такое выпадет: смотреть на собственные косточки да приговаривать: «Видите, что там на виселице качается? Это всё моё!» А некоторые вообще, как кошки: привяжутся к одному месту и всё тут, а до костей им и дела нет. Бывало, старая экономка мне чего только не рассказывала, а уж ей–то было что порассказать. Мы бы тут с вами до утра просидели, коли всё по порядку вспоминать. И то засиделись мы с вами, спать пора идти.
– Теперь наша очередь кое–что вам рассказать, – промолвила леди Арктура. – Только прошу вас пока никому об этом не говорить. Мистер Грант отыскал потерянную комнату.
Миссис Брукс ничего не ответила, но на её лице не отразилось ни страха, ни недоверия. Она спокойно и сосредоточенно посмотрела на Арктуру и Донала, словно ожидая продолжения.
– Так я и знала, что она тут есть, – сказала она. – Сколько раз думала, что надо бы её поискать. Что ж, удивляться тут нечему, если во всём замке то музыка не пойми откуда играет, то в стенки стучат.
– Верно, – откликнулась Арктура. – Подождите, пока мы расскажем вам всё по порядку. Я потому и попросила вас пригласить нас на ужин, что боялась идти спать.
– Эх, мистер Грант, незачем было рассказывать леди Арктуре такие страхи!
– Нет, миссис Брукс. Я видела всё своими глазами.
– Неужели вы и сами там побывали? Что же… Что там такое?
– Это часовня, старая часовня. По–моему, о ней даже упоминается в истории замка, но, наверное, никто не предполагал, что это и есть потерянная комната. А в самой часовне,.. – Арктура помедлила и заговорила снова, с трудом произнося слова, словно они сжимали ей горло, – в самой часовне была кровать, и на ней почти истлевшие останки какой–то женщины. А на алтаре прах умершего малыша. От него почти ничего не осталось.
– Господи, сохрани! – побледнев, воскликнула экономка, теряя своё всегдашнее самообладание. – И вы видели всё это своими глазами, миледи? Мистер Грант, как вы могли позволить её светлости смотреть на такие вещи?
– Я только исполнял её волю, миссис Брукс.
– Так–то оно так, только не надо бы вам на такое смотреть, ласточка моя!
– Я же должна знать, что происходит у меня в доме, – чуть содрогнувшись, ответила Арктура. – Но мне намного легче от того, что теперь вы тоже об этом знаете. Мистер Грант хотел с вами посоветоваться о том, что лучше… Вы же спуститесь и посмотрите на всё это сами, да?
– Когда вам будет угодно, миледи. Вы хотите, чтобы я пошла сейчас?
– Нет, нет, не сейчас… Ой, что это? Опять стук? Наверное, здешние привидения хотят, чтобы их тела всё–таки похоронили, не то, что ваш дворецкий!
– И то! – задумчиво откликнулась миссис Брукс.
– Где их лучше похоронить? – спросил Донал.
– Да где угодно, – сказала экономка. – Раньше много всего говорили, чтобы хоронить только в освящённом месте, да только по мне не епископ землю освящает, а тела человеческие, которые Сам Господь сотворил. Где угодно Богу человека в землю положить, то место и святое, хоть души в теле и нету. Взять хоть Моисея! Наверное, то место, где он однажды куст горящий увидел, для него навсегда святым осталось, хоть потом огонь и погас. Как вы полагаете, мистер Грант?
– Наверное, да, – ответил Донал. – Правда я не верю, что для Господа Иисуса какое–нибудь место на земле было более священным, чем любое другое. Ведь Он знал, что даже прах земной принадлежит Его Отцу и лишь Им существует. Однажды мы, должно быть, тоже к этому придём… И всё же, где нам лучше их похоронить? Там же в часовне или где–нибудь в саду?
– Можно, конечно, поговорить со священником да снести их на кладбище; прах к праху, как полагается. Только так мы всю округу всколыхнём, а этого мне страх как не хочется. Ведь сотворил–то это наверняка кто–нибудь из ваших предков, миледи, так что чем скорее всё это забудется, тем лучше. И потом, что скажет граф? Не иначе рассердится. Нет, тут надо подумать.
Донал проводил обеих дам до дверей спальни, а сам направился к себе и лёг спать, но даже в те короткие часы, что остались ему от длинной ночи, несколько раз просыпался, и ему казалось, что он слышит призрачную музыку, погребальной песней звучащую над мёртвыми телами, оставшимися внизу.
