Текст книги "Последние 18 секунд"

Автор книги: Джордж Шуман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Джордж Д. Шуман
Последние 18 секунд

1

Питсбург, штат Пенсильвания

Международный аэропорт

Утро 27 марта, Пасха

Черри сошла с электромобиля у стенда отеля, где ей был забронирован номер. Служитель поставил ее сумку на пол, развернул нехитрое средство передвижения и уехал.

Черри выпрямилась, и ее окружила визжащая ребятня. Вскоре дети рассеялись в толпе. Из чьих-то наушников доносился тоненький голосок Элтона Джона. Она слышала, как супружеская пара спорит о том, куда они положили фотоаппарат. Полицейский по рации оповещал коллег, что на автостоянке произошел наезд, есть потерпевшие.

Прозвенел звонок, и багажная лента пришла в движение. Пассажиры кинулись за своей кладью. Кто-то сильно толкнул Черри плечом, она покачнулась, но крепкие руки удержали ее на месте.

– Прости, дорогая, – тихо проговорила монахиня. – Да благословит тебя Господь!

От дверей тянуло холодом. Черри была в черных брюках, модном красном жакете и дорожных туфлях.

По другую сторону стенда, засунув руки в карманы, стоял мужчина в длинном пальто. Он всматривался в лица людей, толпившихся у багажного конвейера, но его взгляд постоянно обращался к Черри. «До чего же прелестна, – восхищался он, – на редкость прелестна». Ему стоило большого труда отводить от нее глаза, чтобы узнать женщину, которую он должен встретить. Может, эта, с рыжеватой косой, одетая как на охоту – в костюме цвета хаки и высоких сапогах? Или платиновая блондинка в черном комбинезоне, на шпильках? А может, та, в спортивном костюме и кроссовках, с «хвостом» на затылке?

Он подумал, что надо было бы попросить молодого Торлино навести о ней справки в Интернете и даже заполучить ее портрет, если повезет, но за последние двое суток им, ему и Торлино, не удавалось поспать и пяти-шести часов, не то что рыскать в Сети.

Пассажиры толпились вокруг багажной ленты. Поминутно кто-нибудь выскакивал вперед и хватал свой чемодан или сумку. Он снова бросил мимолетный взгляд на темноволосую красавицу. К ней подходили мужчины, заговаривали, вероятно, предлагали помочь, но она улыбалась и отказывалась. Ему тоже хотелось приблизиться к ней и сказать что-нибудь – лишь для того, чтобы она подарила ему свою ослепительную улыбку. От этой мысли ему сделалось стыдно.

Толпа постепенно рассасывалась.

К той, в охотничьем одеянии, шагнул бородатый мужчина в камуфляжной кепке. Он подхватил две ее сумки, и они ушли. Платиновая блондинка позвала носильщика, чтобы он взял ее объемистый чемодан, в котором, очевидно, поместился весь ее гардероб. Женщину в спортивном костюме встретили муж и трое детей.

Он еще раз оглядел зал, посмотрел на часы, потом на двери. На багажной ленте остались две невостребованные сумки.

Что-то подкатилось ему под ноги. Он увидел курчавую детскую головку и пухлую ручонку, тянущуюся к мячу. Почувствовал ли ребенок, что от его ботинок несет трупным запахом? Мужчина невольно потер подошвы о ковровый настил на полу, выудил из кармана упаковку «Спасительной свежести» и кинул таблетку в рот.

На эскалаторе спускалась дородная накрашенная дама с пышной прической. На плече у нее висела сумка, в руке дергалась белая собачонка. Свободной рукой дама отчаянно замахала в его сторону.

– Эй! – крикнула она.

Он закрыл глаза и подумал: «Неужели она?» Через секунду навстречу ей пробежал неряшливо одетый мужчина в соломенной шляпе, и он облегченно вздохнул.

Вероятно, что-то задержало ее, или ей стало плохо, и она зашла в дамскую комнату. А может, она ждет его где-нибудь в ином месте. На других этажах наверняка есть стенды того же отеля, аэропорт-то огромный. Но он точно сказал ей, что будет встречать ее на наземном уровне.

А прекрасная женщина в красном жакете терпеливо ждала кого-то.

По радио объявили, что невостребованный багаж передается в камеру забытых вещей, а автомашины без хозяев со стоянки эвакуируются.

Он подождал еще минуту, потом нерешительно шагнул к даме в красном. Ее лицо было спокойным. Почувствовав его приближение, она повернула голову.

– Прошу прощения, мэм. Вы, случайно, не мисс Мур?

– Черри. Зовите меня по имени, – произнесла она, протягивая руку. В другой руке у нее была трость с красно-белой спиралью. – А вы капитан Карпович?

Он машинально приложил палец к губам.

Густые каштановые волосы спадали мисс Мур на плечи. Алая губная помада отливала осенней желтизной. От ее высокой полногрудой фигуры веяло чувственностью. Черри поправила волосы. Он взял ее руку. Рука была теплая.

– А меня зовут Эдвард, – сказал он.

Физический недостаток не вязался с ее красотой. От этого несовпадения щемило сердце. Лет тридцать с небольшим.

– Вы уж извините, мисс Мур. Не думал, что вы… м-м… воспользуетесь коляской.

– Какие тут извинения, Эдвард! – живо отозвалась она. – Куда идти?

Он поднял с пола ее сумку, взял Черри под руку и, совершенно забыв о своем задании, с гордым видом повел ее к раздвижным дверям на выходе.

– Наша машина тут рядом, – проговорил он.

Дверь открылась, в лицо им пахнуло холодом.

– Зябко, – поежилась Черри.

– И к тому же дождь. А в горах, наверное, уже снежок сыплет.

Беловатое облачко от выхлопа курчавилось вокруг черного служебного седана с несколькими антеннами на крыше. Эдвард поставил сумку Черри на заднее сиденье, а ей самой помог сесть рядом.

В салоне было тепло и пахло хорошим мужским одеколоном.

– Майк Торлино, – услышала Черри голос спереди и почувствовала, что ей протягивают руку.

– Черри Мур, – пожала она ее, улыбаясь.

Майк потряс руку, словно обжегся.

– Ух, горячо! – объявил он.

Эдвард кинул на него ледяной взгляд.

– Кажется, я не по погоде оделась, – усмехнулась Черри. – Но в Филадельфии сейчас больше пятнадцати.

– Холод с Эри идет. – Майк посмотрел в зеркало заднего обзора. – За последний час температура на три градуса упала. Останетесь в Питсбурге на ночь?

– Я рассчитывала вернуться сегодня же, если, конечно, успеем закончить дело.

– Мы доставим вас вовремя, – обернулся к ней Карпович. – Не сомневайтесь, мисс Мур.

Они проехали несколько километров к югу по федеральной дороге, потом взяли влево к Доунчелу, за которым начинались поля. Черри приложила лоб к холодному стеклу и стала вслушиваться в шум дождя и шорох дворников. Она думала о своих ночных кошмарах. Сны начинались ничего не значащими зрительными образами, но затем делались все страшнее и страшнее. Перед ее мысленным взором выплыло лицо на ветровом стекле, черты то отчетливые, то расплывчатые.

В кошмарных снах Черри виделось, будто она сидит в автомобиле, а кто-то натягивает ей на голову рыбацкую робу, пахнущую по́том и бензином. Раздается вопль, и женщина сильно стукается о переднее стекло. Черри видела полные ужаса зеленые глаза и капельки крови из рассеченной губы, размазанные по бледной щеке. Вскоре лицо пропадало, а нескончаемый холодный дождь смывал кровь.

Кошмары были хуже зимы, потому что случались чаще и вызывали не уныние, а страх. Врачи говорили, что ее нездоровые сны объясняются тем, что организм еще не пришел в норму после перенесенной травмы, и честно предупреждали: последствия хронического недосыпания непредсказуемы.

Торлино энергично крутанул руль, чтобы обогнуть что-то на дороге. Черри качнуло, и она опомнилась. Хорошо, что она сегодня не дома и может думать не только о своих кошмарах.

– Как там погода? – спросила она, рассеянно теребя мочку уха.

– Дождь уже со снегом пошел, – ответил Карпович.

Коснувшись щекой окна, Черри слышала, как оседают на стекло ледяные кристаллики.

Негромким размеренным тоном, словно рассчитанным на достижение положительного терапевтического эффекта, Карпович описывал местность, которую они проезжали. Черри чувствовала, что ее спутник устал, но тот рассказывал, не упуская ни малейшей подробности. Своей обстоятельностью он напоминал Черри отца, мистера Бригема, который скрашивал ее одинокие вечера чтением поступающих на ее имя писем.

«Где он научился так говорить? – размышляла Черри. – Специально тренируется или ухаживал за тяжелобольным человеком?»

Дорога петляла между скалистыми холмами. Кое-где попадались бедные фермы. На крыльцах и окнах висели гирлянды, оставшиеся с прошлого Рождества. Скот утопал в размытой дождями земле. Черри представила деревенский дом: запах затопленной дровами печи, неприбранные постели, на столе тарелки с яйцами и яблочным джемом на завтрак, на вешалке плащи, пахнущие по́том и машинным маслом, на полу сапоги с прилипшим навозом.

Холмистая местность осталась позади. Теперь дорога вилась у подножия Лавровых гор. Обработанные поля сменялись лугами, разбитыми на огороженные участки, где паслись породистые лошади в тканых зеленых и синих попонах.

Между двумя каменными столбами с высеченной надписью «Дубовые дали» они въехали на территорию обширного поместья. Поодаль стоял большой зажиточный дом, за ним расстилалась бескрайняя равнина. У дома был припаркован автомобиль полиции штата, а в стороне, на лужайке, белая санитарная машина.

Торлино затормозил около полицейского автомобиля. Карпович обернулся к Черри:

– В доме плохо пахнет. Хотите освежающую таблетку?

Черри покачала головой:

– Ничего страшного.

Полицейский у входа в дом с любопытством смотрел на них.

– Сейчас мы пойдем по коридору, а там через несколько шагов кухня, – заботливо произнес Карпович. – Я скажу, когда войдем туда. Вы готовы?

– Готова.

В доме стоял тяжелый запах.

– Их нашли только через месяц. Тело жены было в спальне.

– Запись у вас с собой? – спросила Черри.

– С собой. Хотите, чтобы я прочитал?

– Если вас не затруднит, Эдвард.

Ему было приятно, что она назвала его по имени.

Карпович достал из кармана листок бумаги величиной с почтовую открытку. Это была рукописная копия с прощального письма покойного. Карпович надел очки.

Скоро наступит март. Мэгги любила март, любила после весенней уборки пригласить гостей, но это было много лет назад. Мы давно перестали видеться с соседями. Или они перестали видеться с нами?

Вы, разумеется, знаете, что Мэгги находилась в тяжелейшем депрессивном состоянии. На протяжении нескольких лет она умоляла меня помочь ей уйти из жизни. Я был слишком эгоистичен и не хотел, чтобы она умерла прежде меня. Я заставил ее ждать, когда придет мой последний час.

Однако я собираюсь написать о другом.

Ее звали Карен Кунц. В полицейских бумагах она числится пропавшей без вести в начале семидесятых годов. Она умерла здесь, в моем поместье. Ее сестра приезжала сюда с полицией – искала ее. Мне пришлось солгать. Иначе о наших местах пошла бы дурная слава.

Карен любила мое поместье, домашних животных, скот. Пожалуйста, похороните ее как положено и положите на могилу хороший надгробный камень. После стольких лет в деревенской глуши она заслуживает памятника. Я хотел сделать это сам, но Мэгги ничего не знала о ней. Не должна была знать. Она бы очень расстроилась.

Судебно-следственным органам будет небезынтересно знать, что Карен скончалась от асфиксии. Шнурок так и остался у нее на шее. Суть в том, что мы пристрастились к наркотикам и чего только не выделывали в постели. И вот однажды я нечаянно… Неумышленное убийство, так, кажется, это называется. Жизнь вообще – хрупкая штука.

Согласно моему завещанию, вам компенсируют расходы, которые вы понесете. Что до нас с Мэгги, похороните нас, пожалуйста, вместе на городском кладбище в Истгемптоне, штат Массачусетс. Я давно приобрел там места.

Подробности расскажет мой адвокат. Мне жаль, что все так получилось. Хотя кому нужны мои сожаления?

Дональд С. Донован, доктор медицины.

Карпович снял очки и убрал их в карман.

– Просить похоронить любовницу как положено, а потом сразу переходить к тому, как обойтись с ним и его женой, но вот куда он дел тело девицы – об этом ни слова. Похоже, к концу совсем потерял рассудок.

– Вероятно, он сильно переживал.

– Еще бы! Земли-то у него сто пятьдесят акров было, мисс Мур.

– Инфракрасными лучами землю не пробовали просвечивать?

– Пробовали, но напрасно. Похоже, он глубоко закопал ее.

– Вы точно установили, что это она самая?

– Карен Кунц пропала без вести в тысяча девятьсот семьдесят третьем, через два года, как Донован купил это поместье. Ее сестра говорила, что они встречались несколько месяцев. Она тогда работала официанткой в ресторане при аэропорте в Уэстморленде, а ему вздумалось научиться управлять самолетом. Там они, наверное, и познакомились. И вот однажды сестре звонят из ресторана и сообщают, что Карен не выходит на работу, не берет чеки на жалованье. Сестра звонила Доновану, но его телефон молчал. У нее закрадывается подозрение, и она обращается в полицию. Служивые побегали пару дней и записали ее как пропавшую без вести. И только через несколько недель полиция попросила у доктора разрешения осмотреть поместье.

– Больше ее не видели?

– Нет, и расследование прекратили. Не станешь же перекапывать сто пятьдесят акров. Сестра Карен Кунц умерла, а она была единственной родственницей. Доктор мертв, предъявлять обвинение некому, даже если мы найдем тело. Короче, народу штата Пенсильвания безразлично, где зарыта Карен Кунц.

– Но вам-то не все равно, Эдвард, – заметила Черри.

Он кашлянул и переступил с ноги на ногу.

– Мисс Мур, за тридцать лет службы у меня накопились кое-какие заслуги. И я все пустил в ход, чтобы заполучить вас сюда. Бедная девушка не должна валяться бог весть где.

– Понимаю вас. – Черри ощутила симпатию к пожилому сыщику. – Руки у него открыты?

– Правая лежит на подлокотнике кресла. Под креслом – пистолет.

– Поставьте мне, пожалуйста, стул около кресла.

– Труп сильно разложился, мисс Мур.

– Догадываюсь… Ну что ж, приступим?

Карпович открыл дверь в гостиную. В лицо Черри ударила вонь. Карпович поднял ставни. Повеяло свежим воздухом.

– Еще несколько шагов сюда, – сказал Карпович, пододвинул к мертвому стул и усадил Черри. – Я буду за дверью. Позовете когда нужно.

Через полуоткрытую дверь он видел, как она наклонила голову, и ему показалось, что она тихо застонала.

Стены в гостиной были обшиты деревянными темно-вишневыми панелями. Мебель тяжелая, громоздкая и под цвет стенам. Кожа на диване и креслах потрескалась. На всем лежал толстый слой пыли.

Карпович сознавал, что до конца дней не забудет сюрреалистическую картину: молодая красивая слепая женщина притрагивается к руке полуразложившегося трупа.

Черри вымыла в кухне руки, вытерла их бумажным полотенцем.

– Можно, я пройдусь по полю?

– Конечно, – хрипло произнес Карпович и вывел Черри на заднее крыльцо. – Вы совсем замерзли, – добавил он и надел ей на руки свои перчатки.

– Спасибо, капитан, но вы-то как без них?

Он пожал ей локоть.

– Поля тянутся до подножия горы. Соседних ферм вблизи нет. – Он чихнул, достал носовой платок, высморкался. – В сотне шагов отсюда много деревьев. На полпути стоит круглая бетонная поилка. Скотины здесь давным-давно нет, но все поле изрезано тропами, какими коровы ходили на водопой.

– Помогите мне подойти к деревьям, Эдвард.

– Трава тут высокая. Вы промочите ноги, мисс Мур.

– Ничего.

Черри шагнула вперед, а Карпович поспешил взять ее за руку, чтобы она не упала на неровном месте. Идти по вязкой земле было трудно. На сапоги и трость Черри налипала грязь.

– Как выглядит сейчас дом? Вы говорили, он совсем заброшен.

– Как выглядит? Будто тут лет пять никто не живет. Примерно в то время он бросил больницу и распродал скот. Соседи утверждают, что они как затворники жили. Даже почтальон их неделями не видел. В комнатах пыль и мусор. На крыше кое-где отвалилась черепица. В стенах щели. У входа в дом и в бассейне потрескались плиты.

Черри приходилось отворачиваться от колючих снежинок, которые приносили порывы ветра. «Спасибо ему за перчатки», – думала она.

– Эдвард, подведите меня к деревьям. Хочу постоять тут одна. Не возражаете?

– Симпатичная женщина, – сказал Торлино.

– «Симпатичная» – не то слово. Она – писаная красавица, – поправил его Карпович. Он стоял, отдуваясь после подъема и засунув озябшие руки в карманы.

– Жаль, что с ней это случилось. Отчего она ослепла?

– Я не спрашивал.

Они видели, что Черри прислонилась к дереву и вроде как смотрит в их сторону. Потом она начала сползать вниз, и Карпович не сразу сообразил, что она присела на корточки, уперевшись спиной в ствол.

– Ну и что она делала у трупа? – спросил Торлино.

– Взяла его за руку.

– Брось ты! – вытаращил глаза Торлино. – Взяла за руку, и все? И ничего тебе не говорила?

– Нет.

– А что ей там нужно? – Торлино кивнул в сторону деревьев.

– Просто хочет постоять одна.

Ветер сносил снег со склонов гор. Снежинки падали на головы и плечи и медленно таяли.

– Будь добр, Майк, достань из машины зонтики.

Черри слышала, как сильно колотится у нее сердце. Верхняя губа повлажнела от дыхания. Не только во рту ощущался запах разлагающегося трупа – он проникал в самые глубины существа. Сняв перчатку, она ощупала корни дуба позади нее. Самое трудное – разгадать и осмыслить то, что она видела.

Карпович сказал, что поилка предназначалась для крупного рогатого скота. Но, держа руку мертвого доктора, она отчетливо видела овец и чувствовала их запах. Почему перед самой смертью он подумал об овцах?

Черри с трудом встала. Одна нога у нее затекла, а пальцы на руках замерзли. Натянув перчатки, она стала сжимать и разжимать кулаки. Рядом раздалось учащенное дыхание Карповича.

– Пойдемте, – сказал он и взял ее за руку. Черри поняла, что он держит зонт, и прижалась к своему спутнику, чтобы согреться.

– Не могли бы мы подойти к поилке? – произнесла она.

Карпович подвел ее к большому бетонному баку. Она оперлась коленями в его холодные стенки и нагнулась.

– Стенки-то у бака довольно высокие. Овцы сюда на водопой не ходили.

– Да, не ходили. – Карпович удивленно смотрел на нее.

Черри выпрямилась и устремила незрячий взгляд куда-то вдаль.

– Я знаю, где она зарыта.

В аэропорту было много, не по сезону, народа. Неподалеку от выхода № 13 в маленьком ресторанчике «Фрайдиз» они нашли уютную кабину. Торлино заказал себе крепкого баварского пива. Карпович – имбирного. Черри пальцем обвела бокал с «Маргаритой» – коктейлем из текилы с ликером и лимоном.

– Вам совсем не обязательно ждать отлета, – проговорила она. – Мой выход на посадку рядом.

– Меня нигде не ждут, мисс Мур, – возразил Карпович. – Хочу еще раз поблагодарить вас за то, что вы нам помогли, и попросить прощения за причиненное беспокойство.

– Спасибо, Эдвард, но не будем торопить события. Иногда мои старания пропадают даром. Очень может быть, что вы неделю проковыряетесь в земле и ничего не найдете.

– Все равно примите мою благодарность, – улыбнулся Карпович. – Я читал, как вы помогли распутать гиблое дело в Норвиче.

За долгие годы допросов свидетелей, подозреваемых, подследственных Карпович научился замечать малейшие изменения в выражении лица собеседника и потому обратил внимание, как дрогнул у Черри уголок рта. Очевидно, то дело было не из приятных.

– Как у вас получается то, что вы делаете? – спросил Торлино.

Карпович хотел остановить помощника, но Черри была рада перемене темы разговора.

– Я, собственно, знаю лишь то, что говорят доктора, – начала Черри, сложив перед собой руки. – В детстве я перенесла тяжелую черепно-мозговую травму, результатом которой стала церебральная слепота. Церебральная слепота – это когда зрительные нервы не повреждены, но что-то в коре головного мозга мешает им нормально функционировать. Кроме того, после несчастного случая у меня развилась амнезия, то есть выпадение или полная потеря памяти. Я совершенно не помню, что со мной произошло и что было незадолго до этого. Повреждение коры головного мозга вызывает примерно такие же отклонения, какие бывают у эпилептиков, но у меня припадков нет.

Какая у нее очаровательная улыбка, как оживлено лицо, как красиво она жестикулирует. В ней не было той неподвижности, которая обычно ассоциируется со слепыми людьми. Сквозь затемненные очки виднелись ее совершенно нормальные глаза.

– Однажды подростком я была на похоронах подруги. Я взяла ее руку и вдруг как бы увидела незнакомые мне картины. Через несколько лет это повторилось. Я увидела, что совершается преступление. Позвала полицейских, и потом они в основном подтвердили то, что я им рассказала. Вскоре был еще случай – так оно и пошло. Люди стали обращаться ко мне за помощью. Выражаясь научным языком, я подключаюсь к ближней памяти умершего человека.

– Ага, – промычал Торлино, откусывая подсоленный сухарик.

– В передней части головного мозга у нас находится орган ближней памяти, – продолжила Черри. – Когда в магазине вы видите надписи на пакетах с овсянкой, кукурузными хлопьями и раздумываете, что бы взять, информация, накопленная в вашей долговременной памяти, то есть в глубинах вашей памяти, как бы передает в память ближнюю. Она содержит то, о чем вы думаете в данный момент или думали последние восемнадцать секунд. И если вдруг в магазине у вас случается сердечный приступ, своим мысленным взором вы видите не только людей, кинувшихся помочь вам, но и лица близких. Или, допустим, вас застрелили. Тогда в вашей ближней памяти может отпечататься лицо убийцы.

Черри отпила соку и вытерла губы салфеткой.

– Значит, это как оперативная память в компьютере, – усмехнулся Торлино.

– В сущности, так оно и есть.

– Что же происходит, когда вы прикасаетесь к мертвому телу?

– Я как бы соединяю два электрических проводника. Дело в том, что все мы заряжены электричеством. В наших мышцах от кончиков пальцев на ноге до последнего волоска на голове имеются миллионы рецепторов, крошечных чувствительных органов. Вы касаетесь какого-нибудь предмета, и рецепторы приводят в движение нервные клетки. Те посылают сигналы в мозг, и мозг сообщает нам, какой он, этот предмет, – деревянный или металлический, холодный или горячий. Когда рецепторы на моей руке касаются рецепторов на руке умершего, электрическая система моего организма, то есть моя центральная нервная система, соединяется с его электрической системой. Таким образом я подключаюсь к мозгу умершего.

Женщина за соседним столиком оглянулась на них.

– На что же похожа память другого человека? – нагнувшись вперед и понизив голос, спросил Торлино.

Черри пожала плечами:

– Вообще-то похожа на домашнее кино, но у людей она разная. Однажды я видела страницу книги: последние восемнадцать секунд человек был погружен в чтение увлекательного романа. У людей в состоянии стресса чаще всего чередуются беспорядочные видения. Однако случается и так, что воспоминания о ком-то или о чем-то настолько ярки и отчетливы, что человеку кажется, будто он находится прямо перед ним. Самое сложное – отделить реальное время от воспоминаний умирающего. Так или иначе, видения сменяют друг друга. Одну секунду перед ним является одно, вторую секунду – другое и так далее, пока не истекут последние секунды. Восемнадцать секунд – большой промежуток времени. – Черри показала пальцем на проход позади их столика. – Подумайте, о чем вы размышляли восемнадцать последних секунд и как это выглядело бы на пленке. Вы, конечно же, размышляли над тем, что я сейчас говорила, и могли видеть мое лицо. О чем еще? – Черри улыбнулась. – Вы могли подумать о стюардессе, которая только что прошла мимо, и о ее складной фигуре.

От удивления молодой Торлино закатил глаза.

– Например, вы задумались о завтрашнем визите к дантисту. Тогда вы могли представить зубоврачебное кресло. Или вспомнили о вчерашнем свидании. Иногда то, что я вижу, – зрелище не из приятных. Кроме того, не всегда удается выстроить видения в единый контекст. Допустим, вас убили выстрелом в спину. Я вижу возле вас какую-то женщину, но не знаю, кто это – ваша жена, сестра или та, которая убила вас, если не увижу, кто стрелял. Когда смерть наступает не сразу, перед мысленным взором умирающего проходит множество картин и лиц, не имеющих вроде бы никакого касательства к нему. Он часто забывает о том, что происходит сейчас, и вспоминает родных, близких, прежних возлюбленных.

– Вы видите картины, лица. Но мыслей вы читать не можете?

Черри улыбнулась:

– Слепая что-то там видит. Какая злая шутка, правда?

– Нет, неправда! – возразил Торлино. – Но поверить в это трудно.

Черри взяла свой бокал и приложила палец к его стенке.

– Кто верил двести лет назад, что по отпечаткам пальцев на предмете может быть установлена личность человека? Кто верил пятьдесят лет назад, что в маслянистом слое на ладони человека, благодаря которому и остается отпечаток, содержится программа всей его жизни? – Черри поставила бокал на стол и снова сложила руки. – Если наш мозг умнее любого компьютера, который мы способны сконструировать, – а мы не используем и десятой доли возможности наших мыслительных извилин, – то разве нельзя предположить, что при соответствующих условиях мозг человека может подключиться к организму другого человека и получить всю содержащуюся там информацию.

– Вы хотите сказать, что наш мозг работает как электрокардиограф? Но вы же получаете информацию из зрительных образов, а не из электрических волн.

– Я не знаю, как это объяснить, но, наверное, что-нибудь в этом роде. – Помолчав, Черри продолжила: – Когда мы умираем, в нашем мозге остаются неизгладимые следы всего, что мы пережили. Человеческий мозг буквально насыщен информацией. И меня не удивляет, что я способна прочитать очень малую ее часть.

– Почему же тогда вам не являются зрительные образы, когда вы пожимаете кому-нибудь руку? – спросил Торлино.

– Подумайте сами. Конечно, наша нервная система подвергается воздействию высших факторов, но она сопротивляется им и многое просто отторгает. Главное в любом живом организме – инстинкт самосохранения. Поэтому он представляет собой закрытую систему. Но стоит лишь немного приоткрыть клапан, в него начинается вторжение извне.

– А то, что вы делаете, не вредит вашему здоровью?

«Неуместный вопрос», – недовольно подумал Карпович.

– Не вредит ли моему здоровью?

Трудный вопрос, очень трудный. Разве можно забыть стук тяжелых комьев земли, падающих на крышку гроба, куда вас положили живым? Разве можно забыть страх, который охватывает вас, когда вы сознаете, что самолет падает? Или вспышку от выстрела направленного в ваше лицо пистолета? Разве можно забыть, как вы ошиблись и ваша ошибка стоила человеку жизни?

– Не вредит, – произнесла она после минутного молчания.

«Черри, вас ведь преследуют тяжелые сны, как вы не понимаете?» Врачам не нравилось то, что она делает, и они предупреждали о непредсказуемых последствиях. Ее уверяли, что она взялась за опасное, противное природе занятие. «Оно точно ухудшит ваше состояние. Стресс может перейти в психоз».

Однако люди привыкли к опасностям. Полицейские, врачи и санитары «скорой помощи», солдаты – все они научились преодолевать страх. Да, то, что она видела в глазах несчастных жертв, оседало в памяти, но никто еще не умер от воспоминаний.

Кроме того, Черри содрогалась при мысли, что будет жить бесполезным человеком.

Еще ребенком она мечтала стать знаменитостью, выдающейся женщиной, таким человеком, как врачи, политики или космонавты на картинках в учебниках. Хотела поступить в университет, овладеть научными знаниями и сделаться полезной обществу.

Но мечты так и оставались мечтами. Она была бедной сиротой, прозябавшей в детском доме. Очень скоро она поняла, что слепая девочка, у которой нет ни прошлого, ни будущего, никому не нужна. Осознала, что без денег, которые она могла получить только от родителей, ее мечты никогда не сбудутся.

Какая ирония заключалась в том, что лишь теперь, когда Черри сделалась знаменитостью и имеет достаточно денег, чтобы оплатить обучение в колледже, университеты распахивают перед ней свои двери, ученые собираются обсудить феномен Черри Мур, а медики стараются спасти ее от нее самой.

Да, она сама добилась всего. Мечты ее осуществились, а она не желает жить во тьме и в страхе. Она будет жить и работать, даже рискуя сойти с ума.

– Вам снятся сны? – Карпович задал вопрос таким тихим, мягким тоном, что Черри едва расслышала его.

– Кому они не снятся? Вам, Эдвард, снится ваша работа. Мне снится то, что я узнаю об умерших. Даже жертвам снятся сны. Последние секунды своей жизни доктор Донован думал о бетонной поилке, ведь он думал о ней почти каждый день на протяжении тридцати лет. Эдвард, вы говорили, что здесь разводили крупный рогатый скот, но я вижу у своих ног овец.

– Овец? – удивленно воскликнул Торлино.

Черри допила коктейль.

– А если скот купили потому, что недалеко от дома уже была бетонная поилка, а поилку установили, чтобы скрыть могилу? Согласно инвентаризационной описи в хозяйстве Донована имелся небольшой подъемный кран. Так что он сам мог установить тяжелый бак.

Карпович посетовал – почему он сам не подумал об этом.

– Зачем ему было возиться? – произнес Торлино. – Взял бы и закопал ее там, под деревьями.

– Чтобы полиция увидела свежевскопанную землю? – иронически заметил Карпович.

– Он все рассчитал, – сказала Черри. – Все выглядело естественно: стадо коров, расплесканная ими вода вокруг поилки, их следы на земле. Кому могло прийти в голову, что здесь что-то не то.

– Да, но при чем тут овцы? – спросил Торлино.

– Полагаю, до убийства у него были овцы, – ответила Черри. – Мне даже видится, как он стоит посреди овечьего стада и размышляет, что делать с телом Карен Кунц. Потом решает поставить бетонную поилку на том месте, где он ее закопал. Стенки у нее высокие, а овцы – животные низкорослые. Вот он их и продал, взамен купил коров.