Текст книги "Последние 18 секунд"

Автор книги: Джордж Шуман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

У его работы был свой плюс: он занимался ею в одиночку, а значит, делал что хотел. Сайкс, естественно, должен был отвечать на вызовы по рации своего босса или дежурного полицейского, если требовалось увезти какую-нибудь дохлятину с улицы или автомагистрали. В остальное время просто колесил по городу.

Работал Сайкс в третью смену, когда в управлении дежурил один и тот же мужчина, который все восемь часов торчал перед экраном компьютера.

Никто ни разу не проверял, как ему работается. Никто не спросил, чем он занимается. Сайкс был как человек-невидимка на Атлантик-авеню.

Услышав голоса, Сайкс посмотрел в зеркало заднего обзора. Кто-то сходил по ступенькам с эстакады. В свете мерцающего галогенного фонаря он увидел на стоянке поблизости от своего грузовика две легковушки – красную «миату» и «линкольн».

Чтобы его не заметили, Сайкс спустился с сиденья вниз. Мимо, разговаривая, прошли мужчина и женщина. Он выглянул. Женщина приблизилась к спортивной машине. Мужчина расстегнул ей пальто и начал гладить ее по груди и бедрам. Она смеялась, стараясь вырваться, наконец открыла дверцу автомобиля и скользнула на сиденье. Затем подняла боковое окно поцеловать на прощание спутника. Тот постучал по крыше ее машины и двинулся к своему «линкольну».

Громко сигналя, он рванул в сторону Атлантик-авеню. «Миата» пока стояла на месте. Женщина зажгла в салоне свет и подкрашивалась перед зеркальцем. Затем свет погас, зажглись передние фары, и машина тронулась с места.

– Давай, родненькая, – сказал себе Сайкс, – вези меня домой.

Сам он включил фары, только когда «миата» выехала на Атлантик-авеню. С нее женщина свернула на Нью-Джерси-авеню, оттуда к Сосновой пустоши. Доехав до пустоши, она свернула влево к ручью, затем взяла на запад и на Уайлдвудский бульвар. Движение на нем было редкое, поскольку туристический сезон не наступил. В зеркальце заднего обзора она могла видеть лишь фары идущей за ней мусорной машины.

Сайкс заметил, что «миата» выбралась на Грин-роуд, и увеличил скорость, чтобы сократить расстояние между ней и своей колымагой. В кузове у него гремели цепи, руль ходил в его руках. Когда до «миаты» оставалось метром двадцать, Сайкс потянулся к робе и достал из внутреннего кармана пистолет. Поравнявшись с ней, включил желтую мигалку. Женщина выглянет, и он прострелит ей баллоны.

Сайкс уже выехал на параллельную улицу, когда увидел позади себя фары. Они быстро приближались. Он сбросил газ и покрепче вцепился в руль. Легковушка уже была совсем рядом, он видел очертания мигалки на крыше.

– Черт! – выругался он сквозь зубы.

Сайкс знал, что ему сунут в рот пробирку, и он не пройдет проверку на спиртное, а если легавые найдут к тому же пистолет, перед ним одна дорога – обратно за решетку.

– Ничего подобного! – прошипел он. Еще в тюрьме он принял окончательное и бесповоротное решение: если выйдет на волю, назад его не затащат.

Сайкс сбросил газ и двинулся со скоростью девяносто километров в час. Если легавый оставит его, «миата» уйдет подальше. Действовать придется не мешкая. Как только тот подойдет к его машине, он выстрелит, и дело с концом. Достаточно съехать с Грин-роуд, тогда никто не заподозрит водителя мусорного грузовика.

Фары были рядом. Патрульная машина висела у него на хвосте. Внезапно на ней зажглась синяя лампочка. Сайкс снова выругался, вцепившись в руль. Но в этот момент полицейский автомобиль обогнал его и развернулся, загородив дорогу «миате».

Еще не веря в удачу, Сайкс снизил скорость до восьмидесяти километров и начал нервно чесать болячку на шее. «Спокойнее, спокойнее», – мысленно говорил он себе. Вдох-выдох, вдох-выдох.

«Миата» уже съехала на обочину. Полицейский приблизился к ней. Сайкс, не глядя, проскочил мимо, на ближайшей развязке съехал с магистрали и погнал к городскому мусоросжигателю.

В кузове у него валялись два попавших под автомобильные колеса оленя, задавленная собака, чайка, крыса и какой-то странной расцветки кот, которого пришлось соскребать с асфальта лопатой. Собака была породистая, с ошейником и жетоном, но он и ее сбросил в огонь, чтобы не заниматься писаниной.

Вернувшись домой, Сайкс начал пить пиво – банку за банкой, банку за банкой. После такого везения ему надо прийти в себя.

А к тому времени женщина в красной «миате» была уже дома и возмущенно рассказывала мужу – мужу, которому наставляла рога, – как ее оштрафовали, хотя она и не думала превышать скорость. Полицейский просто придрался. Полицейский, спасший ей жизнь.

10

Филадельфия, штат Пенсильвания

Четверг, 12 мая

На город накатила волна теплого не по сезону воздуха. Температура достигала тридцати градусов. Казалось, что жара продержится долго – необыкновенное явление в Филадельфии для второй недели мая.

Прогнозы жаркого лета заставляли туристов срочно снимать на побережье жилье или заказывать номера в отелях Мэна или Онтарио.

Черри с радостью загорала на лужайке позади дома. На ней был черный раздельный купальник. Рядом на стуле стояла бутылка минералки и лежал мобильник. На глазах были модные солнцезащитные очки без оправы. Их подарил Джон Пейн, сказал, что они краденые. Черри не поверила ему.

Пейн вошел в дом, достал из холодильника две банки пива «Хайнекен» и отодвинул застекленную дверь, ведущую за дом.

– Прямо-таки пляжная красотка! – весело воскликнул он.

– Это вы, детектив Пейн, или кто-то еще пожаловал за пивом? – Черри дурашливо надула губы.

– Да, Джон Пейн, детектив, к вашим услугам. – Он не спросил, откуда она узнала, что в руках у него пиво. Черри слышала все, абсолютно все.

Пейн открыл одну банку и поднес к руке Черри. Она взяла ее и приложила ко лбу. Другую банку Пейн поставил на землю и распахнул рубашку.

– Господи, как ты это выносишь? У тебя же есть кондиционер.

– Джон Пейн, я для того и раздета, чтобы терпеть. – Она отпила пива и вздохнула от удовольствия.

– Ну и жарища! И это в мае. Могу представить, что будет в августе. Я два килограмма за эти дни потерял.

Пейн взял плетеный стул и сел напротив Черри. Его взгляд остановился на ее голом животе, потом передвинулся к холмикам ее груди.

– Еще одно дело на меня свалилось, – проговорил Пейн. – В пятницу совершено убийство, в магазине Кармелы, специализируется на женском платье. Не слышала о таком?

Черри покачала головой.

– Убита симпатичная дама средних лет. Муж находился дома, сидел с внуками. Ее дочь и пасынок путешествуют по Аляске.

– М-м, – вздохнула Черри, ожидая продолжения рассказа.

– Убийца просто вошел в магазин и всадил в нее три пули. – Пейн отпил пива. – Ничего не похищено, никаких следов изнасилования. Получается, что преступление не мотивировано. Такие вот дела! У мужа стопроцентное алиби. Приходский священник говорит, святая была пара. Как Фома Аквинский и мать Тереза. Решил позвонить ее отцу в Уайлдвуд, Нью-Джерси. А мне говорят, что первого мая он упал с лестницы и расшибся насмерть. Между прочим, в семидесятых годах он был связан с мафией. Был знаком с Энтони Скалья.

Черри знала это имя – недаром каждый день слушала нью-йоркское радио. Она подняла брови, как бы спрашивая: «А что потом?»

– Уайлдвудская полиция считает инцидент несчастным случаем. Произошел он в приюте для стариков. Говорят, несчастный открыл какую-то незапертую дверь и загремел вниз.

– Но ты, конечно, этому не веришь?

– Должен верить, – вздохнул Пейн, – пока не доказано обратное. Вскрытие показало, что раны на голове действительно от падения. Терпеть не могу совпадений в убойных делах, но в нашей работе чего не бывает. Так или иначе погибший теперь – проблема. Черри, интуиция подсказывает, что мне удастся распутать эту загадку, если сделаю две правильные вещи.

– И одна из этих вещей касается меня, верно? – подхватила Черри.

Пейн смотрел на нее, на его лице было какое-то особое выражение. Казалось, что сейчас он скажет что-нибудь важное, неповторимое. Но он сдержался.

– Я просто думаю, что ты сумеешь помочь мне.

Несмотря на жару или, может, благодаря ей, у Черри было приподнятое настроение. Она крепко спала последнее время. У нее хороший цвет лица. Пейн видел, как усиленно Черри занимается в гимнастическом зале.

– Ты, кажется, говорил, что нам не следует смешивать дела и дружбу.

– Черри, у меня на руках четыре убийства. Как мне смотреть в лицо родственникам погибших? Если я не узнаю, что думала эта последняя жертва, нераскрытых убийств станет пять.

– Когда будут хоронить эту даму?

– У нее нашлись родственники, и им нужно время, чтобы приехать в Филадельфию. Так что похороны, вероятно, в воскресенье. Следовательно, у нас есть суббота.

Легкий ветерок трепал ей волосы. Пейн понимал, что Черри думает о том, что произошло в Норвиче. Она боялась совершить еще одну ошибку.

Трудно понять, что творится на сердце у Черри. Она из тех, кто не распахивает душу даже перед самыми близкими людьми. Поэтому Пейн не знал, что она думает о нем. Да, он нравится ей, но насколько. Когда их руки соприкасались, когда они шли под руку, даже когда Черри обнимала Пейна за плечи, между ними возникал контакт, какой бывает между друзьями. Не более того.

Пейн с самого начала чувствовал, что между ними могут установиться более близкие отношения, но ни он, ни она не сделали первого шага. Может, теперь установятся?

Пот градом катил по его лицу, падал за ворот. Пейн скинул рубашку, повесил на спинку стула и подошел к берегу.

Вверх по течению шел десятиметровый «Скарабей». Нос его вздымался, как пусковая установка для ракеты. Под ним бурлила вода. Черри знает, как Пейн к ней относится, не может не знать, с ее-то интуицией. Она улавливала сигналы, идущие от людей, как паук, хватающий в свои сети насекомых. «Скарабей» вышел на стрежень реки и скрылся под мостом. Пейн сознавал, как опасно просить у Черри помощи. Как опасно быть ее другом. Если в судейских кругах узнают, что он водится с небезызвестной Черри Мур, ему больше никогда не позволят выступить свидетелем. Умелый адвокат всегда припрет его к стенке.

«– Детектив Пейн, ходят слухи, что вы регулярно советуетесь с психически ненормальным человеком, с женщиной, которая якобы разговаривает с мертвецами. Это верно?

– Я протестую.

– Протест поддержан.

– Хорошо, ваша честь, я сформулирую вопрос по-другому».

Более того, не видеть ему как собственных ушей нынешней должности детектива в отделе убийств. Придется нацепить форму и по восемь часов топать по участку или всю оставшуюся службу провести за нудной писаниной.

Была еще одна, более серьезная, причина, по которой ему не хотелось привлекать Черри к своей работе. Она – женщина, которая ему нравится, которую он любит. Его не интересовало, умеет она разговаривать с мертвыми или нет.

– Можешь на меня рассчитывать.

Он оглянулся, она шевелила большими пальцами на ногах.

– Спасибо, Черри. Очень любезно с твоей стороны.

– Любезно? – Она поднесла пиво ко рту. Капелька выступившей на банке воды упала ей на горло и скатилась между грудями. Черри смахнула ее кончиком пальца. – Дело не в любезности, Джон. Я просто хочу, чтобы у тебя все было отлично… Итак, с чего начнем?

Иногда Черри приглашали поработать для правоохранительных органов, особенно в делах, о каких больше чем о других трубила пресса: похищенный ради выкупа ребенок, изнасилование малолетних и прочие. Но чаще она работала на частные фирмы и частные лица, которые занимались раскрытием убийств или охотились за сокровищами и ценными предметами старины. Таким клиентам огласка ни к чему.

Немногие полицейские чины, доверявшие Черри Мур, тоже не желали разглашать, что добывают улики с помощью штатских, тем более штатских, обладающих паранормальными способностями.

Черри не обижалась. Она искренне верила: то, что она делает, имеет научное объяснение. Но сознавала, что полиция и юристы не готовы его принять.

– Значит, пойдем в морг.

– Последнее время меня просят проявлять больше активности, Джон.

Она думала о детях, которые виделись ей в яме.

11

Уайлдвуд, штат Нью-Джерси

Пятница, 13 мая

О'Шонесси задумчиво смотрела на записку Кларка, приглашающего ее к себе на ужин. Он писал, что хочет продемонстрировать ей свои кулинарные способности. Только кулинарные? – мелькнуло у нее в голове.

Она послала ответ на его голосовую почту. У нее не было достаточно времени, чтобы хорошенько подумать, что им с Тимом делать. Видимо, Келли просто откладывала решение, не желая разбираться в своих чувствах. Хотя, если быть честной перед самой собой, Кларк нравится ей, может, даже больше, чем нравится.

Она вспомнила, как они сидели тогда в его машине. Он обнял ее за плечи, Келли чувствовала у себя на шее его горячее дыхание. Потом рука Кларка словно случайно легла ей на колено. Ей хотелось, чтобы рука подвигалась, погладила ее, и она презирала себя за это.

Нет, ужин у Кларка – ненужная затея, сообщила она ему. У нее множество дел дома. Надо постирать для девочек, сходить за зеленью, оплатить накопившиеся счета.

«Правда, Кларк, я не могу сегодня приехать к тебе, потому что, если приеду, дело закончится постелью. Как-нибудь в следующий раз».

Если он выпадет, этот следующий раз, и они действительно займутся сексом, жизнь Келли потечет по-иному, чего не могут понять некоторые люди, кого она любит.

– Лейтенант! – позвал ее Рэндалл.

Она выглянула из окна своего кабинета и увидела, что тот поднял три пальца. Келли нажала кнопку на телефоне.

– Лейтенант О'Шонесси на проводе.

– Это снова детектив Пейн из Филадельфии.

– Детектив Пейн? Вы получили заключение о вскрытии?

– Да, получил, спасибо.

– Я могу отдать тело Эндрю Марки для захоронения?

– Знаете, я как раз хотел попросить вас сейчас не делать этого. – Пейн думал, что не надо хоронить старика, пока существует шанс выяснить, действительно ли его смерть является результатом несчастного случая. Пока есть шанс свозить Черри в Уайлдвуд после того, как она побывает в морге и «поговорит» с дочерью Эндрю Марки.

О'Шонесси постучала кончиком карандаша по столу.

– Значит, отложить?

– Дайте мне несколько дней.

12

Уайлдвуд, штат Нью-Джерси

Пятница, 13 мая

Ветер пробежал по траве, вороша сухие листья. Они кружились мелкими вихрями по двору и снова ложились неровными кучками, пахло океаном, чем-то застарелым и прогнившим.

Джереми подбежал к окну, в лицо ему хлестнула занавеска. С востока надвигались темные тучи, надвигались неумолимо, как судьба. Погромыхивал гром, под порывами ветра гнулись деревья, что-то скрипело и трещало. Джереми откинул с лица занавеску и отодвинулся от окна.

В доме стояла мертвая тишина. Снизу, из кухни, доносился запах кофе и поджаренной ветчины. Кто-то же должен быть дома и позвать его к завтраку. В это время его всегда звали к завтраку.

Раздался шелест, потом слабый стук. Джереми оглядел комнату. С ночного столика сдуло бейсбольные карточки. Сквозь открытое окно ворвался ветер, зазвенели развешанные на стене спортивные медали. Покачивалась оправленная в рамку благодарность от мэра города.

Джереми выглянул в окно. Сплошные крыши, затем море. Перепрыгивая через две ступеньки, он сбежал с лестницы. Зеленая волна проломила раздвижную дверь и обрушилась на него.

Помещение быстро заливало водой. Он барахтался, стараясь добраться до лестницы. Мимо проплыли пара очков и судок с завтраком. В груди теснило до боли, из порванной штанины текла кровь.

Кап, кап, кап…

«Это у меня в голове капает», – сообразил Джереми.

Но что капает?

Кап, кап, кап…

Он медленно открыл глаза. Под замызганной раковиной стояла банка от кофе, куда падали капли из проржавевшего крана.

Он перекатился на бок и спустил с кровати ноги. Лоб у него был в поту, матрац влажный. Правую руку схватила сильная судорога, он нервно тер руку другой рукой.

Вместо кружевной занавески к оконной раме прибито старое полотенце. На стене нет спортивных наград, на полу бейсбольных карточек, на стене не висит благодарность от мэра.

Джереми натянул единственные штаны, стараясь сдержать дрожь в руке, причесался поломанной расческой и пошел в ванную комнату сполоснуть холодной водой лицо. Его домохозяйка, миссис Лестер, говорила, что такой она поступает из водопровода. О том, чтобы нагреть ее, не было и речи. Миссис Лестер экономила тепло и утверждала, что «если ей не холодно, то и ему тоже». Согревался он одеялами, подобранными на свалках.

Джереми натянул резиновые сапоги, надел потрепанное пальтишко, которое он носил круглый год, и перчатки с порванными пальцами.

На дворе висел серый туман. Воздух был такой густой, что казалось, будто он налипал на лицо. Джереми зашагал, ставя носки внутрь и не опираясь на правую ногу. На плече у него висела холщовая сумка, в дрожащей руке он держал пластиковую палку с металлическим наконечником. Он шел к пристани выпить кружку пива.

Прилив был в полном разгаре. Волны перекатывались через мол, выкидывая на добычу чайкам крабов. Джереми снова подумал о сегодняшнем сне, и ему почему-то сделалось грустно.

Он приблизился к небольшому квадратному строению между ледником и складом. Это было «Воронье гнездо», забегаловка для рыбаков. Музыкальный ящик и телефон накрепко привинчены к стене. Столы и стулья привинчены к деревянному полу. Бильярда не было, поскольку к полуночи кий и вообще любая палка становились оружием. Вместо бильярда рыбаки резались в кости. Сумку и палку с наконечником Джереми оставил у входа. Джанет сказала, что от них плохо пахнет. Бар был устроен в виде латинской буквы L. Около него стояла железная печка, которую топили зимой. Идя к своему обычному месту у окна, Джереми переступил через рыжую собаку, свернувшуюся калачиком перед туалетом. Там кто-то спустил воду. Около туалета висела вешалка с непромокаемыми рыбацкими робами.

– Здравствуй, Джереми! – Джанет налила ему кружку кофе, выставила сахар и сливки.

– Д-д-доброе утро, Джанет, – заулыбался он, глядя на нее влюбленными глазами.

Она ответила ему самой приветливой улыбкой, на какую только была способна.

Джанет жалела Джереми. Даже в своих лохмотьях он был привлекателен. Это кто угодно скажет. Если его одеть получше и постричь – ни дать ни взять иностранец.

Едва Джереми взял сливки, ему свело руку. И все же удалось опрокинуть чашечку в кружку с кофе, не пролив ни капли.

От пристани отвалило рыболовное суденышко. Развешанные на стойках сети были похожи на крылья. Джереми провожал его глазами, пока оно, дав гудок, не скрылось в тумане.

Джанет часто задумывалась над тем, как могла бы сложиться у Джереми жизнь. Захотел бы он жить, если бы знал правду о себе?

– Ты, я вижу, подстригся, Джереми? – спросила она громко, потому что он был глуховат на одно ухо.

– Т-ты з-заметила? – соврал он, приглаживая рукой волосы.

Она перегнулась через стойку бара и похлопала его по плечу.

– Мне кажется, на висках коротковато, но так теперь модно, все мужики носят.

Джереми был на седьмом небе.

В туалете опять спустили воду, и оттуда вышел рыбак. Джанет поставила перед ним банку «Будвайзера».

Она была на десять лет моложе Джереми, но в школе его знали все. С его родителей не требовали платы за обучение, так как он успевал по всем предметам. Он был самым сильным игроком в школе, продержавшим титул чемпиона три года подряд. Причем не только в футболе, но и в бейсболе. И множество золотых медалей, которые он завоевал на олимпийских играх штата Нью-Джерси.

Но это было давно, так давно, что кажется, будто никогда не было. Теперь он не мог выпить кофе, не расплескав его по столу и на колени. Правда, люди говорили, что иногда они узнают в нем прежнего Джереми. Услышит он чье-нибудь имя, и глаза у него загораются. Или увидит по телевизору над баром спортивные состязания, и на его лице появляется какое-то особое выражение, которое потом быстро пропадает.

После несчастного случая Джереми даже собственных родителей не узнавал. Они много лет заботились о нем, но затем отчаялись и уехали из города. Помочь ему они ничем не могли. В 1976 году жизнь для подростка кончилась.

Джереми подвинул Джанет четвертак. Она улыбнулась.

Джереми, естественно, не стал ни рабочим, ни служащим. Он стал никем. Джанет спрашивала себя: сознает ли он, что происходит с ним и вокруг него? Видит ли он на улице девчонку, в которую был влюблен в школе, видит ли троих взрослых ее детей?

Неужели не замечает фотографию с траурной лентой, которая висит в витрине обувного магазина на Мэйн-стрит: команда «Воинов» в футбольной форме весной 1976 года и он среди них? А если замечает, узнает себя?

Узнает ли в голой девице на обложке «Плейбоя» Дебби Маккормик, ту самую, которая победным кличем поднимала их болельщиков на ноги? Знает ли он, что Билл Грант и Гейвин Томас умерли, оба от СПИДа, знает ли, что братья Майклсоны участвуют в автомобильных гонках на Кубок Америки?

Джанет взяла четвертак, похлопала Джереми по руке:

– Спасибо, дорогой, – и отвернулась, чтобы он мог без стеснения выкарабкаться из-за стола, что давалось ему с большим трудом.

Джереми вышел на улицу, взял свою сумку и палку-наколку. Было двадцать минут девятого. Теперь он бесчисленными переулками выйдет на Оушн-стрит. Лавочники протирали витрины, расставляли в них образцы товаров, подтаскивали к дверям и распаковывали кипы утренних газет. Грузовики собирали баки с мусором. Делались громче автомобильные гудки. Джереми шел, едва увертываясь от проезжающих машин. Переулок за переулком, поворот за поворотом, квартал за кварталом, и вот какими-то неизъяснимыми путями ровно в девять он вышел на Двадцать шестую улицу, ведущую к эстакаде. И так каждый божий день, несмотря на снег, дождь или град.

Джереми никогда не задумывался над тем, почему проходит мимо школы, где учился, и видит свое отражение в стеклянной двери. Или почему срезал угол на пути к футбольному полю. Никогда не вспоминал, какой рев поднимали болельщики, когда он входил с мячом в штрафную площадку. Джереми миновал ворота стадиона, коляску с булочками и баком для горячих сосисок, небольшую рощицу и выбрался на Барклей-стрит.

Пляж, протянувшийся вдоль эстакады, и сама эстакада – таковы были участки, на которых работал Джереми. Работал на эстакаде, где ходили люди, и под ней, куда они и загорающие на пляже бросали всякий мусор. С утра над его головой слышался треск мотоциклов, шаги высыпавших на прогулку людей и перестук туристических мотопоездов.

Работать Джереми приходилось нагнувшись, а иногда и стоя на коленях. Но в некоторых местах он мог выпрямиться во весь рост, и тогда сквозь дыры от сучьев и щели между бревнами он видел, как мелькают над его головой ноги. Ему нравились доносившиеся с улиц запахи жареных каштанов, леденцов из ячменного сахара, сосисок и пиццы.

Джереми наколол на палку носок, обертку от шоколада и оставленный кем-то бюстгальтер, который он осмотрел перед тем, как бросить в мешок.

– Лиф-фчик, – выдавил он, улыбаясь.

Туман постепенно рассеивался, солнце становилось ярче, еще полчаса – и над Джереми раскинется ослепительная голубизна. Но он смотрел только вниз, в песок, чтобы не пропустить мусор.

Вдоль берега стрекотал самолет, тащивший за собой рекламное полотнище.

Джереми подцепил наконечником презерватив, потрошеную рыбину, пару бумажных стаканов и обертку от гамбургера. Мешок у него уже наполнился, он поднялся по лестнице на эстакаду и высыпал его содержимое в мусорный контейнер. Затем опять спустился с нее и стал подбирать мусор. В полдень он оставил мешок и палку под бревнами в конце Педро-стрит и двинулся в ближайшую забегаловку за бумажной кружкой фасоли, смешанной с рисом, потом вернулся, съел половину, а другую оставил на ужин.

День выдался ясный, солнечный, на пляжи высыпал народ. Джереми с интересом наблюдал, как играют в пляжный волейбол и бадминтон, пускают летающие тарелки. Через месяц по пляжу трудно будет пройти из-за намазанных мазью тел. Девчонки уже сейчас бегали полуголые. «Только лиф-фчики и т-трусики», – усмехнулся он.

Он редко встречал под эстакадой людей, а если встречал, старался обходить их стороной. Если же его начинали дразнить или ругать, Джереми словно затыкал уши. Он здесь затем, чтобы собирать мусор, а все остальные – чтобы сорить. «Больше тебе и знать ничего не надо», – наставлял его Бен Джонсон.

День пошел на убыль. Удлинялись тени от отелей, группа спасателей тренировалась на оранжевой лодке, на них глазела толпа зевак.

Было уже без нескольких минут пять, когда Джереми, обойдя пирс Стрейер, приблизился к сточной трубе и пошел вдоль нее наверх. Чем дальше, тем ниже приходилось ему нагибаться, чтобы не стукнуться головой о бревна. Через несколько шагов в щели между досками он заметил металлический предмет. Джереми выковырял его и увидел, что это колечко.

Оставив на месте сумку и палку, он выбрался из-под эстакады и заслонил ладонью глаза от слепящего солнца. Шагнул к воде и присел на корточки, дожидаясь очередной волны.

Над ним кружились чайки, высматривая серебристые палочки, обещающие пищу, затем потянулись над мостом к северу, повернули над эстакадой и Оушн-стрит и понеслись назад к воде. Одна даже села около Джереми, когда он смыл с колечка грязь.

Колечко было из золота, на нем – крошечные буквы AMК.

Иногда Джереми находил разные украшения, но чаще всего это были пластмассовые безделушки. Но попадались и металлические, и тогда он звонил начальнику. В конце концов мистер Джонсон сказал, что ему надоело ездить за каждой ерундой, и велел звонить, только если найдет украшение с большим белым камнем, а остальное пусть берет себе.

Джереми положил кольцо в карман и двинулся за своей сумкой. Вскоре, собирая мусор, подошел к Кресс-авеню. Рабочий день закончился.

Иногда мистер Джонсон в пять часов проезжал на своем пикапе по пути к себе и забрасывал Джереми домой. Он разрешал ему залезть в кузов и ни в коем случае не в кабину. «Вонь от тебя жуткая», – говорил он.

Шестой час. Джереми снова опоздал. Если бы мистер Джонсон немного подождал, он показал бы ему золотое колечко.

На пляже напротив Кресс-авеню играли в футбол. Джереми сидел в тенечке и смотрел, как игроки гоняются за мячом, передают его друг другу, бьют по воротам.

Для Джереми футбол являлся одной из тех загадочных таинственных вещей, каких много в жизни. Ему почему-то было одновременно и радостно, и печально смотреть, как играют. Такие же чувства охватывали его, когда он просыпался и вспоминал свои сны, в которых он не он, а кто-то другой и находится в какой-то иной, хорошей и красивой, комнате. Нет, он здесь, в жалкой и холодной комнатушке в доме миссис Лестер. Подобные чувства охватывали его, когда летели листья, мимо него проезжал школьный автобус, а мальчишки и девчонки кричали из окон. Такие же чувства охватывали его, когда он видел в витрине обувной мастерской мистера Коко фотографию в траурной рамке. Он знал о мальчишках и девчонках, которые погибли в автобусе. Люди долго вспоминали о случившемся. Но это было давно, и о них забыли.

Может, сегодня, когда Джереми будет за школой, он попытается сам пробежать хоть несколько шагов, как настоящий футболист. Подумав об этом, Джереми улыбнулся.