Текст книги "Живописец смерти"

Автор книги: Джонатан Сантлоуфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

20

Кейт позвонила в дверь последней квартиры. Дома кто-то был, потому что телевизор включен на полную громкость и слышны крики, улюлюканье, а также вопли и аплодисменты. Либо какая-то телевизионная игра, либо Салли Джесси с ее шоу «Яйца». Никто не отвечал. Кейт позвонила еще, подольше

– Кто там?

Кейт показала в узкую щель удостоверение.

– Вы миссис Правински? Извините за беспокойство. Я из полиции, по делу.

Цепочка отсоединилась. Дверь отворила старуха в цветастом домашнем халате. Ростом она была метр пятьдесят и едва доставала головой до плеча Кейт. Брови подведены карандашом, на веках бирюзовые тени, губы алые. Стиль комедийной актрисы Лусилл Болл. Желтоватые, похожие на солому волосы скреплены на макушке заколками в виде улиток.

– Я уже разговаривала с полицейскими, – заявила старуха. – Со многими. Вы хотите, чтобы для зас я придумала что-нибудь новое?

– Мне просто нужно задать вам еще несколько вопросов.

– Вот как? Задавайте. Спрашивайте. – Старуха скрестила на груди худые руки.

– Вы сказали, что в тот вечер видели на лестнице чернокожего.

Старуха кивнула.

– Вы не могли бы его описать?

– Дорогая, а вы-то сами можете их отличить одного от другого?

Кейт начала злиться. Едва сдержала себя, чтобы не сделать старухе замечание. Но нужно вести себя вежливо и спокойно.

– Миссис Правински, – произнесла она как можно теплее. – Вы, я вижу, женшина одинокая, живете в не очень благополучном с точки зрения преступности районе, Вам трудно…

– Да! – прервала ее старуха. – Если бы вы знали…

– О, к понимаю. – Кейт улыбнулась. – Поэтому уверена, что вы должны быть очень внимательной… и наблюдательной тоже. – Она сделала паузу. – Так вот, прошу вас, вспомните что-нибудь характерное, хотя бы какую-нибудь мелочь, которую заметили в этом странном человеке тогда на лестнице. Например, он был молодой или старый, высокий или низкорослый?

Старуха зажмурилась и сложила губы, словно собиралась засвистеть. Полоски алой губной помады превратились в вертикальные черточки.

– Среднего роста. Я бы сказала, что он был среднего роста.

– Вот видите, вы прекрасно все запомнили. Это поразительно.

Среднего роста ? Пока маловато.

– Я бы сказала, что ему где-то между тридцатью и сорока. И он… – Миссис Правински снова зажмурилась. – Тощий. Очень тощий. – Она открыла глаза и с гордостью улыбнулась.

– Вы очень помогли следствию, миссис Правински. Кейт почувствовала облегчение. Данное описание не подходило к Уилли. Он был молодой, невысокий и крепкого сложения.

– Может быть, вспомните что-нибудь еще? Приметы. Ну, понимаете, что-нибудь характерное.

– Например?

– Шрамы, хромота, что-то вроде этого.

Старуха отрицательно покачала головой:

– Нет. Ничего такого. Но… теперь я могу видеть его лицо. – Она снова зажмурилась, погрузившись в воспоминания.

– И что?

– Это было за пару ночей до того, как нашли ее, ту девушку. Это было ночью, поздно, потому что я смотрела Ника по ночному каналу. Знаете, это очень старое шоу. Мое любимое.

– Неужели? – Кейт широко улыбнулась. – И мое тоже.

Прием сработал. Через несколько секунд миссис Правински ввела Кейт в гостиную, точную копию гостиной Элены, но мебели здесь было гораздо больше, и вся в чехлах. Там, где у Элены стоял стол, у миссис Правински на тумбочке возвышался телевизор. Экран освещал мерцающим сиянием разросшиеся рододендроны. Кейт уселась на кушетку с чашкой бледноватого чая «Липтон» на коленях.

– Что касается меня, – сказала миссис Правински, – я смотрю сериалы «Я люблю Люси», «Я мечтаю о Дженни» и «Очарованная». Каждый вечер. – Она протянула блюдце с дешевыми леденцами. – Хотите? – Кейт отрицательно покачала головой. – Понимаете, мне нравится мать, Агнес Мурхед. Моя подруга Банни, да благословит Господь ее душу, говорила, что я похожа на Агнес Мурхед в «Очарованной». – Она вскинула подбородок, принимая позу.

Разумеется, Кейт подтвердила суждение Банни. Миссис Правински прыснула со смеху, но было очевидно, что это ей приятно.

– Но тогда я «Очарованную» не смотрела. Передавали шоу Дика Ван Дайка. Старое, с Мэри Тайлер Мор в роли его жены, еще до того, как она начала делать свое шоу. Помните, шоу одинокой девушки? Тоже очень хорошее, но не такое, как шоу Дика Ван Дайка.

– Если честно, миссис Правински, то я никогда не понимала, зачем Роуда вышла за Джо. Этот парень ей был совсем не пара.

– Как вы правы! Какая глупость. Не посоветовалась с Мэри. Они были такие хорошие подруги, эти две девушки. Прелесть.

– Значит… – Кейт глубоко вздохнула. – Вы смотрели шоу Дика Ван Дайка и увидели этого мужчину…

– Да. – Лицо старухи сморщилось и стало похоже на чернослив. – Давайте я начну с самого начала. Сейчас вот припоминаю. Думала, что совсем забыла, а… погодите немного…

– Хорошо. Вспоминайте, пожалуйста. – Кейт старалась дышать бесшумно. – Сколько надо, миссис Правински, столько и воспоминайте.

– Вот, вспомнила. Это было раньше. Определенно раньше. Тогда шло «Такси». Мне оно не так нравится, как «Очарованная», или шоу Дика Ван Дайка, или даже «Дженни», но этот коротышка Луи, он такой смешной.

– Да, просто умора, – поощрила старуху Кейт. – Значит, это было раньше? Что значит раньше?

– Я услышала шум. Как будто там что-то упало. Наверху. Может, человек упал или уронили нечто тяжелое.

– И вы пошли посмотреть?

– Нет. – Она погрозила Кейт костлявым пальцем. – Не торопите меня. Нет, это было посередине «Такси», когда я услышала шум. Глухой такой звук. И конечно, из квартиры девушки, потому что там больше никто не живет. Я особо об этом не думала и стала снова смотреть «Такси». Через минуту еще глухой звук, потом еще. Я подошла к двери, выглянула. Ничего. Решила, что мне это почудилось.

– А потом?

– Ничего. «Такси» закончилось, но началось шоу Дика Ван Дайка. То, где Лора покупает новое платье, но боится сказать Бобу, потому что…

Старуха опять сошла с рельсов, и Кейт потребовалось время, чтобы вернуть ее обратно.

– Я поднялась, чтобы выключить свет. Вон тот. – Она показала на лампочку над дверью с потрепанным китайским бумажным абажуром. – Я специально включаю его на весь вечер. Отпугивает воров. Но иногда начинают болеть глаза, и трудно смотреть телевизор. Так вот, я встала, чтобы выключить свет, и услышала, как стукнула дверь подъезда. Как будто кто-то захлопнул ее. Потом я поняла, что все наоборот. – Старуха сделала драматическую паузу, вскинув нарисованные карандашом брови.

– Наоборот?

– Он входил, а не уходил. Парадная дверь, понимаете, она хлопает, когда открывается. Ударяется о стену. Хлоп. Так вот, я очень-очень тихо открыла свою дверь и вышла на площадку. Всего несколько шагов. И вижу, стоит он, ну, этот цветной… как я вам его описала, тощий – на лестнице. Он поднимался и… пойдемте, я вам покажу.

Миссис Правински потащила Кейт на лестничную площадку.

– Теперь наклонитесь так, чтобы быть моего роста. Вот так. Теперь быстро посмотрите.

Кейт сделала, что требовалось. Для этого пришлось встать чуть ли не на колени.

– Когда я посмотрела, он был на первой, может, пторой лестнице. Я оказалась с ним лицом к лицу. – Старуха приложила руку к щеке и покачала головой. – О, лучше бы мне этого не видеть. Думала, что умру. Чужой! Цветной мужчина! На лестнице! Ночью!

– А потом?

– Потом? Ничего. Он даже на меня не посмотрел. Мне показалось, – прошептала она, – он был немного не в себе… ну, вы понимаете, что я имею в виду. Наркотики. Так вот, я побежала к себе в квартиру и заперла дверь. Быстро-быстро.

– А после этого вы какой-нибудь шум слышали? Звуки сверху. Может быть, кто-то с кем-то боролся?

– Ничего. Шум, стуки – все это было раньше. Помните?

Кейт кивнула.

– По правде говоря, я решила, что это не мое дело. Нынешние молодые люди… А кто я такая, чтобы их осуждать? Но все равно… – Она наклонилась к Кейт, которая все пребывала в согнутом положении, так что начала болеть спина. – Знаете, эта девушка, она ведь была испанка. Так что…

Кейт резко выпрямилась.

– Миссис Правински, а другие мужчины ее навещали?

– Той ночью?

– Вообще.

– Дайте подумать. – Лицо старухи снова превратилось в чернослив. – Да, был у нее дружок. Тоже цветной.

– Но той ночью вы его здесь не видели?

– О нет. Это очень вежливый молодой человек. Он всегда открывал для меня дверь, будто я королева. – Миссис Правински просияла. – Один раз он даже помог мне донести до квартиры сумку с продуктами. Очень милый мальчик… хотя я не понимаю, что он делает со своими волосами. – Она поморщилась.

Теперь стало окончательно ясно: человек на лестнице и Уилли – совершенно разные люди. Кейт почувствовала такое облегчение, что была готова расцеловать эту старуху с лицом, сморщенным как чернослив.

– Миссис Правински, я хочу вас кое о чем попросить.

– Пожалуйста.

– Первое – подписать протокол, где указано, что человек на лестнице и тот другой, который открывал для вас дверь, совершенно разные люди. И второе… это касается того, на лестнице… Вы могли бы описать его лицо для полицейского художника, чтобы он смог сделать набросок?

Глаза старухи засветились.

– Так, как показывают по телевизору?

– Да, как у Перри Мейсона.

– Мне очень нравится Делла Стрит.

– Так вы думаете, что сумеете это сделать? Описать его?

– Дорогая, если бы я могла рисовать, я бы сделала это сама.

Кейт вела под руку миссис Правински на второй этаж полицейского управления. Пролет был длинный. Старуха остановилась на полпути, оперлась рукой о перила.

– Ой, дыхания не хватает. Неужели здесь нет лифта?

– Вам плохо?

– Прекрасно, дорогая, прекрасно. – Она двинулась дальше, но через несколько ступенек остановилась снова.

Пожалуйста, миссис Правински, – мысленно говорила Кейт, – только не умирайте. Вы мне так нужны.

– Как вы себя чувствуете? Нормально?

– А хоть бы и не нормально. Вы что, понесете меня наверх?

– Шутите? Я думаю, вы могли бы понести меня.

Миссис Правински закудахтала. Это у нее был такой смех.

– Вот это правильно, милочка.

В отделе составления фотороботов четверо специалистов сидели перед компьютерами и выслушивали потерпевших. Одним нажатием клавиши делали глаза на экране то меньше, то больше, добавляли или убирали бороду, морщины и тому подобное. Кейт не захотела ждать, когда кто-нибудь из них освободится, хотя, наверное, следовало бы. Скоро других специалистов не будет, только такие. Ей больше нравились художники (очевидно, потому, что она любила живопись), которые рисовали угольным карандашом, потом стирали и рисовали снова. Сегодня ей повезло. Один представитель этого вымирающего племени еще здесь сохранился. Лысоватый, с землистым лицом, возраст под пятьдесят пять, пальцы перепачканы древесным углем. На карточке фамилия: Каллоуэй.

– Вы свободны? – спросила Кейт.

Художник помрачнел.

– Вообще-то я собрался домой. Уже почти шесть.

– Примите еще нас. Пожалуйста. – Кейт очаровательно улыбнулась. – Я из специального отдела. От Рэнди Мида. Могу замолвить за вас словечко.

– Спасибо, не надо. Мне до пенсии осталось два месяца.

– А как насчет сотни долларов?

Каллоуэй посмотрел на нее с подозрением.

– Вы из ВБ или еще откуда?

– Из отдела внутренней безопасности? Нет. Ни в коем случае. Просто я в цейтноте. Так что?

Каллоуэй со вздохом сел. Кейт усадила миссис Правински напротив. Он поднял угольный карандаш.

– Какое лицо? Овальное, квадратное, круглое?

Старуха сморщилась.

– Значит, я смотрела шоу Дика Ван Дайка и…

Кейт протянула Каллоуэю свою карточку.

– Позвоните мне, когда будет готово.

Миссис Правински ерзала на стуле, горя нетерпением продолжать. Ее чуть скошенные, оттененные бирюзой глаза горели. Кейт попросила Каллоуэя передать набросок по факсу ей домой. Пора сделать перерыв и хорошенько подумать. Она погладила руку миссис Правински.

– Я договорилась, чтобы вас отвезли домой. – Кейт бросила взгляд на Каллоуэя. Тот сидел, мрачно поджав губы. – И не спешите. Мистер Каллоуэй у нас очень терпеливый.

* * *

Кейт увидела парня, прохаживающегося вдоль дома, и подумала, что он такой же конспиратор, как и художник Энди Уорхол в своем парике. В том смысле, что сразу же бросался в глаза. Бейсбольная кепка козырьком назад, нервная походка, острые взгляды по сторонам. Лучше бы уж взял картонку, написал на ней: «Я КОП! » – и повесил на шею. Это называется: поставили охрану. Да его за километр видно. Тем более что дом один из самых элитных в западной части Центрального парка.

Кейт кивнула ему. Он кивнул в ответ, не поднимая головы, и продолжил движение. Консьерж посмотрел на него, словно спрашивая: «Как ты сюда попал, приятель? Неужели заблудился? » Затем он с улыбкой повернулся к Кейт.

Поднявшись к себе, она сбросила туфли, уронила на стул жакет и, не включая света, двинулась по коридору. В спальне сбросила на пол слаксы и блузку и, избегая смотреть в зеркало, побрела в ванную.

Зачем лишний раз убеждаться, что я выгляжу ужасно? В душевой кабинке Кейт потерла мочалкой, смоченной ароматным гелем, синяк на правом локте, осмотрела поцарапанные костяшки пальцев и радужный синяк на колене.

Спасибо тебе, толстый Уолли.

Ей нужно было привести себя в порядок, потому что предстояла встреча с Ричардом в недавно открытом ресторане, о котором в последнее время все говорили. Ему с большим трудом удалось забронировать столик.

Кейт вышла из ванной. Проверила факс. Пока ничего. Должно быть, миссис Правински измучила Каллоуэя. Она вернулась в спальню и составила краткое резюме по результатам беседы. Итак, в ту ночь, когда убили Элену, соседка видела на лестнице чернокожего. Интересно, это тот же парень, с которым видел Элену толстый Уолли?

Кейт зевнула. Сделала пометку в блокноте. Снова зевнула.

Может быть, вздремнуть хотя бы минут пятнадцать?

Она легла, положив предварительно под подушку трубку беспроводного телефона.

Мэрилин Монро смотрит на нее снизу вверх, не совсем похожая на человека. Губы как будто бархатные. Изображение расплывается, а затем приближается и становится резким. В комнате душно и темно. Лицо Элены неподвижно. Глаза пустые. На щеке кровь. Кейт пристально рассматривает малиновые изгибы, слышит, что се зовут. Откуда-то издалека, наверное, с лестничной площадки. Сначала мягко, затем громче.

– Кейт! Кейт.

Лицо Элены трансформировалось в лицо Ричарда.

– Ричард? – Кейт потерла глаза. – Сколько времени? – Тело со сна казалось толстым и тяжелым.

– Почти одиннадцать.

– О, я, должно быть, задремала… – Кейт провела ладонью по его щеке. – Извини.

– Понимаешь, ты поставила меня в неловкое положение.

– Но почему ты не позвонил?

– Звонил. Много раз.

– О… верно. – Кейт достала из-под подушки трубку. – Извини еще раз.

– А где твой мобильный?

– В сумке в прихожей. – Кейт сконфуженно улыбнулась.

Ричард отстранился, снял пиджак фирмы «Хуго Босс» и повесил на вешалку в стенном шкафу.

– Я твердил, что моя жена будет с минуты на минуту, даже когда подали десерт. Кстати, очень вкусный.

– А ты знаешь, сколько раз я сидела, ждала тебя в ресторане, а ты так и не появлялся? – проговорила она с деланной шутливостью. – Да, Ричард, я чуточку опоздала. Но ничего с твоим клиентом не случилось, поверь мне.

– Ладно. Ладно. – Ричард вздохнул. – Но я беспокоился… к тому же это была важная встреча. Кейт… я хочу, чтобы ты была рядом. Ты не забыла, что мы выступаем одной командой?

Она улыбнулась:

– Не забыла. Просто сейчас у меня трудный период. Понимаешь? Потерпи немного.

Ричард снова вздохнул, подошел к постели, потрогал синяк на локте Кейт, погладил поцарапанные пальцы.

– Что это?

Кейт пожала плечами:

– Так, ничего.

– Ничего? А выглядит, как будто ты попала в аварию. Столкнулась с грузовиком.

Кейт встала, пробежала пальцами по волосам, потом села, натянув халат на колени. Не хотелось показывать мужу сразу все синяки.

– Подумаешь, стукнулась немного. Ерунда.

Ричард нахмурился.

– Занималась полицейской работой?

– Что-то вроде.

– А ведь десять лет назад ты с ней рассталась без всякого сожаления. И с радостью принялась заниматься искусством.

– Это правда. И я не собираюсь возвращаться в полицию. У нас все еще будет – и званые ужины, и светская жизни, и все остальное. Но мне обязательно нужно разобраться во всем этом. – Кейт замолчала. – Ради Элены.

– Я знаю, тебе ее не хватает. – Ричард смягчился. – Мне тоже.

– В самом деле? – с вызовом проговорила Кейт и скрестила руки на груди. – Тогда почему ты не вспомнил о ней хотя бы раз с тех пор, как это случилось?

– Я думал, тебя это огорчит, – ответил он, трогая ее плечо.

– Ты не представляешь, как мне тяжело. – Глаза Кейт наполнились слезами..

Ричард взял ее руку в свои.

– Понимаю, дорогая. И тоже очень переживаю.

Кейт смахнула слезу.

– Поверь, Ричард, мне очень хочется вернуться к прежней жизни. Но пока не могу. – Она отстранилась, сбросила халат и надела шелковую пижаму.

– Да, дорогая. – Ричард снял рубашку и сунул ее в корзину для грязного белья, стоящую в стенном шкафу.

Кейт решила сменить тему:

– Как ты считаешь, Билл Пруитт мог иметь дело с крадеными произведениями искусства?

Ричард резко вскинул голову.

– Что?

– Уинни Пруитт сказала мне, что видела у него итальянский запрестольный образ. Я консультировалась с Мертом. Правда, не сказала ему ничего о Пруитте, просто попросила проверить эту вещь. Он обнаружил ее в списке похищенных.

– Уинни сказала, что ее сын украл этот запрестольный образ?

– Конечно, нет. Говорит, что просто видела его на столе, причем незадолго до его гибели.

В этот момент Ричард надевал пижамные штаны и с такой силой дернул резинку, что они треснули.

– Какое дерьмо теперь стали продавать в магазинах!

– Успокойся. – Кейт погладила его руку и скользнула под белое пушистое одеяло.

Ричард почти так же взвинчен, как и я.

Он отбросил порванные штаны и пыхтя натянул другие. Она дождалась, пока он ляжет, и спросила:

– Так ты думаешь, это возможно?

Ричард зевнул.

– Знаешь, я очень устал. Давай поговорим о Билле Пруитте в другой раз.

21

Все привыкли к тому, что в Нью-Йорке основным центром тусовки людей искусства всегда был Сохо. Но теперь он постепенно переместился в западную часть Челси, в прошлом пустырь, с одной стороны ограниченный рекой Гудзон и Десятой улицей, а с другой тянущийся к Кухне Дьявола и дальше, до мясного рынка на Четырнадцатой улице. Располагавшиеся здесь прежде товарные склады, агентства по продаже автомобилей и гаражи были вынуждены уступить свои участки фешенебельным художественным галереям, бутикам и всевозможным наимоднейшим питейным заведениям. При этом трансформация района все еще продолжалась. Попав сюда, забудьте о существовании общественного транспорта – люди искусства привыкли ездить в такси либо в собственных автомобилях с личными шоферами – и приготовьтесь удивляться. Вас поразит ширина улиц и великолепный, как на открытке, вид на реку Гудзон. Это положительные эмоции. Неприятно удивит вас тот факт, что в определенные часы большая часть улиц, особенно Двадцатые и Тридцатые, становятся пустынными настолько, что кажется, будто вы попали в «Сумеречную зону»[38]38
  Нечто таинственное и опасное; по названию популярного научно-фантастического сериала.


[Закрыть]. А также характерный запах мясного рынка – омерзительный, едкий, который прилипает к задней части гортани и даже может вызвать рвотные позывы. Но это, конечно, пустяки. Через год или два на безлюдных улицах появятся магазины одежды и обуви, мебельные и прочие, а также в большом количестве бары и рестораны. Оптовики, торгующие мясом, не смогут конкурировать с этими заведениями и художественными галереями в части арендной платы и переедут на Лонг-Айленд или еще куда-нибудь. А потом, через десяток лет, когда количество магазинов и разного рода заведений на этих улицах достигнет насыщения, а от туристов не будет прохода, художественная тусовка переместится в другое место.

Уилли не любил ходить на открытие вернисажей, но его агент, Аманда Лоу, настояла на его появлении, напомнив, что это его обязанность – ходить на выставки и по возможности раскручивать себя и свои работы.

Первое время Уилли это удивляло. Ему казалось, что он должен просто создавать картины, а все остальное – ее работа. Однако очень скоро он понял, что это ошибка.

Здание галереи Аманды Лоу, построенное на месте бывшего гаража, который арендовала фирма по продаже автомобилей, являло собой образец элегантности и шика и полностью соответствовало стандартам начала XXI века. Парадный вход из зеленого стекла, залы с белыми стенами семиметровой высоты, пол из монолитного бетона светло-серого оттенка, нарочито шероховатый, так что, если вы опуститесь на колени, чтобы получше рассмотреть какое-нибудь новейшее произведение искусства, то рискуете оцарапаться. Галерея находилась в самом конце Тринадцатой улицы. Год назад это было излюбленное место сборищ трансвеститов-афроамериканцев, но в последнее время их изрядно потеснили художники и владельцы галерей. Так что сейчас этих мужчин в мини и париках, зарабатывающих себе на хлеб тяжким трудом, здесь осталось совсем немного.

Галерея Аманды Лоу, где постоянно выставлялся Уилли, была полигоном для раскрутки подающих надежды энергичных радикалов. Здесь они тусовались с немногочисленными старыми звездами, чей свет еще сиял, боролись за жизненное пространство со звездочками, какие только начинали загораться, и наблюдали за теми, кто уже преуспел.

Примерно за квартал от галереи народу на тротуаре заметно прибавилось. Уилли испытывал огромное искушение развернуться и отправиться к себе в мастерскую спокойно поработать в тишине, но заставил себя идти дальше. Он был профессионалом, вернее, хотел им стать, а для этого нужно приучиться делать то, к чему совсем не лежит сердце. Уилли глубоко вздохнул, расправил плечи, поздоровался с несколькими знакомыми и направился в галерею.

Главный выставочный зал был переполнен. Присутствующие, разбившиеся на группы, конфигурация которых непрерывно менялась, оживленно беседовали, причем каждый напряженно рыскал взглядом по толпе, видимо, выискивая кого-то позначительнее. В зале стоял громкий гул.

Протискиваясь к центру зала, Уилли услышал, как кто-то рядом произнес: «Живописец смерти», – и замер.

– Ой, не говори! – произнесла женщина лет под тридцать, затянутая в черную кожу, с мускулистыми руками, татуированными от запястий до локтей, как будто надела перчатки от Пуччи. – Этот Живописец поверг меня в дрожь. Да, в гребаную дрожь. Я теперь в своей мастерской не чувствую себя в безопасности.

– Я тебя понимаю, – отозвался мужчина лет под пятьдесят с бритой головой и полосой, проведённой по носу. – Я тоже очень напуган. Вчера ночью не мог заснуть, пришлось принять горсть таблеток квалуда.

– Уилли! – Сквозь толчею к нему пробрался Скайлер Миллс и обнял за плечи. – Решил развлечься?

– Вы сами учили меня, Скай, что это не развлечение, а работа.

Старший хранитель Музея современного искусства похлопал Уилли по плечу:

– Молодец. Правильно усвоил уроки и потому навсегда останешься моим любимым учеником. – Он по-отцовски сжал руку Уилли, а затем вспыхнул улыбкой, предназначенной кому-то за его спиной. – О, королева ночи!

Аманда Лоу стремительно прижалась лицом к щеке Скайлера и поцеловала воздух. Это была женщина болезненной худобы, в черном облегающем платье от-кутюр Аззедины Алайи. Вот только облегать у нее было практически нечего. Тазобедренные и плечевые кости были настолько остры, что угрожали порвать материю. Волосы неестественного красновато-лилового цвета были грубо подрезаны до уровня мочек ушей, в одной из которых красовалась серьга, такая огромная, что задевала плечо. Невероятную бледность лица подчеркивали брови в виде черных запятых, темные тени на веках и красный рот, похожий на глубокую рану. В общем, это было нечто среднее между маской театра кабуки и трупом.

Она поцеловала воздух где-то неподалеку от щеки Уилли, затем зацепила его одной рукой, а другой Скайлера и повела вперед осматривать экспозицию. Толпа расступалась перед ними, как Красное море перед Моисеем.

– Живописец смерти, Живописец смерти. Только и слышу о нем со всех сторон. Я уже больна до смерти от Живописца смерти.

– Какой милый каламбур, – заметил Уилли.

Скайлер рассмеялся.

– Но вы должны признать, этот Живописец смерти – весьма творческая натура. Уверен, его надолго запомнят.

Аманда бросила на него равнодушный взгляд.

– Давайте все же забудем о нем и сосредоточимся на искусстве. Хорошо? – Она улыбнулась. Вернее, улыбкой это можно было назвать с большой натяжкой. Красная рана на лице раскрылась и закрылась, как пасть акулы. – Я думаю, НФС оказал Мартине огромную услугу. Вы, конечно, помните, что несколько лет назад Национальный фонд содействия работникам искусств со скандалом аннулировал гранты нескольких художников по причине непристойности их работ. Так вот, Мартина оказалась в их числе, и это ее освободило, стимулировало к простоте. Она отказалась от дорогих красок и принадлежностей. Ну смотрите сами, разве может быть проще? – Аманда Лоу взмахнула рукой в сторону развешанных на стене работ, выполненных менструальной кровью художницы на дешевой грубой бумаге.

– О… – задумчиво протянул Скайлер Миллс, – как это так? Нет ни коровьих голов, ни мертвых акул, ни мадонн в слоновьих экскрементах… Я разочарован.

Аманда Лоу сделала знак художнице, чтобы та подошла.

Мартина протопала к ним в тяжелых черных ботинках, как боксер-профессионал на ринг. Она была в порванных черных джинсах и черной байкеровской куртке.

Глаза Миллса озорно вспыхнули.

– Скажите, вы менструальную кровь предварительно собираете в бутылочку или… – он сделал жест в сторону промежности, а затем взмахнул рукой, как будто писал кистью, – работаете непосредственно из источника?

– Прямо оттуда, – ответила Мартина, поигрывая кольцом в носу. – Иначе бы это не имело смысла. Пройдите по залу, посмотрите все мои рисунки и сразу же усечете. Они как бы соответствуют ходу моей менструации. Видите? Вначале мазки богатые и густые, затем постепенно начинают бледнеть, вроде как выцветать. К концу изображение сходит почти на нет.

– А-а-а… – протянул Миллс. – Эффект «просачивания сверху вниз».

Уилли засмеялся. Появилась Чарлин Кент, директор Музея другого искусства. Она втиснула голову между Мартиной и Скайлером и заговорила так, словно с самого начала участвовала в беседе:

– И обратите внимание на эффект. Первые рисунки, они такие жесткие, плотные, грубые и примитивные, резко контрастируют с последними, трогательноэфемерными. Они как бы прочерчивают границу между угрозой и соблазном. Вы так не считаете? – Этот вопрос она адресовала Уилли, опустив свои длинные черные ресницы. Ее пальцы в этот момент играли с огромным распятием, которое покоилось в ложбинке над розовым топом.

Уилли посмотрел на приятные закругления полных грудей Чарлин, ее курчавые, коротко подстриженные волосы цвета платины, на губы, чувственность которых подчеркивала малиновая губная помада, и улыбнулся.

– Мы незнакомы, но я вас знаю. – Она протянула руку. – Чарлин Кент. Но все меня зовут Чарли. Я ваша большая поклонница.

Вот слова, которые жаждет услышать любой художник. Уилли пожал ей руку и осветился радостной улыбкой. Чарли пробежала языком по своим малиновым губам. И этот прекрасный момент испортил неожиданно появившийся Рафаэль Перес. Он обнял Уилли за плечи, оттесняя его от Скайлера Миллса и Чарлин Кент и не замечая ее сердитых взглядов. Чарлин была готова вонзить каблуки-стилеты своих туфель в нежную кожу аллигатора, из которой сделаны мокасины Переса.

Уилли почувствовал себя крайне неловко. Меньше всего ему хотелось кого-нибудь обидеть. Он попытался по возможности вежливо освободиться от Переса и начал пятиться, пока не уперся спиной в Эми Шварц, директора Музея современного искусства.

Скайлер Миллс тут же устремился к ней, обнял за пухлые плечи и припечатал в щеку поцелуй. Но младший хранитель музея Рафаэль Перес был тут как тут. Он втесался между Скайлером Миллсом и Эми Шварц, шепча:

– Эми, у меня накопилось много вопросов, которые необходимо разрешить. Теперь, когда вы собираетесь нас покинуть…

– Никаких вопросов! – оборвала его Эми. – Я не на службе. Поболтайте лучше друг с другом. – Она широко улыбнулась, бросила взгляд на рисунки Мартины и заговорщицки шепнула Уилли: – А вы еще не пытались рисовать спермой?

– Пробовал, – признался Уилли, – но после того, как ее соберешь, очень устает рука, так что даже кисть удержать не могу.

Эми всхохотнула (такое впечатление, как будто заухала сова), затем пухлой рукой с большим количеством колец откинула с лица пышные волосы, взяла Уилли за локоть и повела в сторону.

– Миллс и Перес готовы съесть меня живьем, настолько им хочется занять мое место. Можно подумать, что директору музея платят миллион долларов в год.

– Для Скайлера деньги особой роли не играют, – тихо промолвил Уилли. – Он фанатично предан искусству. У него есть шансы?

– Послушайте, Уилли, – прошептала в ответ Эми Шварц, – я знаю, Скай поддерживал вас все это время, и он действительно предан искусству. По моему мнению, порой даже слишком. Но кто сядет на мое место, я не знаю. И если бы даже знала, то все равно вам бы не сказала, потому что это поставило бы вас в двусмысленное положение. Так что давайте не будем об этом. Хорошо? – Эми подняла голову и тяжело вздохнула. – О Боже!

К ним направлялись Миллс и Перес. Чарлин Кент тоже вдруг оказалась рядом.

– У вас в мастерской есть новые работы? – спросила она, тронув Уилли за плечо.

– Есть, – ответил за него Скайлер. – Но они все забронированы для моей выставки в Музее современного искусства.

– Не все, – вмешался Перес. – Картина, посвященная борьбе афроамериканцев за гражданские права, наш музей не заинтересовала.

– Неужели? – Чарли вскинула голову. – Отчего же? Длинные пальцы Переса пробежали по густым темным волосам.

– Во-первых, она слишком большая, а во-вторых, мне показалось, что сюжет слегка, ну, скажем… устарел.

– Устарел? — Глаза Чарлин Кент возмущенно вспыхнули. – Должна вам напомнить, мистер Перес, что для африканских американцев, таких как я и Уилли, борьба за гражданские права еще не закончилась, и эта тема никогда не устареет. – Она сжала руку Уилли и уже спокойно спросила: – Картина действительно большая?

– Да, – ответил он. – Вещь крупная. Я взял старые газеты, где рассказывалось о маршах за гражданские права (фотографии и все прочее), обработал пеплом и воском, а потом прибил гвоздями к связке обгоревших деревянных крестов.

– Очень интересно. – Чарли взяла Уилли за руку и отвела в сторону. – У меня есть предложение, если, конечно, вы уже насытились всем этим, – она сделала жест в сторону Переса, Миллса и публики, – поехать к вам в мастерскую. Мне очень хочется увидеть эту картину.

Уилли молча повел Чарлин Кент к выходу.

Первым делом он включил телевизор, канал MTV. Показывали клип черной рэп-группы, агрессивная скороговорка которой как нельзя лучше подходила к ситуации. Телевизор стоял на деревянной подставке рядом с кроватью и заменяющей платяной шкаф металлической вешалкой на колесиках. Это место Уилли считал своей спальней. Мастерская размещалась в лофте[39]39
  Чердачное помещение, переоборудованное под квартиру или мастерскую художника.


[Закрыть] плошадью сто пятьдесят квадратных метров и была захламлена до предела. Повсюду громоздились книги по искусству и периодика – особое место здесь занимали издания, посвященные черному африканскому наследию, – рулоны холста, деревяшки, металлические обрезки, куски ткани, а также всевозможные предметы, которые Уилли находил в разных местах и тащил сюда, чтобы использовать в своих работах. Между всем этим было проложено несколько дорожек.