Текст книги "Двадцать семь костей"

Автор книги: Джонатан Нэсоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава вторая

1

Бывало, Пандер мог разобраться в своих чувствах лишь благодаря песне, которая крутилась у него в голове, – а у него их там хранилось больше, чем на сервере «Непстер» в его лучшие времена.

Первая песня, которую он начал напевать утром во вторник, когда достал свой пустой чемодан и стал укладывать в него вещи, было старое доброе кантри: «Ты не будешь скучать по воде, пока не высохнет твой колодец», за которой последовало «Большое желтое такси» Джони Митчелла – о том, что ты не знаешь, чем обладаешь, пока не потеряешь это.

Но каким-то чудесным образом колодец наполнялся сам по себе. У Пандера снова появилась работа: он должен был поймать маньяка. И хотя профессиональная дисциплина не позволяла ему думать об этом как о развлечении, в том, что он сказал Джулиану о гольфе и об уходе на пенсию, была большая доля правды. Спорт – чудесное хобби. Благодаря ему Пандер с нетерпением ждал выходных, думая о предстоящем матче, и это отвлекало его от бесконечных расследований преступлений чудовищ и серийных убийц. Его обязанностью, долгом и честью было избавить от них мирное население.

Но когда ты всю свою жизнь занимаешься важной и интересной работой, а потом у тебя ее отнимают из-за неизбежно надвигающегося возраста, то, стоя на площадке для гольфа, ты вдруг с замиранием сердца понимаешь, что тебе уже все равно, куда покатится этот чертов шарик: направо или налево.

Потом Пандер понял, что у него пятьдесят фунтов лишнего веса и что не реже чем раз в неделю он открывает новую бутылку виски «Джим Бим». И хотя он еще не задумывался над тем, чтобы пустить себе пулю в лоб, но и не особенно осуждал знакомых ему отставных агентов, которые пошли на это.

Пандер достал из шкафа свою белую панаму, чтобы надеть ее в самолете, хотя и понимал, что это вещь не из счастливых. Он купил ее в Кармеле, где отдыхал с женщиной по имени Дори Белл, которую два года назад спас от маньяка по кличке Фобия.

«Но этому роману давно пришел конец», – со вздохом подумал Пандер. Хотя он понимал, что подобные отношения рыцаря и попавшей в беду дамы редко длятся долго, однако их расставание дало ему хорошую встряску. С тех пор он ни с кем больше не встречался, и последующие восемнадцать месяцев были самым длительным периодом воздержания за всю его взрослую жизнь, не считая последних лет брака.

Но все еще может измениться. Ведь Карибы – это место, куда люди стремятся в поисках романтики и любви.

Пандер продолжил рыться в шкафу. Он искал гавайскую рубашку, которую также купил в Кармеле с Дори, когда раздался телефонный звонок. Звонил Джулиан Коффи. Он сообщил о небольшом изменении в планах – Пандеру предстояло сделать остановку в Майами.

– Один знакомый криминалист – моя старшая дочь Лайла – сняла и восстановила отпечатки пальцев с левой руки погибшего мужчины, – сказал Джулиан. – Вчера она всю ночь сверяла их по САОП, [4]4
  Система аутентификации отпечатков пальцев.


[Закрыть]просмотрела множество образцов и нашла совпадения по двенадцати пунктам с пальчиками Текса Ванджера из Майами, штат Флорида. Он никогда не привлекался, но в досье имелись его отпечатки, снятые во время службы в армии. Я понимаю, что тебе не терпится начать расследование, поэтому запиши его адрес. Возможно, ты захочешь заскочить туда и переговорить с миссис Ванджер.

– Она уже знает? – спросил Пандер, записывая адрес и новую информацию по рейсу.

– Откуда? Она подала заявление в полицию Майами о том, что ее муж пропал без вести, но мы ее пока не извещали.

– Послушай, Джулиан, меня совсем не радует перспектива сообщить женщине, что она стала вдовой.

– Ты прав, Эдгар. Я поищу человека, которому это больше придется по душе.

– Ты меня не так понял…

– Тогда увидимся сегодня днем. И возьми побольше солнцезащитного крема. Наши нудистские пляжи славятся во всем мире.

– Ты ловко сменил тему разговора, Джулиан.

– Спасибо, Эдгар. Мы делаем все, что в наших силах.

2

– Как вы себя чувствуете, миссис Браун? Вам лучше?

– Я просто на небесах. – Беззубая старуха посмотрела через плечо на Холли, которая только что закончила глубокий массаж ее высохших ягодичных мышц, и улыбнулась черным провалом в окружении десен. – Знаешь, дочка, за последние сорок лет ко мне никто так не прикасался.

Утренние сеансы по вторникам и четвергам в доме для престарелых губернатора Клиффорда Б. Апгарда были для Холли одновременно самой почетной и наименее оплачиваемой работой. За три часа тяжелого труда она получала сущие гроши. Но недавно старшая медсестра по секрету сообщила ей, что с тех пор, как она стала здесь работать, случаи возникновения у пациентов язвы декубитус, известной в народе как пролежень, уменьшились на двадцать пять процентов.

Разумеется, немалую роль здесь сыграл терапевтический массаж, увеличивающий приток крови и придающий мышцам тонус. Но Холли подозревала, что воздействие массажа было не только прямым. Когда твое самочувствие улучшается, ты начинаешь больше двигаться. А если ты больше двигаешься, у тебя реже возникают пролежни.

Немного отдохнув, Холли поехала в салон «Проворные ручки», располагавшийся в длинном одноэтажном доме из шлакобетонных блоков, стоявшем около Серкл-роуд, напротив бара «Закат». Она рассчитывала провести еще несколько сеансов и немного заработать. После уплаты арендной платы Холли боялась оказаться на мели.

Прихожая, больше смахивающая на комнату ожидания в обшарпанной мастерской по починке радиоприемников, была пустой. Миссис Ишигава сидела за конторкой в офисе администратора и изучала поваренные книги.

– Я хотела узнать, не будет ли на этой неделе дополнительного дежурства?

– Нет. – Миссис Ишигава выглядела как самая старая гейша на свете. На ней были кимоно, оби, носки и сандалии. Из неестественно черных волос, собранных в пучок, торчала палочка для еды. Как всегда, она держала зажженную сигарету между безымянным пальцем и мизинцем. – Но вам два раза звонить. Мужчин и женщина, – добавила пожилая японка с мягким вест-индским и японским акцентом. – Мужчин – Апгард, я сказать ему, чтобы он звонить в Кор. Этот негодник названивать каждый пять секунд.

– А женщина?

– Не помнить ее имени. Оно над’ске объявлений. – Миссис Ишигава махнула сигаретой в сторону пробковой плиты, висевшей на стене рядом с телефоном.

Женщиной оказалась Эмили Эпп. Она и ее муж – такая милая супружеская пара – стали одними из первых клиентов Холли, не имеющих отношения к «Проворным ручкам». Холли сначала позвонила ей и назначила время встречи, а потом набрала номер своего землевладельца.

– Апгард слушает.

– Мистер Апгард, это Холли Голд.

– Мисс Холли! Рад вас слышать, спасибо, что перезвонили. Мне срочно понадобились ваши услуги. Как у вас с расписанием на сегодняшний день?

– Как обычно. Ко мне на прием только что записались ваши жильцы из домика надсмотрщика. Я закончу к двум.

– Может, тогда в два тридцать в Большом доме? Мы установим столик около бассейна. Это очень удобно, и вы потом сможете искупаться.

Холли на минуту задумалась. Она никогда еще не бывала в Большом доме; одинокие мужчины вроде Апгарда редко приглашали ее к себе для «хеппи-эндов». Но Большой дом производил впечатление благопристойного места, к тому же она сможет оставить себе все деньги, не отдавая половину миссис Ишигава.

– Значит, после двух?

– Буду ждать встречи с вами, – мягко сказал Апгард.

В его голосе и в том, каким тоном он это сказал, было нечто такое, что насторожило Холли. Она почувствовала тревогу. Следовало бы перезвонить ему и перенести сеанс в «Проворные ручки», но она не могла найти повода. Этот человек был ее землевладельцем. Если она разозлит его, то быстро окажется вместе с детьми под зеленой пластиковой крышей в Сахарном городе.

3

Какой-то умник заметил, что Вашингтон сочетает в себе очарование Севера с южной деловитостью. Пандер подумал, что в начале двадцать первого века то же самое можно было сказать о Майами.

Он вышел из такси около бунгало с побеленными стенами. Похоже, район переживал не самые лучшие времена. «Как и я, – подумал Пандер, шагая вперевалку по тротуару. На нем была кричащая гавайская рубашка и безвкусная белая панама. – Как и я».

Дверь открыла женщина лет шестидесяти с небольшим, худая, загорелая и высушенная, как вяленое мясо. Кожа на ее шее была дряблой, но лицо напоминало гладкую, неподвижную маску. «Похоже, она переборщила с ботоксом», – подумал Пандер.

– Да?

– Миссис Ванджер?

– Да.

– Меня зовут Эд Пандер. Я из ФБР, мне нужно задать вам несколько вопросов по поводу вашего супруга, о пропаже которого вы недавно заявили в полицию Майами. Я могу войти?

Женщина медленно подняла глаза – она была очень маленького роста.

– У вас есть удостоверение?

Пандер по-прежнему носил в бумажнике рядом с водительским удостоверением значок министерства юстиции. На всякий случай. К тому же он мог избавить его от штрафа за превышение скорости. Он показал значок; миссис Ванджер отошла в сторону и пропустила его в маленькую душную квартирку без прихожей.

– Пить что-нибудь будете? – спросила она. – Может, большой стакан лимонада?

– Было бы неплохо.

Пандер остался в гостиной один и осмотрелся. Белый ковер без единого пятнышка, две маленькие софы друг против друга, между ними – деревянный столик для кофе и кресло, которое, очевидно, принадлежало хозяину дома. Его фотографии – бородатый мужчина в белой ковбойской шляпе – стояли на каминной полке и столике для кофе.

Когда миссис Ванджер вернулась, Пандер все еще стоял.

– После вас, – сказал он, словно был из тех джентльменов, которые никогда не сядут, пока дама стоит. На самом деле он просто хотел посмотреть, куда она сядет, чтобы организовать свое пространство наилучшим образом. Как он и думал, женщина устроилась на софе, а он расположился в кресле. Это было оптимальное место – под углом в сорок пять градусов к собеседнице.

Пандер повесил шляпу на угол кресла и сделал глоток лимонада из высокого холодного стакана с листиками мяты, который выглядел аппетитно, но на вкус был похож на сивушное масло с сахаром. Какая-то порошковая смесь: без сомнения, единственный лимон, участвовавший в ее производстве, был изображен на этикетке. Он вытер губы и выдавил из себя улыбку.

– Моя бабушка готовила такой же, – произнес он.

– Мне жаль вашего дедушку, – сухо отозвалась миссис Ванджер.

«А она умнее, чем кажется», – подумал Пандер.

– Итак, мой первый вопрос: вы знаете, куда мог направиться ваш муж?

– Я уже сказала в полиции, что у Текса есть хобби – поиски кладов. С тех пор, как он вышел на пенсию, он стал просто одержим этим делом. Но на этот раз все было иначе. Он ничего не рассказывал о своем путешествии, говорил, что поклялся хранить все в тайне. Ни одного намека, просто предупредил, что вернется через три недели или позже.

– Когда это было?

Пандер наклонился, чтобы поставить стакан на столик, и она быстро сунула под него подставку.

– Шесть недель назад. В середине августа.

– Он вам вообще ничего не рассказывал о предстоящей экспедиции? С кем он должен был встретиться, как связывался с этими людьми или они с ним?

– Я же говорю, он объяснил, что поклялся хранить это в тайне. Думаю, ему это нравилось. Текс такой романтик…

– Тогда подскажите мне, как он мог найти единомышленников, с которыми занимался поисками кладов?

Она пожала узкими плечами:

– Может, через журнал «Солдат удачи»?

– У вас не сохранились какие-нибудь номера?

– У меня все номера. Текс не разрешает мне выбрасывать журналы.

– Вы не могли бы принести их?

– Конечно. – Она не двинулась с места.

– Миссис Ванджер?..

Она оторвала взгляд от кофейного столика, и их глаза встретились – впервые с тех пор, как она попросила предъявить удостоверение.

– Агент Пандер, ведь дело не в заявлении, которое я оставила в полиции?

«Помягче, – подумал Пандер. – Будь с ней поделикатнее».

– Нет, – подтвердил он, – не в нем.

– У Текса неприятности?

– Можно сказать, что и так. – Его голос звучал застенчиво. Боже правый, как же давно он не практиковался!

– Что-нибудь плохое?

Он опустил стакан.

– Самое худшее.

– Что это значит?

– Его тело опознали по отпечаткам пальцев прошлой ночью.

Никакого ответа. Из-за ботокса ее лицо по-прежнему напоминало маску, но Пандер чувствовал, как что-то начинает рушиться под этой твердой броней.

– Миссис Ванджер, вашего мужа убили, – быстро продолжил он, надеясь предупредить неизбежный процесс разрушения, – поэтому нам очень важно узнать все, что возможно, о его поездке. Тогда мы сможем поймать того, кто это сделал.

– Вы уверены?

Пандер кивнул.

– Мне очень жаль.

После долгого молчания, нарушаемого только гудением кондиционера и отдаленным ревом ветра, вдова встала с дивана.

– Если хотите, я принесу вам те журналы, – сказала она глухо.

– Буду очень признателен, – ответил Пандер.

4

Хорошо носить фамилию Апгард на Сент-Люке, где отец, дед и прадед Льюиса руководили правительством, выделявшим больше федеральных субсидий на душу населения, чем в любом другом штате или округе страны, за исключением Виргинских островов и округа Колумбия.

По плану на этой неделе Льюис и доктор Воглер должны были встречаться на пятидесятиминутном сеансе каждый будний день, потом число встреч сократилось бы до трех раз в неделю, а далее – в зависимости от результатов лечения. Но поскольку Льюис был одним из Апгардов, он не хотел, чтобы кто-нибудь видел, как он посещает психоаналитика, и Воглер согласился проводить сеансы в Большом доме. Разумеется, за дополнительную плату.

Они начали в полдень, сидя друг против друга в одинаковых креслах из красной кожи в кабинете Льюиса, обставленном в старинном стиле.

– На первом сеансе, – начал психоаналитик, – я хотел бы выяснить, почему вы решились на лечение, почему захотели пройти этот курс и что вы надеетесь в итоге получить.

Льюис, способный при желании очаровать сидящих в кронах деревьев птиц, лишь едва скривил губы в робкой улыбке.

– К сожалению, на этом настояла моя прекрасная половина.

Воглер – полный мужчина в очках, галстуке-бабочке и спортивной куртке из полосатой льняной ткани – понимающе кивнул.

– Расскажите о себе.

Как и любой Апгард, Льюис начал со своей родословной:

– Мой прадед был последним датским губернатором на Сент-Люке. Мой дед и отец стали двумя первыми американскими губернаторами. Я родился в 1968 году, Скорпион по знаку зодиака, хоть я и не верю во все это дерьмо. Я единственный ребенок. Мать умерла через два дня после моего рождения. Говорят, что от эклампсии… Вы слышали про такую болезнь?

– Я получил диплом из рук Джонса Хопкинса, – ответил Воглер. Ему тоже было чем гордиться.

Полагаю, это значит – да. В любом случае мои первые воспоминания связаны с моей кормилицей.

– Кормилица, – повторил Воглер, яростно моргая за своими толстыми линзами. Истории о кормилицах действуют на психоаналитиков, как валерьянка на котов.

– Ее звали Шарлотта Куин. Я сосал ее грудь и ползал по ее большим круглым бедрам, как обезьянка. Она меня так и называла – моя маленькая белая обезьянка. Она брала меня с собой повсюду: на рынок, в прачечную, на воскресную утреннюю службу в церковь. Я плакал, как ребенок, впрочем, я и был ребенком, когда Губ уволил ее.

– Губ?

– Я называл так моего отца. Его все так называли. И моего деда тоже. В общем, Губ решил, что хватит мне уже сосать сиську, и поручил меня заботам своей сестры Агнеты. Будь у меня выбор, я предпочел бы злую мачеху. Тетя Агнета придерживалась мнения, что за детьми нужно присматривать, но не общаться с ними. Из этого я сделал вывод, что ей просто не нравилось присматривать за детьми. Или она в общем-то любила детей и только меня не выносила на дух. Так или иначе, она доставила мне немало огорчений с тех пор, как переехала в особняк губернатора, и до того момента, когда была изнасилована и убита.

– Изнасилована и убита? – пробормотал Воглер, делая пометки у себя в блокноте.

– Во время урагана Элоиза. Вы хотите узнать про это?

– Если вы не против.

– Наверное, стоит рассказать… ведь в этом была и моя вина.

– Тогда обязательно расскажите.

– Хорошо. Я помню дождь и ветер, налитые свинцом тучи и удивительное синее небо. И как у меня заложило уши, когда на нас обрушился ураган. Это произошло дважды. Налетев на Сент-Люк, шторм обогнул остров по часовой стрелке и нанес нам второй удар. Помню свое удивление, когда я выглянул из окна комнаты на третьем этаже особняка губернатора и увидел, как вода поднялась и поглотила Сахарный город.

В тот день мы остались без телефона и электричества. На второй день отключили воду и сели батарейки в радиоприемнике. К ночи все улетели на Большую землю, кроме Эгги, меня, мистера Физерстоуна – конюха моего отца и его жены Бугенвиллеи, работавшей у нас поварихой. Губ был в Вашингтоне по делам правительства, но он звонил нам незадолго до того, как оборвалась связь, и велел не покидать острова.

Так мы и поступили. Сахарный город исчез, Данскер-Хилл был наполовину затоплен, а на третий день начались грабежи. Потом грабители освободили выживших заключенных, которые сидели в подвале полицейского участка, и жизнь на острове превратилась в ад. Позже мы узнали, что те заключенные выжили только благодаря тому, что убивали своих сокамерников, складывали их тела и становились на них. Стихия утопила всех, кроме самых подлых и сильных. И то, что полицейские оставили их погибать в затопленной тюрьме, только еще больше усилило их дурные наклонности.

На улицах Фредериксхавна, которые еще не были затоплены, царила анархия. Хотя, думаю, на затопленных улицах было то же самое. Верный мистер Физерстоун – я почти забыл, как он выглядел, помню только его лысую коричневую голову и лохматые седые волосы на висках – запер остроконечные стальные ворота и сел на улице под протекавшим навесом, положив на колени большой старый мушкет. Наверное, он думал напугать грабителей своим старинным «кольтом». Кто-то застрелил его у ворот.

Тетя Эгги затащила меня в огромный старый двустворчатый шкаф из красного дерева, стоявший в ее комнате, которая находилась рядом с моей на третьем этаже, а через несколько минут в дом ворвались мародеры. Я до сих пор помню запахи того шкафа: старой кедровой ароматической смеси и кислых порошковых духов, которые используют старые девы; темноту и жуткий крик Бужи – она кричала внизу, но потом крик оборвался со звуком выстрела.

Затем послышались топот и вопли, двери с грохотом распахивались и захлопывались, повсюду двигали тяжелую мебель. Тогда я услышал самую грубую брань в своей жизни. Думаю, моя тетя тоже, поэтому она зажала мне уши руками. Я согнулся и припал глазом к щелочке между дверцами шкафа, дверь в спальню выломали, и в комнату ворвались двое. Один из бандитов начал рыться в бюро тети Эгги, а другой опустил двуствольное ружье и направил его на шкаф, прямо мне в лицо. Помню, как смотрел в черные дула его двустволки. Я открыл шкаф и вышел из него, подняв руки вверх.

– Ты только глянь, – сказал мужчина с ружьем. – Смотри, мужик, какого скаппи мы поймали.

– Яннее скаппи, – сказал я ему. – Я – рыба-проказник.

Льюис говорил на местном диалекте, который стал для него первым языком. Сочетание «я не» произносилось одним словом и протяжно – «яннее», что до всего остального, то скаппи – костлявая морская рыба, на которую только зря уходит приманка, а рыбой-проказником местные называли пресноводную форель: по легенде, она прячется в водоемах и подкарауливает неосмотрительных девушек, чтобы укусить их за грудь, когда они моются.

– Помню, мужчины удивленно переглянулись, услышав, как маленький белый мальчик говорит на местном диалекте, да еще и перечит им.

– Перечит?

– Дерзит. Возможно, именно это и спасло мне жизнь. Вместо того чтобы пристрелить меня на месте, они рассмеялись. Затем один из них показал ружьем на шкаф и прошептал: «Там есть кто-нибудь?» – так тихо, что я скорее читал по его губам.

Льюис сделал паузу, чтобы выпить немного воды, и посмотрел на психоаналитика, который по-прежнему быстро делал заметки в блокноте. Воглер поднял голову.

– Что было потом?

– Хороший вопрос. Я сказал Губу и полицейским, что мужчины вытащили меня и тетю из шкафа.

– Но на самом деле это было не так?

– Нет. Я просто утвердительно кивнул и отошел в сторону.

5

– Мм-ммммм мм-ммм, мм-ммммм мм-ммм…

Холли поймала себя на том, что напевает мелодию из «Унесенных ветром», когда подъезжала к Большому дому Апгардов. Ослепительно белый особняк с крыльями и колоннадой появился в конце прямой дороги длиной в полмили, обнесенной с обеих сторон высокой белой изгородью, за которой паслись сенепольские коровы и короткошерстные овцы.

Но, не доезжая до Большого дома, Холли свернула и поехала по изрытой колеями грунтовой дороге, по обе стороны от которой росли величественные американские лавры, пока не добралась до каменной постройки восемнадцатого века, служившей некогда жильем для надсмотрщика за рабами на сахарной плантации Апгардов.

Это был дом с полуподвальным помещением, выстроенный в датском стиле, с толстыми каменными стенами, скрепленными известковым раствором, с битым ракушечником и заглубленными окнами с темно-зелеными ставнями. Цокольный этаж, где раньше располагалась датская кухня, теперь пустовал. Он находился рядом с лестничной площадкой, и чтобы попасть туда, нужно было пройти через низкую каменную арку.

Холли припарковала Маргаритку на обочине дороги. Бенни – морщинистый темнокожий мужчина в национальной одежде – встретил ее и отнес массажный столик в дом.

Холли, как всегда, установила столик в гостиной, украшенной сувенирами, которые Эппы привезли с собой из Индонезии: покрытыми богатой резьбой шкафчиками и столиками, ротанговыми стульями, вешалкой из батика, бамбуковыми ширмами, сотканным из соломы ковром. Здесь были маски и копья, медные гонги и гамеланские колокольчики. Плоские марионетки для театра теней на грубом деревянном каркасе выглядели совсем живыми, словно застыли в своем диковинном танце.

Сначала Холли делала женский массаж. Эмили была в неплохой физической форме, но ее спина страдала от растяжек, так как ей постоянно приходилось держать вес огромной груди (работая с женщинами вроде Эмили, Холли благодарила гены и судьбу за то, что была одарена намного скромнее). Эмили постанывала, когда Холли делала ей глубокий массаж спины и ног, из чего можно было сделать вывод, что в последнее время ее мышцы испытывали сильное напряжение. «Ни минуты покоя», – объяснила Эмили, когда Холли спросила ее об этом.

В отличие от Эмили тело Фила Эппа было очень сложным для массажа. Длинные крепкие мускулы, совсем мало жира, почти никакой сутулости, что было странно для человека шестидесяти или семидесяти лет (Холли не знала его точный возраст). К тому же он был волосат, как обезьяна: ноги, грудь, живот, спина – все было покрыто кудрявыми черными волосами, поседевшими на груди и пояснице. Массажное масло плохо ложилось на волосы. И хотя Холли делала ему массаж как минимум раз в месяц, его мышцы оставались такими крепкими, словно их никогда не массировали прежде.

– Вы тоже перенапрягаетесь? – поинтересовалась Холли, массируя подушечками пальцев мышцы спины.

Он заурчал от удовольствия.

– Да, ищем потихоньку клады.

– Нашли что-нибудь?

– Почти. – Фил повернул голову и посмотрел на нее. – Вас не интересует подобная деятельность?

– Сокровища… Я могла бы найти им применение. Но вот чтобы заниматься поисками… Даже не знаю.

– Возможно, мы как-нибудь возьмем вас с собой… но если вы пообещаете не распространяться об этом… то есть никому ни слова. Даже о нашем сегодняшнем разговоре.

– Массажист – как доктор или юрист: все, что я слышу на этом столе, здесь же и остается.

Следующий клиент жил поблизости, в Большом доме. Вытаскивая массажный столик из фургона, Холли представила, как запряженный лошадьми экипаж подъезжает и останавливается около широкой мраморной лестницы, его встречают слуги в ливреях и помогают выйти датским красавицам в бальных шелковых платьях с глубокими декольте. Красавиц сопровождают плантаторы в белых костюмах и широкополых шляпах.

Льюис Апгард сбежал по лестнице и встретил ее на полпути. На нем были белые бермуды и легкая белая рубашка, расстегнутая на груди, золотистые волосы вымыты, аккуратно подстрижены и зачесаны набок, бирюзовая сережка-гвоздик в левом ухе совпадала с цветом его глаз.

– Доброе утро, мисс Холли. Рад, что вы приехали. Я решил завязать с выпивкой… Сейчас лечусь как сумасшедший.

Он забрал у Холли массажный столик и нес его, пока они поднимались по лестнице. Затем они прошли через застекленные створчатые двери в салон, обставленный мебелью из резного махагони, амаранта и других редких сортов дерева, и еще через одни застекленные двери – во внутренний дворик, где был огромный бассейн, с водой, бирюзовой, как глаза или серьга Апгарда. Холли, вспотевшая после работы у Эппов, спросила, не может ли она сначала искупаться.

– Конечно, – ответил Апгард. – Моя жена играет в гольф в «Синей долине», а у прислуги выходной, поэтому весь день мы предоставлены самим себе.

Холли снова почувствовала беспокойство.

– Вы так говорите, словно у нас роман. – Она попыталась сказать это непринужденным тоном и засмеялась.

– А разве роман исключается?

– Исключается, – отрезала Холли.

– Жаль, – ответил Апгард. – Но если передумаете, дайте мне знать, и я освобожу вас от арендной платы.

«Только когда свиньи полетят, – подумала Холли, – большие кошерные свиньи».

6

Пандер никак не мог избавиться от дурного настроения, возникшего у него после беседы с миссис Ванджер. Он получил всю необходимую информацию – они нашли помеченные объявления в журнале «Солдат удачи» с номером абонентского ящика на Сент-Люке. Миссис Ванджер также предъявила телефонные счета за июль и август, где значилось несколько звонков с номером Сент-Люка. Но взамен он отделался лишь нелепыми заверениями и не менее нелепыми советами: не оставаться одной, позвонить кому-нибудь из близких. Наверное, он мог остаться с ней, пока не приедет кто-то еще, однако он ушел, чтобы не опоздать на самолет. «Дудки, это ваши проблемы, а не мои», – решил для себя Пандер.

Из Майами Пандер отправился в Пуэрто-Рико. Один взгляд на древний турбовинтовой самолет, стоявший на запасной взлетной полосе в аэропорту Сан-Хуан, – и Пандер решил поменять место у окна на место у прохода. Как бы красиво ни смотрелись Карибы с воздуха, ему совсем не хотелось наблюдать падение самолета в океан, тем более что подобная вероятность была весьма велика.

Но небо было чистым, полет – спокойным, и единственная проблема, с которой он столкнулся, – отсутствие «Джима Бима» в винной карте. Ему пришлось купить маленькую бутылку «Джека Даниэля» (недурно, но не так хорошо сочетается со льдом, как «Джимбо») у стюардессы с длинными загорелыми ногами, по которым ему захотелось взобраться, как обезьяне.

Сначала остров показался одинокой точкой на лазурной глади океана. Но вскоре Пандер уже смог разглядеть темный клубок джунглей, покрывавший северный и центральный склоны острова, лоскутное одеяло зарослей сахарного тростника и пастбищ в его середине и низкие мангровые болота на востоке. Когда самолет завалился на левое крыло и стал спускаться – слишком резко, как показалось Пандеру, – он успел бросить взгляд на чистую полукруглую бухту, где располагался порт Фредериксхавн, и покрытые красной черепицей крыши домов Данскер-Хилл.

Аэропорт находился в северной части острова. В маленьком самолете летела всего дюжина пассажиров, но встречавших было как минимум в три раза больше. Джулиан Коффи, как всегда, одетый с иголочки – в ослепительно белую кубинскую рубаху и твиловые брюки, стоял позади толпы, которая вдруг магическим образом расступилась, пропуская его вперед.

– Добрый день, Эдгар. Добро пожаловать на Сент-Люк. Полет был приятным?

– Да… приземление в особенности. – Пандер обернулся, чтобы посмотреть на необычайно короткую взлетно-посадочную полосу. – Недолет – и ты в океане, перелет – и ты на дереве.

– Аэропорт Сент-Люка не для слабонервных особ, – признался Коффи, сопровождая приятеля к терминалу, располагавшемуся в темном, как пещера, ангаре. – Но ходят слухи, что окрестные леса скоро будут вырублены, потом близлежащий холм сровняют и удлинят взлетно-посадочные полосы, чтобы на них могли садиться большие лайнеры. Тогда по числу туристов мы побьем Виргинские острова. – Коффи явно прельщала подобная перспектива.

Машина Коффи – старомодный кремовый «мерседес-бенц», богато отделанный и отполированный до блеска, – была припаркована у обочины в красной зоне. Дорога от аэропорта сделала петлю и вернулась к Серкл-роуд – единственному крупному шоссе на острове. Пандер крикнул и согнулся над обитой красной кожей приборной доской, когда Коффи поехал по левой стороне двухполосной дороги.

– На Сент-Люке мы водим в британском стиле, – хладнокровно объяснил Коффи. – Никто точно не знает почему, – мы перестали быть британской колонией со времен наполеоновских войн.

– Но руль-то у тебя слева, – заметил Пандер, когда они притормозили за стареньким грузовиком-пикапом. – Как ты теперь его объедешь?

– Мне поможет мой пассажир. Если у тебя нет пассажира, начинаешь жать на гудок. Если слышишь, как кто-то другой жмет на гудок, то просто не двигаешься с места. Так что здесь никто особенно не спешит.

– Поспешишь – людей насмешишь, – заметил Пандер.

Коффи улыбнулся.

– Теперь ты живешь жизнью островитянина, дружище, – проговорил он. – Так что привыкай к ней.

7

Тетя Холли задерживалась. Марли это было даже на руку – у него появилось время отработать на школьном дворе подачи с Маркусом Коффи, вратарем их футбольной команды, выступавшей на чемпионате в Лиге юниоров. Однако Дон, с рюкзаком за спиной сидевшая в одиночестве на ступеньках школы, с каждой минутой чувствовала себя все более одинокой и покинутой, хотя Холли нередко опаздывала.

Наконец один из мальчиков – к тому времени школьный двор уже почти опустел – сказал Марли, что его сестра плачет у входа в школу. Весь день Марли использовал следующий прием: он смотрел в одну сторону, а бил в противоположную, но на этот раз он посмотрел налево, сделал ложный выпад вправо, потом все-таки ударил влево и снова закричал «Го-о-ол!». Потом он погнал мяч, который тетя Холли подарила ему на день рождения (кожа на нем уже стала стираться), вокруг школы к входу, остановился рядом с сестрой и подсел к ней.

– Чудная девчонка, – сказал он тихо на островном диалекте, на котором они говорили в школе, а иногда и между собой. – Че ты ревешь?

– Я боюсь, что с тетей что-то случилось.

– Ерунда, – усмехнулся Марли. – Она сейчас приедет.

– Обещаешь?

– Конечно. – Он поднял голову. – Я слышу, как тарахтит ее Маргаритка.

– Только не дразни меня. – Дон сердито тряхнула своими золотисто-каштановыми косичками.