Текст книги "Апостол"

Автор книги: Джон Поллок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Глава 4. Неожиданный дар

Хозяин небольшого дома на Прямой улице, только что проснулся и лежал, собираясь с мыслями.

Анания был уважаемым членом иудейской общины в Дамаске. Кроме того, он был последователем Иисуса Христа, и поэтому не удивился и не усомнился, когда услышал голос, зовущий его: "Анания".

– "Я, Господи", – отвечал Анания.

– "Встань и пойди на улицу, так называемую Прямую, и спроси в Иудином доме тарсянина, по имени Савла; он теперь молится и видел в видении мужа, именем Ананию, пришедшего к нему и возложившего на него руку, чтоб он прозрел".

Анания смутился. Может ли быть такое, чтобы Господь ошибся? Анания, конечно же, посещал скромные собрания назареев, до которых уже дошла весть о предстоящем прибытии Савла-преследователя. Они молили Бога защитить их, но не ожидали, видимо, что молитва их будет услышана.

– "Господи!" – отвечал Анания, – "я слышал от многих о сем человеке, сколько зла сделал он святым Твоим в Иерусалиме; и здесь имеет от первосвященников власть связать всех, призывающих имя Твое".

Но Господь сказал ему: "Иди, ибо он есть Мой избранный сосуд", – подтвердив и объяснив тем самым волю Свою.

Тогда Анания встал и оделся.

Солнце уже озарило вершины скал на севере, когда Анания поспешил вниз по узкой улице, вдоль протоков, вымытых талыми весенними водами. Ему хотелось во всеуслышание восклицать: "Аллилуйя!" – ведь сила Господня не уменьшилась! Бог простер целительную длань Свою, и волк возлег рядом с агнцем – исполнилось сказанное в древнем пророчестве. И он, Анания, никому не известный до этого дня, избран Богом, чтобы крестить Савла! Впервые в истории произошло то, что потом случалось так часто: один из величайших провозвестников Христа, подготовленный к чему угодно, но только не к благовествованию, был призван к служению ничем не выдающимся, безвестным человеком. Августин слышал детский голос, повторявший: "Возьми и прочти!" Джон Уисли прислушался к неизвестному чеху, читавшему вслух Лютера; Д.Л. Мууди, упаковывавший ботинки в магазине, прервался на минуту, чтобы услышать несколько слов учителя из воскресной школы; Чарлз Хэддон Сперджен, укрываясь от зимней бури, услышал слова рабочего, очищавшего от снега кафедру проповедника.

Немедленно принятый Павлом, Анания подошел к его постели.

Он взглянул на лицо Павла – лицо человека, через страдания пришедшего к покою. На нем теперь нельзя было заметить следов фарисейского благополучия: Павел осунулся, кожа его покрылась морщинами – следами пережитого отчаяния, борода скомкалась, глаза смотрели невидящим взором. Но лицо его было спокойно – Павел уже пережил худшее испытание и не чувствовал больше тревоги: он испытал блаженство веры и знал, что рожден заново для лучшей жизни.

Анания возложил руки на голову Павла.

– "Брат Савл! прозри", – начал он (трудно, наверное, было ему называть "братом" убийцу своих друзей, но Анания с радостью переборол себя) – "Господь Иисус, явившийся тебе на пути, которым ты шел, послал меня, чтобы ты прозрел и исполнился Святого Духа".

И тотчас пелена мрака, подобно чешуе, отпала от глаз Павла. Он увидел Ананию и увидел его ясно. Джордж Мэтисон, слепой проповедник из Шотландии (1842–1906), автор известных гимнов, предпочитал думать, что Павел так и остался полуслепым на всю жизнь, что три дня, проведенных в доме Иуды, навсегда лишили его ясного зрения. Но остались свидетельства, показывающие, что Павел взглядом мог убедить противника в споре, взглядом мог привлечь внимание множества слушателей – что невозможно для полуслепого человека. Нет, зрение Павла восстановилось целиком и полностью.

Анания сообщил Павлу дальнейшую волю Господню: "Бог отцов наших предызбрал тебя, чтобы ты познал волю Его, увидел праведника и услышал глас из уст Его, потому что ты будешь Ему свидетелем перед всеми людьми о том, что ты видел и слышал". Павел говорил, что ему дано было узнать еще больше – Сам Иисус обещал ему тяжкие испытания, когда он отправился проповедовать Слово Божие не только иудеям, но и язычникам – "всем людям", большим и малым, рабам и царям, всем тем, кого Павел, будучи фарисеем, отвергал и презирал.

Анания, от лица Самого Иисуса, сказал еще: "Я посылаю тебя открыть глаза их, обратить их от мрака к свету, от власти сатаны к Богу, дабы верою в Меня приобрели прощение грехов и соединились с теми, кто от Бога".

Размах и значение этой миссии лишили Павла дара речи. Анания сказал: "Итак, что ты медлишь? встань, крестись и омой грехи твои, призвав имя Господа Иисуса".

Он помог Павлу подняться с постели. Обычно все, исповедующие путь спасения, крестились в водах реки или ручья – так, как это делал Иоанн Креститель. Но Павел был слишком слаб после долгого поста и бдения. Они медленно прошли во внутренний двор дома Иуды ("атриум"), где обычно находился фонтан, но, может быть, Павел, с его железной волей, все-таки прошел, опершись на плечо Анании, несколько сот шагов к реке, протекавшей у северной стены города.

Зелень абрикосовых и персиковых деревьев была необыкновенно свежа, воды реки Абана – удивительно чисты. Бежевые, с желтизной камни городской стены и возвышение ворот заслоняли солнечный свет и дарили прохладу. Павел, обычно гневливого и неспокойного нрава, почувствовал умиротворение. Теперь он мог бы вспомнить строки восемнадцатого Псалма: "Небеса проповедуют славу Божию… и солнце радуется, как исполин, пробежать поприще…"

Сейчас Павел ощущал и телесную бодрость, напряжение оставило его, все чувства обострились, ум успокоился. Шел ли он по Прямой улице, шумной, пестрой, полной движения, как всякая улица восточного города, или поворачивал на базар, где торгуют пряностями, или проходил мимо медников и чеканщиков – всюду его переполняла любовь к людям. Дамаск был, в своем роде, пограничным городом, вобравшим в себя множество человеческих типов – здесь были и евреи, и арабы, и парфяне в остроконечных шапках, и отряд римских солдат. Павел помнил, что он послан ко всем этим людям – послан и к своему собственному народу, к евреям, так как даже они имели лишь смутное представление о Боге, в отличие от тех, кто видел Иисуса воочию.

В этот вечер Павел, вместе с Ананией, встретился с небольшой группой назареев. Среди них были и беглецы из Иерусалима. Настал волнующий момент, когда те, кого избивали по приказу Павла, обнялись с бывшим своим гонителем. Поцеловав Павла в знак примирения, они разделили с ним хлеб и вино – так Павел и его новые друзья объединились в Иисусе, ибо хлеб этот был распятая плоть Его, а вино – кровь, пролитая на кресте. Так Он учил в последнюю ночь, когда предали Его.

Еще более удивительное событие произошло в следующую субботу, в самой известной из множества синагог в Дамаске. Старейшины и собрание ничего не знали об обращении Павла. Он не открылся в этом даже Иуде, принявшему его. Иудеи полагали, что Павел просто восстанавливает силы после продолжительного пути и готов к той ужасной работе, о которой они сплетничали уже давно, со дня его прибытия. Самые фанатичные члены общины, заняв свои места, выражали ханжеское удовлетворение тем, что ересь, наконец, будет вычищена из их родов; самые жестокие с радостью предвкушали кровопролитие и пытки. Назареи, однако, знавшие, что события развиваются иначе, молились за Павла, когда хаззан возвел его на помост. Павел все еще был подобно остальным фарисеям: в плаще с голубой каймой и в тюрбане с кожаным амулетом. Хаззан протянул Павлу свиток с Законом.

Павел прочел положенный отрывок, соблюдая все необходимые повышения и понижения голоса; помолчав минуту перед началом проповеди, он с удивлением подумал о промысле Божьем, благодаря Которому в течение веков синагоги вырастали в бесчисленных языческих городах – готовые к тому великому дню, когда в его, Павла, руках, под его водительством они станут мощным оружием в битве за Иисуса Христа! Если он увидел свет, то увидят его и другие. Они разделятся и разнесут благую весть об Иисусе по всем языческим народам. И начало этому будет положено в Дамаске.

Наконец, Павел провозгласил: "Иисус есть Сын Божий". Павел взялся за новое дело с тем же порывом и самозабвением, с которым преследовал христиан. Когда он рассказал, как Бог, живой, снова во плоти, встретил его и возлюбил его – среди слушателей поднялся ропот. Павел не ожидал такой реакции. Верующие иудеи были потрясены и смущены. Но речь Павла не только не убедила, она разозлила их до крайности. Перебежчик, предатель! Его приняли, как представителя первосвященника, а он объявил себя представителем Иисуса!

Павел отступил. Теперь он чувствовал себя подобно Моисею, который "мнил, что соплеменники его уразумеют Бога, явившего им Себя в лице его, но они не уразумели". Более того, Павел недоволен был и назареями. Он встречался с ними каждый вечер, но они мало что могли рассказать об Иисусе. На собраниях их повторяли только несколько высказываний Иисуса, мало кто из них видел Его. Это не удовлетворяло Павла. Он хотел иметь свидетельства из первых рук. Но он не мог вернуться в Иерусалим. Если бы даже апостолы, знавшие Иисуса ближе всех, сразу открылись Павлу, он рисковал быть схваченным по приказу разгневанного первосвященника. А первосвященник мог заставить его замолчать навсегда – тайно удушив или пожизненно бросив в темницу.

По ночам в доме Иуды (или теперь, может быть, в доме Анании?) Павел не смыкал глаз, в отчаянии метался по постели. Торжество, которое он, ослепший, чувствовал недавно – где оно? В конце концов Павел предоставил все соизволению Божьему. И покой вернулся в его душу. Ни голос, ни свет не открывали ему, что делать; в нем крепло убеждение, что он должен уйти, оставить все, взяв с собой лишь свитки с Писанием – не апостолы нужны были Павлу сейчас, но только Иисус: не город, а уединение.

Следующий шаг его был прост: Дамаск стоял на пересечении многих дорог, и одна из них, по которой привозили миро и ладан, вела в Южную Аравию и страны Африканского Рога (Сомали и Эфиопию). Караваны верблюдов, груженых деньгами и товарами, возвращались туда из Римской Империи. Павел принадлежал к семье, имевшей обширные торговые связи, и для него не составило труда присоединиться к одному из караванов.

Глава 5. В Аравию и обратно

Где-то в Аравии, среди диких скал и вади, между горами Синая и великой песчаной пустыней, жил молодой бедуин – один из первых учеников, обращенных Павлом в христианство. Невозможно понять, как Павлу удавалось сдерживать себя и молчать об открытой им любви Господней к миру. Может быть, ночью, при свете костра, он делился плодами своих дневных размышлений, привыкая упрощать свой язык, приспосабливая выражения к слуху грубых и невежественных погонщиков верблюдов.

Проповедовал Павел от случая к случаю – не это было его главной целью. Он ехал в Аравию учиться – учиться у восставшего из гроба Иисуса Христа. Павел всегда утверждал, что действительно видел Иисуса по дороге в Дамаск; точно так же он утверждал, что учился всему непосредственно у Иисуса: "тайна сия ниспослана мне откровением", – и при этом не переставал удивляться тому, что среди многих Бог избрал именно его, бывшего гонителя Своего, меньшего, чем наименьший из святых. Не душой и не сердцем слушал теперь Павел Иисуса – но всем существом своим внимал Ему. На дороге в Дамаск к Христу устремились воля и чувства Павла, в Аравии – ум.

Проходили месяцы и годы: зимние бури, весна, покрывающая цветами всю пустыню, страшный жар лета; Павел стал стройным и выносливым, лицо его загорело до черноты. Наконец, на третий год после обращения, он был готов.

События этих лет скрыты мраком неизвестности. Скорее всего, Павел прошел по знаменитому ущелью в арабскую столицу Набатеев – в Петру, где воспользовался первой возможностью проповедовать пришествие Христа в синагоге иудейской общины. Начались волнения, и царь Арета, ненавидевший евреев, отдал приказ арестовать возмутителя спокойствия. За голову Павла была назначена цена, ему пришлось бежать из Петры. Настала пора оставить Аравию и возвращаться в центр событий – появиться подобно Моисею, вышедшему из пустыни и представшему перед фараоном с требованиями от имени Бога – появиться так, будто Сам Господь пришел провозгласить в синагогах: "Время пришло; Царство Божие с вами; покайтесь и уверуйте в благую весть".

Тридцатипятилетний Павел отправился на север, чтобы возглавить великий поход, в котором синагоги иудеев станут оружием Христовым. Иерусалим был все еще закрыт для него – не только потому, что апостолы не стали бы откровенно говорить с ним, пока он не пострадал за веру, – Павел не был уверен, что апостолы вообще считают язычников достойными принять веру наравне с иудеями. Так или иначе, Павел присоединился к каравану, следующему на север с грузом пряностей и золота. Прежде, чем караван достиг Дамаска, перед глазами Павла вновь предстала вершина горы Хермонской, и они миновали место, где Иисус явился ему на дороге.

Вряд ли в Дамаске забыли неожиданное обращение Павла, но многие, вероятно, отнеслись к этому событию, как к чему-то преходящему: Павел промелькнул на их небосводе и исчез, как падающая звезда. Анания, судя по всему, вернулся к своей тонкой и опасной стратегии мирного сосуществования с иудеями. Христианская община, разумеется, хорошо приняла Павла – и уже в следующую субботу он вошел в синагогу, чтобы воспользоваться своим правом толковать Писание. Подобно Стефану, он привел иудеев в смущение и замешательство, доказывая, что Иисус и есть Спаситель. Те, кто помнили предыдущее посещение Павлом этой синагоги, изумились тому, насколько выросла его убежденность и понимание смысла Писания.

Павел "все более и более укреплялся", как пишет Лука. Он не нападал на не верующих в Христа иудеев и не выражал огорчения, когда бывшие друзья его, фарисеи, отказывались от обращения – но кое-что, возможно, Павел упустил в своих первых проповедях: "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая, или кимвал звучащий". В словах этих, сказанных им двадцать лет спустя, можно услышать отголосок первых неудач.

Как бы то ни было, у Павла появились первые ученики. Именно они спасли его, когда иудеи сговорились убить Павла.

Заговор был задуман с чисто восточной хитростью, тем более необходимой, что старейшины местной общины рисковали быть распятыми за убийство человека в стенах города. Но когда один из прибывших вместе с Павлом из Петры упомянул, что Набатеям приказано было арестовать его, заговорщики нашли удобный выход из положения.

"Этнарх" – областной правитель, представлявший царя Арету в Дамаске, согласно договору с римскими властями имел полномочия защищать и наказывать членов арабской общины. Но римляне не стали бы выдавать ему человека без достаточно веских обвинений, и этнарх не мог арестовать Павла в самом городе за проступок, совершенный за пределами Римской империи. Но арабские воины патрулировали все выходы из городских ворот, с наружной стороны стен, чтобы, по приказу царя Ареты, задерживать всякого входящего и выходящего. Получив взятку, этнарх отдал распоряжение задержать Павла по выходе из Дамаска, увезти его прочь и перерезать ему горло.

Слух о намерениях иудеев, конечно, дошел до Павла: кто-нибудь из сочувствующих арабов или евреев рассказал христианам, что его хотят убить, – да и вообще в Дамаске любой секрет очень скоро становился всеобщим достоянием. Ночью ученики привели Павла в дом своих друзей, живших на самой городской стене. Окна таких небольших каменных домов обычно выступают наружу в трех-четырех метрах от земли. Друзья Павла достали большую корзину для рыбы и мешок, который можно было обернуть вокруг тела так, что ни один наблюдатель не смог бы в ночной темноте догадаться, что там – человек. Скоро Павел, спрятанный в корзине, был опущен на землю за стенами Дамаска.

Пробираясь через огороды и фруктовые сады туда, где его уже не смогла бы увидеть стража, Павел испытывал полное отчаяние. Великий поход, к которому он так долго готовился, кончился ничем: избранный вождь опять превратился в беглеца. Но очень скоро Павел осознал, что он не одинок. Ему обещаны были испытания и неудачи – они начались. Но самого худшего он легко избежал. Ему обещано было, что Иисус всюду будет сопровождать его. Одна и та же фраза могла бы стать лейтмотивом всей жизни Павла, подобно теме, повторяющейся в симфонии: "Гонимый, но не забытый, преследуемый, но не одинокий". Когда бодрость духа вернулась к нему, Павел, должно быть, не без иронии подумал: "Я, некогда вошедший в Дамаск, как могущественный представитель первосвященника, теперь бегу из города, спрятанный в корзине для рыбы теми самыми людьми, которых намеревался казнить".

Павел решил утолить свой духовный голод – познакомиться и сблизиться с апостолом Петром и узнать все, что тот может рассказать об Иисусе. Он вновь отправился дорогой, по которой шел уже столько раз: через Сирию, Галилею и Иудею, пока, взобравшись на гору Скопус, не увидел лежащий внизу Иерусалим.

Со смирением, так не похожим на его прежнюю манеру вести себя в Священном городе, с покорностью, которую он не всегда проявлял и впоследствии, Павел присоединился к собранию учеников. И был потрясен тем, как холодно его приняли. "Но все боялись его, не веря, что он ученик", – пишет Лука. Некоторые из них тяжко пострадали из-за него и, хотя теперь они простили обидчика (или должны были простить), не испытывали воодушевления от неожиданного его прибытия. После обращения Павла о нем долго не было никаких вестей. Слухи же о краткой проповеди в Дамаске не могли еще достичь Иерусалима. Павел бежал из Дамаска, не взяв, естественно, с собой никакого рекомендательного письма от общины. Так что ученики обоснованно гадали – не подослан ли он?

Несколько часов – или дней – Павел чувствовал, что отвергнут и бывшими друзьями, и бывшими врагами. Одинокий, брошенный, он не имел ничего, кроме обещаний Иисуса и присутствия Духа Святого.

Лишь один из учеников принял и пригрел Павла: человек этот в скором времени стал его лучшим другом и помощником. Иосия Варнава был уроженцем Кипра. И Павел, и Варнава происходили из обеспеченных семей – правда, из разных колен Израилевых, – и вполне могли знать друг друга и раньше. Варнаву все любили и уважали за величавую внешность и благородные манеры. У него был талант давать советы, проповедовать, он прекрасно различал в людях истинную веру, умел и поддержать ее. Недаром апостолы дали ему арамейское прозвище "Варнава" – "Сын утешения". Итак, Варнава отвел Павла в сторону, выслушал всю его историю и понял, что она правдива.

Варнава был дядей или двоюродным братом молодого Иоанна Марка, которого связывали особые взаимоотношения с Симоном Петром: Марк был духовным восприемником и помощником Петра. С помощью Марка и его матери Марии, а также благодаря своим собственным качествам, Павел уже вскоре был выслушан Петром. Петр же, не сомневаясь, последовал совету Варнавы: он и его жена оказали Павлу самый сердечный прием и просили его остановиться у них в доме. Сердцем и умом Петр открылся Павлу. Оба апостола были примерно одних лет, но, конечно, отличались жизненным опытом и характерами. Грубоватый рыбак с сильным деревенским акцентом уроженца Галилеи, Петр был грамотен, как и большинство простых людей в Иудее, и хорошо разбирался в Писании, проведя три года с самим Иисусом. Но Павел превосходил его образованием и блестящим умом.

Павел боролся с Христом, преследуя учеников Его, но Петр отрекся трижды от Иисуса – и не чувствовал поэтому превосходства, хотя Петр уже подвергался избиениям за веру в Христа, а Павел за веру еще не страдал. Воскресший Христос преобразил обоих апостолов, что позволяло им хорошо понимать друг друга, несмотря на несхожесть характеров. Позднее они спорили друг с другом, но никогда не забывали единения своего в Иисусе.

Пятнадцать дней Павел почти беспрерывно слушал Петра и задавал ему вопросы. Он сидел у ног Петра и слушал – точно так же, как через сто лет молодой Иреней, будущий богослов, сидел у ног престарелого Поликарпа, знавшего лично апостола Иоанна. Иреней описывает, как происходили такие беседы: "Поликарп рассказывал о своих встречах с Иоанном и другими, видевшими Господа своими очами, и сопоставлял их свидетельства. Все, что он слышал от людей сих о Господе, о чудесах, совершенных Им, и об учении Его, он принимал как истинные свидетельства Жизни Мира, сопоставляя их друг с другом в соответствии со Священным Писанием. Беседам этим я внимал с благоговением и, с помощью Божьей, сохранял память о них – не записывая на бумаге, но откладывая в сердце своем; и, милостию Божьей, постоянно размышлял об услышанном, не сомневаясь". Из слов Иренея становится ясно, что в первые века христианства существовали строгие правила передачи учения о жизни и делах Иисуса Христа; все сведения о Нем должны были быть получены непосредственно от "свидетелей Жизни Мира" – то есть, от тех, кто знал и видел Иисуса, – и сведения эти должны были "соответствовать полностью Писанию", как непреложному источнику. Для Петра и Павла Писанием был Ветхий Завет. Павел сам ссылается на это правило в своем Послании к Коринфянам: "Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию, и что явился Кифе (Петру), потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братии в одно время, из которых большая часть доныне в живых… Потом явился Иакову… А после всех явился и мне, как некоему извергу".

Павел, будучи в Аравии, глубоко постиг Писание; после того, как по дороге в Дамаск он стал свидетелем воскресения, Павел мог провозгласить, что имеет апостольскую власть; но именно пятнадцать дней, проведенных с Петром, заложили существенную основу его знаний о "Жизни Мира". Петр уверовал, убежденный поведением, делами и речами Иисуса, задолго до того, как Он открыл, Кто Он есть. Павел желал услышать свидетельства о том, как любовь и чистота выразились в этой человеческой жизни, которая, по убеждению Павла, целиком и полностью была откровением Самого Бога. Он жаждал услышать столько слов Иисуса, сколько их вообще сохранилось.

То, что Церковь в ранние годы христианства сохранила огромный клад воспоминаний о делах и речах Христовых – гораздо больше, чем Павел способен был запомнить за две недели – видно из слов святого Иоанна евангелиста: "Многое и другое сотворил Иисус: но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг". Павел мог положиться на точность и достоверность воспоминаний Петра, так как несмотря на то, что эллинистические писатели и ораторы в то время уже умели переиначивать и искажать слова других людей, иудеи все еще строго соблюдали обычай дословного пересказа, и нарушение этой священной традиции считалось серьезным проступком. Ученик никак не мог смешивать свои собственные домыслы с тем, что сказал сам учитель.

Все, что Павел узнал от видевших и слышавших Господа, он впоследствии передал другим. Долгое время он проповедовал в Антиохии, в Коринфе, в Эфесе – повсюду, где бывал. То, что Павел никогда не приводит слова Иисуса дословно – за исключением одной цитаты в Деяниях, когда он обращается к пресвитерам в Эфесе – вовсе не означает невежества Павла. Когда события особой важности заставляли Павла взяться за перо и написать послание, у него не было достаточно свитков папируса, чтобы повторять то, что читатели послания уже знали сами из устного учения. Павел сам несколько раз упоминает об этом.

Все, что написано Павлом-лишь отголосок того, что он говорил, точно так же, как Послания сами по себе являются лишь эхом Евангелия. Кроме основных событий жизни, смерти и воскресения Господа, Павел, возможно, поведал новообращенным и притчу о "добром семени" (что видно из того места в Послании к Коринфянам, где Павел говорит о жатве Господней), и о Церкви, построенной на Камне. Он почти дословно приводит в Послании слова Господни об осквернении человека злом, "извнутри исходящим". Когда он пишет филиппийцам, что они сияют, "как светила в мире, содержа слово жизни", филиппийские христиане, конечно же, должны были вспоминать слова Господни: "Вы – свет мира… Так да светит свет ваш пред людьми…" Павел повторяет слова Христа о любви к ближнему; он говорит о добропорядочном управителе и о работнике, заслужившем мзду свою, о новом рождении, о кротости, доброте, милосердии и всепрощении Христа.

Многое, очень многое узнал Павел, беседуя с Петром, который оказал решающее влияние на характер его будущей проповеди. Годы спустя, когда Павел с непоколебимой убежденностью провозгласит, что Евангелие есть важнейшее воззвание ко всем людям и до окончания веков, слушатели могли бы спросить его: "Павел, как ты можешь быть так уверен в том, что говоришь?' В ответ он мог бы сослаться не только на встречу с Иисусом по дороге в Дамаск, не только на откровения, явленные ему в Аравии, он мог бы опереться не только на Ветхий Завет и Дух Святой, осеняющий верой сердца самих слушателей – Павел мог бы привести во свидетельство весь жизненный путь и характер Иисуса. Будьте, как Господь ваш, – настаивал он. Да будет разум ваш, как Его, соединитесь со Христом, и ступайте, как Он, с любовью.

Как вспоминает сам Павел, в этот раз он не встретил больше никого из апостолов, бывших в Иерусалиме, "кроме Иакова, брата Господня". Иаков не был одним из двенадцати апостолов и с трудом уверовал в Иисуса, но стал все же одним из вождей Иерусалимской церкви. Не Иаков и не Петр рассказывали Павлу об особой миссии – проповедовать язычникам по всему миру независимо от того, молятся они в синагогах или нет. Петр даже наполовину не понял повеления Иисуса проповедовать благую весть всем народам – достаточно вспомнить, как Петр спорил с Богом, прежде чем крестить уверовавшего сотника Италийского полка в Иопии (это было после того, как они повстречались с Павлом). Иаков, несмотря на то, что уверовал в Иисуса Христа, строго придерживался Моисеева Закона. И первые семена будущего отчуждения и спора между Павлом и Иаковом были посеяны уже тогда, в Иерусалиме. Апостол не мог не почувствовать этого. Но поднимать вопрос об обращении язычников в тот момент не было необходимости – ведь он намеревался проповедовать учение Христа в синагогах за морем, а уже потом, с помощью новообращенных иудеев, обратиться к язычникам. Кроме того, он пришел в Иерусалим слушать, а не учить тех, кто "был во Христе до него".

Итак, Павел подолгу беседовал с Петром в прохладе его дома, гулял с ним у Масличной горы и во дворах Храма. Он ловил каждое слово Петра – очевидца и участника тех событий – находясь сейчас на том самом месте, где проповедовал и совершал чудеса Иисус. Однако Павел мог чувствовать себя счастливым только в действии, в движении, в борьбе. Принятый, наконец, всеми учениками, "пребывал он с ними, входя и исходя, в Иерусалиме и смело проповедовал во имя Господа Иисуса". У него не было возможности путешествовать по всей Иудее и встречаться со всеми последователями Иисуса, но христиане в городах и деревнях вокруг Иерусалима "слышали, что гнавший их некогда благовествует веру, которую прежде истреблял, – и прославляли за него Бога".

Проповедуя, Павел не ограничивался кругом людей, которые не знали его прошлого. Он пошел в синагоги грекоязычных иудеев, которые так часто посещал прежде – пришел туда, откуда изгнал Стефана, вел себя точно также, как Стефан, приводивший его в ярость четыре года назад, прекрасно зная, что еще какой-нибудь Савл-преследователь слушает его. Он говорил. Он спорил. И снова вызвал раздоры и волнения: человек, пытавшийся быть вестником примирения, раздражал слух окружающих всюду, где появлялся.

Слухи об этих раздорах, видимо, взволновали учеников. С тех пор, как Павел удалился из Иерусалима, "дыша угрозами нцубийстцом", и до самого его возвращения со смелой проповедью во имя Господне, численность христиан в городе снова возросла, они успокоились. Когда Павлу пришлось оставить Иерусалим, ученики, наверное, даже вздохнули с облегчением.

…И вновь был составлен заговор, чтобы убить Павла. И вновь секрет просочился наружу, и Павел поспешил исчезнуть. На этот раз его проводили на берег моря и отправили на корабле в Таре.

Дамаск. Иерусалим. Великое начинание опять кончилось ничем. Но Павел оставил Иерусалим, уверенный, что теперь его уже не забудут. Варнава знал, что Павел посвятил себя благовествованию у язычников. Когда наступит время, Варнава вспомнит о нем.