Текст книги "Апостол"

Автор книги: Джон Поллок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Святого апостола Павла упоминают в числе наиболее известных деятелей человеческой истории, миллионы людей ежедневно читают написанные строки – но о личности его наши современники знают очень мало. Это имя хорошо известно всем христианам, большинству иудеев и мусульман; Павла цитируют, с ним спорят, на него нападаю, его защищают. Но даже те, кто постоянно читают и изучают его Послания, могут лишь догадываться, каким человеком был апостол Павел. Когда издатель предложил мне написать биографию Павла, то оказалось, что и сам я, подобно остальным, недостаточно понимал его личность.

Многим известна повесть о нем – заслуженно знаменитая книга Г. В. Мортона «По стопам Святого Павла». Но это скорее не биография, а описание путешествий, и написана эта книга в середине 30-х годов – в другие времена, для других людей. Да и вообще, современный человек – независимо от того, читает он Библию или нет – конечно же, не может ощутить то обаяние личности Павла, которое чувствовали знавшие его Тимофей, Лука и даже недоброжелательный Елима.

Я всегда испытывал подлинное удовольствие от близкого знакомства с людьми, биографию которых писал, и поэтому решил, что с мое стороны не будет слишком большой дерзостью проникнуть в жизнь апостола Павла так же, как я это делал в случаях с другими героями моих исследований, но если раньше источником материала для меня служили пачки документов и писем, то теперь им был Новый Завет.

Я работал над ним, как работают с любым биографическим источником, и смотрел, что из этого получится. Как у всякого биографа, у меня развилось чутье, своеобразный инстинкт, распознающий достоверность материала – и, как только я начал свой труд, я был совершенно потрясен реальностью характера, вырисовывающегося в Деяниях Апостолов и посланиях. Удивительная личность, необычайная жизнь, покоряли меня все больше и больше по мере того, как я приближался к постижению сущности этого человека. Хорошо знакомый с Библией с детства, теперь я увидел Павла, как будто в первый раз – его побуждения, цели и взгляды, то, что было важным для него, и то, к чему он был равнодушен; его отношения к собственным ошибкам после осознания совершенного. И то, ради чего он готов был умереть.

Я учился смотреть на него глазами его современников. За две тысячи лет было высказано много мнений относительно Апостола Павла. Ницше писал о нем: «Один из самых честолюбивых людей, суеверие которого уравновешивалось только присущим ему коварством; многострадальный мученик, вызывающий жалость, личность, чрезвычайно неприятная себе и другим». Фаррар, декан англиканской церкви в викторианскую эпоху, рисует другой портрет Павла – надменного духовного владыки, презирающего склонность смертных к заурядным страстям, некую холодную, мраморную статую святого. Бэзил Мэттьюз изобразил его в качестве мускулистого вождя христиан, героя романов для мальчиков. Но все эти изображения Павла, как и Апостол из одноименной замечательной повести Шолома Аша, одинаково далеки от образа человека, которого я узнавал, путешествуя с женой по местам, где ходил он две тысячи лет назад, и одновременно изучая Новый Завет и исследовательские труды о нем.

Как всякому автору, взявшемуся писать о Павле, мне пришлось погрузиться в огромное и всевозрастающее количество литературы о самом Апостоле и его окружении; но, обращаясь к широкому читателю, я не стал отягощать свой рассказ аргументами, объясняющими мое видение жизни Павла. В том, что касается белых пятен в биографии Апостола, я старался использовать только подтвержденные свидетельствами факты, Логически восстанавливая упущенное, а не предлагать собственные догадки. Между такой реконструкцией и авторской догадкой – огромная разница. Дополнять факты своим воображением – значит поступиться достоверностью.

С тех пор как Павел умер, сменили друг друга шестьдесят шесть поколений – в два раза больше, чем со времен вторжения норманнов в Англию. Но к личности Апостола сохраняется острый, современный интерес. Радикальные богословы недавно привлекли внимание прессы захватывающими выступлениями. Павел – личность гораздо более завораживающая и радикальная. Я хочу, чтобы Павел и его удивительная жизнь приобрели яркие, свежие тона реальности для тех, кто знает о нем только то, что этот человек вписал в своею главу в Благовествование, – и для тех, кто часто читает его строки – протестантов, католиков, православных – и для иудеев, к которым он испытывал такую непреходящую любовь.

Когда я закончил книгу, меня охватило такое же чувство, какое возникает при приближении к вершине высокой горы: ты понимаешь, что были и другие пути наверх, когда осознаешь как мало мы изучили местность; и еще, приближаясь к вершине, видишь нечто великое – самую вершину и весь мир вокруг.

Но я не достиг вершины. В самом конце восхождения я наткнулся на непреодолимые скалы. В наши дни ни один человек на земле не может увидеть то, что видел Павел.

Джон Поллок

Роуз Эш, Девоншир, Англия

ЧАСТЬ I
ПРЕСЛЕДОВАТЕЛЬ И ПЕРЕБЕЖЧИК

Глава 1. Пришелец из страны черных шатров

Судьи с яростным ревом вскочили со своих мест.

Зал Сверкающих камней, арена важнейших совещаний и исторических судебных процессов, весь дрожал от криков улюлюкающей, беснующейся толпы, набросившейся на молодого обвиняемого. Его потащили вниз по ступеням, к яркому солнечному свету, на Двор священников. Обезумевшая людская масса волокла Стефана через широкий, открытый двор, снова вниз по ступеням – свидетели, паломники, торговцы гнали его через новые и новые дворы и переходы, пока не вытолкнули за пределы Храма, на улицы священного города.

Ни один смертный приговор не мог быть вынесен и приведен в исполнение без одобрения римских властей и без торжественного обряда, призванного соблюсти справедливость до самого конца казни. Но судьи и толпа даже не вспомнили о законах. Согласно обычаю, преступника следовало вывести за северные ворота, к Скале Наказаний, «высотою в два человеческих роста», затем торжественно сорвать с него одежды и сбросить со скалы точно вниз головой – так, чтобы сломать ему шею или хотя бы оглушить; тогда приговоренный, побиваемый камнями, не испытывал слишком жестоких мучений. Стефана же втащили на скалу и сразу сбросили с нее: спутанные одежды смягчили падение, и он, в полном сознании, пошатываясь, поднялся на ноги.

Грубейшее нарушение обычаев дошло до сознания толпы. По закону, первые камни должны были бросить те, кто обвинил наказуемого. Поэтому свидетельствовавшие против Стефана проложили себе локтями дорогу в передние ряды, сбросили верхние одежды, и стали искать кого-нибудь, кто посторожил бы одеяния, когда они приступят к казни. Молодой судебный чиновник выступил вперед и взялся выполнить эту обязанность. Все узнали в нем фарисея, киликийца из Малой Азии, которого евреи называли Савлом (греки и римляне произносили это имя как «Павел»).

Павел одобрительно поглядывал на свидетелей, которые, один за другим, подбирали тяжелые, острые камни, поднимали их над головой, и бросали, нанося увечья и рваные раны человеку, стоявшему перед ними. Вдруг Павел услышал голос Стефана. С болью, но ясно и отчетливо говорил он – так, как будто некий невидимый стоял рядом с ним: «Господи Иисусе! приими дух мой».

Толпа приступила довершить начатое свидетелями: камни обрушились градом. Стефан преодолевал боль, хотя кровь струилась ручьями из ран и ужасных ушибов. Он опустился на колени, чтобы совершить последнюю молитву. Павел услышал слова, произнесенные с силой, удивительной в умирающем человеке: «Господи! не вмени им греха сего».

Еще один удар, и Стефан упал без сознания. Толпа продолжала кидать камни до тех пор, пока тело не скрылось под грудой камней.

Павел родился в городе, расположенном между горами и морем. Это случилось, по-видимому, в 1 году после Рождества Христова, но подробности первых лет его жизни нам неизвестны. Мы знаем лишь то, что он сам сказал о себе: «Я Иудеянин, Тарсянин, гражданин небезызвестного Киликийского города… Из рода Израилева, колена Вениаминова, еврей от евреев, по учению фарисей».

В те времена Тарс был главным городом Киликии – плодородной равнины в юго-западной части Малой Азии. Моря из города не было видно – берег лежал в нескольких Километрах к югу. Горный хребет Тавра величественной дугой опоясывал сорокакилометровую долину, с запада подходя к самому морю, а с севера поднимаясь грозными ущельями и скалами, образующими нечто подобное укреплениям гигантской крепости, увенчанной снегами. Величественная картина эта, без сомнения, производила сильное впечатление на Павла в его детские годы – особенно зимой, когда сияющие снега покрывали вершины Тавра и солнце пылало в безоблачном небе.

Узкая и быстрая река Кидон протекала через город, ее знаменитая своей чистотой вода замутнялась лишь после дождя. Кидон впадал в искусственную гавань – рукотворное чудо античных строителей. За сорок лет до рождения Павла здесь сошла на берег Клеопатра, чтобы встретить Антония – весь Таре дивился тогда серебряным веслам ее кораблей, обитым золотом бортам и пурпурным парусам, «надушенным такими благовониями, что ветр, влюбленный, не покидал их». Здесь, в гавани Тарса, когда горные снега таяли и весенняя река становилась судоходной, рабы сгружали с кораблей товары, прибывшие с Востока. Город наполнялся шумом, запахами, жизнерадостной суетой. На север по римской дороге снаряжались караваны. Им предстояло преодолеть горный хребет через Киликийские ворота – ущелье, искусственно расширенное так, что по нему свободно проезжал фургон – еще одно творение древних строителей Тарса.

Население Тарса представляло собой пеструю смесь различных народов, уживавшихся между собой под владычеством Рима: здесь жили туземцы-киликийцы; хеттеи (хетты) – предки которых некогда правили всей Малой Азией; светлокожие греки; ассирийцы и персы; македонцы, пришедшие сюда еще с Александром Великим во время его похода в Индию. Когда империи Александра пришел конец, Таре оказался частью владений Селевкидов, столица которых находилась в Сирии. Около 170 г. до Р.Х. царь Антиох IV Селевкид позволил иудеям основать колонию в Тарсе, У иудеев были свои права и привилегии, и, согласно обычаю, они не могли вступать в брак с теми, кто не принадлежал к их общине по вере и по крови, то есть со всеми, кого они называли язычниками, «неевреями». Предки Павла, вероятно, были иудеями из этой колонии и происходили из несуществующего теперь города Гишала в Галилее.

Отец Павла, скорее всего, занимался производством шатров и палаток; материалом для изготовления шатров служили кожа и особая «киликийская пряжа», сотканная из длинной плотной шерсти черных коз, которые и по сей день еще пасутся на склонах Тавра. Черными шатрами из Тарса пользовались водители караванов, кочевники и войска по всей Сирии и Малой Азии. О матери Павла ничего не известно; Павел никогда не упоминает о ней – может быть, она умерла, когда он был еще ребенком, или между ними по какой-либо причине возникло отчуждение, либо просто у Павла не было случая говорить на эту тему. Мы знаем, что у Павла была по крайней мере одна сестра и что семья его не была бедной: отец Павла оставался гражданином города Тарса и через пятнадцать лет после того, как гражданство было отнято у всех домовладельцев, не обладающих достаточным влиянием и состоянием. Более того, семья Павла имела и завидное звание граждан города Рима. В те времена римское гражданство давалось иностранцам редко – только ввиду исключительных заслуг или за изрядный куш. Помог ли чем-то дед Павла Помпею или Цицерону, когда те впервые устанавливали римское правление в Киликии или же отец его заплатил деньги – римское гражданство ставило его семью в исключительное положение и давало наследственные привилегии, которыми мог пользоваться каждый член семьи в любом конце огромной империи.

Это значит, что у будущего апостола должно было быть полное (тройное) латинское имя (как, например, у Гая Юлия Цезаря). Первые два имени были общими для всех членов семьи (в случае Цезаря – «Гай Юлий»), но мы их не знаем, потому что история жизни Павла впервые была записана его сотрудником-греком, а греки не понимали значения римских имен. Третье, личное его имя было Павел (по-латыни «Паулюс»). Во время обряда обрезания, на восьмой день после рождения, ему было дано и иудейское имя, Савл, выбранное либо потому, что имя это буквально означает «тот, о ком просили», либо в честь самого известного человека из колена Вениаминова – царя Саула.

Савлом его именовали в кругу семьи, а это значит, что иудейская культура имела наибольшее значение в его ранние годы. Язычники жили повсюду кругом, колонны языческих храмов возвышались над торговой площадью; Афины и Рим, Вавилон и Ниневия приложили руку к созданию Тарса, и Павел, сам того не осознавая, был сыном Эллинистического Востока. В молодости эти веяния казались ему слабыми и отдаленными, тем более, что хотя многие из иудеев, живших по берегам Средиземного моря, были подвержены влиянию греческого мировоззрения, родители Павла оставались фарисеями, то есть членами самой националистической и послушной Моисееву Закону части еврейского народа. Со всей строгостью они оберегали своих детей от скверны, и дружба с детьми «неверных» Павлу была запрещена. Плоды греческой мысли отвергались и презирались фарисеями. Несмотря на это, Павел с детства свободно говорил по-гречески, на «международном языке» античного мира, а также изучал латынь. В семье его говорили по-арамейски, на языке Иудеи, близком к древнееврейскому.

Иерусалим для родителей Павла был тем же, чем Мекка является для мусульман. Привилегии тарсийского и римского гражданства были в их глазах ничем по сравнению с честью принадлежать к народу Израиля – хранителю Завета, избранному Богом, открывшим ему славу Свою и предначертания.

В школе при тарсийской синагоге учили древнееврейским текстам Священного Писания. Вслед за «хаззаном», служителем синагоги, мальчики хором повторяли строки Завета, причем главное внимание уделялось тому, чтобы все гласные, ударения и ритм в точности соответствовали традиции. Обучаясь аккуратно выводить знаки еврейского письма на папирусе, Павел постепенно переписывал свой собственный список Священного Писания. Вполне возможно, что отец подарил ему и другой экземпляр Писания – пергамент с греческим переводом, известным под названием «Септуагинта». Каждую субботу в синагоге читали отрывки из Септуагинты. К тринадцати годам Павел уже постиг еврейскую историю, поэзию псалмов и величественную прозу пророков. Слух, приученный к точному звучанию текстов, в сочетании с цепким, восприимчивым умом, позволяли ему надежно, безошибочно запоминать все, чему его учили – подобно тому, как люди с «фотографической памятью» в наши дни способны точно запоминать целые страницы с одного взгляда. Павел готов был продолжить образование.

В Тарсе был свой университет, знаменитый такими выпускниками, как Афинодор, наставник и советник императора Августа, и не менее выдающийся Нестор. Оба именитых мужа в преклонные годы вернулись в родной город и стали одними из самых уважаемых граждан Тарса. Павел тогда был еще ребенком. Но вряд ли бы суровый фарисей позволил сыну осквернить свой дух моралью и философией «неверных». Поэтому для продолжения образования, скорее всего в 14 г. по Р.Х., когда умер Август, юноша Павел прибыл морем в Палестину и уже поднимался к холмам Иерусалима.

Последующие пять или шесть лет Павел провел у ног Гамалиила, внука Гиллеля, высокодуховного учителя, скончавшегося за несколько лет до приезда Павла, в возрасте более ста лет. Под руководством тонкого, благородного Гамалиила, представлявшего собой полную противоположность грубым и дерзким предводителям философской школы Шаммая, Павел научился вникать в священные тексты до тех пор, пока умственный взор его не выявлял первоначальный смысл, погребенный под наслоениями толкований поколений раввинов, пытавшихся таким образом уберечь евреев от малейших возможных нарушений Закона. Впоследствии это помогло ему распознавать противоречия в толкованиях Священного Писания и умело разрешать возникающие в связи с такими противоречиями проблемы.

Павел научился рассуждать в форме логически построенных вопросов и ответов, известной античному миру под названием «диатриба»; учился он и искусству ясного, краткого изложения. Все эти качества необходимы были раввину – проповеднику и учителю, отчасти выполнявшему обязанности судьи, обвинявшего и защищавшего нарушителей священного Закона.

Павел намного обогнал своих сверстников. Благодаря мощному уму он впоследствии занял место в Синедрионе, в Зале Сверкающих камней; именно ум сделал его «правителем иудеев». Еврейское государство было теократическим, то есть религиозные и национальные лидеры в нем отождествлялись. Каждый из семидесяти одного членов синедриона был одновременно и судьей, и сенатором, и духовным владыкой. Суд синедриона выносил решения по всем религиозным вопросам, а также осуществлял ту небольшую часть государственного управления, которую предоставили евреям римские власти. Некоторые члены Синедриона происходили из наследственного духовенства. Другие были законниками и учителями (раввинами).

Чтобы завершить свое образование в Иудее, Павел должен был приобрести необходимые познания в торговле, ибо ни один раввин (во всяком случае, теоретически) не мог брать деньги за свое учительство и должен был содержать себя сам. Вот почему, в возрасте двадцати лет Павел покинул Иерусалим. Если бы ему довелось жить в Иудее в те годы, когда там проповедовал Иисус из Назарета, он, без сомнения, стал бы спорить с Иисусом так же, как и любой другой фарисей. В последующие годы Павел много говорил о распятии и смерти Иисуса Христа, но никогда не упоминал, что он был очевидцем этих событий. Вероятнее всего, Павел вернулся в Таре, работал со своей семьей над выделкой шатров и приобщился к прежнему порядку вещей: проводил зиму и весну в нижней части города, а к лету, когда воздух насыщался влагой, чреватой малярией, переезжал в предгорья Тавра. Зимой или летом он, возможно, преподавал в синагоге. В одном из посланий Павла содержится намек, показывающий, что уже тогда давала себя знать его натура проповедника. К местам поклонения иудеев собиралось некоторое количество «сочувствующих язычников», которых сами иудеи называли «богобоязненными». Такие фарисеи, как Павел, стремились обратить «богобоязненных язычников» в полных, совершенных иудеев, подвергнуть их простому, но болезненному обряду обрезания и заставить их с этого времени чтить традиции иудаизма, соблюдая их со всей тщательностью. Конечно, обращение требует всяких трудов и испытаний, но в награду обращенный приобретает благоволение Бога. Отец Павла, надо думать, испытывал полное и заслуженное удовлетворение, наблюдая, как сын, следуя по его стопам, стал настоящим фарисеем, а его способности обещали высокий пост в самом Иерусалиме.

Вскоре тридцатилетний Павел снова едет в Иерусалим – может быть, уже женившись. Мы знаем почти наверняка, что Павел был женат. Иудеи редко оставались холостяками – отцовство было одним из непременных требований, предъявляемых к возможному члену синедриона. Но жена Павла не появится на страницах нашей истории. Может быть, Павла постигла тяжелая утрата, и он лишился и жены, и единственного сына – тогда можно понять, почему в зрелые годы он сторонился женщин воообще и пришел к личному отрицанию брака, хотя к отдельным представительницам женского пола он испытывал глубокую духовную нежность и фактически усыновил молодого человека.

Скорее всего, семья Павла последовала за ним в Иерусалим. В священном городе его борьба за соблюдение традиций могла принять еще более сложные, требующие самопожертвования формы. Вполне вероятно, что Павел уже тогда участвовал в подавлении движения, вызванного проповедью Иисуса Христа. Слухи об учении и воззвании нового пророка, странные сообщения о чудесах и даже неправдоподобная весть о воскресении из мертвых, должно быть, известны были и в Тарсе.

Глава 2. Стефан

В противоположность мраморным и золотым террасам величественного Иерусалимского Храма, синагога, посещаемая киликийскими иудеями, была небольшой и скромной. Даже в солнечный летний день в ней царила прохлада. Мужчины рассаживались вдоль стен, на каменных скамьях, между колоннами, поддерживавшими галерею для женщин. Старейшины садились лицом к собранию. Возле них, между семисвечником и кожаным футляром («ковчегом»), в котором хранились свитки, находилось небольшое возвышение. Здесь читали священные тексты вслух, после чего старейшины приглашали кого-либо из собрания выйти и истолковать прочитанное. Разумеется, Павел считал своим долгом принимать приглашение старейшин, но так как в Иерусалиме не было недостатка в желающих толковать тексты Священного Писания, то Павлу приходилось больше слушать, чем говорить самому. Один из тех, чье толкование Закона он слушал, оказался последователем Иисуса.

Стефан и Павел были уже не так молоды, как может показаться, если понимать буквально слово «юноша», с помощью которого Лука описывает появление Павла на месте казни. Этот греческий термин относился тогда ко всем мужчинам от двадцати до сорока лет.

Откуда родом был Стефан, точно установить невозможно, так как и египетские иудеи, и многие другие посещали ту же синагогу, что и евреи из Киликии. Известно, однако, что Стефан говорил одинаково хорошо и по-гречески, и по-арамейски. И Павел, и Стефан обладали незаурядным умом, быстро находили аргументы и возражения. О внешности Стефана свидетельств не сохранилось. Павел же, как считают, был невысокого роста, но умел хорошо поставить себя перед слушателями. Лицо Павла, овальное, с нависающими бровями, было мясистым, даже упитанным – ведь он вел здоровый образ жизни и не был беден. Он носил черную бороду, так как иудеи отвергали римский обычай брить лицо, и одевался в длинный плащ с голубой каймой. Особой формы тюрбан, скрепленный амулетом, показывал, что обладатель этого головного убора имеет честь принадлежать к касте фарисеев. Проходя по просторным дворам Иерусалимского Храма, Павел, обычно сохранял надменное выражение, неизбежное у человека с такими значительными предками и биографией. С величайшей тщательностью соблюдал он бесконечные ритуалы омовений и очищений тела, блюд и чаш. Еженедельно он постился – с восхода до заката, и в точной последовательности произносил все необходимые молитвы. Он знал, что уважительные приветствия окружающих, высокое положение, особое место в синагоге – все это принадлежит ему по праву.

Дни Павла были заполнены выполнением официальных обязанностей и приготовлением духа к восшествию на небеса. У него не было времени для нищих и отверженных. Способность к состраданию таилась где-то в глубине его души, но пока Павел был убежден, что хороший человек должен держаться подальше от дурных. Без сомнения, он присоединился бы к мнению фарисея, считавшего, что Иисус, позволивший блуднице слезами омыть Его ноги и натирать их благовониями, уже по одному этому не мог быть настоящим пророком.

Бессмертная притча Иисуса о фарисее и мытаре, взошедшем помолиться в храм, оскорбила и разгневала бы Павла. Как и фарисей из притчи, Павел был уверен, что уже заслужил благоволение Бога и стоит выше других. Молитва его могла бы звучать примерно так: «Благодарю Тебя, Боже, за то, что я не такой, как другие – несправедливые, вымогатели, неверные в браке, мытари. Я соблюдаю пост дважды в неделю, и отдаю десятую часть всего, что имею».

Стефан же посвятил много времени вдовам, деля с ними скудную пищу и все необходимое.

Два года прошло со времени казни Христовой, но священный город полон был людьми, верившими, что Он воскрес из мертвых. Большинство из них были бедняками и людьми без определенных занятий. Жили они общинами, в которых все достояние делилось поровну. И, когда христиане из грекоязычной общины пожаловались на пренебрежение ко вдовам, на Стефана с шестью помощниками возложили задачу восстановления справедливости.

Павла раздражало то, что Стефан, ученый муж, унижает себя, снисходя к нуждам общины. Его задевало, что Стефан находит время приносить радость окружающим в то время как он, Павел, погружен в свои дела. Павла уважали и боялись; Стефана уважали и любили. Когда Стефан проповедовал, Павел не мог не заметить огромной разницы между ними: Стефан всегда толковал Писание так, что проповедь приводила слушателей к Иисусу из Назарета, Который есть Спаситель и Мессия (по-гречески «Христос»), ожидаемый иудеями, и приводил в доказательство свидетельства очевидцев, наблюдавших нечто невероятное: умервщленный, Иисус ожил и восстал из гроба. Очевидцы эти беседовали с Иисусом, встречаясь с Ним в разных местах, хотя с момента казни прошло уже почти шесть недель. Стефан не называл очевидцем себя, но верил, что Иисус жив, и говорил, что знает Его.

Павел считал, что доводы Стефана смехотворны. Христос, Спаситель еще не явился – думал он. Жизненный путь, угодный Богу, был предначертан испокон веков и навсегда: человек должен принадлежать к богоизбранному племени иудеев и соблюдать в точности все требования Закона. Искупление грехов достигается ритуальным жертвоприношением, совершаемым в храме день за днем, год за годом. Павел неспособен был воспринять даже мысль о том, что смерть одного молодого человека, казненного самым обыкновенным – правда, унизительным и отвратительным способом – может искупить грехи всех людей. В воскресение он не верил, и люди, посвятившие себя служению мертвому Мессии, не вызывали у него ничего, кроме жалости.

Проповедь Стефана не угрожала лично Павлу, уверенному в своей праведности, но в принципе взгляды христиан вызывали в нем опасение. Гамалиил призывал к терпимости; Симон Петр и другие ученики Иисуса молились в храме и продолжали соблюдать обычаи иудеев. Но и Павел, и Стефан понимали, что старое и новое уже не совместимо: для одних человек приобретал спасение через храмовые обряды, для других – верою в Иисуса Христа. Старое должно было уничтожить новое – или исчезнуть само.

Чтобы опровергнуть доводы Стефана, Павел решил прибегнуть к древнему, проверенному временем средству – к диспуту, публичному спору. К началу диспута на скамьях в синагоге не осталось свободных мест. Исполненные важности, старейшины приготовились слушать.

Павел и его сторонники начали с утверждения о том, что, согласно Закону, Мессия должен был явиться во славе Господней, прийти победителем, а Иисус, пригвожденный к дереву, оказался без покровительства Бога, и, значит, Он не мог быть Христом, Спасителем. Воскресению Павел подыскал более правдоподобное объяснение: тело Иисуса, по его словам, было украдено учениками. Гробница была пуста. Если бы иерусалимским властям было известно, где хранятся останки Иисуса, их немедленно извлекли бы, и обман был бы всенародно изобличен.

Стефан, отвечая, показал, что Моисей и пророки, Давид и Псалмы предвозвестили, что Спаситель не придет победителем, но добровольно подвергнется истязанию, глумлению, и будет убит, после чего восстанет из мертвых. Стефан еще раз пересказал события, происходившие на Пасху два года назад, когда умер Иисус, и снова воспользовался случаем, чтобы привести свидетельства очевидцев воскресения Иисуса.

На этом диспуте победил Стефан. Собрание воздало ему почести, и некоторые спрашивали его – как уверовать в Иисуса? Скорее всего, это был первый случай, когда Павел и его друзья осознали, что бороться им пришлось не с одним Стефаном, но с некой силой, одолеть которую не так-то просто. Лука пишет по этому поводу: «Но не могли противостоять мудрости и Духу, Которым Он говорил».

Судя по некоторым намекам, содержащимся в Посланиях Павла, его дальнейшее поведение в точности напоминало реакцию фарисеев, приведенных в замешательство Иисусом, «которые, притворившись благочестивыми, уловили бы Его в каком-либо слове, чтобы предать Его начальству и власти правителя». Увы, в те годы Павел совершил нечто противоположное советам, которые он сам давал в старости: «Во всем показывай в себе образец добрых дел, в учительстве чистоту, степенность, неповрежденность, слово здравое, неукоризненное, чтобы противник был посрамлен, не имея ничего о нас сказать худого…» Нет, Павел жестоко преследовал Стефана, науськивая на него слушателей, растравляя вражду, раздоры, ревность, оскорбляя и высмеивая Иисуса. Он не сдерживал гневливости и сарказма, столь присущих его характеру. Стефан не отвечал eiviyjceM же. Отличительными свойствами его были воля и обаяние; он мог бы выразить негодование и презрение, но приберег их для лучшего случая.

У сторонников Павла было оружие и посильнее, чем простое оскорбление. Если бы им удалось представить слова Стефана как богохульство – тогда, с помощью законов, можно было бы заставить его замолчать навсегда. Они так и сделали, причем настолько лукавым и жестоким способом, что в последующие годы Павел часто страдал, вспоминая содеянное. Они не пошли к дому первосвященника и не подали формальную жалобу. Вместо этого фарисеи возбудили страхи и ропот на узких улицах торговой части города. Очень скоро целый ряд отнюдь не случайных происшествий привлек к Стефану всеобщее внимание. Всюду, где появлялся Стефан, возникали волнения и подстрекательские выходки, так что чиновники и старейшины, не имевшие времени выслушать его, сочли необходимым взять Стефана под стражу, чтобы восстановить спокойствие.

Итак, Стефана арестовали и привлекли к суду Синедриона – а Павел и его друзья из Киликии остались в стороне.

Судьи, в количестве семидесяти одного, расположились на огромных скамьях, окружавших место председательствующего в Зале сверкающих камней. По обе стороны суда сидели и работали писцы, едва успевая запечатлеть на папирусе все, что говорил Стефан. Позади обвиняемого, лицом к судьям сидели судебные чиновники, служители, учителя и все те, кто со временем надеялись занять место в Синедрионе. Павел был среди них. Все – от председательствующего, в плаще первосвященника, с украшенной драгоценными камнями золотой пластиной на груди, до младшего судебного чиновника – все, завороженные, молчали, слушая речь соперника Павла. Выражение лица Стефана – сочетание безмятежности и твердости, удивительное для человека, от слов которого зависела его жизнь – изумило слушателей. Их потрясло и его великолепное знание еврейской истории, импровизированный, мастерский анализ, противопоставленный обвинению. Павел никогда не забудет этой речи, он использует ее потом, в иных обстоятельствах, в далекой стране, а одна фраза настолько врежется в его память, что он повторит ее, проповедуя перед Парфеноном в Афинах: «Всевышний не в рукотворенных храмах живет».