Текст книги "Инструмент"

Автор книги: Джон О'Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– Никто не хочет, чтобы вы откланялись, Марк, – сказал Эллис Уолтон.

– Зена опоздала по моей вине, – сказал Бэрри.

– Хм-м?

Они оглянулись на звук голоса Зены.

– Кто-то упомянул имя Зена, или мне это показалось? Давайте работать, друзья. Хватит портить воздух. Труппа хорошая, Эллис. Знаете, я все думала по дороге сюда, почему говорят репетиция? У нас еще ни одной петиции не было. Как же мы можем репетировать? Это острота, дружок.

– Она наслушалась Фреда Аллена, – сказал Бэрри.

– А я вот не забываю свои окуляры, – сказала она и, вынув из сумки очки в массивной темной оправе, надела их. – Черт подери! У меня хорошее настроение. Так и хочется запустить свои новые зубы в пьесу мистера Лукаса.

– Вы спасли положение, мисс Голлом, – сказал Янк.

– Как? – сказала Зена.

– Потом, – сказал Бэрри.

– Начинаем! – крикнул Марк. – Прошу всех на сцену. Садитесь, пожалуйста, и начнем читку. Пройдемся по пьесе. Без особых стараний. Просто почитаем, посмотрим, о чем тут говорится.

– Кофе с булочками, – сказала секретарша Уолтона, увидев официанта.

– Булочек не надо. Дайте им кофе, – сказал Эллис Уолтон.

Янк Лукас смотрел, как актеры поднимаются на эстраду, прихватив локтем стулья за спинку, держа в руках текст пьесы и стаканчики с кофе, сдвинув очки на лоб или держа их за оглобли в зубах. Начало было малообещающее.

– Запоминайте, Янк. Все запоминайте, – сказал Эллис Уолтон. – Такое бывает только раз в жизни. До следующей пьесы.

Янк Лукас кивнул. Ему хотелось послушать Марка Дюбойза.

– Акт первый, сцена первая. При поднятии занавеса… – прочел Марк по рукописи.

– Дилетант, – сказал Эллис Уолтон. – Он даже ремарки читает с выражением. Только откроет рот – и пошло-поехало. Слушайте!

– Я слушаю, – сказал Янк Лукас.

– Актером мне никогда не хотелось быть, но я обожаю все, что…

– Ш-ш, ш-ш.

Марк Дюбойз снял очки и подошел к краю эстрады.

– Прошу прощения, но если нам будут мешать… Должна быть полная тишина… Начнем снова. Акт первый. Сцена первая.

Пьесу прочитали до конца, без перерыва на антракты. Когда чтение было закончено – из суеверия без последней реплики, – они посидели минуту молча, потом стали с глубокими вздохами переводить дух.

– Попрошу всех собраться здесь снова к двум часам, – сказал Марк Дюбойз. – Можете прийти к этому времени?

Все сказали, что могут.

– Пьеса замечательная, замечательная, и нам всем придется потрудиться над ней. До седьмого пота, – сказал Марк. – Благодарю вас.

Актеры спустились с эстрады и разошлись в разных направлениях. Зена Голлом взяла направление на Янка Лукаса и села на стул рядом с ним. Несколько секунд – может быть, семь-восемь – она сидела молча, не глядя на него, потом встала и подошла к мужу.

– Давай позавтракаем здесь. Ресторан внизу, наверно, есть, – сказала она.

– Ресторан есть. Я заметил, когда мы вошли, – сказал он.

– Я не очень голодна, но немножко поесть надо, – сказала она. – Ты хорошо меня слушал?

– Конечно, – сказал он.

– Ну, как вообще?

– Вообще? – сказал он. – Это же просто читка. Зачем тебе вообще?

– Я думала, он мне что-нибудь скажет.

– Кто? Лукас?

– Я думала, он скажет что-нибудь, а он ничего не сказал.

– Ах, вот почему ты шлепнулась на стул рядом с ним.

– Мне хотелось хоть что-нибудь от него услышать, – сказала она.

– А, брось! Откуда в тебе вдруг такая неуверенность? – сказал он.

– Может, он тебя боится? – сказала она.

– Кто? Он? Не на таковского напала. Ну как, спустимся вниз или пусть сюда принесут?

– Сам решай, – сказала она.

– Пойдем вниз, – сказал он.

– Я сегодня была в форме. Лучше у меня не получится. Я вошла в эту пьесу, – сказала она.

– А, глупости. Так и в книгу входят, когда читают, но игрой тут еще и не пахнет.

– До тебя это не дошло, но я надеялась, что до него дойдет. Если я каждый раз буду так выкладываться, меня надолго не хватит.

– Пойдем позавтракаем, – сказал он.

– Мне эта пьеса не нравится, особенно третий акт. Ты ничего не заметил, но мы все… не знаю… Мы все начали кашлять, будто этого газу нанюхались.

Они пошли клифтам.

– То есть как это, пьеса тебе не нравится?

– Джасперу она тоже не понравилась. Я сразу это почувствовала, – сказала она.

– Психопатка.

– Никто и не пробовал играть, – сказала она. – Только Шерли Дик. А другие – нет. Даже Скотт Обри. Думаешь, мы просто сидели и дожидались своих реплик? Знаешь, что я думаю? Я думаю, что можно сидеть на сцене без декораций, не вставая с места, и просто читать эту пьесу, и она дойдет до публики. Сейчас столько говорят о всяких новшествах. Вот и мы могли бы поставить спектакль без всякой игры.

– А я думаю, ты совсем рехнулась, – сказал он. – Я слушал ваше чтение битых два часа, и пьеса не произвела на меня никакого впечатления. Ее надо играть, и играть вовсю.

– Короче говоря, я, как всегда, ошибаюсь, – сказала она.

– Короче говоря, ты испугалась этой пьесы и хочешь от нее отвертеться. А почему? Потому что по сравнению с ней в других спектаклях играть тебе было раз плюнуть, а с пьесой Лукаса это у тебя не выйдет. Ну, а что ты скажешь о самом Лукасе?

– О Лукасе?

– Ты… гм, не получала от него никаких сигналов?

– Сигналов? Я его, наверно, даже не узнаю, если встречу на улице.

– Расскажите вашей бабушке. Не успели кончить, как ты сразу взяла на него курс. Значит, он?

– Что он? – сказала Зена.

– Тот самый, к кому нужно присматриваться.

– Может быть, – сказала она.

Он ударил ее. Они стояли в коридоре, дожидаясь лифта. Она тронула подбородок, куда пришелся удар.

– Мог бы приберечь это впрок, – сказала она. – Когда будет за что.

– И сейчас есть за что, – сказал он. – Будто мне надо видеть тебя с ним. Я знаю, когда у тебя это начинается.

– Вот как! Раньше меня знаешь, – сказала она.

– Совершенно верно. Раньше тебя. Увижу, как ты смотришь на мужчину, и все мне ясно. Ты знаешь, куда смотреть.

– Куда надо, туда и смотрю, – сказала она.

Он ударил бы ее еще раз, но в эту минуту на этаже остановился лифт со старомодной зарешеченной кабиной.

– Вниз, – сказал лифтер.

– Вниз тоже неплохо, – сказала Зена. – Вниз так вниз. – Она улыбнулась мужу, и муж все понял – так ясно дала она ему понять, что он потерял ее. Когда они вышли из лифта, вид у Зены был сияющий. – Поезжай в город. Я одна позавтракаю, сказала она.

– Что это ты вдруг стала командовать? – сказал он.

– На твоем месте я бы раскусила намек, – сказала она.

– Если ты думаешь, Зена, что это сойдет тебе с рук, ты, как всегда, ошибаешься, – сказал он.

– Пока, миленький. Может, еще увидимся, – сказала она.

В «Джадсон-Армз» было кафе, сейчас забитое до отказа обычной клиентурой – служащими меховых фирм. Многие узнавали Зену, она услышала свое имя. Старший официант не знал ее, но он понимал толк в собольих шубках и потому сказал:

– Сейчас нет свободного столика, но, может, вы подождете в холле?

Зена оглядела зал в поисках знакомых лиц и увидела Эллиса Уолтона и Марка Дюбойза.

– Вот кого я ищу, – сказала она и подошла к ним.

– Садитесь с нами. А где Бэрри?

– Ему надо было в город. Не вставайте… Ну, уж раз встали, ладно, – сказала она. – Что у вас заказано?

– Телячья отбивная, две порции, и салат ассорти, – сказал Эллис. – У Марка – йогурт.

– Я тоже буду отбивную, – сказала она. – Только без салата. Еще, пожалуй, помидоры, если у них есть в меню. – Официантка записала заказ и удалилась. – Ну, так что нового?

– Ничего. А у вас что?

Они засмеялись.

– Вы знаете, у меня было такое подавленное настроение, хотя нет, это не то. А где Лукас?

– Пошел постричься, – сказал Эллис.

– Разве я не права, Марк? У меня было такое чувство, точно нас всех засасывает, а мне самой как будто этого и не хочется.

– Ой-ой, что вы говорите? – сказал Эллис.

– Да нет, она права. Описание точное. Мне за всю мою карьеру не приходилось такого испытывать при первой читке. Будем надеяться, что это доброе предзнаменование. Да я уверен, все пройдет хорошо.

– Знаете, в чем мне признался Скотт Обри? – сказал Эллис. – Он говорит: «Я просто в ужасе». Говорит: «Если я напортачу в этой пьесе, то уйду со сцены».

– На сей раз я ему верю, – сказал Марк. – У нас у всех было такое замечательное esprit. Правда, Зена?

– Какое эспри – на шляпу? При чем тут эспри? – сказала она.

– Нет, esprit de corps. Когда все дружно работают ради общего дела.

– А, да, конечно, – сказала она. – Да, да.

– По-моему, у Зены какое-то дурное предчувствие, – сказал Марк.

– Интересно, как примут пьесу на утренниках? Насчет вечерних спектаклей я не волнуюсь.

– Публика теперь не дура, – сказал Марк. – Когда я…

К их столику подошла официантка.

– Я вас не предупредила, мэм. Ваш заказ будет готов только через двадцать минут.

– Принесите ей мою отбивную, а мне – ее, – сказал Эллис. – Моя, наверно, уже готова.

– Нет, тогда дайте мне сандвич с бифштексом. С кровью. И порцию помидоров ломтиками. И чашку кофе. Кофе подайте, когда его отбивные будут готовы.

– А филе миньон не хотите? – сказал Эллис.

– Нет, спасибо. Сандвич с бифштексом, – сказала Зена. – Эллис, мы так и будем здесь репетировать до отъезда в Бостон?

– Да. А что?

– Просто спрашиваю, – сказала она.

– Так вот насчет утренних спектаклей по средам, – сказал Марк. Он продолжал болтать, попивая йогурт, а покончив с ним, сказал: – Ну, детки, я вас оставлю. Пойду позвоню кое-кому.

Эллис проводил его взглядом.

– Надеюсь, я не ошибся в выборе, – сказал он. – Ну, что вы там задумали, Зена?

– Вы не сможете достать мне номер здесь? – сказала она.

– Здесь, в гостинице? Чтобы было где полежать, отдохнуть? Конечно, смогу.

– И чтобы никто об этом не знал – только вы и я, – сказала она.

– Не понимаю. И Бэрри тоже нельзя знать?

– Мы поругались, – сказала она. – Только что, несколько минут назад. Домой я, конечно, вернусь. Но мне нужен номер здесь и чтобы он об этом не знал. Ну как, сделаете?

– Конечно. А больше вы ничего не скажете? Лучше, если я буду знать.

– Когда будет что знать, тогда и скажу.

– О-о! Я должен предостеречь вас, Зена. Предупреждаю как друг. Бэрри может сделать вам гадость.

– Хо-хо! Да не может быть!

– Под контрактом стоит ваша подпись, но вы читали его?

– Нет.

– Тогда вот что я вам доложу. Пока вы с Бэрри вместе, контракт составлен для вас очень выгодно. Но если вы с ним разойдетесь, не видать вам своей доли. Лично вы не участвуете в финансовой стороне спектакля. Будете работать на жалованье, вот и все, и даже тогда из вашего жалованья ему причитается десять процентов. Кто этот человек? Не Скотт Обри?

– Нет.

– Ну что ж, рад это слышать, – сказал Эллис. – Я мог бы кое-что сообщить вам о нем.

– Бэрри избавил вас от этого труда, – сказала она. – Он даже старика Джо Гроссмана не пощадил. От Бэрри не дождешься доброго слова ни о ком.

– Да, это ему несвойственно. Почему вы, Зена, вышли за него?

– Хотите узнать? Пожалуйста! Бэрри единственный, кто попросил меня стать его женой. Один-единственный. Почему он решил жениться на мне, я знаю. С самого начала знала. Что ж, это была не такая уж плохая сделка. Доживешь до определенного возраста – и начинаешь задумываться. Господи Боже! Я составила список всех, с кем спала, и двоих забыла. Разве это жизнь? Надо же ее хоть чем-то отметить. Я ее обметила двумя швами после того, как мне вырезали аппендикс и кое-что еще. До того дошла, что за мной начали охотиться педерасты и лесбиянки. «Вот Зена идет!», «Эй, Зен!» Так вот, Бэрри меня оттуда вытащил. Спас, пока еще можно было спасти. Любовник он первоклассный. Иначе я бы не прожила с ним так долго. Я отдаю должное ему, сукину сыну, но теперь час пробил. Пробил час.

– Кто-нибудь другой?

– И да и нет, – сказала она.

– Тогда я знаю кто, – сказал он.

– Может быть, и знаете, Эллис.

– Разрешите полюбопытствовать – не тот ли, кого сейчас подстригают?

– Я даже не знаю, как он относится к женщинам. Мне и пяти минут не удалось с ним поговорить. Но все равно я его покорю во что бы то ни стало.

– Конечно, – сказал Эллис.

– У него кто-нибудь есть?

– Вот не знаю! Жена была, но, по-моему, он этими делами не очень интересуется, хотя от того, что на него идет, не прочь. Некоторые молодчики афишируют свою готовность: вошел в кафе, поправил галстук, коснулся лацканов, чуть тронул платочек в кармашке…

– Да, да.

– Но он не такой, – сказал Эллис.

– Да, он не такой.

– Голова не тем занята. Большая склонность к самоанализу. Послушали бы вы его рассказы, как он работал мойщиком посуды в кафетерии. Кажется, в одном из заведений Хорна и Хардарта. К жизни относится философски – понимаете? Поесть досыта и иметь пристанище, где можно спать и писать пьесы, – вот какие у него были требования. И в этом вся суть. Он сумел подняться над своим убогим окружением, потому что у него есть тонус – творческий тонус! Это определяет все.

– Тонус? Тонус… это… А, понимаю.

– Да, творческий тонус. И я буду с вами совершенно откровенен, Зена. По моему глубокому убеждению, этот молодой человек станет одним из подлинных гениев наших дней. Но подождите, милая, подождите. Дорога в мире творчества не вся усыпана розами. Не сердитесь, что я все это говорю, но, может быть, мое предостережение пойдет вам на пользу. Впереди вас ждет много трудного – и для головы и для сердца.

– Позади этого тоже хватает, – сказала она.

– Решайте сами. Так ли, эдак ли – решать вам нужно самой. Я говорю как друг, может быть, несколько нудно и старомодно, но позвольте мне воспользоваться правом нашей дружбы и… Да я на десять лет старше вас. Древние, испытанные жизнью прописи иной раз кажутся избитыми, но в них много, много правды.

– Ах, мне бы ваше образование, – сказала она.

– У меня позади всего лишь театральный колледж Эвендера да вечерние лекции в Нью-Йоркском университете. Классического образования, Зена, я не получил, но классикой зачитывался когда только мог.

– Я тоже посещала Эвендера, но потом бросила. Как только получила профсоюзный билет.

– Вам, может, интересно будет знать, что у джентльмена, о котором мы беседуем, нет законченного высшего образования. По правде говоря, ваш муж, Бэрри Пэйн, гораздо образованнее Лукаса, Бэрри получил бакалавра искусств в колледже Сими.

– Я не о степенях. Есть у него степень или нет, Лукас все равно интеллигентнее Бэрри.

– Да, Лукас больше подходит под это определение, чем Бэрри Пэйн, но умалять достоинства Бэрри Пэйна тоже не следует. У Джаспера Хилла есть диплом об окончании колледжа. И у Вилберфорса. Джо Гроссман кончил юридический, прежде чем пойти на сцену. Шерли Дик занималась в Колумбийском университете. Труппа у нас собралась весьма интеллектуальная. И никто из них не годится вам в подметки, дорогая.

– Хотите – верьте, хотите – нет, Эллис, но я сама себе в подметки не гожусь, – сказала она. – Нет, серьезно, Эллис, из-за меня у вас неприятностей не будет. Это наше дело – мое и Бэрри. Я прошу вас об одном – достаньте мне номер здесь, в гостинице, и притворитесь, будто ничего не знаете. Но вы и на самом деле ничего не знаете. Да и знать-то нечего. И вот еще что – Сид Марголл. Он прислуживает всем фельетонистам в городе.

– Нет, нет, Сиду, конечно, ни слова.

– Этот прохвост может все изгадить. Если он заденет Лукаса, вот, честное слово, брошу я вашу постановку к чертям собачьим.

– Если он заденет Лукаса! – сказал Эллис. – Значит amour toujours [1]1
  Любовь навек (фр.).


[Закрыть]? Странная вы женщина, Зена. Первый раз такую встречаю.

– Можете это повторить, только не надо, – сказала Зена.

Труппа стала теперь труппой. Вернувшись на репетицию после завтрака, актеры не просто собрались в зале, актеры воссоединились, и то, что около двух часов они провели врозь друг с другом и врозь с пьесой, уже не имело значения. Может быть, они говорили между собой о пьесе, а может, и нет – не важно. То, что каждый думал о ней, каждый чувствовал ее, было несомненно. Они обменялись улыбками, спокойно, дружески, поднялись на эстраду и заняли те же стулья, что и на утренней читке.

Марк Дюбойз, в спортивных брюках и в темно-синем свитере, обратился к ним, прижимая текст пьесы к животу.

– Все на местах, и никто не опоздал, – сказал он. – Многие из вас не знакомы с моими методами работы, так что два слова об этом. Я подхожу к каждой пьесе по-разному. В работе над этой, я считаю, нам надо все время быть вместе. Есть вещи, которые можно репетировать кусками, но здесь такой метод не годится. Не отпрашивайтесь у меня на рекламные радиопередачи или еще на что-нибудь в этом роде. Каждый из вас – занят он в сцене или нет – должен присутствовать на всех репетициях. Это пьеса настроений, и мне нужно, чтобы актеры были на месте и проникались настроением не только своих сцен, но и тех, где они не заняты. Если у кого-нибудь есть дела на радио, о которых я не знаю, будьте добры освободиться от них. И от всего, что будет отвлекать вас от настроения этой пьесы или помешает присутствовать на всех репетициях. То же относится и к манекенщицам. Те, у кого есть другие договоры, будьте добры сказать мне об этом сегодня же. Все. Сейчас мы проведем еще одну читку, но теперь я попрошу вас читать так, как вы находите нужным по роли. Если вам кажется, что надо кричать, – кричите. Если запинаться – запинайтесь. Не обещаю, что именно с этим толкованием мы придем к концу, когда поставим точку. Но я не тот режиссер, который превыше всего ставит собственную особу и отвергает все прочие идеи. – Он надел очки и сел на стул. – Акт первый, сцена первая. При поднятии занавеса…

Эта читка заняла гораздо больше времени, так как актеры воспользовались разрсшением на свободу действий. Выявились разные индивидуальности и разные манеры исполнения, между разными индивидуальностями назревали разногласия. Актеры уже не чувствовали над собой власти пьесы, и контраст между утренней и дневной читкой был налицо. Когда читка кончилась, Марк Дюбойз сказал:

– Благодарю вас. На сегодня все. Завтра собираемся в десять тридцать утра. – Он сошел с эстрады и сел рядом с Янком Лукасом и Эллисом Уолтоном. – Ну и наворотили, – сказал Марк Дюбойз.

– Бывает, – сказал Эллис Уолтон.

– И ведь знают, что наворотили, – сказал Марк. – До самой ночи будут ругать партнеров, но ведь они профессионалы, потом в душе сознаются, что сами виноваты не меньше других.

– Не вижу, чтобы вы очень унывали, – сказал Янк Лукас.

– А я и не унываю. Я просто показал им, что пьесе нужен режиссер. Надеюсь, и вам это стало ясно.

– Я в этом никогда не сомневался, – сказал Янк Лукас.

Зена Голлом болтала с Шерли Дик, слушала, что та говорит, но краешком глаза все поглядывала на Эллиса, Марка и Янка. Как только Марк отошел от них, она подошла к Эллису.

– Ну как, устроили? – сказала она.

– Да, да, – сказал Эллис. – На мое имя. – Он вынул из кармана ключ от номера и сунул его Зене, для виду нежно сжав ей руку.

– Спокойной ночи, друзья, – сказал Эллис. Он вышел из зала, остальные потянулись следом за ним. Зена Голлом и Янк Лукас остались одни.

– Не расстраивайтесь, – сказала она. – Мы сделали все, чтобы испохабить вашу пьесу, но это не вышло.

– Вы мою пьесу не испохабили. Просто убедили меня, что хорошие актеры могут быть плохими актерами, – сказал Янк.

– А я решила, что вы расстроились. Вид у вас был уж очень расстроенный.

– Откуда вы знаете? Может, у меня всегда такой вид.

– Да, верно. Может, всегда такой. Значит, не расстроились?

– Нет. Расстроился.

Она рассмеялась.

– Поди узнай, что у вас там внутри, – сказала она.

Кто-то отворил дверь, посмотрел на них и тут же затворил ее.

– Наверно, хотят, чтобы мы очистили помещение. Эллис говорил, это у них банкетный зал.

– Хотите куда-нибудь пойти? – сказала она.

– Ну что ж, пойдем выпьем или еще что-нибудь придумаем?

Зена подняла руку с ключом от комнаты, и номерок повис, болтаясь на тяжелой металлической бирке.

– Придумаем что-нибудь еще, – сказала она. – Пришлось подождать, пока вы мне это предложите. Не хотелось вам навязываться.

– От чего ключ? – сказал он.

Она прочитала надпись на бирке:

– «Номер восемьсот девятнадцать. „Джадсон-Армз“. При возврате почтовые расходы оплачиваются». Это, наверно, лучшее, что вам предлагали за сегодняшний день.

– Это предложение? А как же Пэйн?

– Откровенно говоря, понятия не имею.

– Обо мне вы тоже не имеете никакого понятия. Но вам хочется раскусить меня, – сказал Янк.

– Если уж на то пошло, так скоро вы меня тоже сможете раскусить, – сказала она.

– Какой номер? Восемьсот девятнадцать? Это мои счастливые числа, – сказал Янк.

Зена улыбнулась.

– Счастье тут ни при чем, – сказала она. – Не подняться ли вам туда первому?

– Да. А то вдруг там банкет устроили, – сказал Янк. Он нагнулся и мягко поцеловал ее в губы.

– Спасибо, – сказала она. – Именно то, что нужно. А то у меня уже задор стал проходить.

– Совсем не вовремя. Через три минуты увидимся? – сказал он.

– Лифт ходит медленно. Может, через четыре, – сказала она. – Какой там номер?

Он снова взглянул на бирку.

– Восемьсот девятнадцатый. Мои счастливые числа. Восемь и девятнадцать.

Номер восемьсот девятнадцать оказался двойным. Там даже стоял рояль. Янк нажал «до» – рояль был расстроенный. Он бросил свое двухстороннее пальто на плюшевое кресло. В стеклянной пепельнице лежала обгорелая спичка, одна-единственная спичка из желтой прессованной бумаги.

– Воссоздадим картину преступления, – вслух сказал Янк. – Я склонен думать, что ленивая горничная закурила сигарету, потом вышла из номера, унося с собой пылесос и пыльные тряпки. Господин инспектор, я предлагаю выяснить, кто из здешних горничных имеет обыкновение курить, не вынимая сигареты изо рта. Уверен, что она и есть убийца. Всего хорошего, господин инспектор. Я успею в Альберт-холл как раз к началу концерта.

В номере стояла двуспальная кровать с медной сеткой, с тонким шерстяным одеялом, сверху лежали две мягкие подушки и покрывало в розочках. Потрескавшаяся эмаль в ванне и в раковине была как вены на носу у коммивояжера. Янк чуть не прозевал стука в дверь. Он распахнул ее и тут же закрыл, и Зена замерла на месте.

– Господи Боже! Гостиная? Ну конечно, узнаю Эллиса. Номер доставал он. – Она сняла свою соболью шубку и аккуратно положила ее на то же кресло, где лежало пальто Янка. Потом прочесала пальцами волосы, медленно подошла к нему вплотную и подняла голову, подставляя губы для поцелуя. – Теперь ты распоряжайся, – сказала она.

– Я?

Она с силой закивала головой.

– Да, да, ты, – сказала она. – У меня опять задор уходит.

– Прямо сейчас? – сказал он.

– Да. – Она поцеловала его и сняла жакет и свитер. – Ты, я вижу, не торопишься.

– Я худущий.

– А я не считала тебя толстяком, – сказала она. – Ну, что же ты? Я первой не буду раздеваться.

– Почему?

– А вдруг пожар? Ты одетый, а меня придется накрывать прорезиненным плащом. – Она вздрогнула. – У-у! Как представишь себе, какие плащи у пожарных! – Она развязала ему галстук и расстегнула рубашку. – Давай оба разденемся.

Они сели на кровать, и вдруг она опустилась перед ним на колени.

– Зена!

Она встала и легла в постель.

– Скорей! – сказала она. – Скорей, скорей!

Он завел руку ей за шею, а другой легонько сжал грудь. И вдруг она судорожно обняла его и так сильно прижала к себе, что ему сдавило ребра. И почти так же внезапно отпустила. Потом провела пальцем ему по губам и улыбнулась.

– Кто бы мог подумать? – сказал он.

– Ты. Ты все знал наперед. А я – нет. Я не такая умная. Но ты все знал. Ведь знал?

– Трудно сказать. Может быть.

– Да, ты знал. Я не знала, а ты знал. Ты умный, ты все знаешь.

– Нет, не все, – сказал он.

– А чего не знаешь, того и знать не стоит, – сказала она.

– Да, может быть, – сказал он.

– Тебе не надо уходить? Тебя какая-нибудь девчонка не ждет?

– Нет.

– Можно нам здесь остаться?

– Да.

– Мы останемся здесь, пока денег хватит, а потом я выйду и поработаю на тебя. За обеденный перерыв могу отхватить сто долларов. Для этого надо только появиться в кафе. Там полно мужчин. Мужчин с деньгами. Буду возвращаться каждый день с сотней монет в кармане и швырять их тебе к ногам.

– Фу, до чего противно, – сказал он.

– И мне противно. Мне никто не нужен, кроме тебя. Следующий вопрос: как я отделаюсь от Бэрри Пэйна?

– Ты хочешь отделаться от него?

– Да, собственно, уже отделалась.

– Так я и думал, – сказал он. – Но это вряд ли окончательно.

– А для меня окончательно – будто я наняла гангстера, чтобы он укокошил его. И он все понимает. Но это еще не значит – совсем отделаться. Он повиснет на мне.

– Оставь его.

– Оставить? То есть бросить?

– Насколько я понимаю, тебе это даром не пройдет. Но жить с ним не надо.

– Вот смешно! Я так к этому привыкла, мне и в голову не приходило, что его можно бросить. Нет. Он напортит тебе с твоей пьесой.

– Каким образом?

– Не знаю, но если будет хоть малейшая возможность, он на это пойдет. Нет. Сегодня я вернусь домой и чего-нибудь ему навру. Он сейчас немножко раскис и всему поверит, потому что захочет поверить. Он мастер охмурять людей, но я его кое-чем удивлю. Охмуряю же я восемьсот человек по восьми раз в неделю, включая утренники. И его охмурю.

– А что у вас случилось?

– У меня случился ты – вот что случилось. Давай уж я тебе расскажу, как было. – И она рассказала ему все – от конца утренней читки и до своего внезапного решения позавтракать без Бэрри Пэйна.

– А ты можешь положиться на Эллиса Уолтона? – сказал он.

– Ему надо, чтобы я у него работала. Не может же он дать Бэрри Пэйну роль в твоей пьесе. В этом я на Эллиса Уолтона рассчитываю.

– Почему надо строить какие-то расчеты? Рассчитывать на Эллиса или на кого другого?

– Без расчета нельзя, – сказала она.

– Нет, ты не права. Он дома сейчас?

– Кто? Бэрри? Будь спокоен. Ходит по квартире из угла в угол и прикидывает, что со мной делать. И что сказать мне, когда я вернусь. Конечно, он дома.

– Тогда давай оденемся, пойдем и все ему сами скажем.

– Скажем, что мы с тобой тут делали?

– Да. Без всяких расчетов. Без охмурения. Вот в чем вся ваша беда. Вы так привыкли строить расчеты и охмурять друг друга, что упускаете из виду самый лучший расчет. Правду.

– Ну конечно! А где я буду спать сегодня ночью?

– В квартире, за которую ты платишь. Со мной.

– Что-о?

– Придет время спать, мы пожелаем ему спокойной ночи и ляжем. Ты и я.

– Сумасшедший Лукас. Мешугене. Не такой, который по улицам бегает, но все-таки мешугене.

– Я понимаю, что это значит, – сказал он. – Но я не сумасшедший.

– У него бешеный нрав. Кошмарный.

– Лишь бы не стрелял, – сказал Янк.

– Да не выстрелит он. Есть у него дружки, которые стреляют где придется, но дома он револьвера не держит.

– Тогда чем он опасен? Не станет же он тебя шантажировать.

– Почему не станет?

– Разнести на весь мир, что мы спали в одной квартире с ним? Хорошенький у него будет вид после этого.

– Не хотела бы я иметь такого врага, как ты, – сказала она.

– Мы с ним не враги.

– Но и не друзья, будь спокоен. – Она задумалась на минуту. – А что мы, собственно, теряем? Давай попробуем. Интересно будет посмотреть, как вытянется морда у этой крысы.

– Правильно.

– Я все сделаю, о чем ты меня ни попросишь. Попроси меня о чем-нибудь. Если мы здесь еще пробудем, я и без твоей просьбы это сделаю. – Она коснулась легонько его щеки. – Я тебе нравлюсь?

– Да, – сказал он.

– Только это мне и надо знать, – сказала она. Вместе они спустились на лифте, взяли такси и поехали к ней домой. У двери она сказала:

– Ну конечно, когда надо, так у меня нет ключа. – Она позвонила, и Бэрри Пэйн открыл им дверь. Полное отсутствие удивления при виде Янка Лукаса выдавало степень его ошеломленности. Выдержка была не в его характере.

– Хелло, – сказал он. – Ну как, все сошло благополучно?

– Ты про читку? – сказала она.

– Про что же еще? – сказал он.

– Сейчас услышишь, – сказала Зена.

Он посмотрел на Янка:

– Ах ты, стервец несчастный!

– Я несчастный? Отнюдь, – сказал Янк.

– Ты, шлюха, зачем его сюда привела? Защитника себе подыскала?

– Я об этом не подумала, – сказала Зена. – Но такая мысль, наверно, где-то у меня была.

– Я спросил, есть ли у вас револьвер, но она говорит, что нет, – сказал Янк.

– Револьвер мне не нужен. Я потом с ней разделаюсь.

– Когда? – сказал Янк.

– Когда выставлю тебя отсюда.

– Но я остаюсь. В этом-то все и дело, – сказал Янк.

– Слушай, дружок, ты переспал с этой шлюхой, ну и ладно. Она со столькими валялась, что всех и не помнит. Ей это все равно, что стакан воды выпить. И честно говоря, мне на это наплевать. Но у нас с ней есть другие дела, и ты тут ни при чем. Времени только жалко, а то я бы такое тебе о ней порассказал, что тебя бы стошнило.

– Ничего, сам узнает, – сказала Зена. – А от тебя, Бэрри, требуется только одно – найди себе другое место, где жить.

– Это зачем же? Квартира на мое имя. Я здесь хозяин. Могу вызвать полицию, и его выкинут отсюда.

– Но мы все знаем, что вы этого не сделаете, – сказал Янк.

– Мою репутацию ты не погубишь, потому что у меня ее нет, – сказала Зена. – Ты сам говоришь, я шлюха.

– И мою репутацию вы тоже не погубите, потому что и у меня ее нет. Я бывший журналист и могу вас заверить, что какой бы скандал вы ни устроили, мне это не повредит. Наоборот – спросите у Сида Марголла. Единственный, кто пострадает, – это вы, рогоносец. А что касается симпатий публики, то нет такого человека, который не считает вас стервецом. И вы этим сами гордитесь.

– Что же, мы так и будем стоять у дверей? Давайте пойдем сядем, – сказала Зена. – Я сейчас вернусь. Мне надо зайти в ванную.

Мужчины перешли в гостиную высотой в два этажа, которая была оборудована и обставлена, несомненно, профессионалом-декоратором. Никаких других отличительных черт в ней не замечалось. Ценники с вещей были сняты, но они как бы незримо присутствовали на стульях, столиках, коврах, лампах и ничем не примечательных картинах. Всюду стекло, стекло, стекло. Янк Лукас сел, Бэрри Пэйн так и остался стоять.

– Я не собираюсь посягать на ваш честный заработок, – сказал Янк.

– Кто, вы? Да где вам! Вы еще не привыкли к деньгам и ничего в делах не смыслите. Вас только одно сейчас интересует – поспать с моей женой. А ей интересно поспать с драматургом. Я это предвидел. Я ведь знаю ее вдоль и поперек. Будь у вас большая мошна, я бы вам эту дамочку продал, но у вас ничего нет, а таких денег вообще никогда не будет.

– Просто из любопытства, во сколько вы ее цените?

– Ну, скажем, пятерка. Я оцениваю ее в пятьсот тысяч долларов. А для вас она гроша ломаного не стоит. Она ляжет с вами в постель по первому вашему требованию, но попомните мое слово, вы с ней скоро соскучитесь. Вас я тоже немножко изучил. Как драматург вы, может, и талантливы. Ладно, талант я за вами признаю. Но именно он и помешает вам как человеку. Короче говоря, Лукас, единственное о чем вы печетесь, – это о своей работе. Вот что меня тревожит.

– Тревожит?

– Тревожит. На вас-то самого мне в высшей степени наплевать. Но я добился, чтобы этой шлюхе платили самую большую ставку в театре, и не давал ей сниматься в кино. Она не фотогенична, позволь я ей польститься на голливудские предложения, она получит какую-нибудь второстепенную роль, и тогда ей конец. Один фильм – и все. С другой стороны, я так веду дела, что с каждым спектаклем, в котором эта дамочка участвует, киношники все набавляют и набавляют. Рано или поздно они назовут нужную цифру. Мы возьмем за основу… ну, допустим, пятьдесят тысяч долларов в год ей и мне столько же на ближайшие двадцать лет. А потом определенную долю доходов, когда сборы перевалят за икс миллионов. И так далее и тому подобное. А вы думаете, я тревожусь, что она с вами сошлась? Это же нелепо! Просто нелепо, друг мой!