Текст книги "Че Гевара. Важна только революция"

Автор книги: Джон Ли Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 51 страниц)

Монхе вернулся в Боливию в середине декабря, более чем когда-либо уверенный, что кубинцы его обманули.

IX

О присутствии Че на Кубе не было известно никому, кроме Фиделя, бойцов из учебно-тренировочного лагеря и нескольких высокопоставленных персон в руководстве страны. Среди этих немногих был и Орландо Боррего. Ему не исполнилось еще и тридцати, а он уже занимал пост министра сахарной промышленности. Однако он очень хотел поехать сражаться вместе с Че. Узнав, что Че выбрал для участия в операции в Боливии его заместителя, Хесуса Санчес Гайоля, Боррего попросил, чтобы взяли и его. Че отказался, но пообещал, что Боррего сможет принять участие в событиях потом, на стадии, когда революция будет прочнее стоять на ногах.

Была и другая причина, по которой Че хотел, чтобы его протеже остался на Кубе. После одной из своих тайных встреч с Че за границей Алейда привезла для Боррего особый подарок. Это была книга «Политическая экономия», личный экземпляр Че, весь испещренный его пометками. «Политическая экономия» была официальным советским учебником сталинской эпохи, в котором содержались «правильное» толкование и руководство по применению учений Маркса, Энгельса и Ленина на практике, для строительства социалистической экономики. К книге прилагалась масса записей самого Че, многие из которых были крайне критичны. В них он открыто ставил под вопрос ряд основных принципов «научного социализма», как это называлось в СССР. Также он передал Боррего очерк своей теории «бюджетной финансовой системы». Че предполагал написать новое руководство по политэкономии, более подходящее для современного периода и такое, которым могли бы пользоваться развивающиеся страны и революционеры третьего мира. А свою собственную экономическую теорию он хотел издать в виде книги. Поскольку Че знал, что ни на одно из этих дел времени у него не будет, то доверил завершение всей работы Боррего.

К посылке прилагалось и письмо от Че: он писал, что просит Боррего как следует потрудиться над его заметками. Также он уговаривал его «потерпеть» с Боливией, велев «быть готовым ко второй стадии».

Критикуя сталинский учебник, Че писал, что со времен, когда создавал свои труды Ленин, мало что было сделано для усовершенствования идей Маркса, за исключением небольшого числа работ Сталина и Мао. Ленина он критиковал за то, что тот ввел в Советском Союзе капиталистические формы конкуренции, чтобы дать толчок развитию экономики в начале 20-х годов. Ленин виноват во многих ошибках советских коммунистов, и, хотя, как снова и снова повторял Че, он испытывает «восхищение и уважение» к этому человеку, СССР и страны социалистического блока обречены на «возврат к капитализму».

Боррего в ошеломлении читал эти строки и думал про себя: «Че очень дерзок, это же просто еретичество!» Он признается, что тогда решил, что Гевара зашел слишком далеко, и не поверил этим зловещим предсказаниям. Как показало время, Че был прав.

Как понял Боррего, Че надеялся, что его работы так или иначе увидят свет. «Даже если он понимал, что у нас по ряду причин не пойдут по предлагаемому им новому пути, он, наверное, надеялся, что сможет сам опробовать свои идеи, если ему удастся победить в Боливии или другой стране». На Кубе Боррего так и не нашел «подходящего момента» для публикации работ Че. Говорят, что Фидель считает их весьма опасными даже в нынешних условиях и пока не разрешает их обнародовать.

Пока Че находился в Конго и Праге, Боррего вместе с Энрике Ольтуски не покладая рук несколько месяцев трудились над «собранием его сочинений». В итоге у них получилось семь томов под названием «Че и кубинская революция». В это собрание вошли все работы, начиная с «Партизанской войны» и «Эпизодов революционной войны» и заканчивая речами Че и подборкой его писем и статей, включая некоторые ранее не публиковавшиеся. Че был и удивлен, и обрадован, когда Боррего показал ему это собрание, однако, просмотрев книги, со свойственной ему сухостью заметил: «Ну и винегрет у тебя получился».

Боррего напечатал двести комплектов семитомника и первый из них передал Фиделю, но широкая общественность так и не увидела этого издания. Книги получили руководители страны и люди из особого списка, составленного Че накануне отъезда с Кубы. В общей сложности распространено было лишь около сотни комплектов, а остальные остались на складе. В 1997 г., в тридцатилетнюю годовщину смерти Гевары, кубинское правительство наконец разрешило выпуск трудов Че «в сокращении» для всеобщего пользования.

X

Боррего тяжело было думать о надвигающемся отъезде Че, и в остававшиеся дни он старался проводить с ним как можно больше времени. Он часто ездил в дом в Пинар-дель-Рио. Равно как и Алейда.

Боррего находился рядом с Че и во время его последнего перевоплощения «в другого человека». Че не только, как всегда, вставил себе зубные протезы, делавшие его лицо толще, но и выщипал солидную часть волос на голове, чтобы приобрести вид лысеющего человека, которому уже за пятьдесят. Боррего сидел подле Гевары, пока «специалист по физиогномии» из кубинской разведки один за другим выдергивал Че волоски. Когда боль стала невыносимой и Гевара вскрикнул, Боррего рыкнул на парикмахера, что надо быть поаккуратней, но Че осадил его, сказав: «Не лезь не в свое дело».

Однажды в октябре, когда до отъезда Че оставалось уже совсем недолго, в учебно-тренировочном лагере устроили банкет и Боррего привез в качестве угощения свое любимое клубничное мороженое. Расставили столы, и все расселись. Когда наступило время десерта, Боррего, съев свою порцию мороженого, встал за второй. Тут Че громко сказал ему: «Эй, Боррего! Ты в Боливию не едешь, зачем тебе добавка? Дай полакомиться тем, кто едет!»

Эти слова больно ранили Боррего. Слезы сами собой брызнули у него из глаз. Не говоря ни слова, он встал и ушел, весь пылая от стыда и негодования. И вдруг он услышал за спиной приближающиеся шаги. На голову ему мягко легла чья-то рука и поворошила волосы. «Прости за то, что я сказал, – прошептал Че. – Ну-ну, ничего же страшного не случилось. Возвращайся». Не глядя на него, Боррего сказал: «Отвали». «Это самая большая обида, которую за всю жизнь нанес мне Че», – вспоминает он.

Когда, в довершение своего преображения, Че надел костюм и шляпу, он стал похож на мексиканского актера Кантинфласа. В таком виде за день-два до отъезда Фидель представил его группе кубинских министров как своего иностранного друга. По словам Фиделя, человека в костюме никто не узнал.

О своем прощании с Че сам Кастро рассказывает так. Они обнялись – без лишних нежностей, по-мужски, как подобает двум старым товарищам по оружию. Однако Бениньо, присутствовавший при этом расставании, вспоминает, что оно было очень трогательным.

Че устроил прощальный банкет. Все присутствовавшие чувствовали значимость момента: пришла пора выступить в бой, чтобы «освободить» Южную Америку. Была приготовлена особая трапеза: асадо, красное вино, жареный поросенок и пиво, – Че хотел, чтобы обед был «аргентинско-кубинским». Фидель много говорил: давал Че советы, подбадривал, напоминал об их былых днях в сьерре, – и все, забыв о еде, завороженно слушали его. Так прошел не один час. Наконец, увидев, что время близится к рассвету, Че вскочил: пора было ехать в аэропорт.

Че и Фидель коротко обнялись, а потом отстранились, не отнимая рук, и долго и пристально смотрели друг на друга. Затем Че сел в машину и сказал: «Поехали, черт побери!» После его отъезда, вспоминает Бениньо, лагерь погрузился в печальное молчание. Фидель не уехал, но отошел в сторону и сел в одиночестве. Он опустил голову и долго не менял позы. Многие подумали, уж не плачет ли он, но подойти никто не решился.

Последние несколько дней были наполнены переживаниями для всех, но особенно трогательными и горькими были встречи Че с Алейдой и детьми. Детей привозили к нему домой. Но Че не мог раскрыть, что он их отец. Его представили как «дядю Рамона». Он сказал, что привез малышам весточку от отца. Они пообедали все вместе, и дядя Рамон сидел во главе стола, так же как это делал папа.

По словам Боррего, самой мучительной для Че была встреча с трехлетней дочерью Селией, которую привели к нему отдельно. Че стоял рядом с малышкой, но не мог коснуться ее и взять на руки, как это сделал бы отец, потому что нельзя было быть уверенным, что ребенок не выдаст тайну.

Конечно, встреча с детьми была также и последней проверкой его маскировки: если уж собственные дети его не узнают – не узнает никто. Единственной, с кем Че не встретился, была Ильдита. Старшей дочери было десять лет, и она могла признать отца даже в замаскированном виде.

Максимум что мог сделать Че, это попросить детей поцеловать его, чтобы он передал их поцелуй отцу. В другую встречу пятилетняя Алюша подошла к нему и чмокнула в щеку, а потом отбежала к Алейде и сказала громким шепотом: «Мама, мне кажется, этот дяденька влюблен в меня». Че услышал эти слова, и глаза его наполнились слезами. Алейда и сама готова была разрыдаться, но сдержалась, не желая огорчать детей.

В последний их приезд дядя Рамон попрощался с женой и детьми. Они видели друг друга в последний раз, и судьба распорядилась так, как Че Гевара когда-то предсказал в своем прощальном письме, что самый младший из детей не сохранит об отце никакого воспоминания.

Глава 29
Необходимая жертва

Мы должны принести в жертву Боливию, чтобы в соседних странах началась революция.

Че, в разговоре с партизанами в Боливии, декабрь 1966 г.

Где бы ни застала нас смерть – мы приветствуем ее.

Че, из «Послания народам мира», отправленного на Конференцию трех континентов, апрель 1967 г.

I

Анализируя причины поражения в Конго, Че признавал, что одной из его роковых ошибок был «шантаж личным присутствием», когда он без предупреждения появился среди конголезских повстанцев и взял руководство на себя. Это вызвало враждебность и подозрительность со стороны местных лидеров, писал он в «Эпизодах революционной войны», Че поклялся больше не совершать эту ошибку. И тем не менее, прилетев в Боливию в начале ноября 1966 г., он один в один повторил свой конголезский «шантаж», снова появившись на чужой территории без приглашения, убежденный, что руководство боливийской компартии, будучи поставлено перед фактом его присутствия, не откажется от ведения партизанской войны. На этот раз эта его ошибка окажется действительно роковой.[45]45
  Сотрудники Пиньейро, похоже, переусердствовали, убеждая Фиделя, что условия для отправки Че в Боливию сформировались наиболее подходящие. Люди, близкие Че на Кубе, в частных беседах склонны винить Пиньейро и его агентов в том, что они «натворили» в Боливии. Лишь немногие предполагают, что имело место предательство, в основном говорится о таких вещах, как непрофессионализм и «гуаперия» (этим термином на Кубе обозначают зазнайство), которые привели к цепи многочисленных ошибок при осуществлении боливийской операции.
  Большинство оставшихся в живых согласны с тем, что одной из этих «ошибок» стало решение отозвать агента Ренана Монтеро из Ла-Паса после преждевременного обнаружения партизан в марте 1967 г. В результате крошечная городская ячейка, состоявшая из Лойолы Гусман, Умберто Васкеса Вьяньи и Родольфо Салданьи, осталась без связи как с Гаваной, так и с партизанами. Летом 1967 г. силы партизан оказались раздроблены на четыре части, каждая из которых не имела связи с остальными.
  Почему же Ренан был отозван в столь ключевой момент? Пиньейро уверяет, что это было сделано для того, чтобы обновить его документы и укрепить его «легенду». Однако Лойола Гусман, несколько раз встречавшаяся с Ренаном в 1967 г., вспоминает, что во время последней их встречи он был испуган. Ариэль же утверждает, что Ренан был «очень болен». Они готовили ему на замену другого агента, говорит он, однако события в Боливии сорвали эти планы. Но для Лойолы по-прежнему многое остается загадкой. Гусман отправила с курьерами два письма в Гавану, подчеркивая, что необходимо срочно заменить Ренана, и затем, после того как был опубликован захваченный боливийскими военными дневник Че, она выяснила, что эти письма дошли до адресата, так как в одной из августовских записей Гевара отмечает факт получения шифровки из Гаваны, передающей основной смысл ее посланий и сообщавшей, что замена скоро состоится. Лойола задается вопросом: «Как возможно, что они получили мое письмо, передали его содержание Че и при этом не предприняли никаких действий?»
  В конце августа Лойола Гусман и ее товарищи по городскому подполью решили, что ей следует отправиться в Гавану, чтобы объяснить ситуацию. Лойола получила сообщение, что партия рассматривает ее запрос и представители партии готовы встретиться с ней в городе Кочабамба. Еще до отъезда Гусман почувствовала, что за ней следят. Она рассказала об этом Умберто Васкесу Вьянье, который решил устроить эксперимент, чтобы проверить, насколько обоснованны эти ее подозрения. Лойола провела целый день в разъездах по городу, пересаживаясь с одного автобуса на другой, а Умберто сопровождал ее на почтительном расстоянии, наблюдая за тем, что происходит вокруг. Под конец дня он был уверен в справедливости опасений Лойолы. За ней действительно следили.
  Пару дней спустя ее арестовали.
  Пиньейро на все обвинения твердо отвечает, что главной целью его ведомства был успех миссии Че и любые намеки на обратное – «отвратительны».


[Закрыть]

Хотя начиналось все очень даже неплохо. 3 ноября Че – а точнее Адольфо Мена Гонсалес, уругвайский бизнесмен средних лет – вместе с Пачо прибыл в Ла-Пас, где его встретили ближайшие помощники: Папи, Помбо, Тума и Ренан. Он поселился в номере комфортабельного отеля «Копакабана», расположенного на красивом бульваре Прадо в центре Ла-Паса.

Гевара сфотографировал себя в зеркале платяного шкафа в номере: сидящий на кровати пухлый человек с лысеющей головой внимательно, с непроницаемым выражением лица смотрит в объектив.

Однако терять время Че был не настроен. Через два дня в сопровождении Помбо, Тумы, Папи, Пачо и боливийца Лоро Васкес Вьяньи он выехал в Ньянкауасу. Дорога заняла три дня.

По пути, во время одной из остановок на обед, Че наконец открыл Лоро, кто он такой, попросив не сообщать партии о его приезде, пока он сам не побеседует с Монхе.

II

К Новому году у Че стали отрастать волосы и снова появилась редкая бородка. В Ньянкауасу прибыли его кубинские товарищи и партизан-перуанец по прозвищу Эустакио; они присоединились к боливийцам, уже находившимся там и проходившим обучение. В его войске было двадцать четыре человека, лишь девять из них являлись боливийцами: в их числе Инти, старший брат Коко Передо, и Фредди Маймура, бывший студент-медик, боливиец с японскими корнями.

Бойцы построили основательный лагерь, а также подсобную базу в лесу на расстоянии нескольких часов ходьбы от так называемого «Каса де Каламина» – крытого железом кирпичного здания, центра их будущей «фермы для разведения свиней и для лесозаготовок».

Хлеб участники операции пекли в глиняной печи, также имелись домик для сушки мяса и примитивный амбулаторный пункт. Они выкопали яму под отхожее место, ходы и пещеры для хранения провизии, боеприпасов и секретных бумаг. В одной из пещер установили радиопередатчик, чтобы отсылать и получать шифрованные сообщения из Гаваны. Постепенно формировалось и городское подполье в Ла-Пасе. Боливийцы Родольфо Сальданья, Коко Передо и Лоро Васкес Вьянья постоянно покидали лагерь для закупки всего необходимого, передачи сообщений и для того, чтобы привезти новых бойцов и оружие.

Однако Че беспокоило преобладание в «боливийской армии» иностранцев. Забегая вперед, заметим, что в итоге национальный состав партизан (не принимая в расчет городское подполье) будет следующим: один аргентинец (Че), одна немка (Таня), три перуанца, шестнадцать кубинцев и двадцать девять боливийцев. Более того, уже сейчас стали появляться признаки конкуренции и разногласий между кубинцами и боливийцами. Когда Хуан Пабло Чан сообщил, что хочет направить Че двадцать бойцов из Перу, тот попросил его не делать этого, так как не хотел «интернационализировать» свои ряды до того, как к делу будет привлечен Монхе. К началу операции Че надеялся иметь у себя хотя бы двадцать боливийцев. А для этого ему нужен был Монхе.

Несмотря на все меры предосторожности, появление чужаков скоро привлекло внимание немногих соседей, имевшихся у них в этом захолустье. Еще до прибытия Че стало известно, что Сиро Альгараньяс, их единственный близкий сосед, распространяет слух, будто новоприбывшие занимаются торговлей кокаином (уже тогда эта профессия становилась весьма популярной в этой богатой кокой стране). Дом и свиноферма Альгараньяса находились у дороги на пути к их дому, и, чтобы попасть в «Каса де Каламина», нужно было идти через его территорию. Хотя всю неделю Альгараньяс жил в Камири, на ферме постоянно находился его работник. И уже в один из первых своих «разведывательных» приездов Помбо и Пачо были замечены этим человеком.

В конце декабря Че ожидал приезда Монхе, и, прежде чем гость прибыл в лагерь, Гевара рассказал своим бойцам о предложениях, которые он сделает секретарю компартии. Он будет настаивать на своем назначении командующим и заведующим финансами, однако на политическое руководство претендовать не будет. За поддержкой извне он предложит обратиться к Советскому Союзу и Китаю, для чего можно направить Мойсеса Гевару в Пекин с письмом от Че к Чжоу Эньлаю – попросить китайцев помочь «без всяких условий». А Монхе поехал бы в Москву «вместе с одним из товарищей, который мог бы потом сообщить, сколько денег Монхе получит от Кремля».

План Че показывает, что он умел сгладить расхождения между прокитайски и просоветски настроенными коммунистами в Боливии и использовать обе социалистические державы в одном деле. Если Че мог умиротворить противоборствующие стороны на маленьком клочке земли в Южной Америке, то можно было надеяться на социалистическое единство и в большем масштабе. В заключение он сказал: «Мы должны принести в жертву Боливию, чтобы в соседних странах началась революция. Нужно создать в Америке еще один Вьетнам, с центром в Боливии».

Че видел впереди потрясающую, почти фантастическую перспективу – и начало войны, и распространение ее в соседние страны были лишь первыми стадиями грандиозных событий. На третьей стадии южноамериканские войны приведут к вторжению США. Интервенция будет на руку партизанам, потому что их борьба приобретет патриотический оттенок. Как и вьетнамцы, они станут сражаться против иноземных захватчиков. Отвлекшись на Латинскую Америку, США вынуждены будут действовать на разных фронтах, и это подорвет их силу. В конце концов набирающий силу пожар заставит Китай и СССР прекратить вражду и объединиться с революционерами по всему миру, чтобы уничтожить американский империализм раз и навсегда. Для Че события в Боливии должны были стать лишь первым выстрелом в новой мировой войне, которая наконец определит, при каком строе будет жить планета: капиталистическом или социалистическом. Однако сначала нужно было встретиться с Марио Монхе.

31 декабря Монхе привезли в Ньянкауасу. Они с Че ушли в лес, где и состоялся разговор. Монхе заявил, что намерен полностью руководить вооруженной борьбой в Боливии. Также он потребовал, чтобы не было никакого объединения с прокитайскими группами. Че ответил, что может отказаться от альянса с прокитайски настроенными коммунистами, но в вопросе командования был непреклонен. Он сам будет главнокомандующим, потому что лучше подготовлен для этого. Да и политические решения он тоже сможет принимать лучше. Однако Гевара предложил Монхе стать «номинальным руководителем» партизанской операции, если это ему нужно, чтобы «сохранить лицо».

Затем, уже в лагере, Монхе сказал бойцам, что он откажется от поста главы партии и будет с гордостью сражаться вместе с Че – не в качестве секретаря партии, а как простой партизан. Теперь же он вернется в Ла-Пас и сообщит партии о предстоящей партизанской войне, чтобы ее члены могли принять меры предосторожности, а сам он пройдет процедуру отставки и через десять дней вернется к партизанам.

Монхе либо вел тонкую игру, чтобы заставить Че предложить ему дополнительные условия, которые помогут «сохранить лицо», либо просто лгал. Перед отъездом, на следующее утро, он собрал боливийцев и сказал им, что партия не поддерживает вооруженную борьбу и те, кто останется здесь, будут исключены, а пособия, которые получают их семьи, отменены. Только четверо коммунистов находятся здесь с разрешения партии, и они не будут наказаны, однако остальным придется выбирать между партией и войной. Боливийцы выбрали последнее. Монхе уехал и не вернулся.

Рафаэль Сегарра, партийный деятель из Санта-Круса, сообщает, что по дороге из Ньянкауасу Монхе сделал остановку, чтобы встретиться с ним, и сказал ему следующее: «Дерьмо всплыло. И теперь либо мы его потопим, либо оно потопит нас». Он посоветовал Сегарре затаиться или исчезнуть; и в последующие дни Монхе будет повсюду давать членам партии этот же совет.

Действия Монхе по-прежнему окружены туманом, который он сам же и создал. Помбо утверждает, что Монхе совершил «сознательную измену». Тридцать лет спустя после тех событий вдова Че Алейда по-прежнему считает «этого уродливого индейца» человеком, предавшим ее мужа.

Встреча Гевары и Монхе привела к катастрофе, и самоуверенная напористость Че сыграла в данном случае не менее важную роль, чем двуличность и нерешительность Монхе.

III

Че был доволен тем, что многие молодые боливийские коммунисты остались ему верны, и не сомневался в умении Фиделя договариваться с партийными функционерами, поэтому разрыв с Монхе не отразился на его оценке дальнейших перспектив. В шифрованном послании Фиделю Че рассказал о случившемся без всякого беспокойства. Вскоре Кастро ответил ему, что для урегулирования кризиса к нему приехал боливийский коммунист Симон Рейес, а в скором времени прибудет еще один, Хорхе Колле Куэто.

Да, казалось, что у Че все идет довольно гладко. Одновременно с Монхе в Ньянкауасу приехала Таня, и Гевара отправил ее в Буэнос-Айрес, чтобы вызвать Сиро Бустоса и Эдуардо Хосами – молодого журналиста, который возглавлял диссидентскую фракцию в компартии Аргентины. Тем временем полным ходом шла также работа по организации подпольной сети на территории Боливии.

По его вызову прибыл Мойсес Гевара. Че сказал Мойсесу, что ему придется распустить свою группу и стать простым бойцом, поскольку раздробленности больше нет места. Гевара-боливиец сначала был поражен, но потом согласился и сказал, что вернется в горы, чтобы набрать еще людей, после чего придет назад.

Теперь бойцы Че патрулировали местность, и в Ньянкауасу установилось подобие военной дисциплины. Конечно, имелись и всегдашние неудобства жизни в лесу: опасные насекомые, порезы и царапины, приступы малярии, – но Че старался не обращать на все это особого внимания.

Их сосед, Сиро Альгараньяс, продолжал беспокоить партизан. Он шпионил за тем, что происходило в лагере, а однажды подошел к Лоро и заговорил с ним. Сказав ему, что он «друг» и ему можно доверять, Альгараньяс спросил, чем они тут занимаются. Лоро дал понять, что не собирается с ним ничего обсуждать, и через несколько дней в лагерь заявились военные. Они допросили Лоро, забрали у него пистолет, сообщив, что он и его приятели находятся под наблюдением, и намекнув, что если они «что-то замышляют», то пусть не забудут и о них. Все явно приняли партизан за контрабандистов и хотели урвать свою долю. После этого инцидента Че выставил посты для наблюдения за домом Альгараньяса.

1 февраля Че вместе с большей частью бойцов отправился в двухнедельный тренировочный поход в горы, оставив в лагере нескольких человек. Однако две недели превратились в изнурительные сорок восемь дней, потому что партизаны заблудились и подверглись страшным испытаниям голодом, жаждой и ливнями. Им пришлось питаться сердцевиной пальм, убивать, чтобы прокормиться, обезьян, хищных птиц и попугаев. Поскольку все были измучены и пали духом, произошло несколько стычек и ссор. Случились и трагические происшествия. Два боливийца утонули в разлившихся реках. Че оплакивал смерть партизан, но также скорбел о потере шести винтовок, утраченных вместе со вторым утонувшим.

Еще на подходе к лагерю (вернулись они 20 марта) Че понял, что во время его отсутствия что-то пошло не так: недалеко от Ньянкауасу в небе кружил небольшой самолет. От вышедшей их встречать группы он узнал, что случилось. Пока Че не было, в лагерь прибыли несколько «добровольцев» от Мойсеса Гевары. Однако им вскоре разонравилась лагерная жизнь; сыграло свою роль и то, что кубинцы взвалили на их плечи самую грязную работу. Двое новоприбывших дезертировали, были захвачены военными и, видимо, рассказали все что знают, в том числе передали разговоры о «кубинцах» и команданте по имени Рамон. За несколько дней до этого на «Каса де Каламина» совершила набег боливийская служба безопасности. К счастью, там в это время никого не было, но ходили слухи, что военные прочесывают местность. Самолет, замеченный Че, без сомнения, занимался наблюдением, в небе он кружил уже три дня подряд.

Двинувшись дальше, Че встретился с гонцами, у которых была новая порция дурных новостей. Военные только что опять побывали на «ферме», забрали одного их мула и джип и захватили курьера, шедшего в лагерь (одного из присланных Мойсесом Геварой людей). Че ускорил шаг. Когда он добрался до лагеря, то увидел, что там царит «пораженческое настроение», отметил «полный хаос» и неуверенность в рядах бойцов, а также узнал, что прибыли новобранцы.

В довершение всего выяснилось, что его ждут посетители: Режи Дебре, Сиро Бустос, Таня и Хуан Пабло Чан. Сначала Че поговорил с «Чино» Чаном. Чан планировал возглавить группу из пятнадцати человек и начать действовать в юго-восточных перуанских Андах, в районе Аякучо. Че дал согласие направить к нему нескольких кубинцев и оружие, а потом они обсудили, как будут поддерживать друг с другом радиосвязь.

Пока они беседовали, появился Лоро и доложил, что, стоя на посту, он убил солдата. Хотел того Че или нет, но война уже стучалась к ним в дверь.

Гевара поспешил заняться другими посетителями. Обговорив все детали с Чаном, он принял Дебре. Француз сказал, что хочет остаться в лагере и сражаться, но Че ответил, что ему лучше продолжать свое дело по обеспечению «европейской солидарности». Че отправит его с новостями на Кубу и напишет письмо борцу за мир Бертрану Расселу с просьбой помочь в создании международного фонда в поддержку «боливийского освободительного движения».

Потом настал черед Сиро Бустоса. Бустос еще с лета ждал в Аргентине появления обещанного связного. Через пять месяцев появилась Таня. Она сказала, чтобы он ехал в Ла-Пас. Эти слова послужили ему первым намеком на то, что Че находится в Боливии. К тому времени у него появились сомнения в правильности теории Че о партизанской войне с опорой на сельскую местность. Бустос обратился за советом к ближайшим своим товарищам в Кордове, и те настоятельно рекомендовали ему сказать о них Че при встрече.

Спешно сделав фальшивый паспорт, Бустос в конце февраля вылетел в Ла-Пас. Там ему было велено сесть на автобус, в определенное время выезжающий в город Сукре. В автобусе Бустос заметил еще одного человека европейской внешности – это был, как он скоро узнает, Режи Дебре, – а когда автобус выезжал из города, к нему стремительно подъехало такси, из которого вышла Таня и вскочила на подножку. Бустос посчитал, что она ведет себя опрометчиво и устроенная ею совместная поездка на автобусе только привлекает внимание.

В лагере они обнаружили довольно много боливийцев, но Че и большинства кубинцев не было. Почти сразу, рассказывает Бустос, Таня вытащила пачки фотографий, сделанных ею в прошлый раз, и пустила их по рукам. На снимках были запечатлены практически все. Кто-то позировал с винтовкой в руках, изображая из себя бравого партизана, другие готовили, читали, разговаривали. Недовольный, Бустос поговорил с Олой Пантохой, кубинцем, оставленным в лагере за старшего, и Оло сразу приказал собрать фотографии.

За время долгого отсутствия Че дисциплина совсем развалилась, и Оло, как показалось Бустосу, совершенно не знал, что с этим делать. На следующий день два «добровольца» Мойсеса Гевары ушли с винтовками на охоту и не вернулись. Это был тревожный сигнал. Эта парочка видела все снимки и слышала, как все открыто обсуждали «Кубу» и другие «особые» темы. Оло отправил на поиски пропавших специальную группу, но она вернулась ни с чем. Тогда Пантоха принял решение оставить лагерь, и они ушли в укрытие дальше на холмах. Через пару дней, когда над лагерем начал кружить самолет, стало ясно, что сбылись их худшие опасения: дезертиры попались военным. В это время как раз стали возвращаться первые бойцы из ушедшего в поход отряда Че.

Увидев Че, Бустос был поражен. «Он был в рванье, одежды на нем почти не осталось. От рубашки одни лоскуты, из брючины торчит колено. И еще Че донельзя исхудал. Но, не обращая на это внимания, он обнял меня. Это меня очень тронуло».

Че вызвал Оло и остальных, кто отвечал за дела в лагере, и крайне грубо отчитал их, чем поразил Бустоса, никогда не бывавшего свидетелем такой резкости. Впоследствии он узнает, что такое поведение было для Гевары в порядке вещей. «Потом он всегда успокаивался, уходил почитать, а те, кого только что изваляли в дерьме, бродили с жалким видом».

Когда Че смог наконец поговорить с Бустосом, он первым делом спросил, почему тот не приехал раньше. Бустос ответил, что Таня не дала ему конкретных указаний по срокам. И снова он наблюдал проявление жесткости Че. Вызвав Таню, Гевара устроил ей разнос за неправильную передачу его распоряжений. «Черт возьми, Таня, что я велел тебе передать Пелао? – вопрошал он. – Зачем, мать твою, я даю тебе указания?»

Вновь повернувшись к Бустосу, Че сказал ему: «Моя цель – захватить политическую власть в Аргентине. Для этого нужно организовать специальную группу аргентинцев, чтобы создать пару отрядов, дать им набраться здесь опыта в течение года-двух, а потом выступать. Я хочу поручить это тебе. Мне нужно, чтобы ты направлял ко мне людей».

Он сказал Бустосу, что в деле переправки людей тот должен сотрудничать с Папи, а по поводу обеспечения держать связь с Помбо, и быстро назвал имена прочих людей, с которыми нужно связываться по тем или иным вопросам. Че сообщил, что планирует сформировать основное соединение из двух частей, общей численностью в пятьсот человек.

Че говорил, а Бустос про себя задавался вопросом: каким образом он будет координировать доставку продовольствия из Аргентины в Ньянкауасу? И как он будет сотрудничать с Помбо, если тот находится вместе с Че в лесу? Все эти планы не казались Бустосу реалистичными.

Потом Че сказал Бустосу, что сейчас самое главное, чтобы он благополучно вернулся в Аргентину и принялся за работу, потому что обстановка неспокойная: партизаны обнаружены, убит солдат, и теперь только вопрос времени, когда к ним нагрянут военные.

IV

Нагрянули они через два дня, 23 марта, и Че записал в дневнике, что события в тот день были «почти боевые». Гевара расставил засады по всему периметру лагеря, и в восемь утра к нему прибежал Коко с докладом, что они напали на отряд солдат, убили семерых, а двадцать одного, в том числе четырех раненых, взяли в плен. Также они захватили приличное количество оружия. Помимо того, в руках партизан оказался документ, в котором описывались планы действий военных. Узнав из него, что они собираются наступать в два этапа, Че сразу отправил нескольких партизан в засаду на другой берег реки. Одновременно он приказал Инти Передо – который хорошо проявил себя и которого Че стал прочить в лидеры боливийцев – допросить двух взятых в плен офицеров, майора и капитана. Впоследствии Гевара записал: «Они болтали как попугаи».

Че сдержанно отзывался об этом военном успехе: его беспокоило, как они будут доставлять провизию в условиях, когда подходы к Ньянкауасу перекрыты, а партизаны вынуждены оставить свой лагерь, бросив запасы. Другой проблемой, и весьма серьезной, была неисправность радиопередатчика: они получали сообщения, но сами передать ничего не могли.

На следующий день солдаты не появлялись, но прилетел самолет и обстрелял «Каса де Каламина» с воздуха. Че снова направил Инти допросить офицеров, а потом приказал освободить пленников.

Партизанская «семья» с самого начала жила не особенно дружно, но после случая дезертирства напряжение между боливийцами и их кубинскими товарищами возросло. Надежность четырех оставшихся из присланных Мойсесом Геварой боливийцев – Пако, Пепе, Чинголо и Эусебио – открыто ставилась под вопрос, и вскоре с ними стали обращаться пренебрежительно. 25 марта Че сказал «добровольцам», что если они не будут работать, то не получат еды. Он отказал им в выдаче табака, а личные вещи отдал «другим товарищам, которым они нужнее». В этот же день Че выбрал название для своей маленькой армии: «Армия национального освобождения».

В последующие дни партизаны в основном занимались поисками пропитания. Разведчики пришли с вестями, что невдалеке от лагеря бродят солдаты. Мало того, у дома Альгараньяса видели сразу около шестидесяти военных и вертолет. 27 марта Че записал: «Новости шли одна за другой, ими был забит эфир, было много официальных сообщений, в том числе репортаж о пресс-конференции Баррьентоса». Он отметил, что военные нагло заявляют, будто убили пятнадцать партизан и четырех захватили в плен, в том числе и двух «иностранцев». Че решил отправить первое официальное сообщение от повстанцев, чтобы опровергнуть утверждения военных и одновременно подтвердить факт присутствия партизан.