Текст книги "Че Гевара. Важна только революция"

Автор книги: Джон Ли Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 51 страниц)

22 мая, когда Мазетти отбыл из лагеря, переговоры НСП с Фиделем смогли наконец состояться. «Мы поговорили с Рафаэлем и Лино, – писал Че, – которые отметили необходимость объединения всех революционных сил. Фидель в принципе принял их предложение, но оставил вопрос о формах его воплощения открытым».

Однако на тот момент первоочередной задачей для Фиделя было отбить наступление противника, так что объединение сил в льяно при всей его желательности сейчас отступало на второй план. Он надеялся избежать длительного и кровавого противостояния с правительственными войсками, для чего необходимо было подорвать их уверенность в своих силах; только после этого он мог бы выехать из сьерры в льяно и начать переговоры. К тому же, как всегда, страх Кастро перед американским вторжением удерживал его от полноценных контактов с компартией.

Следует признать, что основания для подобных страхов имелись. Несмотря на то что Госдепартамент приостановил поставки вооружения Батисте, Министерство обороны США передало кубинским ВВС триста ракет из Гуантанамо. К тому же в начале марта из Никарагуа от Сомосы прибыл корабль с тридцатью танками.

Озабоченность США политическими взглядами Фиделя заметно выросла за последние месяцы. В мае Жюль Дюбуа, корреспондент «Чикаго трибьюн», связался по радио из Каракаса с Фиделем и попытался выяснить характер отношений между лидером повстанцев и коммунистами. Вновь отрицая свою связь с последними, Фидель обвинил Батисту в распространении этих слухов ради получения американского оружия. Кроме того, он сказал, что не собирается национализировать промышленность и коммерческий сектор.

По его словам, у него не было никаких президентских амбиций, но «Движению 26 июля» предстояло после революции стать партией, чтобы «ее оружием стали конституция и закон».

Однако зазор между публичными заявлениями Фиделя и его подлинными намерениями становился все больше, свидетельством чему служит записка от 5 июня, направленная Селии вскоре после того, как первые поставленные американцами ракеты были использованы военно-воздушными силами Батисты в Сьерра-Маэстре, жертвой чего стал дом одного местного жителя. «Когда я увидел, как ракеты уничтожили дом Марио, я поклялся, что американцы дорого заплатят за свои деяния. По окончании этой войны я начну куда более долгую и масштабную войну – войну против них. В этом, я чувствую, заключается мое подлинное предназначение».

Пока же Фидель занялся переманиванием на свою сторону ключевых офицеров армии – в частности, он отправил льстивое письмо генералу Эулохио Кантильо, командующему войсками в Гаване, – и вместе с тем через прессу начал психологическую войну против войск, собранных в сьерре.

«Кубинская армия в последнее время начала понимать, что участвует в настоящей войне, абсурдной и бессмысленной, которая может стоить тысячи жизней, в войне, к которой она не имеет отношения, поскольку в конечном счете мы воюем не с армией, а с диктатурой», – так передавала его слова венесуэльская печать.

Административная деятельность стала главной составляющей жизни Фиделя на этом этапе. Роль главнокомандующего повстанческих войск требовала от него все время находиться в ставке. Кастро целиком погрузился в дела: через поверенных за рубежом договаривался о поставках оружия; следил за распределением боеприпасов среди своих полевых командиров, постоянно напоминая о необходимости экономного их расходования; посылал богатым кубинцам письма с просьбами о пожертвованиях (те отвечали, что будут готовы помочь, если он только сумеет отразить наступление правительственных войск) – и при этом горько жаловался Селии на то, что ему все приходится держать под контролем.

«Я устал от роли надзирателя, от мотания туда-сюда без минуты покоя, от необходимости вникать в каждую мелочь просто потому, что кто-то забыл о ней или просмотрел. Испытываю ностальгию по тем дням, когда я был солдатом и чувствовал себя куда более счастливым, чем сейчас. Война для меня превращается в жалкую бумажную волокиту».

Однако же стремление контролировать все до самых мелочей было характерной чертой Фиделя. Разрабатывая общую стратегию военных действий, он вникал одновременно в самые мелкие и незначительные детали. При этом он донимал Селию просьбами добыть для него разные вещи, без которых не мог обойтись. «Мне нужна авторучка, – гласило одно из его посланий. – Ненавижу, когда у меня под рукой нет ни одной». В записке от 8 мая Кастро восклицал: «Я отвратительно питаюсь! Никому нет дела до моего питания… Я в ужасном настроении». 17 мая список жалоб расширился: «У меня нет табака, у меня нет вина, у меня нет ничего. Бутылка розового испанского вина осталась в доме Бисмарка, в холодильнике. Где она?»

Хотя Фидель не очень доверял организационным способностям практически всех своих подчиненных, на Че это не распространялось, и тот стал не только главным его поверенным во всех делах, но и фактически главой штаба. Если Че не было рядом, Фидель заваливал его записками, в которых сообщал о военных и политических планах, финансовых делах и даже об экспериментах с новым оружием, поступившим в их арсенал.

«Прошло много времени с момента нашего последнего разговора, – писал он Че 19 мая. – Мне недостает здесь старых товарищей. Вчера я провел эксперимент с гранатой из жестянки, результат потрясающий. Я подвесил ее на ветку дерева в 6 футах над землей и взорвал. Град смертоносных осколков разлетелся во все стороны, как из пульверизатора… Думаю, на открытом пространстве она может поражать на расстоянии в 45 метров».

В течение третьей недели мая правительственные войска начали пробные продвижения на повстанческую территорию. Генерал Кантильо имел в своем распоряжении в общей сложности четырнадцать батальонов для вторжения в сьерру – и это не считая авиции, артиллерии и танков. План Кантильо состоял в том, чтобы войти в сьерру с разных направлений, постепенно окружить повстанцев и максимально сократить подконтрольную им территорию, после чего перейти в атаку и уничтожить Фиделя в его «командансии» в Ла-Плате.

На юге были усилены прибрежные гарнизоны, а в море уже стояли военные корабли, готовые поддержать пехоту своей артиллерией и перекрыть повстанцам этот путь к отступлению. Повсюду были размещены войска под командованием Рауля Корсо Исагирре и Санчеса Москеры, готовые вторгнуться в горы Сьерра-Маэстры. Однако из десяти тысяч солдат Кантильо только треть была хорошо обучена, остальные новобранцы были спешно призваны в армию специально для этой кампании. Правда, если бы все пошло по плану, повстанцы оказались бы просто-напросто раздавлены наступающими со всех сторон войсками.

Вся «освобожденная территория» с опорными точками в Ла-Плате, Лас-Вегас-де-Хибакоа, Момпье и Минас-дель-Фрио представляла собой лишь клочок земли в несколько квадратных километров. Расстояние между командансией Фиделя и северной прифронтовой деревушкой Лас-Мерседес не превышало двенадцати километров. На юге всего лишь в восьми километрах от ставки повстанческой армии начиналось побережье. Наконец, в распоряжении Фиделя имелось лишь около 280 вооруженных людей, на каждого из которых приходилось примерно по 50 патронов.

19 мая, после воздушной атаки на укрепления повстанцев, войска Корсо Исагирре попытались войти в Лас-Мерседес, но люди Кресенсио остановили их при входе в деревню. Позиции сторон разделяло всего четыреста метров. Фидель протрубил о том, что его бойцы проявили несгибаемость перед лицом превосходящего их силы противника, однако он сомневался в способностях Кресенсио как военачальника и несколько дней спустя попросил Че направиться туда и принять руководство в свои руки.

Прежде чем поехать в Лас-Мерседес, Че принял участие в мероприятии, крайне дисгармонировавшим с происходившими вокруг событиями, – организованном Умберто Сори-Марином съезде местных крестьян, на который, как это ни удивительно, явились 350 человек, чтобы обсудить вопросы, связанные со сбором урожая кофе. Этот съезд, хотя и остался незамеченным внешним миром, в действительности был важным событием, так как знаменовал собой первый шаг в реализации аграрной реформы. Че следил за прениями с живым интересом.

«Оргкомитет, в состав которого входил и Фидель, предложил принять следующие меры: ввести в сьерре особую валюту для оплаты труда, доставить солому и мешковину для упаковки, организовать рабочий и потребительский кооперативы, создать комиссию для контроля над работой и направить войска на помощь в сборе кофе. Все это было одобрено, но, когда Фидель собирался закрыть церемонию своей речью, самолеты начали обстрел территории в районе Лас-Мерседес». Именно так 25 мая началось массированное наступление неприятеля.

Че помчался в Лас-Мерседес. С этого момента и в следующие три месяца, занятый организацией обороны, он редко сидел на месте. В один из дней его нашла Лидия, которая доставила новость о том, что Фаустино Перес не подчинился воле большинства и остался на своем посту в Гаване. «Положение становится все хуже и хуже», – заметил в своем дневнике Че, но пока ему пришлось ограничиться простой констатацией случившегося и вернуться к заботам, связанным с военными действиями.

Он набрал добровольцев из учащихся школы в Минас-дель-Фрио, готовых идти на фронт, а наименее годных направил рыть окопы у Лас-Мерседеса. Как всегда, часть из них попыталась дезертировать, чтобы бежать из сужающегося кольца окружения.

Как-то раз в присутствии Фиделя был пойман один из беглецов. «Фидель хотел расстрелять его немедленно, – писал Че в дневнике, – но я воспротивился этому, и в конце концов решено было посадить его на неопределенный срок в тюрьму в Пуэрто-Маланге. Другой студент, приговоренный мной к десяти дням без еды, попросил у Фиделя о снисхождении, и тот предложил ему выбор: отправиться в Пуэрто-Малангу или же продолжать голодать. Поскольку студент не знал, что выбрать, мы сослали его на месяц в Пуэрто-Малангу». А через несколько дней Кастро, зачастую произвольно обращавшийся с правилами революционного правосудия, взял и простил очередного пойманного дезертира.

Ввиду того, что войска неприятеля высадились на побережье, Фидель возглавил оборону Лас-Вегас-де-Хибакоа, отправив Че навести порядок в войсках Кресенсио Переса, где, по сообщениям, один из офицеров превышал свои полномочия. Перед отправкой туда Че судил другого офицера, обвиненного в убийстве, и приговорил его к смертной казни. Свой тридцатый день рождения Че провел у Кресенсио и, закончив расследование, решил отстранить виновного офицера от командования.

Вернувшись на фронт, он обнаружил там смятение, поскольку правительственные войска наступали по всем направлениям. Фидель переместился в Момпье. Лас-Вегас-де-Хибакоа был взят. Минас-дель-Фрио оказался теперь под угрозой, и Че пришлось закрыть линию фронта, за которую отвечал Фидель: за это время были построены новые оборонительные сооружения, еще один офицер был отстранен от командования, а несоблюдавшие субординацию лишены оружия.

26 июня он вновь встретился с Фиделем в Момпье, и Фидель на некоторое время задержал его у себя. Положение было суровым: повстанцы повсеместно уступали территорию. Фидель велел Камило и Альмейде привести свои колонны обратно в сьерру, но в рядах партизан уже начали распространяться пораженческие настроения.

«Ночью произошло три побега, – писал Че на следующий день, – один из которых был двойным: бежали Росабаль – приговоренный к смерти чивато, – Педро Герра из отряда Сори и потом двое военнопленных. Педро Герра был схвачен, с собой у него был украденный пистолет. Его казнили на месте».

В конце июня повстанцы одержали первую бесспорную победу, разбив войска Санчес Москеры, причем партизаны взяли в плен два десятка солдат и захватили пятьдесят-шестьдесят единиц оружия, но по всем другим направлениям правительственная армия продолжала наступать и, по донесениям, заняла Ла-Маэстру и другие горы по соседству. Услышав о том, что солдаты продвигаются в направлении Альтос-де-Мерино, Че утром 3 июля бросился на его защиту.

«У нас была неудачная позиция, и они постепенно окружали нас, а мы могли оказывать лишь слабое сопротивление. Я почувствовал кое-что, чего не ведал раньше: стремление выжить. В следующий раз надо это подправить».

Мало кто в подобной ситуации отнесся бы к себе столь же критично, но Эрнесто Гевара, преобразившись в Че, бросал вызов инстинкту самосохранения. Это была одна из тех граней его характера, которая выделяла Че из подавляющего большинства его товарищей-партизан, дезертирство, нервозность, слабый боевой дух – все это было следствием «стремления выжить».

VII

В разгар операции Че получил письмо от матери из Буэнос-Айреса. Накануне одного из сражений он по радио связался с Селией, и теперь она написала сыну, чтобы поздравить с тридцатилетием.

Дорогой Тэтэ!

Я была так переполнена чувствами, когда спустя столько времени услышала твой голос. Я не узнала его – это был словно кто-то другой. Быть может, связь была плохая, а может, ты изменился. Только когда ты сказал «матушка», я услышала твой прежний голос. Какие чудесные новости ты сообщил. Вот жалость, что связь прервалась и я не успела рассказать тебе о своих. А поведать можно много о чем. Ана Мария 2 апреля вышла замуж за Петита, и они отправились в Вену… Все мои дети уезжают!.. У Роберто две чудесные белокурые дочки, а в августе ожидается появление наследника…

Недавно Селия вместе с ее женихом Луисом и Петитом получили престижную архитектурную награду. На троих им дали два с половиной миллиона песо. Я не влезаю в одежду – так меня распирает гордость от того, что у меня настолько способные дети.

Я стала очень одинока… Работа по дому страшно меня утомляет. Уже долгое время я готовлю себе сама, а ты знаешь, как я ненавижу домашние хлопоты. Кухня – моя обитель, и я провожу в ней большую часть времени. У нас случился скандал с твоим батюшкой, так что он теперь ко мне носа не кажет. Компанию мне составляют Селия, Луис и Хуан Мартин. Я так много хочу сказать тебе, мой дорогой. Боюсь не удержаться. Оставляю тебе додумывать самому.

Обнимаю и целую тебя бесконечно, со всей моей любовью,

Селия

Можно задаться вопросом, как Че воспринял столь прочувствованное послание: прочитал ли он его бесстрастно или испытал приступ тоски по нормальной жизни, шедшей своим чередом в его отсутствие: братья и сестры вырастали обзаводились семьями, покидали родной дом и сами становились родителями а их родители между тем старели. И вспоминал ли он о собственных жене и дочери?

Надо признать, изменения коснулись не только голоса Тэтэ. Наряду с решимостью отдать всего себя делу революции в нем крепло стремление отречься от всей своей «внешней» жизни. Гевара редко писал Ильде и родителям, хотя возможность такая у него была. В конце апреля Фидель сообщил Че, что кто-то, предположительно Ильда, пытался дозвониться ему из Перу. Че, по-видимому, не перезвонил, поскольку Ильда ничего не пишет об этом в своих мемуарах. Поразительно, но и в своем дневнике он почти не касается личных вопросов – и это на фоне его предыдущих дневников, свидетельствующих о том, насколько Гевара был поглощен собой всего за несколько лет до того, в годы его блужданий по Латинской Америке.

VIII

Как выяснилось, план кубинских военных окружить повстанцев и постепенно сжать вокруг них кольцо было не так-то просто осуществить. Они не учли в полной мере топографические особенности зоны боевых действий. В густых лесах и глубоких ущельях Сьерра-Маэстры атаки быстро захлебывались, а боевые единицы легко теряли контакт между собой. Повстанцам это давало возможность при необходимости окружать отпавшие от основных сил отряды врага. Довольно скоро они сами перешли в наступление.

Развивая преимущество, Че и Фидель решили вновь разделиться: Фидель собирался напасть на неприятеля в Хигуэ, а Че остался защищать Момпье и руководить сопротивлением в Минас-дель-Фрио. Когда 11 июля Че прибыл в Момпье, кубинские ВВС провели массированную бомбардировку этого места, причем на сей раз использовали не бомбы, а напалм. Затем пришли тревожные известия. Брат Фиделя Рауль, возглавлявший повстанческие войска в Сьерра-Кристаль, взял в заложники сорок девять американцев.

За четыре месяца, проведенных в Сьерра-Кристаль, Рауль быстро усилил боевую мощь своих войск. К июлю под его началом находилось более двухсот вооруженных людей, кроме того, он организовал всю необходимую партизанам инфраструктуру, включая арсенал, больницы и школы, военную разведку и революционный трибунал. Но теперь все это находилось под угрозой. Хотя Раулю не пришлось столкнуться с таким полномасштабным наступлением, как его брату в Сьерра-Маэстре, военные бомбардировщики Батисты серьезно прижали повстанцев. В конце июня Рауль принял отчаянное решение взять в плен как можно больше американцев, находившихся на его территории.

26 июня его бойцы напали на принадлежавшую американцам «Моа-Бей майнинг компани» и захватили двенадцать американских и канадских служащих, еще дюжина была взята в плен на никелевом заводе в Никаро и на сахарном заводе «Юнайтед фрут компани» в Гyapo. Затем двадцать четыре американских моряка и морских пехотинца были высажены из автобуса на подъезде к военно-морской базе в Гуантанамо. В заявлении, разосланном для прессы, Рауль провозгласил, что совершает эти действия в знак протеста против американских поставок ракет и напалма Батисте, а также того, что кубинские военные самолеты тайно заправляются на базе в Гуантанамо. Эти шаги Рауля вызвали ярость в Вашингтоне, и некоторые сенаторы потребовали начать интервенцию. Парк Уоллем, американский консул в Сантьяго, отправился на встречу с Раулем, и начались переговоры.

Фидель, узнавший о разразившемся кризисе из прессы, немедленно передал Раулю по «Радио Ребельде» приказ освободить заложников. При этом он отметил, что, хотя взятие заложников не является политикой движения, подобные действия простительны в свете того, что американцы снабжают ракетами режим Батисты. Затем он отправил Раулю личное послание, в котором предостерег брата от радикальных действий в отношении заложников, так как это могло сказаться на репутации повстанцев в Соединенных Штатах.[20]20
  В своем письме Фидель предупреждал Рауля: «Мы должны иметь в виду, что диктаторы, воспользовавшись этим инцидентом, могут вынашивать план физической агрессии против североамериканских граждан; при всей безнадежности положения Батисты это развернет международное мнение против нас, поскольку в мире, без сомнения, с негодованием встретят новость о том, например, что некоторые из этих североамериканцев окажутся убиты повстанцами. Важно заявить категорически, что брать заложников – это не наш метод, каким бы справедливым ни был наш гнев на политическую позицию того или иного правительства». (Из «Дневника кубинской революции» Франки.)


[Закрыть]

Впрочем, Рауль получил некоторые дивиденды от своей акции. Воздушные атаки на партизан в Сьерра-Кристаль неожиданно прекратились. Естественно, Рауль не стал отпускать всех заложников сразу, а растянул этот процесс, воспользовавшись затишьем для пополнения своего запаса оружия и снаряжения. Последние заложники были освобождены 18 июля, после чего атаки возобновились, но к этому моменту его войска были готовы продолжать боевые действия.

В ситуации с заложниками ярко проявилась та грань характера Рауля, которая пугала некоторых его товарищей и которую Че определил как экстремизм. Рауль, если его никто не контролировал, мог совершить все что угодно, и некоторые его последующие поступки заслужили ему репутацию отчаянного человека, который ни перед чем не остановится во имя победы революции.

Бившиеся в Сьерра-Маэстре повстанцы ежедневно несли потери. Минометным снарядом убило Хеонеля Родригеса, помогавшего Че основать газету «Кубано либре» в дни, когда Эль-Омбрито был первой «свободной территорией» в Сьерра-Маэстре. В своем дневнике Че высоко отозвался о нем. «Родригес был одним из лучших наших товарищей, подлинным революционером». В ту же ночь стало известно о смерти Карлитоса Маса, «погибшего от ожогов и ран, столь же мучительных, как и у Хеонеля». Быть может, самое печальное заключалось в том, что повстанцы не добились успехов, которые бы стоили этих жертв. Че продолжал удерживать линию в Минас-дель-Фрио. Ситуация там стала патовой, солдаты врага предпочли вырыть окопы, не желая ни развивать наступление, ни отступать. Продолжались воздушные бомбардировки. 17 июля самолеты разрушили госпиталь в Момпье, и Че руководил эвакуацией его пациентов в новое место. На следующий день он записал: «Ничего нового в зоне действий. Солдаты развлекаются только тем, что убивают оставленных нами свиней».

Пока Че пытался удерживать линию обороны по всему периметру вокруг Минас-дель-Фрио, Фидель старался измотать войска противника, осажденные им в Хигуэ. В самом начале июля он всего за два дня захватил девятнадцать военнопленных и восемнадцать единиц оружия и полагал, что враг, оставшись без поставок продовольствия, сдастся в течение сорока восьми часов.

Выяснив, что неприятелем командует майор Хосе Кеведо, с которым он учился в школе, Фидель написал ему 10 июля весьма любопытное послание: «Я часто вспоминал ту группу молодых офицеров, что были столь симпатичны мне своей тягой к культуре и прилежанием, с которым они относились к учебе… До чего же удивительно мне было узнать, что ты здесь! И как бы ни были тяжелы обстоятельства, я всегда рад услышать о ком-нибудь из вас, и я пишу эти строки просто под влиянием момента, ничего не предлагая и ни о чем не спрашивая, только чтобы поприветствовать тебя и пожелать тебе, совершенно искренне, удачи».

Однако на Кеведо этот маневр Фиделя не подействовал. Тогда Кастро попытался воздействовать на солдат пропагандой. Наконец, 15 июля Фидель вновь написал Кеведо, на сей раз с прямым предложением сдаться. «Это будет капитуляция не перед врагом отечества, но перед искренним революционером, борцом, сражающимся во имя всех кубинцев».

Но Кеведо продолжал держать оборону. Тогда Фидель заставил одного из военнопленных, представившись связистом, передать авиации по радио, что повстанцы захватили лагерь. Хитрость принесла желаемые плоды: самолеты нанесли удар по войскам Кеведо, посеяв в них панику. Уже 18 июля в руках у Фиделя было 42 военнопленных, 66 новых единиц оружия и 18 000 единиц боеприпасов.

Окончательно Хигуэ пал вечером 20 июля. Капитулируя, Кеведо вышел из лагеря, за ним следовало 146 солдат. Для мятежников эта победа была переломной: продвижение правительственных войск кончилось, теперь пришла очередь повстанцев брать инициативу в свои руки.

В день капитуляции Кеведо по «Радио Ребельде» объявили о заключении «Каракасского пакта». Подписанный ранее Фиделем от имени «Движения 26 июля», этот пакт закрепил альянс восьми оппозиционных группировок, включая «Аутентичную партию» Карлоса Прио, «Революционную директорию», группу военных под названием «Баркиниста» и движение «Монтекристи» Хусто Каррильо, которые согласились действовать единым фронтом, чтобы свергнуть Батисту путем вооруженного восстания и затем сформировать на короткий срок временное правительство. «Манифест Сьерра-Маэстры о единстве» признавал авторитет Фиделя Кастро как «главнокомандующего революционными силами». Как и во всех предыдущих случаях, самой заметной оппозиционной группой, не приглашенной к участию в подписании пакта, стала НСП, и Че, который, очевидно, полагал ее участие необходимым, отметил в своем дневнике: «Внешне кажется, что процесс объединения идет хорошо, но Социалистическая партия исключена из него, что мне кажется странным».

При посредничестве Красного Креста наконец была достигнута договоренность о двухдневном перемирии, и 23–24 июля военным были переданы 253 изможденных голодом и усталостью военнопленных, включая 57 раненых. В руках повстанцев они оставили 161 единицу оружия, в том числе 2 миномета, 1 базуку и 2 тяжелых пулемета. За два часа до истечения срока, на который было решено прекратить огонь, Че отправил часть своих людей в Лас-Вегас-де-Хибакоа, где собирался окружить лагерь военных.

В течение дня они окружили его, и Че, следуя примеру Фиделя в Хигуэ, призвал солдат к сдаче оружия. Утром часовой доложил, что солдаты врага пытаются вырваться на машинах, над которыми они водрузили белый флаг и флаг Красного Креста. Че приказал своим людям открыть огонь и бросился в погоню.

Взяв нескольких пленных и продолжая преследование, Че угодил под «дружеский огонь» со стороны партизан, скрывавшихся поблизости в горах; один из пленных Че был убит, офицер повстанческих войск – тяжело ранен. «Я оказался в неприятной ситуации: мы были окружены нашими собственными войсками, которые открывали огонь, стоило им завидеть каску».

Когда ситуация наконец нормализовалась и пленных доставили назад в Лас-Вегас-де-Хибакоа, поступило срочное сообщение от Фиделя. В районе Санто-Доминго военные сделали вид, что отступают, однако, пока повстанцы преследовали отходящие войска, Санчес Москера занял вершину Арройонес подле Лас-Мерседес и зашел к противнику с фланга. Один их двух капитанов повстанцев, командовавших войсками в том секторе, был убит, а другой – Рене Рамос Лятур (Даниэль) – уцелел и повел ответный огонь. Впрочем, на следующий день около полудня Даниэль был тоже убит: минометный снаряд попал ему прямо в живот. «Глубокие идеологические расхождения разделяли нас с Рене Рамосом, – писал Че в дневнике в тот вечер, – и мы были политическими врагами, но он умер как подобает – на передовой, исполнив свой долг».

Среди прочего Че удалось отбить в Лас-Мерседес танк, который превратился в объект яростного противоборства сторон, из чего видно, насколько скромен был в действительности масштаб кубинской революции, ибо один-единственный танк стал тем величайшим трофеем, который Фидель любой ценой хотел сохранить, а враг столь же отчаянно желал уничтожить. Неприятельские самолеты раз за разом совершали вылеты, стараясь угодить в него бомбой, а Фидель и его бойцы предпринимали отчаянные усилия, чтобы вытащить его из густой грязи на обочине дороге.

5 августа посланный Фиделем крестьянин попытался с помощью волов вытянуть танк на сухое место, но случайно повредил в нем штурвал и починить его было практически невозможно. «Надежды рухнули, – писал Фидель в своей записке Че. – Давно я не тратил время на столь пустые мечты».

Через два дня военные начали широкомасштабное отступление. В плен к Фиделю попали еще 160 солдат, включая раненых, и он был не прочь избавиться от них. После долгих переговоров на утро 11 августа была назначена встреча с участием его самого, Че, армейского руководства и представителей Красного Креста. Итогом встречи стало то, что на следующие два дня в Сьерра-Маэстре было объявлено перемирие, и солдаты – как раненые, так и здоровые – были выпущены из плена. Че с Фиделем даже совершили короткий полет на вертолете вместе со своими коллегами по переговорам с неприятельской стороны. Перемирие также позволило повстанцам провести суды, в частности, как свидетельствует Че, «был казнен дезертир со стороны военных, пытавшийся изнасиловать девушку».

Тем временем – незаметно для врага и временных союзников Фиделя по «Каракасскому пакту» – из Сьерра-Маэстры выехал важный посетитель. Официальное лицо Центрального комитета Коммунистической партии Рафаэль Родригес провел секретные переговоры с Фиделем, посетив прежде Рауля и его «второй фронт» в Сьерра-Кристаль. Че из предосторожности не описывает в своем дневнике подробности посещения Родригеса, упоминая только о его отбытии: «Карлос Рафаэль выехал в безопасную зону. Его впечатления остались положительными, несмотря на все интриги».

Фидель позволил партии прислать в сьерру своего постоянного представителя. Всего через три недели после отбытия Родригеса к партизанам приехал Луис Мас Мартин, заслуженный деятель НСП и старинный друг Фиделя, а в сентябре вновь появился сам Родригес, который находился рядом с Кастро вплоть до окончания войны.

В Сьерра-Кристаль тем временем Рауль Кастро вовсю налаживал связи с НСП. Еще в марте, когда Рауль оставил Сьерра-Маэстру, чтобы открыть новый фронт, Хосе «Пепе» Рамирес, глава подчиненной НСП Национальной ассоциации мелких землевладельцев (НАМЗ), получил приказ от партии поехать в Сьерра-Кристаль к Раулю. Рауль поручил ему работу по организации крестьян, живущих в этом районе, с целью провести осенью Крестьянский съезд. И работа шла уже полным ходом.

К слову, именно у Рауля начинали свой путь многие будущие лидеры Коммунистической партии Кубы. Хотя сам Рауль формально не был членом партии после своего исключения из «Социалистической молодежи» вследствие участия в «путчистской» авантюре Фиделя с попыткой захвата казарм Монкада, он тем не менее никогда не порывал старых связей и теперь, с молчаливого одобрения старшего брата, занялся их укреплением.

Итак, повстанческая армия набирала все большую мощь. Теперь ее целью стало максимальное расширение фронта военных действий, для чего Че и Камило Сьенфуэгос должны были перебраться из Сьерра-Маэстры в центральную и западную части Кубы. Возглавляемой Че колонне имени Сиро Редондо предстояло утвердить революционную власть в горах Эскамбрай в центральной провинции Лас-Вильяс, «безжалостно разбить врага» и рассечь остров надвое. Перед колонной Камило была поставлена задача совершить марш-бросок в самую западную провинцию страны, Пинар-дель-Рио.

Гевара хотел поскорее выступить, но ему не хватало бойцов. Вероятно, партизан отпугивали слова Че о том, что им следует быть готовыми к продолжительным боям и полуголодному существованию. Ясно было, что эта кампания – не для каждого. Фидель вызвал Че в Момпье. Он собрал для него отряд под началом Вакерито и сказал, что Че может набрать еще людей. Политический комиссар в Минас-дель-Фрио Пабло Рибальта начал отбор кандидатур.

Через две недели Че собрал наконец колонну из 148 человек и полудюжины джипов и пикапов. Несколько меньшее войско Камило, состоявшее из 82 человек, также было готово к походу. Ночью 29 августа, накануне утреннего выступления, когда Че загружал джипы боеприпасами, только что поступившими из Майами, военные захватили два его пикапа, а также весь запас бензина. Поскольку оставшиеся в его распоряжении машины были теперь бесполезны, Гевара решил идти пешком.

31 августа, когда он уже был готов выступить в путь, Сойла попросила взять ее с собой. Че отказался. Они попрощались в деревне Эль-Хибаро, и на этом их роман был окончен. «Че оставил на моем попечении своего мула Армандо, – вспоминала Сойла. – Я ухаживала за ним, как за человеком».