Текст книги "Че Гевара. Важна только революция"

Автор книги: Джон Ли Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 51 страниц)

Люди Фиделя праздновали победу, но досталась она им дорогой ценой. Всего они потеряли шестерых бойцов убитыми, среди которых был один из самых первых их проводников-гуахиро Элихио Мендоса. Погиб также и Хулито Диас, один из бойцов «Гранмы». Марио Леаль, раненный в голову, и еще один боец, которому прострелили легкое, находились в критическом состоянии. Ранены были еще семеро, включая Хуана Альмейду, которому пули угодили в правое плечо и в ногу. Со своей стороны, повстанцы убили четырнадцать солдат, ранили девятнадцать и взяли в плен четырнадцать.

Прежде чем отступить обратно в горы, нужно было оказать помощь раненым. Че «еще раз пришлось переквалифицироваться из солдата в доктора, что на самом деле означало не многим больше, чем просто необходимость помыть руки».

«Мое возвращение в медицину ознаменовалось несколькими довольно тяжелыми эпизодами, – писал он в своих мемуарах. – Моим первым пациентом был товарищ Сильерос… Состояние его было критическое, а я мог только лишь дать бедняге успокоительное и плотно перевязать грудь, чтобы облегчить ему немного дыхание… Забрав с собой четырнадцать военнопленных, мы оставили двоих наших товарищей с наиболее серьезными ранениями – Леаля и Сильероса – у врага, взяв слово чести с гарнизонного врача, что он позаботится о них. Когда я сообщил об этом Сильеросу, добавив обычные слова ободрения, он ответил мне грустной улыбкой, которая говорила больше, чем любые слова: в ней читалась уверенность в том, что с ним все кончено».

(Хотя кубинские военные проявили благородство в отношении раненых, Сильерос умер по дороге в больницу. Марио Леаль чудом выжил после ранения в голову и остаток войны провел в тюрьме на острове Пинос.)

На грузовиках компании Бабунов, где работал управляющим Лопес, повстанцы ретировались из Эль-Уверо. Че постарался захватить побольше лекарств. Тем вечером он занимался лечением раненых, а также принял участие в похоронах шести погибших товарищей на одной из дорожных развилок. Понимая, что военные очень скоро бросятся за ними по пятам, партизаны решили, что им следует скрыться в горах, оставив семерых раненых на попечение Че.

В распоряжении Гевары были проводник и двое преданных Че помощников: Хоэль и Кантинфлас. Также со своим раненым дядей Мануэлем Акуньей решил остаться Хуан Виталио «Вило» Акунья, еще один участник партизанского движения, чья судьба навсегда оказалась связана с судьбой Че. (Незадолго до окончания войны Вило Акунья получит звание команданте, а в 1967 г. под прозвищем Хоакин будет сопровождать Че в Боливии.)

Уже после войны Че охарактеризовал кровопролитную акцию в Эль-Уверо как поворотный пункт в становлении повстанческой армии. «Если принять во внимание тот факт, что у нас было около 80 человек, у них – 53, итого 133 человека, и из них 38 – то есть более четверти – были выведены из строя меньше чем за два с половиной часа сражения, то можно понять, что это была за битва… Для нас эта победа стала свидетельством зрелости. После той битвы моральный дух нашей армии начал стремительно возрастать; наша решимость и надежды на победу также выросли».

События в Эль-Уверо захватили врасплох Батисту и его генералов, так как они, убаюканные отсутствием активных действий со стороны Фиделя, вновь начали трубить о своей победе над повстанцами. Полковник Баррера Перес, который в марте возглавил операцию против партизан в сьерре, пробыл там весьма недолго. Он попытался подкупить местных крестьян бесплатной раздачей еды и медикаментов, после чего вернулся в Гавану. Позорное поражение, нанесенное армии в Эль-Уверо, показало, что его миссия кончилась провалом, и в результате он был вновь отправлен в сьерру для наведения порядка.

Его непосредственный начальник, военком Орьенте по имени Диас Тамайо, был заменен на другого офицера, Педро Родригес Авилу, которому от начальника генштаба генерала Франсиско Табернильи был дан приказ любыми средствами сокрушить повстанцев. Новый план включал насильственную эвакуацию гражданского населения из районов, в которых могли находиться повстанцы, с целью создать открытые зоны для обстрела и подвергнуть их массированным воздушным бомбардировкам. События в Эль-Уверо также показали, что маленькие удаленные гарнизоны невозможно защитить как следует, и войска вскоре стали их покидать, освобождая тем самым территорию для партизан.

После того как Фидель отбыл с основными силами, перед Че, ввиду неизбежного скорого появления военных, встала трудноразрешимая задача по переброске раненых в безопасное место. К счастью, большинство раненых передвигались самостоятельно, но четверо идти не могли: у одного было легочное ранение, а у трех других раны от пуль загноились; их пришлось нести на импровизированных носилках, сделанных из гамаков.

В последующие дни, ведя свой отряд от одной фермы к другой в поисках еды, отдыха и укрытия, Че должен был принимать все основные решения. Строго говоря, капитан Хуан Альмейда был старше Че по званию, но в тех обстоятельствах он был не в состоянии взять на себя полномочия командира.

По пути Гевара познакомился с человеком, который впоследствии принес им немало пользы. Звали его Давид Гомес, он служил управляющим в имении Пеладеро, принадлежавшем одному адвокату из Гаваны. Первое впечатление Че было не очень благоприятным, но в их отчаянном положении привередничать не приходилось. Че писал, что Гомес «католик и расист, отличающийся рабской преданностью патрону, верящий исключительно в выборное право и в необходимость сохранения для своего господина всех неправедно нажитых земель в этих краях. Я также подозреваю, что Гомес участвовал в незаконном выселении крестьян. Но, если забыть об этом, он хорош как информатор и готов помогать».

С его молчаливого согласия они закололи нескольких хозяйских коров и приготовили себе еду. Чтобы проверить Гомеса на надежность, Че составил перечень предметов, которые нужно было купить в Сантьяго, в частности последние выпуски «Боэмии». Че явно перенял тактику Фиделя: тот всегда считал, что одним из ключей к успеху в борьбе за власть является заключение краткосрочных союзов, пусть даже с идеологическими врагами. И вот, обнаружив, что у него имеются нужды, удовлетворить которые может только Гомес, Гевара сумел проглотить свою неприязнь к этому человеку и повести себя прагматично.

Пребывание на Кубе уже успело показать Че, что чистое братство идеалистов-романтиков не может провести в жизнь революцию. В рядах повстанцев хватало негодяев разных мастей: бывших конокрадов, беглых убийц, малолетних преступников, торговцев марихуаной. Стоит вспомнить, что даже «Гранма» была куплена на деньги погрязшего в коррупции Карлоса Прио.

Когда Давид Гомес выполнил поручения и вернулся из Сантьяго, Че, теперь уже более склонный ему доверять, решил использовать его для связи с Национальным директоратом. К этому моменту прошло уже три недели после боя в Эль-Уверо, основная часть бойцов оправилась от ран: идти, по крайней мере, могли уже все. В их распоряжении оказалось тринадцать новобранцев, правда только один имел при себе оружие – пистолет 22-го калибра.

Постепенно число бойцов Че возрастало. А к концу июня его маленькая армия уже обладала собственной системой курьеров, информаторов, поставщиков продуктов и разведчиков.

1 июля Че проснулся от приступа астмы и провел весь день в гамаке. По радио сообщили, что по всей Кубе мятежники одновременно устроили несколько акций. «В Камагуэе они уже патрулируют улицы, – писал Че в своем дневнике. – В Гуантанамо сожгли несколько складов табака, и еще была попытка поджечь склады с сахаром одной серьезной американской компании. В самом Сантьяго убили двух солдат и ранили капрала. Наши потери составляют 4 человека, среди них Хосе, брат Франка Паиса».

2 июля исполнилось ровно семь месяцев с момента прибытия «Гранмы» на Кубу, но Че, не тратя время на празднования, весь день вел своих измотанных людей на вершину горы Ла-Ботелья высотой 1550 метров. Впоследствии Гевара рассказывал забавную историю, связанную с этим событием: «Был среди нас некий Чичо, выступавший от лица нескольких человек, которые, по его словам, готовы были до последнего издыхания идти с повстанцами, причем говорил он это с такой убежденностью и решимостью, что дальше некуда. Представьте же наше удивление, когда, разбив на следующий вечер лагерь в небольшой долине, мы услышали от этих людей, что они хотят уйти из партизан. Мы не стали противиться, но в шутку окрестили это место "Долиной смерти" – непреклонной решимости Чичо хватило лишь досюда».

Во избежание новых случаев дезертирства Че еще раз предложил всем желающим покинуть лагерь, сказав, что «это их последний шанс». Возможностью воспользовались два бойца. В полдень, однако, прибыло трое новобранцев, каждый при оружии. Двое из них оказались бывшими сержантами правительственных войск из Гаваны, и Че отнесся к ним с недоверием. «По их словам, эти ребята инструкторы, – писал Гевара в дневнике в тот вечер, – но по мне они просто парочка засранцев, которые хотят найти местечко потеплее». И все же он разрешил им остаться.

Еще одним новичком в войске Че стал не кто иной, как друг Фиделя Энрике Лопес, тоже решивший участвовать в вооруженной борьбе. Затем явился человек, который попросил выделить ему двух бойцов, чтобы «снять кожу с одного чивато». Че дал ему от ворот поворот: «Я сказал ему – нечего трахать мне мозги всякой ерундой, если надо убить чивато, пусть он сам найдет себе людей, а потом приведет их ко мне».

Узнав, что Фидель вернулся к своим излюбленным местам в районе Пальма-Мочи и Эль-Инфьерно, Че двинул свое войско через сьерру к горе Туркино.

Во время этого марш-броска Геваре пришлось дебютировать в роли дантиста. Не имея обезболивающих, он прибег к «психологической анестезии», состоявшей из ругани в адрес пациентов, если те стонали слишком громко. Хотя Че и сам страдал от зубной боли, свои зубы он благоразумно решил не трогать.

16 июля повстанцы оказались в хорошо знакомом районе западных склонов горы Туркино, а на следующий день прибыли в лагерь Фиделя. Че сразу заметил, насколько заматерела за последние полтора месяца повстанческая армия, насчитывавшая теперь около двухсот человек. Партизаны казались образцом дисциплины и уверенности. Также у них имелось новое оружие. Но самое главное – им удалось обосноваться на своей территории, отбив наступление войск под командованием капитана Анхеля Санчеса Москеры.

Впрочем, воссоединение с Фиделем оказалось несколько омрачено для Че, поскольку он узнал, что Кастро только что подписал пакт с двумя представителями буржуазной политической оппозиции – Раулем Чибасом и Фелипе Пасосом. Фидель даже поселил их у себя в палатке. Этот пакт, озаглавленный «Манифест Сьерра-Маэстры» и датированный 12 июля, был отправлен для публикации в «Боэмии». Манифест появился в благоприятный момент, так как месяцы политической борьбы между Батистой и оппозицией увенчались прохождением через конгресс законопроекта о президентских выборах, назначенных на 1 июня 1958 г. Инициатива проведения выборов принадлежала Аутентичной партии Карлоса Прио и Ортодоксальной партии Чибаса, но от обеих партий откололись отдельные фракции, которые, объединившись в коалицию с рядом более мелких партий, также объявили о своем намерении участвовать в выборной гонке.

«Манифест Сьерра-Маэстры» свидетельствовал о том, что Фидель не намерен идти на поводу у Батисты. Вступив в союз с Чибасом и Пасосом, двумя респектабельными ортодоксами, Кастро надеялся обеспечить себе более солидное реноме и более широкую базу поддержки в среде кубинских умеренных. Что касается Гевары, то он полагал, что манифест нес на себе неизгладимый отпечаток идей политиков-центристов, то есть политиков именно того типа, который Че не любил больше всего. «Фидель не говорит этого, но как мне кажется, Пасос и Чибас сильно причесали текст его декларации».

На самом же деле Фидель, конечно, сам искал поддержки у Чибаса и Пасоса, и если он подписал манифест менее радикальный, чем ему бы хотелось, то только потому, что этого требовала ситуация. Как Че признавал позднее, «нас не удовлетворяло это соглашение, но оно было необходимо, на тот момент это был шаг вперед. Впрочем, стоило ему превратиться в препятствие для развития революции, как его действию наступил конец».

Однако главной заботой Че было исполнение новых командирских обязанностей, возложенных на него Фиделем 17 июля, в тот же день, когда он прибыл в лагерь. Его произвели «в капитаны и поставили во главе колонны, которой предстоит отправиться на поиск Санчес Москеры в Пальма-Мочу».

В распоряжении Че оказались семьдесят пять человек. Вдобавок к тем людям, которые пришли вместе с ним, ему достались взводы под командованием старых товарищей с «Гранмы» Рамиро Вальдеса и Сиро Редондо, а также взвод Лало Сардиньяса, который стал заместителем Че.

Новое назначение Че несло на себе печать высшего доверия со стороны Фиделя. Геваре пришлось очень постараться, чтобы заслужить признание своих способностей, но этот процесс только закалил его. Ему была поручена трудная задача – привести раненых в безопасное место, – и он успешно с ней справился. Че исполнял обязанности врача, и в то же время искусно избегал сражений и риска новых потерь, в результате чего поспособствовал укреплению мощи повстанческой армии, добавив к ней новый отряд. Кроме того, Гевара обзавелся бесценными связями с местным населением. Он проявил себя строгим начальником, жестким по отношению к лодырям и обманщикам, лично при этом оставаясь безупречно честным. Но самое главное, Че показал себя настоящим вожаком и этим заслужил свое первое назначение на руководящий пост.

Че не стал медлить с исполнением возложенной на него новой миссии и следующим утром повел своих людей к месту засады, которую они устроили на «вершине Филиберто» – там, где был похоронен расстрелянный чивато Филиберто Мора. Утром 22 июля один из повстанцев случайно выстрелил из своего оружия и был за это доставлен к Фиделю, который пребывал в суровом расположении духа и без долгих рассуждений приказал его расстрелять. «Лало, Кресенсио и мне пришлось вступиться за парня, чтобы смягчить наказание», – писал Че.

Тем же утром все офицеры повстанческой армии подписали письмо Франку Паису, которое Фидель отправил ему от имени всех партизан. В письме содержались соболезнования в связи с недавней смертью его брата. Как потом рассказывал Че, когда настала его очередь ставить подпись, Фидель приказал ему назваться «команданте». «Так, почти мимоходом, меня назначили командиром второй колонны партизанской армии, которая позже стала известна как Колонна № 4».

Кубинские историки часто указывают на это назначение Че как на свидетельство того, что Фидель был о нем очень высокого мнения, подчеркивая, что этим шагом он выразил Геваре большее благорасположение, чем даже своему брату Раулю, но не объясняют при этом, почему Рауль не заслужил такой чести. Однако дневник Че содержит лаконичное замечание касательно этого судьбоносного дня, которое отчасти дает ответ на вопрос: «Рауль Кастро, разжалованный за то, что целый взвод отказался ему подчиняться, переведен в лейтенанты». О том, что именно произошло между Раулем и его подчиненными, на Кубе предпочитают умалчивать.

На новой должности Че полагались особые атрибуты. «Селия выдала мне знак отличия – звездочку. Помимо этого символа мне также вручили и подарок: одни из тех наручных часов, которые были заказаны из Мансанильо». Это была большая честь. Ранг команданте, эквивалентный майору, был высшим званием в повстанческой армии, до этого его удостоился один лишь Фидель, и вот следующим, кто получил его, оказался не кубинец, а Че – «Архентино».

«В каждом из нас есть доля тщеславия, – писал потом Че. – И я в тот день почувствовал себя счастливейшим человеком на земле». Он самом деле очень гордился своим званием, и отныне для всех, кроме самых близких друзей он превратился в команданте Че Гевару.

Глава 17
Враги всех мастей

I

Новая должность принесла новые обязанности, и Че не терпелось доказать, что он достоин занимать свое место. Его первоочередной задачей было найти Санчеса Москеру, но, не успела его колонна отбыть из лагеря Фиделя, как выяснилось, что объект преследования уже сбежал из гор.

Че начал более жестко подчинять себе непослушное и разнородное воинство, значительную часть которого составляли новички. Ему вновь пришлось столкнуться с дезертирством, но его ответная реакция стала куда суровее. Отправив людей на поиск одного из беглецов, Гевара распорядился «убить его, если удастся найти».

В качестве своего дебюта как военачальника Че решил организовать нападение на военных с другой стороны горы Туркино с целью отвлечь их внимание от колонны Фиделя, и именно туда он направился со своими бойцами. 28 июля вернулся Бальдо, один из двух членов карательной команды, посланной Че за дезертиром, и поведал историю, которую Гевара охарактеризовал как «простую и поучительную».

По словам Бальдо, его спутник Ибраим попытался дезертировать, и Бальдо «убил его с трех выстрелов». Тело осталось лежать непогребенным. Че использовал этот случай в назидательных целях:

«Я собрал бойцов на горе недалеко от того места, где разыгралась трагедия. Я объяснил партизанам, что им предстоит увидеть и что это означает. Я объяснил еще раз, почему дезертирство наказуемо смертью и почему любой, кто предаст революцию, должен быть осужден. Мы двинулись вперед молча, колонной по одному, и потом наткнулись на тело предателя. Многие из тех, кто там был, раньше не видели смерть своими глазами».

Впрочем, дневник Че показывает, что ко всей этой истории он отнесся с подозрением: «Я не до конца убежден в том, что эта смерть оправданна… Убитый лежал на животе, и с первого взгляда было видно, что пуля прошла через левое легкое, при этом руки были сложены, а пальцы соединены – так, будто их связали».

Они двинулись дальше. Че решил напасть на гарнизон в Буэйсито, находившийся в одном дне пути оттуда. Атака состоялась ночью 31 июля, но Гевара позже признавал, что все пошло не так, как предполагалось. Когда некоторые из его бойцов не показались из укрытия, как было условлено, Че начал атаку сам, ринувшись прямо к казармам, и оказался лицом к лицу с часовым. Че поднял оружие и крикнул «стой!», но часовой двинулся с места; Гевара решил не ждать и нажал на курок, целясь солдату в грудь. Однако ничего не произошло. Когда молодой повстанец, находившийся рядом со своим командиром, попытался выстрелить в часового, его винтовка тоже дала осечку. В этот момент в Че возобладал инстинкт самосохранения, и он помчался назад под градом пуль.

Выстрелы вызвали ответную пальбу, а дальнейшего Гевара практически не видел: к тому моменту, когда ему удалось починить свое оружие, гарнизон уже сдался. Бойцы Рамиро прорвались с тыла и взяли в плен двенадцать солдат. Шесть человек были ранены, двое смертельно, повстанцы потеряли одного человека. Разграбив гарнизон, они подожгли его и уехали из Буэйсито на грузовиках, взяв с собой сержанта – начальника блокпоста и чивато по имени Оран.

Партизаны въехали в деревню Лас-Минас под приветственные крики ее жителей, и здесь Че разыграл небольшую сценку со знакомым торговцем-арабом: «Наш мавр… попросил, чтобы мы отпустили двух пленников. Я объяснил ему, что мы взяли их, дабы не позволить военным провести карательную акцию против народа, но сказал, что если такова воля местных жителей, то я не буду спорить». Освободив пленников, повстанцы двинулись дальше, остановившись только за тем, чтобы похоронить своего павшего товарища на деревенском кладбище.

II

Вернувшись в ставку в Ла-Маэстре, они узнали, что Франк Паис, координатор движения в Орьенте, убит полицией в Сантьяго. Активисты организовали антиправительственные выступления в Сантьяго в память о 26 июля, и это вызвало жесткие действия со стороны полиции. При шефе полиции полковнике Хосе Саласе Каньисаресе, окружившем себя головорезами, аресты и убийства тех, кто подозревался в связях с повстанцами, стали обычным делом; трупы со следами пыток обнаруживали висящими на деревьях и лежащими на обочине.

Убийство Франка Паиса вызвало взрыв возмущения, его похороны переросли в шумные антиправительственные демонстрации, и по всему острову начались забастовки. В ответ на это Батиста вновь объявил чрезвычайное положение и опять ввел цензуру в прессе. К несчастью для диктатора, события в Сантьяго совпали с визитом нового американского посла Эрла Смита, только что прибывшего во второй по величине город Кубы для ознакомления.

В середине 1957 г. лишь немногие чиновники в Госдепартаменте сохраняли иллюзии относительно Фульхенсио Батисты. Его жестокий и коррумпированный режим становился помехой для США. Но пока официальная линия не менялась и посол Смит просто получил инструкцию не идти на поводу у Батисты, чтобы смягчить недовольство кубинцев, считающих, что Вашингтон стремится удержать его у власти.

В целом политика США в отношении Кубы была направлена на защиту своих, весьма серьезных, интересов в сфере экономики. Беспорядки шли во вред бизнесу, и в Вашингтоне превалировала та точка зрения, что лучшим способом притушить народное волнение будет нажать на Батисту, с тем чтобы тот «демократизировал» Кубу путем проведения «безопасных» выборов с предсказуемой победой одной из умеренных партий. Но упорство Фиделя нарушало статус-кво, и Госдепартамент, ЦРУ и Министерство обороны не имели единого мнения относительно того, что с ним делать, поэтому их действия часто противоречили друг другу.

Прежде чем занять свой пост, Смит послушал, что говорят в Вашингтоне, и вынес четкое представление: Госдепартамент хочет устранения Батисты от власти и активно, хотя и тайно, поддерживает Кастро. Прибыв на Кубу, Смит обнаружил, что и находящиеся там сотрудники ЦРУ высказываются не в пользу Батисты. Офицеры из американской военной миссии, напротив, продолжали тесное сотрудничество со своими кубинскими коллегами. Бюро по подавлению коммунистической деятельности функционировало при американской поддержке, и, более того, армия Батисты использовала против партизан американское оружие, поставленное на Кубу в целях «обороны Западного полушария».

Мнения разделились и по поводу политической ориентации Кастро, но лишь отдельные чиновники склонны были верить Батисте, твердившему, что Фидель коммунист. На своей первой пресс-конференции Смит воздал должное Кубе за ее усилия в борьбе с коммунизмом, но отметил, что не думает, будто Кастро настроен прокоммунистически. Однако затем, увидев, как в Сантьяго полиция применяет дубинки и шланги с водой против толпы женщин-демонстранток, Смит публично осудил столь жестокие меры и перед отъездом возложил венок к могиле Паиса. Этот жест пробудил в кубинцах надежду на то, что политика Вашингтона претерпела изменения, поскольку непопулярный предшественник Смита Артур Гарднер всячески покрывал Батисту. Более того, в частной беседе с диктатором он даже предложил отправить к Фиделю в сьерру наемного убийцу.

После весьма откровенных замечаний Смита по поводу действий полиции в Сантьяго споры вокруг Кастро вспыхнули с новой силой: чиновники Батисты и американские ультраконсерваторы обвинили Вашингтон в потворстве коммунизму.

ЦРУ тем временем пыталось завязать контакты с повстанческим движением Фиделя через посредство официальных лиц, находившихся в Сантьяго и Гаване. Первое упоминание о таких контактах обнаруживается в упомянутой записи в дневнике Че касательно письма Армандо Харта (апрель 1957 г.). Следующее упоминание можно отыскать в датированном 5 июля письме Франка Паиса Фиделю. Он информирует его о том, что сумел добыть американскую визу для Лестера «Гордито» Родригеса, важного члена «Движения 26 июля», и далее сообщает: «Американское посольство обратилось к нам с самым что ни есть похвальным и полезным предложением помощи любого рода в обмен на прекращение воровства вооружения с их базы в Гуантанамо.[16]16
  «Движение 26 июля» имело большой успех в подпольной пропаганде своих идей среди кубинцев, работавших на базе Гуантанамо, в результате чего те стали красть для революционеров оружие и боеприпасы со складов американцев. Как и большинство других использованных автором цитат из писем повстанцев, отправленных в период войны, эта цитата заимствована из книги: Carlos Franqui. Diary of the Cuban Revolution. New York: Viking Press, 1980. (Примеч. авт.)


[Закрыть] Мы обещали им это в обмен на двухлетнюю визу для Гордито и обеспечение его выезда за пределы страны. Сегодня они выполнили свое обещание: консул пригласил его к себе лично, а нужные ему бумаги, письма и карты были отправлены с дипломатической почтой. Хорошая сделка…»

11 июля Паис снова написал Фиделю: «Мария А. сообщила мне сегодня в полдень о том, что американский вице-консул хочет поговорить с тобой в присутствии еще кого-то, но она не знает, кого именно».

Тед Шульц, автор биографии Фиделя Кастро, пишет, что в период между августом 1957 и серединой 1958 г. ЦРУ заплатило по меньшей мере пятьдесят тысяч долларов различным агентам «Движения 26 июля».

Фидель дал согласие встретиться. В своем ответном письме Франку Паису он сообщал: «Я не понимаю, какие у нас могут быть возражения против посещения американских дипломатов. Мы вполне можем принять тут американского дипломата, точно так же как мы бы приняли дипломата из Мексики или любой другой страны». Далее он продолжал в весьма напыщенном духе, очевидно предполагая, что его послание будет передано американцам. «Они хотят иметь более тесные дружеские связи с триумфаторами кубинской демократии? Великолепно! Это свидетельство того, что они осознают, каким будет исход этого противостояния. Они предлагают дружеское посредничество? Мы скажем им, что никакое лестное нам посредничество, никакое патриотическое посредничество – никакое вообще посредничество не возможно в этой битве…»

Несмотря на согласие Фиделя, встреча между ним и агентами ЦРУ, по-видимому, так и не состоялась. Возможно, сначала ей помещала смерть Паиса, а затем она была снята с повестки дня в связи с изменениями в планах ЦРУ. Стоит заметить, что Паис также встречался с представителями группы недовольных офицеров военно-морской базы Кубы в Сьенфуэгосе, которые вынашивали заговор против Батисты и план которых получил также тайную поддержку американцев.

Уильям Уильямсон, второй человек ЦРУ в Гаване, сказал заговорщикам, что в случае успеха они могут рассчитывать на признание США. В июле группа вступила в контакт с Фаустино Пересом в Гаване и Франком Паисом в Сантьяго с предложением альянса. Выслушав их план, Паис очень вдохновился и передал информацию Фиделю.

Предложение было заманчивым: морские офицеры планировали устроить не просто мятеж в казармах, а полномасштабное восстание с целью сбросить Батисту. Несмотря на то что публично Кастро высказывался против военной хунты, Фидель был не прочь использовать этот шанс, к тому же он почти ничего не терял, поддерживая заговорщиков из Сьенфэугоса. Во-первых, участие требовалось не от его людей в сьерре, а от активистов движения в льяно, и это давало Фиделю возможность откреститься от своего участия в заговоре, если тот провалится. Во-вторых, если бы Кастро отверг этот план, а заговорщикам удалось бы достичь своей цели, ему пришлось бы выступать уже против них и оставаться по-прежнему запертым в горах. Конечно, имелся риск, что его помощью воспользуются для того, чтобы обойти его, но Фидель в любом случае мог продолжать борьбу с высокогорья.

Вместе с тем Паис и Фаустино Перес пытались добиться от Фиделя разрешения открыть «второй фронт». Цели у них были двоякими. С одной стороны, «второй фронт» отвлек бы часть внимания от повстанческих отрядов Кастро, с другой – лишил бы Фиделя полного контроля над военными действиями.

Но Фидель был неколебим и продолжал настаивать на том, что движение должно всецело поддерживать его собственную армию: пока она не обрела твердую почву под ногами.

Но это было только началом расхождений между сьеррой и льяно. Находясь в заключении, Карлос Франки, Фаустино Перес и Армандо Харт постоянно вели переговоры с членами других оппозиционных партий Кубы. Они пришли к выводу, что непреодолимые идеологические разногласия мешают «Движению 26 июля» войти в альянс с Народной Социалистической партией, но отмечали вполне реальную возможность заключения пакта с «Директорией». Этому альянсу мешало то, что членам «Директории» решительно не нравилась склонность Кастро к авторитаризму. Фиделя давно критиковали за эту черту, ее признавали и его сподвижники по движению; активисты в льяно уже почти в открытую выражали недовольство автократическими замашками Фиделя и бесконечными требованиями работать исключительно на него.

Подпольщики в льяно занимались организацией взрывов и диверсий, ликвидацией врагов, контрразведкой с внедрением шпионов в ряды правительственных вооруженных сил, содержанием тайных квартир и лазаретов, контрабандой оружия. Теперь они должны были также устраивать диверсии на плантациях и заводах в соответствии с указаниями Фиделя, изложенными в его февральском воззвании: необходимо было сформировать национальный рабочий фронт для противодействия контролируемому Батистой профсоюзу; организовать общую забастовку и, наконец, что немаловажно, вести постоянную работу по обеспечению Фиделя деньгами и оружием.

Перспектива открытия новых фронтов партизанской войны стала реальной только после того, как движение получило в свои руки оружие, переданное ему после неудавшегося нападения «Директории» на президентский дворец. Часть его была отправлена Фиделю, но оставшимся Франк Паис вооружил новую группу повстанцев, возглавленную бывшим студентом-юристом Рене Рамос Лятуром, он же Даниэль. Базой для группы Даниэля стала небольшая, но стратегически важная горная цепь Сьерра-Кристаль, находящаяся к востоку от Сьерра-Маэстры. Однако первое предпринятое Даниэлем нападение на армейский гарнизон провалилось, закончившись потерей значительной части вооружения и нескольких человек. Франк Паис эвакуировал часть оружия и спрятал Даниэля с двадцатью его соратниками на явочных квартирах в Сантьяго.

После этих событий Паис начал склонять Фиделя к тому, чтобы расширить спектр его политического влияния за счет налаживания связей с центристскими политическими фигурами. В частности, он немало сделал для организации визита в сьерру Рауля Чибаса и Фелипе Пасоса. Они с Армандо Хартом придумали также план реорганизации всей структуры движения: право принятия ключевых решений должно было перейти к новому исполнительному органу, а Национальный директорат должен был быть сформирован из лидеров движения в шести провинциях. План этот, совершенно очевидно, был направлен на существенное сокращение полномочий Фиделя, который в качестве представителя повстанцев в сьерре оказался бы низведен лишь до руководителя одного из шести отделений. Ответом Фиделя стал его «Манифест Сьерра-Маэстры», который свел на нет все усилия Паиса.