Текст книги "Че Гевара. Важна только революция"

Автор книги: Джон Ли Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 51 страниц)

По истечении двух дней «надежды и страха» прибыл посланец и принес лекарство против астмы. «Всего один бутылек, – отмечает Че, – но парень принес его, а вместе с ним немного молока, шоколада и печенья». Однако лекарство только отчасти облегчило его страдания; в ту ночь Че по-прежнему не мог никуда идти. 3 марта он совершил над собой нечеловеческое усилие и двинулся в путь, желая во что бы то ни стало прибыть на ферму Диаса в условленный срок. Результат был плачевным: чтобы взобраться на гору, у него ушло пять часов, притом что в нормальном состоянии это заняло бы не более часа.

Несмотря на все усилия, Геваре удалось прибыть на ферму Диаса только через неделю – с пятидневным опозданием. Маэстро лишь изредка помогал Че, и в какой-то момент тот заподозрил своего спутника в желании дезертировать. Че сказал крестьянину, что тот может уйти, если хочет, но Маэстро отказался, и Гевара отметил в дневнике: «Его поведение не вполне ясно, но я его припугнул». Помощь со стороны местных также была невелика. Один из них, обычно весьма приветливый, на сей раз при виде Че откровенно занервничал: «Он так дрейфил, что, наверно, дерьмометр зашкаливал».

10 марта Че, постепенно оправившись от астмы, добрался наконец до места назначения, но лишь для того, чтобы обнаружить, что подкрепление еще не прибыло. У Эпифанио Диаса были не самые ободряющие новости. Несколькими днями ранее отряд Фиделя угодил в ловушку в местечке под названием Лос-Альтос-де-Мерино и оказался разбит на две группы. О судьбе самого Фиделя ничего известно не было.

Однако наиболее тяжелые для повстанцев дни совпали с жесточайшими ударами, которые постигли режим Батисты.

В конце февраля Кубу поразили новости об интервью, данном Фиделем Герберту Меттьюзу. Кубинский министр обороны поспешил заявить, что интервью есть не более чем мистификация. А 25 февраля, через день после выхода первой из трех частей статьи, опубликованной Меттьюзом в «Нью-Йорк таймс», кубинские власти ввели цензуру в прессе.

Интервью, взятое Меттьюзом, не только доказывало, что Фидель жив и находится в добром здравии, несмотря на все официальные заверения в обратном. Оно также стало дебютом Кастро на международной сцене, так как было опубликовано на страницах самого влиятельного печатного органа Америки. Немаловажным оказалось и то обстоятельство, что тон публикации был доброжелательным: пятидесятисемилетний корреспондент был явно покорен Фиделем и проникся симпатией к его делу.

«Фидель Кастро, мятежный лидер кубинской молодежи, – писал Меттьюз, – жив и ведет трудные бои, добиваясь при этом успеха, на скалистых, труднопроходимых пространствах Сьерра-Маэстры, что находится на южном острие острова… Тысячи людей душой и сердцем поддерживают Фиделя Кастро и тот новый курс, который, как они убеждены, он намерен проводить в жизнь… Сотни уважаемых граждан Кубы помогают сеньору Кастро… а политика ответного террора со стороны правительства еще больше настраивает народ против генерала Батисты».

Образ Фиделя, нарисованный Меттьюзом, получился весьма притягательным и мужественным: «Передо мной предстал настоящий мужчина: дюжий, шести футов ростом, с кожей оливкового цвета, полнолицый, с клочковатой бородой… У этого человека потрясающая энергетика. Невооруженным глазом видно, как обожают его соратники, и нет ничего удивительного в том, что Фидель Кастро сумел стать героем кубинской молодежи. Это образованный, фанатично преданный своему делу человек, исполненный возвышенных идеалов, мужества и обладающий выдающимися организаторскими способностями».

Характеризуя идеологическую платформу повстанцев, Меттьюз писал: «Программа движения туманна и пестрит "общими местами", но она предлагает Кубе новый курс, радикальный, демократический и потому антикоммунистический. Движение сильно прежде всего тем, что сражается с военным режимом президента Батисты… Кастро проповедует идеи свободы, демократии, социальной справедливости, необходимости восстановления конституции и проведения выборов».

Война в прессе продолжилась с новой силой в следующие два дня. Важным рубежом стало 28 февраля, когда «Нью-Йорк таймс» опубликовала фотографию Меттьюза с Фиделем, тем самым полностью опровергнув неосторожные официальные заявления кубинских властей о том, что журналисту вся его встреча с Кастро приснилась.

Не успел Фидель нанести Батисте удар через прессу, как пришла дурная новость о том, что арестованы Франк Паис и Армандо Харт. Затем, 13 марта, в то время как Че ждал на ферме Диаса новых повстанцев, по радио передали первые сообщения о покушении на жизнь Батисты, совершенном в Гаване. Вооруженные группы людей из «Революционной директории» во главе с Хосе Антонио Эчеверриа при участии некоторых последователей Карлоса Прио совершили дерзкое нападение на президентский дворец и на время захватили круглосуточную радиостанцию «Релох» в Гаване. Но атака захлебнулась, а в последовавшей перестрелке погибло около сорока человек. Среди убитых был сам Эчеверриа и более тридцати его сподвижников, а также пятеро охранников дворца и один американский турист, случайно оказавшийся в эпицентре событий. Батиста же, который как раз в это время читал книгу об убийстве Линкольна, не получил ни единой царапины.

В своих заметках Че называет «Директорию» «террористической группировкой». Хотя Фидель и Эчеверриа заключили пакт о сотрудничестве в Мехико, в действительности они были прямыми конкурентами друг другу. Неудавшаяся попытка покушения, без сомнений, говорила о том, что Эчеверриа рассчитывал поставить Фиделя перед свершившимся фактом и оттеснить его в сторону в борьбе за власть. Впрочем, сейчас активисты «Движения 26 июля» в Гаване пришли на помощь «Директории», обеспечив уход за ранеными и позволив нападавшим укрыться на своих явочных квартирах. Воспользовавшись обстоятельствами, они также забрали себе склад неиспользованного оружия «Директории».

Батисте это покушение принесло краткосрочные дивиденды, так как консервативная деловая общественность сплотилась вокруг него в знак осуждения «террористического акта». Столь же важно и то, что из этой переделки он вышел, не потеряв лица: диктатор выглядел сильным, уверенным в себе человеком, настоящим каудильо, способным удержать традиционное кубинское общество от скатывания в анархию. В последующие дни полиция произвела массовые аресты и уничтожила нескольких бежавших участников неудавшегося нападения на президентский дворец.

17 марта на ферму Диаса из Сантьяго прибыли пятьдесят добровольцев с новым арсеналом оружия. Ведя новоприбывших через горы к Лос-Альтос-де-Эспиноса, где в это время находился Фидель, Че отметил, что новобранцам из Сантьяго свойственны те же недостатки, какие отличали поначалу бойцов «Гранмы»: слабая дисциплина и плохая выносливость.

Че дал им отдохнуть в течение целого дня, чтобы они восстановили силы, после чего начал неторопливо продвигаться в глубь сьерры, и через восемь дней медленного и мучительного пути они встретились с Фиделем и его бойцами. Теперь они были в безопасности; Че выполнил свою задачу, а Повстанческая армия состояла уже не из восемнадцати человек а из семидесяти.

Глава 16
Тощие коровы и конина

I

Че нашел Фиделя в удаленном местечке Ла-Дереча, и тот снова отчитал Гевару – на сей раз за то, что он не смог достаточно твердо навязать свой авторитет Хорхе Сотусу, руководителю новоприбывших. Высокомерие этого человека раздражало Гевару и вызывало гневные протесты со стороны многих его людей в течение всего пути, но Че ограничился лишь тем, что прочитал Сотусу наставление о необходимости «соблюдать дисциплину».

По мнению Фиделя, Че не взял на себя командование, и его неудовольствие этим обстоятельством выразилось в коренной реорганизации штаба, произошедшей сразу после прибытия Гевары. Фидель разделил войска на три отряда во главе с Раулем, Хуаном Альмейдой и Хорхе Сотусом, а Че остался на своем скромном посту врача при штабе. В дневнике Че записал: «Рауль попытался настоять на том, чтобы меня также назначили политкомиссаром, однако Фидель воспротивился этому».

Эта подробность весьма примечательна, поскольку свидетельствует не только о теплом отношении Рауля к Че, но и о политической дальновидности Фиделя. Назначение политкомиссаром Че, не скрывавшего своих марксистских взглядов, только сыграло бы на руку Батисте, а также смутило бы многих рядовых членов «Движения 26 июля», которые по большей части были антикоммунистами.

Затем Фидель собрал тайное совещание, в котором приняли участие восемь наиболее важных деятелей его армии, включая Че. «Решено, – писал тот в дневнике, – что мы направимся к Туркино, стараясь избежать сражения».

Затем, 25 марта, прибыл курьер с посланием от Франка Паиса, заключенного в тюрьме в Сантьяго. Он сообщал тревожные сведения о Кресенсио Пересе. По его данным, Кресенсио заключил сделку с майором Хоакином Касильясом, пообещав выдать военным место пребывания повстанцев, когда они все соберутся вместе и их можно будет разом уничтожить. В своем дневнике Че пишет, что склонен поверить донесению Паиса, так как у него уже имеются основания сомневаться в преданности Кресенсио. Лидер гуахиро отбыл некоторое время назад с заданием рекрутировать бойцов из числа крестьян и прислал сообщение, что у него имеется сто сорок вооруженных людей. Однако когда Че по пути с фермы Диаса зашел к нему, то не обнаружил ни одного новобранца. Кроме того, Кресенсио был не в восторге от распоряжения Фиделя о поджогах плантаций сахарного тростника. Это показывало, насколько велико непонимание между лидером повстанцев и его главным союзником среди крестьян. Привело ли это обстоятельство к измене – они не знали, но рисковать было нельзя. Фидель собрал своих приближенных и сказал им, что этим же вечером надо сниматься с места.

Однако первый марш-бросок их реорганизованной Повстанческой армии оказался больше похож на пародию. После подъема на первую более или менее приличную гору один новобранец от изнеможения упал в обморок (это был один из трех молодых американцев, дезертировавших с военно-морской базы США в Гуантанамо и присоединившихся к повстанцам). При спуске с горы куда-то делись два человека из шедшей впереди группы, а вслед за ними заблудился и весь второй отряд. Потом с пути сбился отряд Сотуса вместе с арьергардом. «Фидель пришел в страшное бешенство, – пишет Че. – Но в конце концов все собрались в условленном месте».

Через день повстанцы с большим трудом поднялись на вершину Лос-Альтос-де-Эспиносы – той самой горы, где на них ранее устроили засаду. Около могилы Акосты они совершили краткую церемонию в память о погибшем товарище. Увлекшись собиранием ежевики неподалеку, Че обнаружил одеяло, которое потерял тогда, – напоминание о его «поспешном стратегическом отступлении» – и поклялся себе, что никогда больше не бросит на поле боя ничего из своего снаряжения. Че дали в помощники одного из новобранцев – «мулата по имени Паулино»: он должен был нести часть его тяжелого багажа с медицинскими принадлежностями, поскольку от физического напряжения у Гевары вновь началась одышка.

Так прошли следующие несколько недель жизни повстанцев. Фидель намеревался использовать паузу в военных действиях для того, чтобы создать запас провианта, вооружения и боеприпасов. Перемещаясь по сьерре, повстанцы договаривались с крестьянами о том, чтобы те зарезервировали часть будущего урожая для них; пока же ситуация была чрезвычайно тяжелая, тем более что, после того как число повстанцев достигло восьмидесяти человек, они не могли более приходить всей оравой в крестьянский дом с расчетом поесть. Мясо в их рационе стало редкостью, и они в основном питались бананами, юккой и малангой – крахмалистым корнеплодом бордового цвета. Для Фиделя, придававшего большое значение хорошему питанию, это время, которое он образно назвал «период тощих коров», было особенно мучительным, и он постоянно пребывал в хмуром настроении.

Нехватка еды вскоре вынудила их к довольно отчаянным действиям, граничащим с обычным бандитизмом. Однажды ночью несколько повстанцев были отправлены грабить деревенскую лавку, а другая группа отправилась к известному чивато по имени Попа, чтобы нагнать на него страху и заодно забрать у него корову. По возвращении второй группы Че записал в дневнике: «Ребята потрудились на славу и увели у Попы лошадь, правда у них сложилось впечатление, что он все-таки не чивато. За лошадь бедняге не заплатили, но пообещали, что заплатят, если он будет хорошо себя вести». Лошадь пошла в котел, но гуахиро поначалу отказывались есть ее в гневе от того, что такое полезное животное было убито ради еды. Остатки туши засолили, чтобы сделать из них тасахо – разновидность вяленого мяса. Поскольку дело это было не быстрое, Фидель решил отложить запланированный перенос лагеря. Как сухо заметил Че, «перспектива полакомиться тасахо заставила Фиделя переменить решение».

За пределами Сьерра-Маэстры политическая обстановка была весьма нестабильной. Политические партии требовали проведения новых выборов. Некоторые политики призывали к «диалогу с группировками мятежников», полагая, что к повстанцам следует отнестись более серьезно, однако Батиста заявил, что переговоры не имеют смысла по причине «отсутствия каких бы то ни было мятежников». Очень скоро стало очевидно, что он пытается ввести общественность в заблуждение: пришла новость о том, что майор Баррера Перес, «усмиритель» ноябрьского восстания в Сантьяго, возведен в чин полковника и, получив в свое распоряжение полторы тысячи солдат, направляется в Сьерра-Маэстру для зачистки этой территории.

Кресенсио Перес наконец прислал Фиделю письмо, в котором признавался, что не набрал обещанного числа людей, не говоря уж о вооружении, но что некоторое количество новобранцев у него все же есть и он предлагает Кастро прийти за ними; сам он не может их привести, писал Перес, потому что у него болит нога. «Фидель ответил ему, что принимает любые предложения, если они серьезны, и что придет позже с вооруженными людьми». Очевидно, Кастро решил действовать осмотрительно во избежание опасности попасть в ловушку, если вдруг глава гуахиро ведет двойную игру.

По воле необходимости повстанцы стали больше усилий прилагать к тому, чтобы наладить связь с местным населением. Че даже стал лечить крестьян. «Это было довольно однообразное занятие, – вспоминал он потом. – Выбор лекарств у меня был небольшой, а медицинские проблемы в сьерре везде примерно одни и те же: преждевременно одряхлевшие и беззубые женщины, дети со вздувшимися животами, паразиты, рахит, авитаминоз…» Видя причину их бед в переутомлении и недоедании, Че писал: «Мы всем своим существом ощутили, насколько нужны решительные перемены в жизни простого народа. Необходимость аграрной реформы выступила отчетливо…» Возможно, неосознанно Че превратился в того самого «революционного врача», стать которым он когда-то мечтал.

II

Тем временем лидеры движения в льяно усиленно работали над созданием подпольной сети помощи повстанцам, которая была названа «Гражданское сопротивление». Франк Паис привлек к работе Рауля Чибаса, лидера Ортодоксальной партии, возглавившего гаванское отделение. В ряды подпольщиков вошел и экономист Фелипе Пасос, бывший президент Национального банка Кубы. В Сантьяго сетью руководил известный врач Анхель Сантос Бух.

Серьезный удар по организации нанес арест видных членов Национального директората. По подозрению в соучастии в покушении на президента были взяты под стражу такие активные подпольные пропагандисты «Движения 26 июля», как Фаустино Перес и журналист Карлос Франки. Они попали в ту же гаванскую тюрьму «Принсипе», что и Армандо Харт, а Франк Паис тем временем оставался в заключении в Сантьяго. Однако даже в тюрьме они не прекращали своей деятельности, ведя тайную переписку с Фиделем и друг с другом. С внешним миром Кастро теперь связывала только Селия Санчес, единственная из руководителей движения в льяно, кто остался на свободе. Он беспрерывно посылал ей письма, то просительные, то раздраженные, в которых требовал все больше денег и припасов для своего растущего войска.

15 апреля повстанцы вернулись в Арройо-дель-Инфьерно – то самое место, где Че впервые убил человека. От одного из местных жителей разведчики узнали, что в этих краях есть чивато по имени Филиберто Мора. Гильермо Гарсиа, недавно назначенный командиром одного из отрядов, отправился на его задержание, а у Фиделя тем временем появился новый повод для тревоги: над их головами пролетел военный самолет, и это, вкупе с новостью о чивато, заставило его задуматься о том, чтобы вновь перенести лагерь. Когда они уже приготовились продолжить путь, появился Гильермо Гарсиа с предполагаемым доносчиком. Следуя методу Фиделя, Гарсиа изобразил из себя армейского офицера, чтобы заманить Мору в лагерь, и, когда тот очутился среди повстанцев, его тотчас обуяла паника. «Этот человек, Филиберто, купился на обман, – писал Че в дневнике, – но, увидев Фиделя, он тут же понял, что происходит, и начал извиняться». Объятый ужасом, Филиберто сознался во всех своих прошлых преступлениях, включая участие в подготовке засады около Арройо-дель-Инфьерно. Хуже всего было то, что один из подручных Моры уже отправился известить военных о нынешнем местонахождении повстанцев. В заключение Че писал: «Чивато был казнен; я выстрелил ему в голову и через десять минут констатировал смерть».

Как только повстанцы снялись с лагеря, к ним прибыл посыльный с письмом от Селии и пятью сотнями долларов. Также пришло письмо от Армандо Харта, тайно переданное им из камеры. Че с неудовольствием и подозрением отнесся ко всему, что содержалось в послании Харта: «Из него ясно, что он выступает против коммунизма, и более того – он пытается внушить нам мысль о возможности заключить какую-то сделку с посольством янки».

К концу апреля к повстанцам присоединилась новая группа крестьян и система снабжения стала работать более эффективно. Также Селия Санчес сообщила, что доставит в лагерь журналиста Си-би-эс Роберта Тейбера в сопровождении оператора Уэндела Хофмана. Тейбер собирался сделать репортаж для радио Си-би-эс, а также документальный фильм о повстанцах для телевидения. Перед их прибытием Фидель перенес свою ставку на вершину холма, возвышавшегося над лагерем. Это было сделано как из соображений безопасности, так и, по замечанию Че, «для того чтобы произвести на журналистов впечатление».

Журналисты немедленно принялись за работу и в первый же день взяли интервью у трех американских дезертиров, вокруг которых в США развернулись жаркие споры, поскольку те присоединились к повстанцам. В отношении собственного интервью у Фиделя были особые планы: он хотел взобраться на самую высокую гору Кубы – Туркино – и устроить пресс-конференцию на ее вершине. 28 апреля повстанцы почти в полном составе взошли на гору, преодолев 1850 метров. Там, на самой высокой точке Кубы, Фидель дал интервью Тейберу и Хофману, которое было записано на видеопленку, а затем все партизаны сделали эффектный залп из ружей. Че, вновь страдая одышкой, поднялся наверх последним, но все равно был неимоверно горд собой.

Подъем на Туркино совпал с прибытием в лагерь добровольцев, с которыми повстанцы раньше не имели дела, а именно юнцов, привлеченных романтическим образом партизан. Один из новоприбывших сказал, что искал их в течение двух месяцев. Двух других (приехавших из центральной провинции Кубы Камагуэй) Че поначалу принял за «пару искателей приключений», но один из юношей, Роберто Родригес, по прозвищу Вакерито (Пастушок), со временем вошел в число тех партизан, чьи бесстрашные подвиги заработали им место в пантеоне героев кубинской революции.

Помимо исполнения врачебных обязанностей, Гевара взял на себя еще одну функцию. Несмотря на недавний отказ Фиделя назначить его на пост политкомиссара, неофициально Че стал отвечать за проведение собеседований со всеми новобранцами и их первичный политический инструктаж. Вот как он вспоминает о своей первой беседе с Вакерито: «У этого парня в голове не было ни единой политической идеи… Он пришел босой, и Селия отдала ему запасную пару своих кожаных туфель, какие носят в Мексике; это была единственная обувь, подходившая ему, – настолько маленькие оказались у него ступни. В новых туфлях и прекрасной шляпе из пальмовых листьев Вакерито выглядел как мексиканский пастушок, или вакеро, – вот откуда взялось его прозвище».

Еще одним добровольцем был гуахиро из Эль-Мулато по имени Хулио Герреро, сосед покойного Эутимио Герры. Военные заподозрили его в пособничестве повстанцам и сожгли его дом, а сам он теперь вынужден был скрываться. Герреро рассказал, что ему сулили щедрое вознаграждение в обмен на убийство Фиделя правда, оно было куда скромнее, чем те десять тысяч долларов, которые, по слухам, предлагались Эутимио: всего лишь триста долларов да корова, ожидающая приплода.

Повстанцы не могли быть чрезмерно придирчивыми и в выборе союзников среди городского населения. Узнав о том, что оружие, полученное после неудачного нападения на президентский дворец, переправлено в Сантьяго, Фидель захотел получить часть этого вооружения и отправил туда верного человека в сопровождении местного проводника, который, по замечанию Че, знал сьерру вдоль и поперек, «потому что промышлял продажей марихуаны».

Неожиданно в лагере появился их старый знакомец – Гальего Моран. Еще хромавший на раненую ногу, Моран представил Фиделю «суперсекретный план», который, как с досадой узнал Че, тот принял. Гевара писал: «Фидель отправит Гальего в Мексику, чтобы тот собрал оставшихся там людей и затем совершил поездку в США с целью сбора средств и ведения пропаганды. Как я ни пытался втолковать ему, насколько опасно поручать это дело такому человеку, как Гальего, – откровенному дезертиру, беспринципному шарлатану интригану и лжецу, каких мало, – все было без толку. Фидель считает, что лучше хоть как-то использовать Гальего, чем позволять ему ехать в США затаив обиду на нас.

В это время пришло известие, что в лагерь на встречу с Фиделем едет очередной американский репортер. Хотя оператор Тейбера уже отбыл (снятая им пленка была переправлена отдельно), сам Тейбер все еще оставался у них, готовя материал для журнала «Лайф». Услышав о новом журналисте, Тейбер попросил Кастро не принимать конкурента, пока он сам не закончит работу.

Вскоре, отправившись с посланием от Фиделя в основной лагерь повстанцев, Че заблудился в темноте и скитался по сьерре три дня, пока не сумел выбраться к своим товарищам. Так он попал в арьергардный лагерь, где допуска к Фиделю ждал новый журналист, оказавшийся американским независимым корреспондентом венгерского происхождения по имени Эндрю Сейнт-Джордж. Че был встречен всеобщими приветствиями. Тронутый таким отношением, он записал: «Прием мне оказали очень теплый». Однако его несколько обеспокоило то, что бойцы склонны вершить «народный суд»: «Они рассказали мне, что ликвидировали чивато по имени Наполес и освободили двух других людей, которые оказались ни в чем не виновны. Ребята творят что хотят».

В отсутствие Че из лагеря отбыл Боб Тейбер, взяв с собой двоих из трех американских юношей, которые решили вернуться на родину. Затем повстанцы направились к Пино-дель-Агуа, куда им должны были доставить оружие. Однако на встречу с ними никто не пришел, и они отступили назад в горы, где столкнулись с Кресенсио Пересом. Гуахиро прибыл наконец с обещанной группой крестьян-добровольцев, состоявшей из двадцати четырех плохо вооруженных мужчин. Напоровшись на армейский патруль, они бросились в атаку и прорвались через заслон, однако один молодой повстанец был ранен и взят в плен. Солдаты закололи его штыками и выбросили истерзанное тело на дорогу. Желая возмездия, большинство повстанцев, включая Че, потребовали казнить взятого в плен капрала вооруженных сил Кубы, но Фидель, который не оставлял надежды склонить к себе сердца простых военных, настоял на том, чтобы того отпустили. (Все опасения насчет Кресенсио были теперь забыты или тщательно скрывались: Че ни разу более не обмолвился о них в своем дневнике, а сам факт подозрений в адрес лидера гуахиро не упоминается ни в одном из официально опубликованных воспоминаний о войне.)

В Сантьяго тем временем завершился суд над активистами «Движения 26 июля», включая некоторых бойцов «Гранмы». Как и ожидалось, их приговорили к тюремному заключению, но при этом мнения прокурора и главного судьи, Мануэля Уррутия, разошлись. Последний осмелился заявить, что ввиду «ненормальной ситуации» в стране подсудимые имели конституционное право взяться за оружие. Кроме того, на свободу вышел Франк Паис, что указывало на неведение официальных властей в отношении его истинной роли в повстанческой деятельности.

Однако этих положительных новостей было недостаточно, чтобы вывести Фиделя из дурного настроения, в которое его повергла история с недоставленным оружием. Он подчеркнуто игнорировал нового журналиста, Эндрю Сейнт-Джорджа, который провел в лагере повстанцев уже две недели. Журналист рассчитывал сделать радиоинтервью и заготовил даже список вопросов, которые Че перевел на испанский. Поскольку никто в лагере не говорил по-английски, а они с Сейнт-Джорджем знали французский Че пришлось стать его сопровождающим и переводчиком. «В оправдание Фиделя я чего только ни придумывал, – пишет он в дневнике, – но <…> он действительно ведет себя очень грубо; во время фотосъемки Фидель даже не вылез из гамака, в котором лежал и читал «Боэмию», напустив на себя вид оскорбленного величия, а кончилось дело тем, что он прогнал подальше всех членов генерального штаба».

На следующий день поступили сведения о том, что враг мобилизует силы, поэтому повстанцам пришлось срочно сниматься с лагеря и совершать марш-бросок под проливным дождем. Как пишет Че, Сейнт-Джордж был в бешенстве: «Парень разозлился не на шутку и довольно жестко стал пенять мне на то, что мы, дескать, постоянно придумываем какие-нибудь увертки, лишь бы интервью не состоялось; я не знал, как оправдаться». Подойдя к небольшой речке, где повстанцам предстояло провести ночь, Фидель вновь отложил интервью, мотивировав это тем, что вода издает «слишком громкий шум».

Наконец Кастро соблаговолил дать Сейнт-Джорджу долгожданное интервью. Однако 18 мая по радио сообщили, что на следующий день по американскому телевидению намечен показ фильма Тейбера «История о кубинских бойцах в джунглях», а также радиотрансляция его интервью с Фиделем. Разочарованный таким поворотом дел, Сейнт-Джордж оставил лагерь не попрощавшись.

На другой день пришла новость, что оружие прибыло в условленное место, и забрать его были отправлены двадцать пять человек. Они вернулись следующим утром на рассвете с «драгоценным грузом»: тремя складными пулеметами, тремя пулеметами «мадсен», девятью карабинами «М-1», десятью винтовками Джонсона и шестью тысячами патронов.

Че пришел в восторг, узнав, что один из «мадсенов» предназначен «эстадо-майору» – то есть ему самому. «Вот так, – писал он впоследствии, – состоялся мой дебют в роли полноценного солдата, поскольку до того я был им лишь отчасти, являясь прежде всего полевым врачом. Теперь я поднялся на новую ступень».

III

Обзаведясь новым оружием, повстанцы почувствовали себя в силах перейти в нападение. Че рвался устроить засаду на грузовики с военными, но Фидель предложил план получше: напасть на прибрежный армейский гарнизон в Эль-Уверо, располагавший шестьюдесятью солдатами. Он обещал стать самым серьезным объектом из всех, на которые они покушались; успех операции сулил обеспечить повстанцам огромное моральное преимущество и принести политические дивиденды.

Фидель прибег к помощи Энрике Лопеса, своего друга детства, который работал около Эль-Уверо управляющим на лесопилке.

Перед отправкой Фидель произвел кадровые перестановки в своей армии. Че был назначен главой небольшого отряда из четырех молодых людей. Среди них были два брата, Пепе и Пестан Беатоны, третьего бойца звали Оньяте – правда, вскоре ему дали прозвище Кантинфлас в честь мексиканского актера, – а четвертым был пятнадцатилетний мальчик по имени Хоэль Иглесиас, который недавно присоединился к повстанцам. Как и Вакерито, Хоэль стал затем одним из преданных последователей Че.

Наконец, накануне боя, Фидель решил «прочистить ряды», предложив всем, кто хочет уйти, последнюю возможность это сделать. Руки подняли несколько человек. «После того как Фидель сурово их отчитал, некоторые попытались переменить решение, но им не пошли навстречу, – пишет Че. – В конечном счете нас покинули девять человек, а осталось в общей сложности сто двадцать семь; почти все были теперь вооружены».

Партизаны отступили глубже в горы и разбили лагерь. Тут по радио они узнали, что некий вооруженный отряд повстанцев высадился на северном побережье Орьенте в Маяри, но наткнулся на армейский патруль. Они ничего не знали об этом отряде, который прибыл на корабле «Коринтия» из Майами и который был вооружен и отправлен на Кубу на деньги Карлоса Прио, вечно что-то замышлявшего экс-президента острова. Двадцать три человека с «Коринтии» были схвачены и спустя несколько дней расстреляны.

Энрике Лопес тем временем дал знать, что о местонахождении партизан пытаются разузнать трое военных в штатской одежде, и Фидель отправил нескольких бойцов схватить их. Те вернулись только с двумя шпионами, третий успел бежать до того, как они прибыли на место. Че заметил в дневнике, что эти двое – негр и белый (который «весь изрыдался») – признались, что собирали разведданные для майора Хоакина Касильяса.

На следующее утро Фидель собрал своих офицеров и приказал им готовить людей к бою, а «для двух чивато вырыли яму, и ребята из арьергарда расстреляли их».

Они шли всю ночь, пока не достигли Эль-Уверо. Операция должна была начаться на рассвете. Однако утром 28 мая выяснилось, что с занятых ими ночью позиций гарнизон плохо видно. Впрочем, менять что-либо было поздно, и штурм начался.

«Фидель сделал первый выстрел, и тотчас заработали пулеметы. Гарнизонные открыли ответный огонь, как я потом узнал, весьма эффективный… Я двинулся по левому флангу с двумя помощниками, несшими обойму, и с Беатоном, в руках у которого был пулемет».

К группе Че присоединились еще несколько человек. Достигнув открытого места, они продолжили путь ползком, и в одного из них, Марио Леаля, ползшего рядом с Че, угодила вражеская пуля. Сделав Леалю искусственное дыхание, Гевара перевязал рану куском бумаги – это было единственное, что он смог у себя найти, – и оставил его на попечение юного Хоэля, а сам вновь взялся за пулемет, продолжив стрельбу по гарнизону. Буквально через несколько мгновений еще один боец, Мануэль Акунья, упал, раненный в правую руку. И тут, когда повстанцы собирались с духом, чтобы броситься в лобовую атаку, гарнизон сдался.