Текст книги "Че Гевара. Важна только революция"

Автор книги: Джон Ли Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 51 страниц)

Как только Че стал жить в Тарара, работа по созданию НИАР пошла полным ходом. Фидель, сам примерно в то же время переехавший на виллу в Кохимаре, назначил председателем комиссии по аграрной реформе Нуньеса Хименеса. В комиссию входили Че, старый друг Фиделя коммунист Альфредо Гевара, Педро Мирет, Вильма Эспин – ставшая в январе женой Рауля – и два консультанта из НСП. Комиссия каждый вечер собиралась в доме Че в Тарара, для того чтобы внести изменения и дополнить проект, составленный в доме Гарсиа Валя. Проект держали в полном секрете от министров правительства Уррутиа, и, уж конечно, номинальный министр сельского хозяйства Умберто Сори-Марин не был приглашен на эти заседания.

Необходимость соблюдения секретности объясняет, почему столь яростно отреагировал на статью в одном из журналов, в которой упоминалось, что он живет на роскошной вилле в Тарара. 10 марта его ответ был напечатан в «Революсьон». «Внешне безобидная» статья под названием «Команданте Че поселился в Тарара», писал он, «пытается намекнуть на что-то нелицеприятное» в его «поведении как революционера».

Не стану пытаться разобраться в личности господина журналиста, равно как и разглашать, что узнал про него из документов, находящихся в моем распоряжении… но ради общественного мнения и тех, кто оказал мне свое доверие как революционеру… я должен сказать читателям «Революсьон», что я серьезно болен и болезнь свою заработал не потому, что сидел ночи напролет в игорных притонах и кабаре, а потому, что трудился больше, чем способен выдержать мой организм, на благо революции…

Тот факт, что ранее этот дом принадлежал одному из батистовцев, означает, что он роскошный; я постарался выбрать самый простой, но в любом случае жить в нем – оскорбление чувств народа. Я даю обещание господину Льяно Монтесу и в первую очередь народу Кубы, что покину этот дом немедленно по выздоровлении…

Че

IX

Развитие событий в Гаване не прошло незамеченным и для Москвы. Для Советов Че тоже стал фигурой, привлекающей особое внимание.

Еще в январе 1959 г. ЦК КПСС решил отправить в Гавану секретного агента, чтобы разведать обстановку и оценить возможность установления отношений с новым режимом. Было решено, что первым, с кем свяжется агент, должен быть Че Гевара.

Агента КГБ звали Александр Алексеев. До вызова в Москву в августе 1958 г. он работал под дипломатическим прикрытием в советском посольстве в Буэнос-Айресе. В начале своей карьеры разведчика он побывал в Испании во время гражданской войны.

Впервые Алексеев услышал о Че Геваре в 1957 г., когда еще жил в Аргентине: от друзей в Университете Буэнос-Айреса. «Эти ребята были революционерами, – вспоминает он, – и всегда с гордостью говорили о Че, потому что их соотечественник сражался вместе с Фиделем». Но, признается Алексеев, тогда он не уделял Кубе большого внимания. «Я не особенно думал о кубинской революции. Я считал, что она будет такой же, как любая другая латиноамериканская революция, и я не был уверен, что все это серьезно».

Вернувшись в Москву, Алексеев был назначен главой Отдела стран Латинской Америки в Комитете по культурным связям с зарубежными странами, непосредственно связанном с советским руководством. Он занял новую должность в декабре 1958 г., а через несколько недель пришли новости о победе кубинской революции, и Москва быстро признала новый режим. Вскоре после этого начальник Алексеева Юрий Жуков, находившийся в прямом контакте с Никитой Хрущевым, сказал Алексееву: «Александр, я думаю, вам следует поехать и посмотреть, что это за революция. Похоже, она антиамериканская и будет неплохо, если вы туда съездите. Вы лучшая кандидатура, потому что знаете испанский, бывали в Аргентине, а Че – аргентинец, и есть возможность установить контакт».

Однако не все было так просто. Хотя Москва признала правительство Кастро, дипломатические связи между двумя государствами еще не были установлены. Было решено, что Алексеев поедет в качестве журналиста, и запрос на получение визы был отправлен через кубинское посольство в Мексике. Началось ожидание.

Георгий Корниенко, высокопоставленный советский чиновник, работавший в то время в Отделе международной информации ЦК, согласен с мнением Алексеева, что СССР стал разыгрывать свою карту уже после того, как восстание Кастро победило. «Я помню, как в январе 1959 г., когда Кастро провозгласил новый режим, Хрущев спросил у нашего отдела: "А что они за ребята? Кто они такие?" Но никто не смог ответить на его вопрос… Мы послали запрос в наше зарубежное отделение, а потом в разведку и в другие места. Через несколько дней пришла телеграмма из одной из латиноамериканских столиц – кажется, из Мехико – с информацией о Кастро и его людях. И суть ее была такова, что если не сам Фидель, то возможно Рауль <…> и очень вероятно Че <…> и другие близкие к Фиделю люди стоят на марксистских позициях. Я присутствовал, когда эту информацию передали Хрущеву. "Если дело и правда обстоит так, – сказал он, – если эти кубинцы марксисты и создали какую-то форму социалистического движения на Кубе, то это просто потрясающе! Это будет первая страна с социалистическим или просоциалистическим правительством в Западном полушарии. Это будет очень хорошо, очень хорошо для дела социализма!"»

Однако более тщательное изучение фактов показывает, что в Кремле вовсе не случайно «открыли» Кубу, глянув на глобус после получения новостей о революции. В январе в Гавану приезжали один советский журналист и профсоюзная делегация. Связи между находившимися в эмиграции лидерами НСП и Кремлем существовали в течение всей гражданской войны. Быстрое решение Москвы признать новый режим, контакты представителей кубинской компартии с Фиделем, Раулем и Че в сьерре – не говоря уж о предшествовавшем общении последних с такими советскими чиновниками, как Юрий Папоров и Николай Леонов (оба они вскоре появятся на Кубе в качестве советских эмиссаров), – все это показывает, что у Советов был интерес к Кубе еще до победы повстанцев в январе 1959 г. Судя по всему, шестеренки политической машины Кремля закрутились где-то в середине 1958 г., после того как провалилось наступление армии в Сьерра-Маэстре и шансы повстанцев на победу сильно выросли.

Безусловно, в отношении Кремля к Кубинской революции присутствовала и некоторая доля скептицизма: ведь революция эта не была результатом действий НСП, произошла не под руководством партии. Кастро по-прежнему оставался темной лошадкой. Хотя некоторые позитивные факты были налицо – Фидель позволил партии выдвинуться, а ближайшие его соратники (Че и Рауль) являлись марксистами, – судить было еще рано.

Тем временем Гавана имела все основания умышленно затягивать выдачу визы Алексееву. Выдавать «журналистскую» визу известному советскому разведчику было на тот момент неразумно. Более того, соответствующее ведомство пока что находилось в руках Роберто Аграмонте, антикоммунистически настроенного представителя Ортодоксальной партии, который вряд ли мог беспристрастно отреагировать на такой запрос о выдаче визы. Потеря доверия со стороны союзников Фиделя, многие из которых по-прежнему считали, что он просто тянет время, прежде чем двинуться против беспринципных «красных», вызвала бы страшный раскол, который он не сумел бы предотвратить.

И, что еще более важно, ему нельзя было раздражать США. Первой целью внешней политики Фиделя было достичь некоего «модус вивенди» с Вашингтоном, нужно было добиться хотя бы того, чтобы он не покончил с революционным режимом, пока тот еще не встал на ноги. Заигрывания с СССР тут явно были не к месту. Че, напротив, не хотел иметь никаких дел с США и стал уже готовиться к тому, чтобы открыть перед ними карты, что, по его мнению, было неизбежно.

15 апреля Фидель вылетел в Вашингтон в сопровождении многочисленной делегации, куда входили самые консервативные, самые проамерикански настроенные министры и финансовые советники. Радикалы, Че и Рауль, остались дома. Спутники Фиделя считали, что он, по старой доброй латиноамериканской традиции, собирается просить помощи у Вашингтона. Однако он не раз повторял, что это не так. «Пусть они сами поднимут этот вопрос, – говорил он своим советникам, – тогда и посмотрим».

Фидель произнес в Национальном пресс-клубе в Вашингтоне речь, которую хорошо приняли, а затем в дружеской атмосфере пообедал с исполняющим обязанности госсекретаря Кристианом Хертером. Он выступил в Комитете по международным отношениям Сената, пришел на телепередачу «Встреча с прессой» («Meet the Press») и воздал дань почтения мемориалам Линкольна и Джефферсона.

Фидель старался показать себя с лучшей стороны и из кожи вон лез, чтобы развеять страх американцев перед его режимом, снова и снова призывая делать инвестиции в кубинскую экономику и подчеркивая, что аграрная реформа коснется только заброшенных и неиспользуемых земель. Он призывал к увеличению потока американских туристов, посещающих Кубу, и выражал надежду, что США, главный покупатель кубинского сахара, увеличит объемы закупок. Куба, конечно, сочтет для себя за честь подписать с Соединенными Штатами договор о взаимной обороне и по-прежнему будет предоставлять военно-морским силам США базу в Гуантанамо. Кастро заверял Вашингтон, что он выступает против коммунизма и за свободную прессу.

Куда бы Фидель ни отправлялся, его везде сопровождали журналисты. С бородой и в военной форме, он являл собой яркую противоположность политикам тех дней, одевавшимся в протокольные костюмы с галстуками, а привычка нового кубинского лидера неожиданно устраивать «неофициальные прогулки», чтобы пообщаться с простыми людьми, только добавляла ему шарма.

Фиделю нравилось общественное внимание, но в личных встречах его самолюбие часто бывало задето. Власть предержащие, с которыми он встречался, вели себя покровительственно, давали слишком много советов, которых Кастро не спрашивал, и суровых предупреждений, как будто он был неоперившимся юнцом, ни с того ни с сего получившим высокую должность, больше подходящую кому-то постарше и помудрее.

На время визита Кастро Эйзенхауэр постарался уехать из города, он отправился в отпуск в Джорджию поиграть в гольф и вместо себя оставил вице-президента Ричарда Никсона. Никсон и Кастро беседовали в Капитолии с глазу на глаз два с половиной часа и затем, на публике, любезно держались друг с другом. Но беседа их прошла неудачно: оба друг другу не понравились. Как сказал потом Никсон Эйзенхауэру, Кастро либо коммунист, либо простофиля, не понимающий, каково влияние коммунистов на его правительство. Это мнение будет иметь серьезные последствия для американо-кубинских отношений.

Если Фидель надеялся получить какой-то знак, что политика США в отношении Кубы станет более позитивной, то он был разочарован. Если он и правда питал надежды, что ему предложат экономическую помощь, то Никсон их уничтожил, заявив, что никакой помощи не предвидится. Он бесцеремонно посоветовал Фиделю следовать примеру губернатора Пуэрто-Рико, который, чтобы улучшить экономическую ситуацию, создал условия для частных инвестиций. Должно быть, после встречи у Кастро сложилось мнение, что американцы будут довольны только тогда, когда он станет играть исключительно по их правилам, расплатившись независимостью Кубы.

Из Вашингтона Фидель отправился в Нью-Йорк. 21 апреля после выступления в Принстонском университете он согласился встретиться с представителем ЦРУ. Посредником тот попросил служить министра финансов Кубы Лопеса Фреске. Они проговорили без свидетелей более трех часов. Американца звали Гарри Дрехер, но он пользовался вымышленным именем «Франк Бендер». Впоследствии этот человек сказал Лопесу Фреске, будто убежден, что Кастро «антикоммунист», и они договорились обмениваться информацией о действиях коммунистов на Кубе. Лопес Фреске должен был стать их связующим звеном.

Хотя многие историки, основываясь на этих данных, предполагают, что администрация Эйзенхауэра «потеряла» Кубу из-за того, что «неотзывчиво» отнеслась к Кастро, последующие события свидетельствуют о другом. Через месяц после поездки в США с Лопесом Фреске связался американский чиновник, передавший сообщение от «мистера Бендера» для Фиделя. «Я все передал Кастро, – вспоминает Лопес Фреске. – Но он не ответил мне и так и не предоставил никакой информации для Бендера…»

Судя по всему, эта встреча была со стороны Фиделя уловкой, чтобы создать у ЦРУ и у своей собственной делегации впечатление, что он на их стороне и просто тянет время, выжидая, когда коммунисты достаточно далеко высунут головы, чтобы можно было их отрубить. К примеру, одному из сопровождавших его советников Кастро говорил, что необходимо прекратить казни и проникновение коммунистов в правительство, другому – что планирует отправить Че в долгую командировку за границу, фактически в ссылку.

Через несколько дней после встречи с «мистером Бендером» Фидель был уже в Бостоне, и в присутствии Лопеса Фреске ему позвонил Рауль. Он сказал брату, что на родине идут разговоры, будто он «продается» американцам. Фидель отреагировал гневно, слова Рауля наверняка очень сильно его ранили – если принять во внимание тот факт, что он постоянно подвергался граду нападок со стороны критически настроенной американской аудитории.

Несколькими днями позже последовала странная встреча двух братьев в Хьюстоне. Фидель решил принять приглашение президента Бразилии Жуселину Кубичека посетить его страну, а затем принять участие в проводимой Организацией американских государств экономической конференции в Буэнос-Айресе. 27 апреля на пути в Бразилию самолет Фиделя сел в Хьюстоне для дозаправки, и тогда Рауль с несколькими помощниками прилетели туда, чтобы встретиться с Фиделем. После краткого конфиденциального совещания в аэропорту Рауль уехал назад в Гавану, а Фидель отправился дальше на юг.

Относительно причин этой встречи существуют разные мнения. Историк Хью Томас пишет: «Говорят, что Рауль пытался призвать старшего брата не поступаться революционными идеалами. Столь же вероятным кажется предположение, что основной разговор шел о темах выступлений Рауля и Гевары, которые должны были состояться на Кубе 1 мая». Биограф Кастро Тед Шульц, напротив, связывает их встречу с произошедшими незадолго до того событиями, подтвердившими давние сообщения американской разведки о том, что кубинское руководство участвует в вооруженных заговорах против правительств некоторых соседних государств.

18 апреля командующий войсками провинции Пинар-дель-Рио, где проходили обучение революционеры из других стран, устроил облаву на сотню обучавшихся там партизан-никарагуанцев и захватил их оружие. Затем он сделал публичное заявление о том, что Фидель запретил устраивать такие походы с кубинской территории.

В тот же самый день панамец Рубен Миро открыто заявил в Гаване, что его группа в течение месяца собирается вторгнуться в Панаму. Через несколько дней (Фидель тогда был в Бостоне) панамские власти захватили на побережье трех вооруженных повстанцев, двое из которых были кубинцами. По словам Мануэля Пиньейро, эта высадка была «самодеятельной», одобрения со стороны правительства она не получила.

Независимо от того, поддерживало ли кубинское правительство подобные выступления, события эти серьезно вредили усилиям Фиделя создать новый образ Кубы в глазах США. За границей Фидель признавал, что его правительство предоставляет политическим иммигрантам убежище и возможность работать, но утверждал, что экспорт революции оно не поддерживает. Вероятнее всего, облава на никарагуанцев была устроена намеренно, чтобы создать впечатление, будто Куба не только не поддерживает революционные выступления, но и принимает меры по их предотвращению.

Всего месяц спустя группа никарагуанских партизан тайно отплыла с берегов Кубы, чтобы начать военные действия против Сомосы. В группу входил старый товарищ Че по гватемальской «Бригаде имени Аугусто Сесара Сандино», Родольфо Ромеро. В то же время военное обучение проходили доминиканская повстанческая группировка, партизаны с Гаити и представители других стран.

Даже Че попытался снизить накал страстей и выступил по телевидению. «Революция во что бы то ни стало должна быть честной, – сказал он вечером 28 апреля, – и я с сожалением вынужден признать, что кубинцы принимают участие в недозволенных действиях. Мы хотим заявить, что действуют они без нашего позволения, без наших санкций, без нашего содействия… Мы экспортируем Революционную идею, но не пытаемся экспортировать революцию. Там, где руководит преступное правительство, революцию совершит сам народ, страдающий от этого правительства. Мы – это только пример, остальное – дело народа».

Как и всегда, слова Че были подвергнуты тщательному изучению в американском посольстве. И, как обычно, хотя Гевара старался обходить острые углы, его честность проявляла себя в том, как именно он уходил от трудных вопросов журналистов, большинство которых касалось интересующей всех темы его политических взглядов. На первый вопрос – коммунист ли он – Че ответил так: «Наш образ мыслей ясен, наши поступки прозрачны. А коммунист ли я, связанный с компартией, или нет, не имеет значения. Нас обвиняют в том, что мы коммунисты, из-за того, что мы делаем, а не из-за того, кем мы являемся или что говорим… Если вам кажется, будто то, что мы делаем, это коммунизм, тогда пусть мы коммунисты. Если вы спросите меня, являюсь ли я членом компартии, или Народной социалистической партии, как она называется здесь, то я скажу, что нет».

Ничего удивительного, что заключение посольства, отправленное секретной депешей в Вашингтон 5 мая, имело следующее резюме: «Высказывания Эрнесто «Че» ГЕВАРЫ в телевизионном выступлении демонстрируют коммунистическую направленность и антиамериканские настроения».

Сразу же после телевизионного интервью Че поспешил на встречу с Раулем, только что вернувшимся из Хьюстона. Судя по всему, одной из основных тем разговора было решение Фиделя приостановить расстрелы.

С января на Кубе прошли 550 казней, и этот вопрос, постепенно становившийся проблемным и на самой Кубе, был главным пунктом претензий к Фиделю во время его визита в США. Фидель считал, что должен сделать что-то, чтобы умиротворить американцев и заслужить у них доверие. Че был резко против этого решения, но подчинился приказу Кастро.

Прекращение казней принесло Фиделю некоторые дивиденды. Теперь Америку беспокоили «проникновение коммунистов» в его правительство, масштабы еще не начавшейся аграрной реформы и все большее количество свидетельств того, что кубинцы пытаются «сбить с пути истинного» своих соседей.

30 апреля Уайтинг Уилауэр, посол США в Коста-Рике, отправил написанное на семи страницах письмо с пометкой «Секретно» Рою Работтому, ведущему сотруднику Государственного департамента по латиноамериканским делам. Это было далеко не первое послание в их переписке по поводу Кубы, и Уилауэр не особенно старался скрывать презрение к миролюбивой позиции Работтома, выступая за упредительный удар по Кубе. «Посещение Кастро Соединенных Штатов стало одним из самых ярких спектаклей в коммунистической истории последнего времени, – писал Уилауэр. – …Я никак не могу согласиться с вашими словами, что "на данном этапе имеется значительный прогресс в деле снятия напряжения в Карибском регионе". Мне кажется, что положение там сегодня хуже чем когда-либо и очень скоро станет еще хуже, если плацдарм коммунистов на Кубе не будет уничтожен». Уилауэр заявил, что он будет готов поверить, что у Кастро нет связей с коммунистами, «тогда и только тогда, когда «Че» Гевару и других главных коммунистов отправят прочь из страны». «Коммунисты имеют на Кубе огромную власть и вес в армии, – добавлял он. – В Гватемале им не удалось достичь ничего подобного».

Уилауэр был прав. «Гватемала-1954» дала важнейший урок и победителям, и проигравшим. Эрнесто Гевара учился на ошибках не удавшейся в Гватемале социалистической революции. Постоянные напоминания Че Фиделю о причинах поражения Арбенса сделали свое дело: в армии были произведены тщательные чистки, и «новая армия» состояла сплошь из достойных доверия людей, чья преданность и политические взгляды не вызывали сомнений. Что касается рядовых, то они проходили политическое «переобучение». «Народу» тоже дадут оружие и научат им пользоваться, и в поддержку регулярной армии будет создано общенациональное гражданское ополчение. К тому времени как США соберутся нанести удар – а Че знал, что это неизбежно, – Куба будет начеку.

X

Че постепенно становился главным врагом Вашингтона в Латинской Америке – затмевая собой даже Фиделя. 4 мая Дж. Л. Топинг, начальник политической службы в американском посольстве в Гаване, отправил в Вашингтон очередную секретную телеграмму, которой дополнял свой отчет от 29 апреля о встрече с Наполеоном Падильей, специалистом по кубинской табачной промышленности.

Незадолго до того Падилья присутствовал на встрече с Че в качестве члена «Табаководческого форума» – комиссии, созданной для исследований возможностей увеличения производства табака и занятости в табачной промышленности. Топинг характеризует Падилью как «либерала, патриота, католика» и сообщает, что в прошлом тот поддерживал революцию против Батисты. Также Топинг замечает: «Я чувствовал, что он глубоко обеспокоен и в разговоре искренен».

«Падилья называет Гевару "тупым коммунистом" – он даже не считает его выдающимся. (Дословно по-испански он назвал его vulgar – "заурядный".) <…> По его словам, Гевара неблагоразумно жестко настроен в отношении Америки и резко выступает против продажи американских товаров, даже если они произведены на Кубе. Ему кажется, что Гевара и Рауль Кастро стремятся установить на Кубе «советскую» систему. Гевара часто говорит о том, какое влияние он имеет на Фиделя Кастро…

Падилья также заявил, что Гевара часто упоминает о "событиях в Гватемале". Он говорит, что свобода прессы опасна. При Арбенсе она даже стала в Гватемале одной из причин падения его режима. Гевара убежден, что на Кубе свобода прессы должна быть ограничена».

Обычно Че никто не называл «заурядным», но большинство остальных оценок Падильи выглядят правдоподобно, если предположить, что Гевара нарочно его провоцировал, он ведь так и не утратил склонности шокировать других, особенно если чувствовал, что они поддадутся. Похвальбы Че его «влиянием на Фиделя», напротив, выглядят как попытка Падильи выдать желаемое за действительное, потому что в разговорах со всяким, кто не был Че близким другом, тот всегда отзывался о Кастро исключительно уважительно.

Но, очевидно, за время отсутствия Фиделя все-таки произошло нечто, что заставило Че, недовольного нерешительной политикой Кубы, потерять терпение. Есть сведения, что как-то Че собрал свою охрану и сказал: «Я уезжаю». Из-за ходивших тогда слухов они предположили, что команданте собирается возглавить партизанскую войну против Трухильо в Доминиканской Республике. Если Гевара и рассматривал такую возможность, то потом передумал. Судя по последующим событиям, решение остаться он принял, получив ясный сигнал от Фиделя, что тот готов ускорить шаги по построению на Кубе социалистического общества.

Время выжидания подходило к концу. На экономическом форуме в Буэнос-Айресе Фидель вызвал сенсацию и привел в замешательство своих латиноамериканских коллег, обратившись к Вашингтону с предложением финансировать «план в духе Макартура», американского военачальника, известного в числе прочего тем, что он принял капитуляцию Японии и много способствовал ее послевоенному развитию, чтобы вылечить экономические и социальные недуги Латинской Америки. Сумма, которую Кастро запросил у Вашингтона для экономической помощи Латинской Америке на ближайшее десятилетие, составляла тридцать миллиардов долларов.

Американцы ясно дали понять, что не имеют намерения поддерживать такой проект, и латиноамериканские министры быстро с ними согласились. Однако забавно, что двумя годами позже новый американский президент Джон Кеннеди вернется к идее Фиделя, создав программу помощи в двадцать миллиардов долларов под названием «Союз ради прогресса». План Кеннеди, конечно, был принят не в угоду кубинскому лидеру, а чтобы предотвратить в Латинской Америке другие революции, подобные кубинской.

Через несколько дней, по возвращении в Гавану, Фидель подписал закон об аграрной реформе, и НИАР стал реальностью. Министр сельского хозяйства Умберто Сори-Марин, который был отстранен от обсуждения законопроекта, сразу ушел в отставку. Фидель снова официально подтвердил статус Че как команданте Революционных вооруженных сил, а затем отправил его в продолжительную «добровольную» поездку за границу.

Официально задача Че состояла в том, чтобы укрепить дипломатические и торговые связи Кубы с развивающимися промышленными государствами, такими как Япония, и с неприсоединившимися странами Африки, Азии и Европы, в первую очередь Индией, Египтом и Югославией. Но неофициально временное устранение Че, конечно, помогало Фиделю создать впечатление, что он, как и намекал в США «отстраняет от себя» аргентинского коммуниста.

На деле поездка Че уже некоторое время стояла на повестке дня. Альфредо Менендес впервые узнал об интересе Гевары к странам так называемого третьего мира во время их совместной работы над проектом аграрной реформы в Кохимаре, когда Че попросил дать ему информацию об экономике Египта, Индии, Индонезии и Японии. «Он хотел узнать, какие существуют торговые отношения между Кубой и этими странами, что мы импортируем, что экспортируем, какие у нас есть возможности увеличить торговлю с ними».

Перед отъездом Че привел в порядок личные дела. 22 мая он получил развод от Ильды. А 2 июня они с Алейдой поженились. Была проведена небольшая гражданская церемония, после чего новобрачные устроили празднование в Ла-Кабанье. На празднике присутствовали Эфихенио Амейхейрас, новый шеф полиции Гаваны, Гарри Вильегас, Селия Санчес и Рауль со своей женой Вильмой Эспин. Вечеринку «оживил» Камило, вторгшийся в дом без приглашения, исторгая крики во славу новобрачных и размахивая бутылками рома. Алейда прекрасно выглядела в новом белом платье, а Че был одет как всегда, в оливково-зеленую форму и черный берет.

Двумя неделями раньше он написал письмо своему старому другу Хулио «Гаучо» Кастро из Буэнос-Айреса, приглашая того приехать на Кубу:

Гаучо!

Ради того, что мы пережили, стоит получить пару пуль. Если приедешь сюда, не думай возвращаться назад, революция не станет ждать. Крепкое объятие от того, кого зовут и кого история назовет…

Че