Текст книги "Че Гевара. Важна только революция"

Автор книги: Джон Ли Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 51 страниц)

Когда этот щекотливый вопрос был исчерпан, вспоминает Алексеев, их разговор продолжился на дружеской ноте, и очень скоро они перешли на «ты». Че стал обращаться к нему «Алехандро», а тот вместо «команданте» начал говорить просто «Че».

Наконец, заметив, что время позднее, а женщина, которую он принял за секретаря Че, все еще работает, Алексеев, указав на Алейду, пошутил: «Че, как же так: ты такой борец с эксплуатацией, а сам, я вижу, эксплуатируешь свою секретаршу». Он ответил: «О да! Это так, правда она мне не только секретарша, но и жена».

Они проговорили почти до рассвета, и ближе к концу встречи Че сказал Алексееву: «Наша революция по-настоящему прогрессивна… она создана руками народа… Но нам не под силу удержать ее без помощи глобального революционного движения и прежде всего социалистического блока и Советского Союза». Че подчеркнул, что это его личное мнение.

Алексеев понял, на что он намекает, и сказал, что хотел бы узнать также воззрения других вождей революции – не может ли Че устроить ему встречу с Фиделем? «Че ответил: "Сложность в том, что Фидель не любит беседовать с журналистами". Тогда я сказал ему: "Но ведь я не собираюсь брать у него интервью, это не для прессы". Че понял».

Три дня спустя, в полдень 16 октября, Алексееву позвонили по телефону прямо в номер гостиницы «Севилья» и спросили: «Сеньор Алехандро Алексеев, что вы сейчас делаете?» «Ничего», – ответил он. «Хорошо. Вы просили об аудиенции у команданте Фиделя Кастро. Если хотите, вы можете встретиться с ним прямо сейчас, мы заедем за вами». Алексеев быстро приготовился к выходу. «Я надел темный костюм, белую рубашку, серый галстук, чтобы выглядеть как дипломат». Он взял советскую водку и икру, которые привез в подарок, и спустился в фойе.

Его привезли в здание НИАР – туда же, где он встречался с Че, – но на сей раз он поднялся на лифте на самый верхний этаж. Когда Алексеев вышел в коридор, его встретили двое бородатых мужчин в форме: Фидель Кастро и Нуньес Хименес. Они провели его в кабинет Фиделя и усадили за большой деревянный стол.

Они немного поговорили на общие темы, а потом Фидель спросил, что у Алексеева в пакете. Спустя несколько мгновений все трое уже пили водку, заедая ее икрой с печеньем. Внезапно Фидель повернулся к Нуньесу Хименесу и сказал: «Нуньес, не правда ли, советские продукты просто превосходны? Я никогда их не пробовал. Мне кажется, нам стоит восстановить торговые связи с Советским Союзом».

Алексеев немедленно произнес: «Очень хорошо, Фидель, можете считать, что дело сделано. Я также очень заинтересован в культурных связях и, что еще важнее, в дипломатических отношениях». Фидель быстро ответил: «Нет, думаю, пока не стоит торопиться. Формальности не столь важны; я против формализма. Вы прибыли к нам как эмиссар Кремля, и мы можем сказать друг другу, что у нас теперь есть отношения. Но мы не можем пока сказать об этом народу. Народ не готов, он отравлен буржуазной американской пропагандой против коммунизма».

Говоря с Алексеевым о кубинской революции, Фидель назвал ее «подлинной, сделанной людьми и для людей». «Мы хотим построить справедливое общество, где не будет эксплуатации человека человеком и где вооруженный народ будет защищать свои завоевания», Алексеев отметил, что, хотя Фидель, в отличие от Че, избегает слово «социализм», он все же дал понять, что разделяет одну с ним философию.

Для Алексеева встреча окончилась тем, что он получил от Фиделя задание. По словам Алексеева, после того как Фидель объяснил, что должен «двигаться неспешно», пытаясь переубедить кубинцев, настроенных резко против коммунизма, в разговор вмешался Нуньес Хименес, сказав, что, может быть, стоит предложить Алексееву попросить свое правительство привезти в Гавану советскую выставку, находящуюся сейчас в Мехико. Нуньес Хименес, ездивший в июле в Нью-Йорк, по дороге посетил выставку, которую открывал заместитель председателя Совмина СССР Анастас Микоян, и остался под впечатлением от увиденного. «Это действительно стоит того! – сказал он Фиделю. – Она раскроет кубинцам глаза на Советский Союз и покажет, что американская пропаганда, которая кричит о его отсталости, лжет».

Фидель поинтересовался у Алексеева его мнением по этому вопросу. Действительно ли выставка так хороша? Алексеев ответил утвердительно, но сказал, что, как ему кажется, привезти ее на Кубу будет непросто. Программа утверждена, и Куба в ней не значится.

Но Фидель уже воспринял идею Нуньеса как свою собственную и наотрез отказался принимать отрицательный ответ. «Выставку необходимо сюда привезти! – заявил он Алексееву решительно.

И Микоян пусть приедет и откроет ее здесь. Конечно, все уже распланировано, но ее необходимо показать здесь! Мы же революционеры! Поезжайте в Мехико и расскажите Микояну о нашей революции и о том, что сюда стоит приехать». Алексеев согласился попробовать, но заметил, что с советским паспортом ему не так-то просто путешествовать по миру. «Не беспокойтесь, – сказал Фидель. – Наш посол в Мексике все устроит».

Через несколько дней Алексеев улетел в Мехико на встречу с Микояном. Его появление в Гаване начинало приносить плоды. При содействии Че и с одобрения Фиделя Куба медленно, но верно входила в орбиту советского влияния.

Глава 22
«За нами будущее, и мы знаем это»

I

4 февраля 1960 г. Анастас Микоян прибыл в Гавану в сопровождении своего тридцатилетнего сына Серго, советского посла в Мексике, личного помощника и охранника-переводчика – молодого офицера КГБ Николая Леонова. Микоян попросил Леонова передать подарки «вождям революции». Это дало Леонову возможность лично повидаться со своими старыми знакомыми по Мексике, и первым, к кому он отправился, был Че Гевара.

Незадолго до того Че с Алейдой переехали из пригородного дома в более безопасный район, Сьюдад-Либертад – бывший военный городок на западной оконечности Гаваны. Они поселились в одном из домов, где прежде жили офицеры батистовской армии, рядом со взлетно-посадочной полосой военного аэродрома.

С момента последней встречи Леонова и Че в Мексике прошло немногим более трех лет. Тогда Леонов дал молодому аргентинскому врачу, интересовавшемуся социализмом, советские книги. Те ранние контакты Леонова с членами повстанческой группы Кастро ныне полностью оправдали себя, дав ему возможность прибыть на Кубу. Гевара и братья Кастро из строящих смелые планы политэмигрантов превратились в неоспоримых лидеров новой революционной Кубы, подумывающих о «переходе к социализму» и вступлении в союз с его страной перед угрозой войны с Соединенными Штатами.

На сей раз Леонов «от лица советского народа» вез Геваре в подарок снайперский пистолет в прекрасной кобуре и с большим запасом патронов.

После того как в ноябре 1956 г. его отозвали из Мексики в Москву и отстранили от работы в МИД, Леонов решил серьезно заняться изучением истории Латинской Америки и устроился переводчиком в советское издательство «Прогресс», выпускавшее книги на испанском языке. В конце лета 1958 г. ему предложили работу в КГБ, и он согласился. 1 сентября Леонов начал двухлетний курс подготовки, который, по его словам, остался незавершенным «по причине кубинской революции».

В октябре 1959 г. Леонову приказали в КГБ оставить свои научные занятия и поехать с Микояном в Мексику. Леонов находился с Микояном в Мехико, когда туда с Кубы прибыл со своим секретным заданием Александр Алексеев. Алексеев рассказывает, что он прямо направился к Микояну.

Он передал Микояну предложение Фиделя. «Им нужна не одна только выставка. Фидель хочет говорить с нами». Когда Алексеев закончил, Микоян заметил, что он тоже, как и Кастро, против «формальностей», но как зампредседателя Совмина он не может ехать в страну, с которой у Москвы нет дипломатических отношений. Он послал в Кремль телеграмму и также направил в Москву Алексеева для прояснения ситуации.

«Москва согласилась направить выставку из Мексики на Кубу, – рассказывает Алексеев, – поскольку Хрущев к тому времени тоже уже влюбился в кубинскую революцию. Я не знаю точно почему, наверное, он был рад получить еще одну пешку в игре против американцев».

Однако советская выставка открылась в Гаване только в феврале 1960 г.

Прибыв в Гавану вместе с Микояном, Леонов подъехал на машине к дому Че Гевары. Был почти полдень, но Че еще спал. «Он был совершенно без сил, – вспоминает Леонов, – но все же встал и выказал подлинную радость при виде меня. "Что за чудо, ты словно с небес сюда упал!"» За кофе Леонов передал ему пистолет – и этот подарок Че принял с огромным удовольствием.

Леонов поздравил друга с победой повстанцев, а затем, в напоминание об их давнем разговоре и о советских книгах, которые Че так хотел почитать в Мехико, спросил: «Так что, ты правда серьезно думаешь строить социализм?» – «Да, – ответил Че, – я собираюсь посвятить этому жизнь. Сначала я учился, теперь буду строить».

II

Вскоре Леонов узнал, почему Че спит в такое время. Гевара теперь не только работал в НИАР, но и стал еще президентом Национального банка Кубы.

Дел было чрезвычайно много, и рабочий график Че уже вошел в легенду. По Гаване ходили истории об иностранных чиновниках, которым назначали прийти к нему в три часа: явившись на встречу днем, они узнавали от Манресы, что речь шла о трех часах ночи. Если ночная встреча Алексеева с Че могла сойти за исключение, то теперь подобные ситуации стали правилом.

В письме, отправленном родителям на Рождество, Че попытался дать им представление о том, как он теперь живет:

…В 6.30 утра – не в начале, а в конце моего рабочего дня – я нашел несколько минут, чтобы пожелать вам всего, что можно пожелать… Мы не люди, а работающие машины, сражающиеся со временем…

Департамент индустриализации – мое творение; но я, хотя и не без боли, как уставший от своего чада отец, наполовину оставил его, чтобы погрузиться в финансовое дело, талант к которому, видимо, дан мне от Бога. Я также занимаю пост начальника курсов военной подготовки и командующего полком в Орьенте. Мы творим историю высшей американской пробы; за нами будущее, и мы это знаем, мы работаем с радостью, хотя и позабыли все личные привязанности. Примите нежные объятия от сей машины… и по совместительству блудного сына, который порой напоминает о себе.

Че

III

Начало работы Че в НИАР было несколько скомканным, но постепенно все наладилось. В конце 1959 г. значительная часть кубинской промышленности, как мелкой, так и крупной, по-прежнему находилась в частной собственности, и в ведение его департамента перешло лишь несколько маленьких фабрик, либо оставленных их хозяевами, либо конфискованных у владельцев, запятнавших себя связью с Батистой и его окружением. Че принял эти фабрики под свой контроль и назначил управлять ими проверенных ветеранов повстанческой армии, в то время как некоторым другим ветеранам поручено было руководить недавно образованными сельскохозяйственными кооперативами на территориях экспроприированных латифундий.

«Затем довольно скоро государство начало вмешиваться в работу частных фабрик, – вспоминает Боррего. – Это были именно вмешательства, а не акты национализации. Речь шла о фабриках, где возникали конфликты с рабочими или где… владельцы… не занимались инвестициями… тогда мы вмешивались в их работу».

Этим вмешательствам был придан законный статус, поскольку Министерство труда – ныне находившееся в надежных руках Аугусто Мартинеса Санчеса, бывшего помощника Рауля, – приняло резолюцию, позволявшую департаменту Че вмешиваться в управление фабриками на долговременной основе; но, как утверждает Боррего, он и не думал, что подобные вмешательства могут из временного явления превратиться в постоянное.

«Конечно, – добавляет он, – исходя из логики Че, эти захваты были окончательными, но законодательно это еще не было закреплено».

Ранее, в апреле, Че провел небольшое исследование и пришел к выводу, что восемьдесят процентов членов повстанческой армии Фиделя неграмотны. Для разрешения этой проблемы он начал кампанию по внедрению просвещения в Ла-Кабанье, но еще в конце 1959 г. армия в основном состояла из полуграмотных или наскоро обученных гуахиро, многие из которых едва вышли из подросткового возраста. Когда их назначали руководить фабриками, это приводило к неминуемым провалам и хаосу. Тем временем сам Че стремился заполнить пробелы в своих познаниях в области экономики. Он начал брать уроки у мексиканского экономиста Хуана Нойолы. Также по просьбе Че доктор Виласека стал преподавать ему математику. Они начали с алгебры и тригонометрии, а затем перешли к аналитической геометрии.

IV

Че любил в шутку рассказывать о том, как он получил пост директора банка. На собрании кабинета министров, созванном для обсуждения замены Пасоса, уволенного за открытое недовольство арестом Матоса, Фидель сказал, что ему нужен хороший экономист. К удивлению Фиделя, руку поднял Че. «Че, я не думал, что ты экономист!» – «А мне показалось, ты сказал, тебе нужен хороший коммунист». Впрочем, финансовому и деловому сообществу было не до шуток: новость о назначении Че повергла всех в ужас. Немногие поверили заверениям Фиделя в том, что Гевара будет «столь же консервативен», как и его предшественник.

Когда Че появился в банке – каменном здании с колоннами на Узкой улочке в Старой Гаване, – то обнаружил там множество пустых столов, поскольку большинство старых сотрудников ушло вместе с Пасосом. Че позвонил Виласеке и попросил его стать своим заместителем.

Виласека выслушал предложение без восторга. Он не только не имел никакого опыта работы в финансовой сфере, но к тому же был другом человека, которого ему предлагалось заменить. Он попытался отказаться, но Че твердо стоял на своем; более того, он не столько просил Виласеку, сколько приказывал. «Я тоже ничего не знаю о банках, и тем не менее я – директор банка, – сказал ему Че. – Когда революция назначает тебя на тот или иной пост, ты не должен возражать». Виласека принял назначение.

Одним из первых, кого Че вызвал к себе в банк, стал Николас Кинтана. Это был тридцатипятилетний гаванский архитектор, чья фирма при Пасосе была выбрана для строительства нового тридцатидвухэтажного здания Национального банка в центре Гаваны с видом на набережную Малекон. Проект был очень значительным, речь шла о самом крупном сооружении на всей Кубе, и стоимость его оценивалась в шестнадцать миллионов долларов. К концу 1959 г. был заложен фундамент здания и началась первая фаза строительства.

Когда Пасос узнал о своем увольнении и скорой отправке за границу на дипломатическую работу, он незамедлительно вызвал Кинтану. Он признался ему, что намерен искать политического убежища, как только окажется в Европе, и объяснил Кинтане, почему собирается пойти на этот шаг: «То, что они делают со страной, – это варварство… Че Гевара не имеет нужной квалификации для этого поста, и это одна из причин, по которым я отправляюсь в изгнание. Тебе тоже оно предстоит, это неизбежно».

Кинтана думал иначе. Он был молод, работал над самым крупным архитектурным проектом в своей карьере и верил, что помощь, оказанная им повстанцам во время войны, сослужит ему добрую службу при общении с Че. В конце 1958 г. он передал «Движению 26 июля» топографические карты Эскамбрая, которые были нужны команданте.

Получив вызов от Че, Кинтана явился к нему в банк и был поражен тем, что увидел. Некогда блиставшее безупречным порядком главное финансовое здание страны стало грязным и запущенным, повсюду валялись бумаги. «Все изменилось за какие-то пятнадцать дней».

Первое, что спросил у него Че, было: «Вы из мелкой буржуазии?» Кинтана ответил: «Нет». – «Нет? Значит, вы революционер?» – «Нет, команданте, я не говорил, что я революционер. Я из крупной буржуазии». Глаза Че потеплели, и он с довольным видом сказал: «Вы единственный честный представитель своего класса из всех, кого я встречал с момента своего появления здесь». Кинтана подумал, что завоевал симпатию Гевары, и ответил в той же остроумной манере: «Да нет, таких, как я, много, просто вы не даете им возможности высказаться». Выражение лица Че стало ледяным, и он напомнил Кинтане, что тот говорит с «команданте Геварой». Кинтана понял, что перешел границы дозволенного.

На второй встрече Кинтана предъявил Геваре список материалов, которые необходимо было выписать из-за границы, и объяснил, что, поскольку здание будет находиться в прибрежной зоне, ему потребуются окна, способные выдержать ураганный ветер и потому снабженные рамами из нержавеющей стали; архитектор также сказал, что лифты лучше всего приобрести у американской фирмы «Отис», имевшей представительство в Гаване.

Че спросил: «Зачем нужны лифты?» Кинтана объяснил, что здание будет состоять из тридцати двух этажей. На это Че заметил, что вполне можно ограничиться лестницами: если даже он со своей астмой способен по ним подниматься, то смогут и другие.

Они вернулись к теме окон. Че спросил у Кинтаны, почему они должны быть обязательно доставлены из Штатов или Германии, почему нельзя найти что-нибудь подешевле, например из пластика, и непосредственно тут, в Гаване. Затем они стали обсуждать предполагаемое количество туалетов в здании; Че посмотрел на план Кинтаны и отрезал: «Ну, мы можем ограничиться половиной от этого числа».

«Однако и при революции, – попытался оспорить это решение Кинтана, – люди ходят в туалет не реже, чем раньше». – «Новый человек не таков, – возразил Че. – Он умеет жертвовать».

Кинтана наконец все понял. Дело было не в окнах и не в туалетах. Че вообще не нуждался в новом здании банка.

И действительно, сначала стройка была заморожена, а затем, несколько лет спустя, на ее месте появилась больница. В скором времени были выпущены новые банкноты достоинством в десять и двадцать песо. Как президент Национального банка Че обязан был их подписать, что он и сделал, поставив на них простое и ясное – «Че». Кубинские деловые люди быстро оценили всю горькую для них символичность этого жеста Гевары. На новой Кубе деньги более не рассматривались как нечто священное, став досадным наследием эры капиталистического предпринимательства – эпохи, которой надлежало в скором времени исчезнуть без следа.

Глава 23
«Индивидуализму места нет»

I

Суд над участниками «мятежа» Матоса состоялся в декабре. В ход процесса лично вмешались Рауль с Фиделем, что придало делу весьма нехороший оттенок. Рауль, как всегда, потребовал для Матоса смертной казни; ему вторил и прокурор – майор Хорхе «Папито» Сергера. Однако судьи, набранные из бывших армейских офицеров и ветеранов революционного движения, приговорили обвиняемого к двадцати годам заключения, а остальным офицерам дали сроки поменьше.

После этого Фидель начал войну против «реакционной прессы». Консервативная газета «Авансе» была закрыта после бегства из страны ее главного редактора, который посмел напечатать обвинения Диаса Ланца в адрес нового режима и был заклеймен Фиделем как контрреволюционер. Второй по значимости кубинский телеканал, «Двенадцать», также был закрыт. Газета «Эль-мундо» была поставлена под контроль государства, ее главным редактором назначили фиделиста Луиса Вангуэмерта. Не за горами было также закрытие газеты «Диарио де ла Марина», главного рупора оппозиции, и всей остальной независимой кубинской прессы.

Наконец, Куба обзавелась собственным международным информационным агентством «Пренса латина», руководителем его был назначен Хорхе Рикардо Мазетти, а отделения были открыты во многих странах Западного полушария с целью противостоять американским агентствам «Ассошиэйтед пресс» и «Юнайтед пресс Интернешнл», особенно досаждавшим Че и Фиделю.

Заокеанская миссия Че начала приносить плоды. С осени на остров стали прибывать официальные дипломатические и торговые делегации из Японии, Индонезии и Египта. Было подписано несколько торговых договоров, не таких уж выгодных, однако был важен сам факт их заключения.

В статье «Взгляд на Америку с афро-азиатского балкона» Че писал, что с бывшими колониями, недавно обретшими независимость, Кубу роднит одна мечта – избавиться от гнета экономической эксплуатации. Он доказывал, что революционная Куба, персонифицированная в Фиделе Кастро, является моделью, на которую должны ориентироваться страны Латинской Америки, Азии и Африки. Он призывал к созданию антиимпериалистического альянса. А Фидель, как он намекал, вполне мог бы стать его лидером.

«…Неужели наше братство не может преодолеть ширь океанов, языковые преграды и недостаток культурных связей, чтобы мы могли слиться в объятиях соратников по борьбе?…

…Куба была приглашена на новую Конференцию народов Африки и Азии. И ее представители отправятся туда сказать: Куба действительно существует, а Фидель Кастро – это человек, народный герой, а не мифологический персонаж; необходимо заявить также, что Куба – не отдельное явление, а лишь первый сигнал к пробуждению Америки…

Когда же нас спросят: "Являетесь ли вы членами Партизанской Армии, ведущей борьбу за освобождение Америки? Являетесь ли вы нашими союзниками по ту сторону океана?" – я скажу в ответ сотням миллионов африканцев и азиатов: "…Да, я брат ваш, один из множества братьев в этой части света, которая ожидает с бесконечным волнением того момента, когда мы сможем объединиться в блок, который уничтожит раз и навсегда постылое колониальное господство"».

Для Фиделя идея выхода на мировую сцену имела огромное значение. В Африке и Азии тогда вовсю шел парад суверенитетов. С 1957 г. несколько стран добились независимости от французского, британского, бельгийского колониального правления. Другие, такие как Алжир, пока еще вели войну за свободу, но тенденция была очевидной: дни колониализма сочтены, и будущее находится в руках тех, кто бросил вызов гибнущим империям, таких людей, как Насер, Сукарно – или, быть может, Фидель. В январе министр иностранных дел Рауль Роа вылетел в турне по Азии и Северной Африке, чтобы передать лидерам государств приглашение принять участие в международном конгрессе развивающихся наций, который должен был пройти в Гаване.

В печать также была сдана первая подборка воспоминаний Че о партизанской войне, соединенных в книгу под заголовком «Эпизоды революционной войны». В ноябре в «Уманизмо» вышла трагическая заметка «Убитый щенок». Эта публикация совпала с ростом земельных экспроприаций и возобновлением работы революционных расстрельных бригад. Поскольку в ней в аллегорической форме говорилось о необходимости принесения в жертву невинных во имя дела революции, она не могла не вызвать неприятных чувств у определенной части кубинского общества.

II

К январю архитектор Николас Кинтана пришел к окончательному выводу, что Кубу не ждет ничего хорошего. Революция приобрела радикально левые черты, угрожая ему и людям его класса. Его мечты построить новое здание Национального банка были разбиты, а близкий друг Николаса, член «Католической молодежи», был расстрелян за распространение антикоммунистических листовок. Архитектор отправился к Геваре с жалобами.

Кинтана так вспоминает об их встрече: «Че сказал мне: "Послушай, революции вообще ужасны, но необходимы, и частью революционного процесса является несправедливость во имя будущей справедливости". Я никогда не смогу забыть эту фразу. Я ответил, что это «Утопия» Томаса Мора. Я сказал, что эту сказку нам рассказывают уже давно, чтобы мы поверили, будто достигнем чего-то не сейчас, а когда-нибудь в будущем. Че долго смотрел на меня, а потом промолвил: "Так. Ты не веришь в будущее революции". Я возразил, что не верю только в то, что основано на несправедливости».

Затем Че спросил архитектора: «Даже если эта несправедливость носит санитарный характер?» На это Кинтана возразил: «Не думаю, что те, кто обречен на смерть, утешатся этими соображениями». Че ответил: «Тебе лучше уехать с Кубы. У тебя есть только три варианта: или ты покидаешь страну и я тебя не трогаю, или ты в скором времени получишь тридцать лет тюрьмы, или ты предстанешь перед расстрельной командой».

Кинтана замер на стуле в ужасе и оцепенении, а Че добавил: «Ты творишь очень странные вещи».

«Я ничего не сказал, – вспоминал Кинтана, – но знал, на что Гевара намекает. Меня удивило, что он уже знал обо всем».

Кинтана вступил в организацию «Добровольный труд», которая, делая вид, что занимается общественными работами, тайком готовила оппозицию режиму Кастро. Получив предостережение от Че, Кинтана предпочел не рисковать и через несколько недель покинул остров.

Примерно в то же время журналист Хосе Пардо Льяда позвонил Че, чтобы обсудить дело своего друга Наполеона Падильи.

Несмотря на неприязнь к Геваре, Падилья принял его предложение помочь правительству в организации кооперативов в табачной отрасли и продаже табака на экспорт. Но Падилье все более становилось не по себе от того, что он видел в НИАР, и он спорил с Нуньесом Хименесом и членом НСП Оскаром Пино Сантосом, к тому времени уже одним из руководителей НИАР, о том, как следует проводить аграрную реформу.

Вечером 26 января в его квартире раздался анонимный звонок, и голос в трубке сказал: «Наполеон, тебе лучше бежать, тебя собираются арестовать». Падилья в ужасе помчался в гондурасское посольство просить о политическом убежище. Посол посоветовал ему, прежде чем решаться на такой крайний шаг, попытаться выяснить, каково его истинное положение, и Падилья позвонил Пардо Льяде с просьбой о помощи.

Через шесть месяцев – «с особого разрешения Че», как признавал Пардо, Падилья смог покинуть Кубу.

III

Фидель назвал 1960 год «Годом аграрной реформы», но, пожалуй, более подходящим названием было бы «Год конфронтации». Месяц, предшествовавший приезду Микояна, ознаменовался стремительным ухудшением американо-кубинских отношений. В январе госсекретарь США Гертер отправил ноту протеста по поводу «незаконных захватов» собственности американских граждан, которым к тому же не были выплачены никакие компенсации. Куба ответила на это экспроприацией всех крупных скотоводческих хозяйств и всех сахарных плантаций в стране, включая и те, что принадлежали американцам. Со стороны Соединенных Штатов на территорию Кубы стало прилетать все больше самолетов без опознавательных знаков, которые занимались бомбардировкой тростниковых полей. Эти диверсии были организованы ЦРУ.

События внутри США также влияли на поведение Вашингтона. Президент Эйзенхауэр вступил в последний год второго срока своего правления, и в стране набирала обороты новая президентская кампания. С самого ее начала вице-президент Ричард Никсон в своей предвыборной риторике использовал тему Кубы, прямо обратившись к Кастро с предупреждением, что тот пожалеет о своих действиях. Фидель, как обычно, ответил весьма вызывающе: 19 января НИАР объявил о незамедлительной конфискации «всех латифундий», принадлежащих как кубинцам, так и иностранцам. Реализация этого указа привела к тому, что все крупные сельскохозяйственные угодья оказались в руках революционного правительства.

Госсекретарь Гертер обратился к Сенату с требованием издать закон, дающий Эйзенхауэру право изменить квоты на покупку сахара у Кубы, а затем «на неопределенный срок» отозвал посла Бонсела в Вашингтон.

21 января Эйзенхауэр выступил с призывом начать переговоры с целью остановить дальнейшее охлаждение отношений между двумя странами. В тот же день в Гаване Дениэл Бреддок, исполнявший обязанности посла США, попросил аргентинского посла Хулио Амоэду выступить посредником между американским правительством и Кастро.

Перемирие состоялось: в своей следующей речи 28 января Фидель вовсе не упомянул Соединенные Штаты. Временная передышка дала ему возможность набраться сил перед следующим периодом напряженности, который, как он знал, неминуемо наступит. 31 января правительство Кубы наконец признало справедливость давнишних слухов о приглашении Анастаса Микояна, заявив о его предстоящем прибытии на остров.

IV

Советская выставка имела огромный успех. За три недели работы ее посетило более тысячи кубинцев, пришедших посмотреть на копию «Спутника», на модели советских домов, фабрик и спортивных сооружений, на трактора и образцы сельскохозяйственного и промышленного оборудования. Это были технологические достижения народа, который, как Никита Хрущев пообещал американцам, «похоронит» их в ближайшем будущем, и для простого, не ездившего по миру кубинца подобные заявления звучали не так уж утопично. В конце концов, разве русские не запустили первыми спутник Земли на орбиту?

Однако не все кубинцы были рады выставке. Визит Микояна сопровождался демонстрациями протеста, а независимая кубинская пресса выступила с публикациями, в которых с жаром доказывала несправедливость и неэффективность советской системы.

В конце февраля один из осуществлявших диверсии самолетов рухнул на землю, и по имевшимся у погибшего пилота документам удалось установить его американское гражданство. Фидель предъявил это в качестве доказательства причастности США к ночным атакам. После того как новость стала достоянием общественности, директор ЦРУ Аллен Даллес сообщил ни о чем не ведавшему Эйзенхауэру, что погибший пилот, так же как и другие диверсанты, были действительно наняты ЦРУ. В середине февраля Эйзенхауэр публично дал пограничной службе распоряжение задерживать любые самолеты, которые незаконным образом направляются на Кубу с территории Соединенных Штатов. В то же время он тайно отдал приказ Даллесу продумать более тонкий план по устранению Кастро от власти.

Всего пятью днями ранее, 13 февраля, СССР и Куба обнародовали условия своего нового торгового соглашения. Советы обязались закупить в 1960 г. почти полмиллиона тонн сахара и затем покупать по миллиону тонн каждый год в течение последующих четырех лет, но взамен Куба соглашалась получать не наличные деньги, а советские товары, в том числе нефть. Деньгами Москва должна была расплачиваться только в пятый, и последний, год соглашения.

Фидель и Че ликовали по поводу заключенной сделки, называя ее дальнейшим шагом к «экономической независимости» Кубы.

20 февраля, во исполнение другого публичного заявления Че было положено начало эре «центрального планирования» в советском духе, что выразилось в создании Центрального совета планирования. Фидель стал его председателем, а Че, главный апологет нового образования, вошел в состав управляющего комитета. Это событие четко давало понять: Куба движется от рыночной экономики к централизованной.

Важнейшим пунктом программы в поездке Микояна по кубинской провинции было посещение города Сантьяго и бывшей командансии Фиделя в Ла-Плате. Хотя в Орьенте приехали все сопровождающие лица, в Ла-Плату отправилась только группа избранных, куда вошли Анастас Микоян, его сын Серго, Леонов, Фидель, Че и их личные охранники. Представители прессы остались в Сантьяго.