Текст книги "Че Гевара. Важна только революция"

Автор книги: Джон Ли Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 51 страниц)

Как понял Дюмон, Че склонялся к идее «перешагивания через ступени» в социалистической трансформации Кубы и в прямом переходе от капитализма к коммунизму (примерно это пытался сделать в Китае Мао, когда в 1956 г. начал свой знаменитый «Большой скачок» с принудительной коллективизацией). «Короче говоря, Че шел впереди времени – мыслями он уже жил при коммунизме».

Тем временем в НСП также нарастало разочарование действиями Фиделя. При всех завоеваниях компартии начиная с января 1959 г. было ясно, что она все более становится подчиненной его единоличной воле. Теперь господство Кастро над партией было подтверждено Хрущевым, который в мае отправил ему еще одно личное послание, где говорилось, что Кремль «не рассматривает ни одну из партий как посредника» между собой и Фиделем. Таким образом, на Кубе установился вполне традиционный для Латинской Америки культ сильной личности, пусть даже и с коммунистической окраской.

Владелец и редактор «Боэмии», Мигель Анхель Кеведо, пережил настоящее крушение идеалов, особенно болезненное, если вспомнить, что всего годом ранее он сравнил Че не с кем иным, как с Христом; теперь же Кеведо закрыл свою газету и бежал из страны. Перед этим он обвинил Фиделя в придании Кубе позорного статуса «русского вассала».

По мере того как президентская кампания в США вступала в финальную стадию, нарастали трения между Вашингтоном и Гаваной: Куба стала центральным пунктом в предвыборной программе каждого из двух кандидатов – вице-президента Никсона и сенатора от демократов Джона Ф. Кеннеди, – оба наперебой обещали принять против нее самые жесткие меры. Кеннеди высмеивал Эйзенхауэра с его политикой «ничегонеделания», приведшей к нынешнему кризису. Сам он обещал сделать все, чтобы восстановить «демократию» на Кубе.

Фидель совершил шумный вояж в Нью-Йорк для участия в открытии Генеральной ассамблеи ООН. На сей раз он постарался доставить Вашингтону как можно больше неприятностей. Кубинский лидер поселился в Гарлеме, в отеле «Тереза», представив это как акт изъявления солидарности с угнетаемым черным населением Америки. Он пригласил к себе в гости Хрущева и встретился с «антиимпериалистами» – Кваме Нкрумой, Насером и Неру. Руководители Польши и Болгарии, представлявшие социалистический блок, также нанесли Кастро визит. На заседании Генеральной ассамблеи Фидель с Хрущевым вторили друг другу, воспевая кубинскую революцию и клеймя США за их агрессивное поведение. В то же время они призвали к всемирному ядерному разоружению и реформированию ООН с целью сделать ее более независимой от различных блоков.

Фидель вернулся в Гавану – на борту позаимствованного у Советов самолета «Ил», так как его собственный самолет был задержан властями США. 28 сентября были созданы Комитеты по защите революции. Предполагалось, что это станет общенациональной сетью гражданских организаций и жители каждого квартала во всех крупных и малых городах Кубы сформируют свои комитеты для слежения за тем, как проводятся в жизнь революционные декреты, и для поддержки снизу деятельности государственных органов безопасности.

Посольство США в Гаване обратилось к американским гражданам с настоятельным призывом покинуть остров. Набор и обучение бойцов народного ополчения, которых по подсчетам Фиделя было уже более двух тысяч человек, стало одним из приоритетов внутренней политики Кубы.

В начале октября группа вооруженных кубинцев и один американец были арестованы в Орьенте после перестрелки с правительственными войсками, а несколько дней спустя кубинские солдаты захватили склад оружия и боеприпасов – все это было сброшено самолетом ЦРУ в горах Эскамбрай. Там находилось к тому времени не менее тысячи повстанцев, которым ЦРУ доставляло оружие и провиант; на местности им помогали также торговец Уильям Морган, американец по происхождению, и один из его старых товарищей, бывший полевой командир «Второго фронта» Хесус Каррерас. Фидель приказал армии и ополчению провести массовую эвакуацию местного населения, чтобы изолировать повстанцев от источников еды и информации. Довольно скоро большая часть повстанцев была либо уничтожена, либо захвачена в плен и расстреляна, среди них – Морган и Каррерас. Впрочем, Эскамбрай еще несколько лет оставался центром контрреволюционной деятельности.

В том же месяце на Кубу по приглашению Фиделя вновь приехали Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар. Однако на этот раз Куба уже не очаровала их так, как прежде. «Медовый месяц революции» был позади.

IX

11 октября Че вызвал к себе богатейшего человека на Кубе – сахарного магната Хулио Лобо. Человек культурный, известный богатой частной коллекцией предметов искусства и вещей, связанных с Наполеоном, Лобо являл собой загадку, поскольку наотрез отказался покидать Кубу и не участвовал в каких-либо антикастровских действиях. Но теперь Фидель намеревался взять в свои руки все сахарные заводы, и Че хотел убедить Лобо остаться, чтобы направить свой опыт на благо родины. Решено было предложить Лобо месячный оклад в две тысячи долларов и право оставить за собой любой из своих роскошных домов.

Само по себе предложение подобной зарплаты человеку, чье благосостояние оценивалось в сотни миллионов долларов, может показаться абсурдным, но, возможно, в нем ярче всего проявилась преданность Че своему идеалу и его вера в то, что другие, даже Хулио Лобо, могут его разделить. В условиях утечки из страны опытных специалистов и администраторов он старался удержать на Кубе полезных людей обещанием сохранить им зарплаты, как при капитализме. Для «новой Кубы» зарплата, предложенная Лобо, и впрямь была высока: у Че, жившего только на зарплату команданте, жалованье составляло 250 долларов.

Но Лобо уже принял решение. Он вернулся домой и через два дня улетел в Майами, а оттуда – в Испанию, где и провел остаток жизни. На следующий день правительство национализировало все кубинские банки и крупные торговые, промышленные и транспортные предприятия. Были захвачены все принадлежавшие Лобо сахарные заводы, дома и их содержимое, а его коллекция составила в конечном счете экспозицию государственного музея.

19 октября Вашингтон наложил эмбарго на торговлю с Кубой, запретив все виды экспорта на остров, включая поставки еды и медикаментов. 25 октября Фидель национализировал 166 компаний, принадлежавших американцам, тем самым вынеся смертный приговор американскому бизнесу на Кубе.

28 октября правительство США обратилось с протестом в Организацию американских государств, обвинив Кубу в том, что она получила «существенные» поставки вооружения от стран советского блока. На следующий день Филип Бонсел был отозван в Вашингтон для «расширенных консультаций» и так никогда больше и не вернулся на Кубу.

X

7 ноября Че довелось встать на почетное место подле Никиты Хрущева на Красной площади в Москве и наблюдать за военным парадом в честь сорок третьей годовщины Октябрьской революции.

По словам Николая Леонова, это был первый случай, когда человек, не являвшийся главой государства или «по крайней мере лидером партии», был приглашен в святая святых страны Советов – на трибуну над красным мраморным мавзолеем, где покоится забальзамированное тело Ленина.

Че совершал свою первую поездку по странам коммунистического блока: в течение двухмесячного путешествия он посетил Прагу, Москву, Ленинград, Сталинград, Иркутск, Пекин, Шанхай, Пхеньян и Берлин. Тем временем американская президентская гонка, протекавшая в крайне жесткой борьбе, завершилась: хотя и с минимальным перевесом Джон Ф. Кеннеди все-таки победил своего оппонента Никсона.

Главной целью поездки Че было договориться о продаже той части кубинского сахара нового урожая, которая еще не была сбыта Москве.

Че выехал из Гаваны 22 октября, через три дня после объявления американского экономического эмбарго. Его сопровождали: Леонардо Тамайо, восемнадцатилетний телохранитель, находившийся при Геваре со времен Сьерра-Маэстры; Эктор Родригес Льомпарт, участвовавший в переговорах с Микояном; и несколько кубинских, чилийских и эквадорских экономистов, работавших в штате НИАР.

Во время первой остановки – в Праге – Че посетил тракторный завод, дал несколько интервью и получил кредит в двадцать миллионов долларов для строительства автосборочного завода на Кубе. В Москве он не только общался с чиновниками и посещал фабрики, но и осматривал достопримечательности. Гевара побывал в мавзолее, где возложил венок Ленину, в Кремле и вместе с Микояном сходил в Большой театр. Леонов сопровождал его повсюду.

«Гевара был очень организован, – вспоминает Леонов. – В этом смысле он не был типичным латиноамериканцем и скорее напоминал немца. Пунктуальный, точный – всем нам, кто знал Латинскую Америку, это казалось удивительным. Однако другие члены делегации были отнюдь не столь дисциплинированы. В один из дней на десять утра были назначены переговоры. Когда Че спустился к машине, то оказался в одиночестве: остальные члены делегации еще только протирали глаза. Я спросил его: "Подождем их, Че? Не беспокойся, я передам министру, чтобы он отложил встречу на пятнадцать-двадцать минут". Но Гевара ответил: "Нет, поедем без них", – и отправился на переговоры только со мной. Когда мы прибыли, советские представители были поражены: вся их делегация сидела в полном составе, а с другой стороны присутствовал только Че».

Встреча началась, и минут через двадцать стали подтягиваться другие члены кубинской делегации, тяжело дыша и без галстуков. «Че ничего не сказал, ни единого слова, и на лице его тоже ничего не отразилось. Но вечером он попросил меня: "Слушай, организуй нам завтра посещение Музея Ленина, и пусть наш экскурсовод уделит особое внимание тому, какой дисциплины требовал в свое время Ленин от членов Политбюро, пусть он подробно об этом расскажет"».

Леонов все организовал именно так, как и просил Че, и на следующий день вся их группа в полном составе отправилась в музей. «Наш экскурсовод, молодая женщина, начала рассказывать о дисциплине в ленинском правительстве. Она сообщила, что тех, кто опаздывал на заседание Совета народных комиссаров, на первый раз просто предупреждали. В случае повторного опоздания накладывался серьезный штраф, а о проступке сообщалось в партийной газете. На третий же раз виновного без объяснений выгоняли с работы». Товарищи Че тотчас поняли намек и более дисциплины не нарушали.

Порой Че вел себя слишком откровенно, почти оскорбительно. Это проявилось, например, когда Леонов решил устроить для него небольшое угощение перед отлетом из Москвы. Собственное жилище Леонова было слишком мало для этого, и он договорился с семьей Алексеева, жившей в Москве, что они устроят обед в своей более просторной и удобной квартире. Алексеевы расстарались, приготовили осетра и другие русские рыбные деликатесы, подобающие для приема столь почетного гостя.

Однако, не успев появиться у них, Че воскликнул: «Ой, сегодня я останусь голодным!» – и только потом сообщил ошеломленным хозяевам, что не ест рыбы из-за аллергии. Им пришлось наскоро готовить ему яичницу. Позже, сидя за роскошно накрытым столом, Гевара стал постукивать по тарелкам, выразительно поглядывая на своих сотрапезников: Алексеевы, которые одно время жили в Париже, выставили на стол свою лучшую посуду. Подняв бровь, Че заметил: «Стало быть, пролетариат здесь ест с французского фарфора?»

Гевара никогда не говорил этого публично, но знавшие его люди утверждают, что он вернулся из СССР разочарованный тем, что увидел в кремлевской администрации склонность к роскоши, столь контрастирующую с более чем скромными условиями жизни рядовых советских граждан. За сорок с лишним лет в СССР так и не появился новый человек социалистического типа, по крайней мере в среде партийной верхушки, – от «родины» мирового социализма Че вправе был ждать большего.

Леонов присутствовал при беседе Гевары с Хрущевым. Среди прочего Че хотел, чтобы на Кубе появился собственный мощный сталелитейный завод – непременное условие индустриализации. Он просил, чтобы СССР не только выделил необходимые средства, но и сам же его построил.

«Хрущев сдержанно выслушал его, – вспоминает Леонов, – и сказал: "Что ж, мы подумаем". И, пока в течение нескольких дней в министерстве рассматривали это предложение, Че становился все более нетерпеливым. Каждый раз, только завидев Хрущева, он спрашивал: "Ну, Никита, что там насчет завода?" Наконец тот ему ответил: "Послушай, Че, если ты хочешь, мы можем построить завод, но ведь на Кубе нет ни угля, ни железа, ни достаточного количества умелых рук; к тому же миллион тонн – вам столько некуда будет сбывать… Не лучше ли будет построить небольшой завод для переработки металлического лома и не тратить таких больших средств?"

Однако Че был непреклонен. Он сказал: "Если мы построим такой завод, как хотим, то мы подготовим нужные кадры. Железную руду мы получим в Мексике… а уголь… мы могли бы привозить отсюда на кораблях, которые увозят с Кубы сахар "».

Затем, оставшись с Геварой наедине, Леонов заметил, что, возможно, Хрущев прав и кубинцам стоит двигаться постепеннее, что, может быть, строительство такого большого завода – дело преждевременное. Но Че возразил: «Послушай, Николай, тут есть и другие факторы: социальный и политический. Революция должна быть чем-то большим и солидным. Мы обязаны уйти от экономики, построенной только на сахаре, должны заниматься индустриализацией; вы же здесь, в Советском Союзе, тоже начинали индустриализацию, не имея необходимой базы».

«В конечном счете ничего не вышло, да и, как мне кажется, вся эта затея Че была несколько искусственной, связанной больше с социально-политическими вопросами, нежели с экономикой», говорит Леонов. Проконсультировавшись с Гаваной, Че, по его словам, охладел к этому проекту.

Поездка Че в Китай оказалась исключительно удачной. Он договорился о продаже миллиона тонн кубинского сахара урожая 1961 г., а также получил кредит в шестьдесят миллионов долларов на покупку китайских товаров. Он встретился с Мао Цзэдуном и был с почетом принят его заместителем Чжоу Эньлаем. Чжоу вознес хвалу кубинской революции, а Че в ответ сказал, что китайская революция явила собой пример для обеих Америк. Без сомнения, это не могло не уязвить Советы, и их недовольство, вероятно, только усугубилось, когда Гевара, возвращаясь на Кубу, отметил, что между ним и Пекином «в принципе нет никаких расхождений».

Высказывания Че стали известны и в Вашингтоне. В секретном докладе разведки США, посвященном поездке Гевары, особое внимание было уделено его пребыванию в Китае. «Любопытной особенностью визита Гевары в Пекин стало то, что он, очевидно, сошелся с китайцами по ряду ключевых вопросов в китайско-советском споре.

Выступая на торжественном приеме 20 ноября, Гевара восхвалил движение коммун в Китае (подвергшееся критике со стороны Советов), а два дня спустя заявил, что китайская коммунистическая революция явила "пример, открывший новую дорогу для обеих Америк". Будучи в Москве, Гевара не говорил ничего подобного про СССР».

Им с Фиделем приходилось ломать головы над тем, как не выступить открыто на чьей-либо стороне в разгорающемся конфликте между двумя коммунистическими гигантами. Они отлично осознавали, что у них появилась возможность извлечь для себя выгоду из противоречий между Пекином и Москвой. Действительно, по возвращении в Москву 19 декабря Че выяснил, что советские власти готовы купить 2,7 миллиона тонн кубинского сахара будущего урожая по цене выше общемировой.

В Берлине Че познакомился с двадцатидвухлетней женщиной по имени Хайди Тамара Бунке, работавшей переводчицей на его встречах с немецкими чиновниками. Ее родители, евреи-коммунисты, бежали в 1931 г. из гитлеровской Германии в Аргентину, где через два года у них и родилась дочь. Все детство Тамара провела в Латинской Америке, а затем, когда ей исполнилось четырнадцать лет, вернулась с родителями в ГДР. Родители воспитали дочь коммунисткой и в восемнадцать лет она вступила в молодежное крыло компартии. Обладая знанием испанского, Тамара вскоре стала переводчиком в государственных органах, но, как она указала в официальном заявлении, поданном на рассмотрение партии в 1958 г., истинной ее мечтой было вернуться в Латинскую Америку – лучше всего в родную для нее Аргентину, – чтобы «там помочь партии».

Через пять месяцев после знакомства с Геварой желание Тамары сбылось: в мае 1961 г. она прилетела на Кубу и включилась в работу по реализации программы Че по охвату революционными действиями стран Латинской Америки.

Возвращаясь домой, Че имел все основания быть довольным собой. Он встретился с лидерами всего социалистического мира и договорился о жизненно важных для Кубы экономических вопросах – продажах сахара и кредитах.

В первый день 1961 г. Фидель объявил о всеобщей мобилизации, а по улицам Гаваны прошли парадом недавно полученные советские танки и другое тяжелое вооружение. На следующий день Кастро потребовал от Вашингтона сократить число своих дипломатов на Кубе до одиннадцати человек – по числу членов сотрудников кубинского посольства в Вашингтоне. Для Эйзенхауэра, уже готовившегося к уходу с поста президента, это стало последней каплей. Ему не оставалось ничего другого, как подвести жирную черту под историей их бурных шестилетних отношений. На следующий день, 3 января 1961 г., Эйзенхауэр разорвал дипломатические отношения Соединенных Штатов с Кубой.

Глава 24
Взрывоопасные времена

I

Утром 24 февраля 1961 г. Че выехал из своего дома на Восемнадцатой улице в Мирамаре. Машина его повернула направо, к Седьмой авеню. Обычно маршрут Гевары был другим: он сворачивал налево, на Пятую авеню, а потом направо, ехал мимо штаба Агентства госбезопасности и через туннель под рекой Альмендарес, а затем по набережной Малекон в центр Гаваны, в Национальный банк.

Но сегодня Че поехал в направлении площади Революции. Фидель сделал НИАР полноценным министерством, и сегодня был первый рабочий день Че в качестве министра промышленности Кубы. Необъявленная перемена маршрута, быть может, спасла ему жизнь.

Через несколько мгновений после выезда Гевары у стен его дома раздались выстрелы. Телохранители Че вступили в перестрелку, открыв беспорядочный огонь. Алейда с ребенком на руках кинулась под лестницу на первом этаже, и там же спряталась няня трехмесячной Алейдиты – София Гато, двадцатипятилетняя девушка из Камагуэя.

Впоследствии София смогла собрать воедино детали произошедшего: четверо или пятеро вооруженных мужчин, «барбудос», прятались в засаде в кустах на углу Восемнадцатой улицы и Пятой авеню, и, когда их сосед офицер Салинас появился там на машине, они открыли огонь из автоматов. Решив, что происходит нападение на дом Че, охранники дали ответный огонь. Несколько минут спустя Салинас лежал мертвый в своей машине, а один из нападавших, раненый, корчился на земле.

Информацию о перестрелке постарались не предавать огласке, но все равно о ней узнали очень многие. Официальная версия Че и правительства сводилась к тому, что произошедшее не являлось покушением на убийство Гевары. По словам Оскарито Фернандеса Мелла, жившего там же, на Восемнадцатой улице, именно Салинас, ставший жертвой неудачно обернувшейся для него любовной истории, был целью нападавших.

И все же версия о том, что случившееся на Восемнадцатой улице было неудавшимся покушением на Че, вполне имеет под собой основание, если учесть, что именно происходило в то время на Кубе. По всей стране бывшие «барбудос», такие же как напавшие на машину Салинаса в то утро, брали в руки оружие, чтобы сражаться против революционного режима, против коммунизма. Многие антикоммунисты считали Че главным сторонником «сдачи» Кубы Советскому Союзу, «красной блохой» в ухе Фиделя.

Каковы бы ни были истинные причины стрельбы на Восемнадцатой улице, известно, что с того момента Че стал принимать особые меры предосторожности. Посетителей Министерства промышленности теперь подвергали обыску, а сам Гевара стал возить на переднем сиденье машины ящик для сигар, полный ручных гранат; к тому же он каждый день ездил на работу разными маршрутами.

Американцы же фактически потеряли все свои разведывательные возможности на Кубе. Последние американские дипломаты покинули посольство 20 января, через несколько дней после введения запрета на посещение Кубы гражданами США. В том же месяце с Кубой разорвали отношения Перу и Парагвай и их дипломаты были отозваны; вскоре и другие настроенные против Кастро соседи Кубы последуют их примеру. Как минимум сто тысяч кубинцев уехали в эмиграцию, в основном в Майами, и правительство США создало специальную программу по обеспечению их жильем и работой. Среди бежавших с Кубы был Пардо Льяда, компаньон Че по его первой международной поездке. Он не раз делал неосторожные замечания по поводу проникновения в правительство коммунистов, и поэтому его тоже спровадили с острова. Среди тех, кому не столь повезло, был Умберто Сори-Марин, бывший министр сельского хозяйства. Он был схвачен кубинскими военными, обвинен в контрреволюционной деятельности под руководством ЦРУ и расстрелян. Продолжающиеся чистки и массовое бегство за границу служили цели Фиделя – «осушению болота», – так устранялись «пятая колонна» и сторонники контрреволюции.

На освободившееся место в страну потоком текли советские специалисты: преподаватели русского языка, экономисты и военные консультанты. Были открыты монгольское, албанское, венгерское, китайское и северовьетнамское посольства. Делегации из стран восточного блока приезжали одна за другой. 17 января Фидель объявил, что для изучения опыта создания колхозов в СССР будет отправлена тысяча молодых кубинцев. Изменения произошли столь внезапно и резко, что даже простые кубинцы были поражены разницей между американцами и пришедшими им на смену «русос».

У американцев всегда было много денег, они громко говорили и очень плохо знали испанский, а новоприбывшие выглядели и вели себя как крестьяне, неотесанные и бедно одетые. Женщины все сплошь были толстухи в длинных крестьянских платьях и платках на голове, мужчины носили дурно сидящие костюмы из плохой ткани. Они сильно потели на кубинской жаре, но не пользовались дезодорантами. По мнению чистоплотных кубинцев, русские дурно пахли. По-испански они не говорили и общались лишь между собой, их возили по городу на грузовиках, как скот. Русские с удивлением глазели на современный город, в витринах которого еще были выставлены сверкающие американские товары: телевизоры, холодильники, кондиционеры, – и на роскошные, построенные по индивидуальным проектам дома с бассейнами и садами.

Все американское теперь не поощрялось, к примеру: был запрещен Санта-Клаус. Английский перестал быть главным изучаемым иностранным языком. На «новой» Кубе следовало учить русский. Че стал заниматься им два раза в неделю под руководством Юрия Певцова, филолога и университетского преподавателя, присланного к нему в качестве переводчика и личного учителя.

Естественно, хотя поначалу кубинцы смеялись над bolos,[28]28
  Исп. bolo – болван, невежда.


[Закрыть] советский «стиль» стал постепенно проникать в кубинскую жизнь.

Был создан Центральный совет планирования по аналогии с советским Госпланом. Улицам, театрам и заводам стали давать новые названия в честь кубинских и зарубежных героев и мучеников революции, таких как Камило Сьенфуэгос и Патрис Лумумба. Вскоре появятся детские сады имени Героев Вьетнама и Розы Люксембург.

Влияние советского блока на экономику тоже стало более заметным. Правительство сместило основной акцент с кооперативных ферм, создание которых поощрялось в первые годы экспроприации земли, на государственные колхозы по советскому образцу, называвшиеся «народные фермы». Хотя масштабы экспроприации земли были велики, большая доля возделываемых земель на Кубе по-прежнему оставалась в руках мелких фермеров, продолжавших свою работу без помех со стороны государства. В 1963 г. был принят закон, урезавший размеры частных земельных угодий, но революционный режим так до конца и не уничтожил яростно отстаивавших свою независимость фермеров-гуахиро.

В министерстве Че вместе с новоиспеченной командой южноамериканских экономистов работали теперь специалисты из Чехословакии и СССР. Также Че организовал еженедельные занятия по марксизму для себя и некоторых своих помощников, включая Боррего. Занятия вел политэкономист Анастасио Мансилья.

После победы революции множеству новорожденных давали имена Фидель и Эрнесто. Теперь все больше кубинцев стали называть своих детей Алексеями и Наташами. И даже собственную дочь Че в семье стали ласкательно называть на русский манер – Алюша.

По мнению специалистов американской разведки, пламенной дружбой со странами соцлагеря Куба в значительной степени была обязана усилиям Че Гевары. В секретном документе от 23 марта, анализирующем итоги пребывания Че в странах китайско-советского блока, Бюро разведки и исследований Государственного департамента привело список значительных достижений этой миссии:

«Итогами визита стали торговые и финансовые соглашения и установление культурных связей со всеми странами блока; дипломатические отношения установлены со всеми странами, помимо Восточной Германии; договоры о техническом и научном сотрудничестве заключены со всеми странами, кроме Албании».

Разведка не знала, вел ли Гевара переговоры о дополнительной военной поддержке для Кубы, но в отчете эта возможность оценивалась высоко: «Можно предположить, что эта тема обсуждалась и была достигнута договоренность о поставке нового вооружения. Есть данные, что еще в начале своей поездки Гевара просил Хрущева предоставить Кубе ракеты, но тот категорически отказал ему, пообещав взамен автоматическое оружие времен Второй мировой войны».

II

Уже некоторое время в ЦРУ подумывали об убийстве Че, Рауля и Фиделя, взвешивая все за и против. В январе 1960 г. Аллен Даллес отказался от планов убийства в пользу программы использования «армии эмигрантов». Но в конце концов возобладал его всегдашний подход – по причинам прагматическим, а не гуманным – добиться цели самым эффективным способом. Если убийство политических лидеров Кубы поможет успеху плана их вторжения, то нужно постараться его осуществить. Несколько способов уже было разработано, в том числе один весьма экстравагантный: отравить любимые сигары Фиделя. В последующие месяцы и годы будет придумано еще много проектов по устранению Фиделя и его ближайших товарищей и будут предприняты попытки осуществить некоторые из них, в том числе даже в сотрудничестве с американской мафией.

Одновременно Аллен Даллес занимался набиравшим обороты кризисом в Конго. Эта бывшая бельгийская колония была для Запада важнейшим источником стратегических природных ископаемых, и Вашингтон не мог позволить Москве установить там сателлитное правительство, а именно этого, как опасались Даллес и его сотрудники, пытался добиться Хрущев. Премьер-министр Конго, Патрис Лумумба, вел себя странно: чтобы предотвратить поддерживаемое Бельгией отделение от его страны богатой медью провинции Катанга, он сначала призвал в Конго войска ООН, но затем попросил военной помощи у СССР.

В августе 1960 г., с одобрения Эйзенхауэра, Даллес направил в столицу Конго Леопольдвиль телеграмму шефу конголезского отделения ЦРУ, в которой давал ему полномочия устранить Лумумбу, назвав это «срочной и первостепенной целью… высочайшей важности». Президент Жозеф Касавубу и командующий армией Жозеф Мобуту сместили Лумумбу с должности, но его все равно считали опасным. В сентябре Даллес приказал, чтобы Лумумбе «отрезали любую возможность вновь получить правительственный пост».

Неделю спустя к шефу конголезского отделения ЦРУ прибыл гость из Вашингтона – Сидни Готлиб из «медицинского подразделения» ЦРУ. В дипломатической вализе он привез шприц, резиновые перчатки, маску и ампулу с не оставляющим следов биологическим ядом. Но конголезские соперники ЦРУ оказались быстрее: Лумумбу захватили войска, и, находясь под защитой сил ООН, он был передан силам М. Чомбе, лидера сепаратистского движения в Катанге. 17 января, будучи в плену, Лумумба был убит, но почти месяц факт его казни не предавали огласке.

Когда в середине февраля о смерти Лумумбы было наконец объявлено, последовала резкая реакция Хрущева, обвинившего Генерального секретаря ООН Дага Хаммаршельда в соучастии в убийстве. Министр иностранных дел Кубы Рауль Роа поддержал Хрущева, направив в ООН официальную ноту протеста. Че оплакивал смерть Лумумбы, он считал его своим собратом по духу. Кубинское правительство объявило трехдневный траур.

В марте подготовка сил ЦРУ для вторжения на Кубу шла полным ходом, равно как и подготовка политического прикрытия для этого вторжения. Наладив подпольную сеть на Кубе, Мануэль Рей вступил в поддерживаемое ЦРУ объединение кубинских эмигрантов, а бывший премьер-министр Миро Кардона был назначен главой «Кубинского революционного совета» при объединении как будущий временный президент Кубы. Однако вся эта антикастровская деятельность стала причиной серьезных осложнений в других странах.

В ноябре предшествующего года в Гватемале завершили трехмесячный курс партизанской подготовки около шестисот кубинских бойцов-эмигрантов из «Бригады-2506», но к тому времени об их присутствии – и о поддержке их ЦРУ – растрезвонили в прессе. Последовавший скандал создал серьезные неприятности гватемальскому президенту Идигорасу Фуэнтесу. В ярости от того, что на их земле находятся иностранные силы, значительная группа гватемальских офицеров начала вооруженное восстание. 13 ноября они разоружили военный гарнизон в столице, захватили казармы в Сакапе, на востоке Гватемалы, и карибский порт Пуэрто-Барриос.

Хотя поначалу мятежники добились успеха, что делать дальше, они не знали и отказались принять в свои ряды сотни крестьян провинции Сакапа, хотевших сражаться вместе с ними и просивших дать им оружие. Американская же администрация действовала без промедления. К берегам Гватемалы были направлены военные суда, в подавлении восстания участвовали и созданные ЦРУ кубинские партизанские силы: предоставленными ЦРУ бомбардировщиками «Би-26» управляли кубинские эмигранты, – и мятежники вынуждены были уйти со своих позиций. Демонстрация силы дала хороший эффект, повстанческие войска быстро сдались.

Хотя произошедшее могло показаться в то время второстепенным событием, в будущем оно имело серьезные последствия. Два молодых гватемальских офицера, Марко Аурелио Йон Соса, двадцати двух лет, и девятнадцатилетний Луис Турсиос Лима, не вернулись в свои казармы. Они ушли в подполье, решив начать партизанскую войну против гватемальского режима. Через пятнадцать месяцев под их руководством начнутся партизанские волнения, про которые Идигорас Фуэнтес скажет, что их «направляет Куба», а через некоторое время Турсиос Лима станет пользоваться особым расположением Че.