Текст книги "Звонок мертвецу (сборник)"

Автор книги: Джон Ле Карре

Соавторы: Роберт Ладлэм,Микки Спиллейн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

 19

Элис распахнула створки окна в гостиной, чтобы музыка была слышна и тем, кто беседовал в патио. Теперь все собрались около бассейна. Даже ее муж и Дик Тремьян в конце концов выбрались из-за стола на кухне; они сидели тут минут двадцать, и Элис подумала, как странно, что они почти не разговаривают.

– Привет, прекрасная леди! – Это был голос Джоя, и Элис почувствовала, как в ней растет напряжение. Он предстал перед ней, выйдя из холла; на нем были купальные трусы. В фигуре Джоя было какое-то уродство, ибо рядом с ним все остальные предметы казались меньше.

– У вас кончился лед, и я позвонил, чтобы нам привезли еще.

– В такое время?

– Это проще, чем кто-то из нас поехал бы за ним.

– Кому ты звонил?

– Руди в винном магазине.

– Он же закрыт.

Слегка пошатываясь, Кардоне подошел к ней.

– Я застал его дома, и он еще не спал... Он мне кое-чем обязан. Я сказал ему, чтобы он доставил пару пакетов со льдом на переднее крыльцо и записал их на мой счет.

– В этом нет необходимости. Я имею в виду оплату.

– Пустяки.

– Прошу тебя. – Она подошла к дивану, чтобы не чувствовать пропитанное джином дыхание Кардоне. Он последовал за ней.

– Ты обдумала то, что я тебе сказал?

– Ты очень любезен, но мы не нуждаемся в чьей-либо помощи.

– Так Джон и сказал?

– Так он может сказать.

– Значит, ты с ним не говорила?

– Нет.

Кардоне мягко взял ее за руку. Она инстинктивно попыталась отдернуть руку, но он продолжал держать ее. В его хватке не было враждебности, а только теплота; тем не менее он ее не отпускал.

– Может, я немного и перебрал, но мне бы хотелось, чтобы ты отнеслась ко мне совершенно серьезно... Я счастливый человек; на самом деле мне досталось все без таких уж больших трудов... Честно говоря, порой мне даже не по себе и я чувствую какую-то вину, но знаешь, что я хочу сказать? Я обожаю Джонни. Ему принадлежит весь мир, потому что он отдает... Я не могу отдавать так много; я просто беру. Я никого не обижаю, но я беру... И ты можешь доставить мне удовольствие, если ты позволишь мне дать... хотя бы для разнообразия.

Он отпустил ее руку и, поскольку она не ожидала этого, сложилось впечатление, что она намеренно спрятала руку за спину. Она смутилась. И растерялась.

– Почему ты так стараешься что-то дать нам? Что с тобой случилось?

Кардоне тяжело опустился на ручку подлокотника дивана.

– Ну, ты слышала... Сплетни, какие-то слухи, может быть.

– Относительно нас? О нас и о деньгах?

– Что-то вроде.

– Ну, так это неправда. Просто неправда.

– Давай посмотрим на это под другим углом. Три года назад, когда Дик с Джинни и Берни с Лейлой поехали с нами кататься на лыжах в Гштаад, вы с Джонни отказались от поездки. Разве не так?

Элис моргнула, пытаясь постичь логику Джоя.

– Да, я это помню. Мы решили, что лучше отвезем детей в Нассау.

– Но теперь Джон очень заинтересовался Швейцарией, не так ли? – Джой слегка покачнулся.

– Во всяком случае, если не Швейцарией, то Италией. Может, он заинтересовался Сицилией; очень любопытное место.

– Я тебя просто не понимаю.

Кардоне сполз с подлокотника и выпрямился.

– Мы с тобой не очень отличаемся друг от друга, не так ли? Я хочу сказать, что нам не надо обмениваться верительными грамотами, верно? Я хочу сказать, что бы там ни было написано в наших верительных грамотах, нам их никто не вручал, не так ли?.. Мы сами, черт возьми, заполнили их, по своему собственному разумению...

– Мне кажется, что это можно счесть за оскорбление.

– Прости, я не хотел никого оскорблять... Просто я хотел быть совершенно честным и столь же честно понять, что ты собой представляешь.. и кем ты была.

– Ты пьян.

– Совершенно верно. Я пьян, и я нервничаю. Паршивое сочетание... Поговори с Джоном. Попроси его повидаться со мной завтра или на следующий день. Скажи ему, чтобы он не волновался из-за Швейцарии или Италии, ладно? Скажи ему, не важно, в какой форме, что я совершенно чист и что я люблю людей, которые умеют отдавать и в то же время никого не обижают... И что я за все рассчитаюсь.

Кардоне сделал два шага по направлению к Элис и схватил ее за левую руку. Мягко, но настойчиво он поднес ее к губам и, закрыв глаза, поцеловал ладонь. Элис давно знала, что означают такие поцелуи; в детстве она видела, как то же делали фанатичные последовательницы се отца. Затем Джой повернулся и, запнувшись, вышел в холл.

Отблеск какой-то вспышки за окном привлек ее внимание. Она повернулась. То, что она увидела, заставило ее оцепенеть. На лужайке, не дальше чем в шести футах от окна, стояла Бетти Кардоне в белом купальнике, на который падали сине-зеленые отсветы воды в бассейне.

Бетти видела сцену между своим мужем и Элис. Ее взгляд дал Элис это понять.

Жена Джоя смотрела в окно, и в глазах ее была холодная жестокость.

Низкий бархатистый голос молодого Синатры наполнил теплую летнюю ночь. Все четыре пары сидели вокруг бассейна. Время от времени кто-то прыгал в бассейн и лениво плавал от бортика к бортику.

Женщины болтали о школе, о своих детях, пока мужчины, расположившиеся по другую сторону бассейна, жарко спорили о рынке бумаг, о политике, о режиме экономии и об экономических проблемах.

Таннер сидел у основания вышки для прыжков рядом с Джоем. Он никогда раньше не видел его в таком состоянии, и это зрелище не доставляло ему удовольствия. Если кто-то из сидящих рядом или все они входят в «Омегу», то Джой – ее слабейшее звено. Первым сломаться должен именно он.

Время от времени Джой пытался вступать в спор, но быстро сдавался. Тем не менее говорил он громко и запальчиво, но Бетти реагировала мягко и спокойно.

– Ты пьян, муж мой. Будь осторожен.

– Джой в полном порядке, Бетти, – сказал Берни, хлопая Кардоне по колену. – Не забывай, что сегодня в Нью-Йорке была жуткая жара.

– Вы тоже были в Нью-Йорке, Берни, – ответила Джинни Тремьян, свешивая ноги в бассейн. – Неужели такая духота?

– Просто невыносимая, радость моя. – Это был голос Дика, который с другой стороны бассейна обратился к своей жене.

Таннер видел, как Остерман и Тремьян переглянулись. Их молчаливый контакт имел отношение к Кардоне, но не предполагалось, что он, Таннер, поймет или даже заметит его. Затем Дик встал и спросил, кто хочет еще выпить.

Его поддержал только Кардоне.

– Я принесу, – сказал Таннер.

– Ни в коем случае, черт возьми, – ответил Дик. – Мне так и так надо позвонить ребенку. Мы сказали ей, чтобы она была дома не позже часа, а сей час уже около двух. В наши дни с них нельзя глаз спускать.

– До чего ты заботливый отец, – сказала Лейла.

– Поэтому я пока и не дедушка. – Пересекая травянистую лужайку, Тремьян направился к дверям кухни.

На несколько секунд воцарилась тишина, потом женщины возобновили прерванный разговор; Берни осторожно опустился в бассейн.

Джой Кардоне и Таннер молчали.

Через несколько минут Дик появился из дверей кухни, неся с собой два стакана.

– Эй, Джинни! Пегги всыпала мне по первое число за то, что я разбудил ее. Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, ей надоело, что ее так контролируют.

Остановившись рядом с Кардоне, Тремьян протянул ему стакан.

– Это тебе, защитник.

– Черт возьми, я был полузащитником. Я на целый круг обошел твоего паршивого Леви Джексона на Кубке Йеля.

– Конечно. Но я говорил с Леви. Он сказал, что в любую секунду мог достать тебя. Ему надо было только крикнуть «томатный соус», и ты тут же вылетел бы за боковую линию!

– Жутко смешно. Да я бы этого черного сукиного сына на месте прибил бы!

– Но ведь он так хорошо относился к тебе, – улыбаясь, сказал Берни, повисший на бортике бассейна.

– А я хорошо отношусь к тебе, Берни! И к большому Дику тоже! – Кардоне тяжело поднялся на ноги. – Я хорошо отношусь ко всем вам!

– Эй, Джой... – двинулся к нему Таннер.

– В самом деле, Джой, тебе бы лучше сесть, – приказала Бетти. – А то ты свалишься.

– Да Винчи!

Это было всего лишь имя, но Кардоне выкрикнул его и тут же повторил снова.

– Да Винчи, – с подчеркнутым итальянским акцентом произнес он каждый звук этого имени.

– Что это значит? – спросил Тремьян.

– Вот вы мне и скажите! – заорал Кардоне в напряженном молчании, воцарившемся вокруг бассейна.

– Он с ума сошел, – бросила Лейла.

– Просто он напился, но никто не догадался остановить его, – добавила Джинни.

– Поскольку мы не можем – во всяком случае, я – объяснить, кто такой Да Винчи, может быть, ты сам нам расскажешь? – спокойно сказал Берни.

– Заткнись! Просто заткнись! – Кардоне сжимал и разжимал кулаки.

Остерман вылез из воды и подошел к Джою, небрежно размахивая руками. – Успокойся, Джой. Прошу тебя... Успокойся.

– Цюрих-х-х-х! – Вопль, который издал Джой Кардоне, должен быть слышен на мили, подумал Теннер. Свершилось. Он сказал!

– Что ты хочешь этим сказать, Джой? – Сделав шаг по направлению к нему, Тремьян остановился.

–Цюрих! Вот что я хочу сказать!

– Это город в Швейцарии! Что еще, черт возьми? – Остерман стоял лицом к Кардоне, и щадить его он не собирался. – Так ты скажешь, что все это значит?

– Нет! – Тремьян схватил Остермана за плечи.

– Не говори со мной! – завопил Кардоне. – Ты тот, кто...

– Прекратите! Все вы! – Бетти, вскочив, стояла на краю бассейна. Таннер никогда не мог представить, что в жене Кардоне кроется такая сила.

Но она в ней чувствовалась. Трое мужчин, как побитые собаки, отошли друг от друга. Женщины посмотрели на Бетти, а потом Лейла и Джинни ушли, а Элис, ничего не понимая, осталась на месте.

Превратившись опять в мягкую спокойную домохозяйку из пригорода, которой она всегда казалась, Бетти продолжила:

– Вы все ведете себя как сущие дети, и я чувствую, Джою пора идти домой.

– Я... я думаю, что все мы можем выпить на посошок, Бетти, – сказала Таннер. – Как насчет этого?

– Может, у Джоя прояснится в голове, – с улыбкой ответила Бетти.

– Другого способа нет, – сказал Берни.

– Я принесу, – сказал Таннер, направляясь к дому. – Всем?

– Минутку, Джонни, – раздался голос Кардоне. На лице у него была широкая улыбка. – Я отвратительно вел себя, так что дай я тебе помогу. Да и, кроме того, загляну в ванную.

Таннер пошел на кухню, и по пятам за ним следовал Кардоне. Джон был смущен и растерян. Он предполагал, что, когда Джой выкрикнул слово «Цюрих», все тут же кончится. «Цюрих» было ключевое слово, которое могло вызвать взрыв. Тем не менее ничего не случилось.

Точнее, все пошло совершенно по-другому.

Ситуацию взяла под контроль та, от которой меньше всего этого можно было ожидать, – Бетти Кардоне.

Внезапно за его спиной раздался грохот. В дверях стоял Тремьян, глядя на рухнувшего Кардоне.

– Ну-ну. Гора мускулов из Принстона вышла из строя... Давай затащим его в мою машину. Сегодня я исполняю обязанности шофера.

Вышел из строя? Таннер не мог в это поверить. Кардоне напивался, это да, но он никогда не доводил себя до состояния полного беспамятства.

 20

Трое мужчин наскоро оделись и, на руках дотащив тяжелое обмякшее тело Кардоне до машины Тремьяна, пристроили его на переднем сиденье. Бетти и Джинни расположились на заднем. Таннер продолжал наблюдать за лицом Джоя, особенно присматриваясь к его глазам, чтобы обнаружить притворство. Он ничего не увидел. И все же в этом есть что-то неестественное, подумал он; слишком уже продуманы были беспорядочные действия Джоя. Может, Джой использовал наступившее молчание, чтобы проверить реакцию всех остальных, пришло ему в голову.

Или его собственные выводы были искажены из-за постоянно ощущаемого напряжения?

– Черт побери! – воскликнул Тремьян. – Я оставил мой пиджак в доме!

– Утром я привезу его в клуб, – ответил Джон. – Мы договорились о встрече на одиннадцать.

– Нет, я лучше заберу его. Там у меня в карманах нужные записи; они могут мне понадобиться... Подожди тут с Берни. Я через секунду вернусь.

Вбежав внутрь, Дик схватил пиджак, висевший в холле. Лейла Остерман вытирала крышку стола в холле, и он посмотрел на нее.

– Где Элис?

– На кухне. – Лейла продолжала заниматься уборкой.

Когда Тремьян вошел на кухню, Элис загружала посудомоечную машину.

– Элис?

– Ох... это ты, Дик. С Джоем все в порядке?

– С ним все прекрасно... Как Джон?

– Разве он не с вами?

– Он-то там, но я здесь.

– Уже поздно, и я слишком устала для шуток.

– Я менее всего расположен шутить... Мы были хорошими друзьями, Элис. Вы с Джонни немало значите для нас, для меня и Джинни.

– Мы чувствуем то же самое, и вы это знаете.

– Я тоже так думал. Я в самом деле верил в это... Послушай... – Лицо Тремьяна пылало; он несколько раз сглотнул, его левое веко дергал неудержимый тик. – Не торопись выносить суждение. И не позволяй Джону спешить... с его редакторской оценкой, которая принесет вред многим людям, пока он не поймет, что они делают и почему.

– Не понимаю, о чем ты...

– Это очень важно, – прервал ее Тремьян. – Ему стоит понять... Вот этой ошибки я никогда не делаю в суде. Я всегда стараюсь понять, что происходит.

Элис почувствовала угрозу, таящуюся в этих словах.

– Я считаю, что все это ты можешь выложить ему самому.

– Я попытался, но он мне не ответил. Вот почему я и говорю с тобой... Помни, Элис. Никто из нас не совершенен, как бы ни старался. Только у кое-кого из нас больше сил. Помни это!

Повернувшись, Тремьян вышел; через секунду Элис услышала, как хлопнула парадная дверь. Уставившись на пустой дверной проем, она почувствовала рядом чье-то присутствие. До нее донеслись звуки, которые она не могла ни с чем спутать. Кто-то бесшумно прошел через гостиную и теперь стоял рядом с кухней, скрытый от глаз. Медленно и беззвучно она двинулась в ту сторону. Когда она повернула в узкую боковую комнатку, то увидела прислонившуюся к стене Лейлу, которая смотрела прямо перед собой.

Лейла, скорее всего, слышала разговор на кухне. Она вздохнула, увидев Элис, и потом рассмеялась, но в смехе ее не было и следов веселья. Она понимала, что ее застигли на месте преступления.

– Я пришла за другой тряпкой. – Взяв чистую, она вернулась в столовую, не произнеся больше ни слова.

Элис осталась стоять, пытаясь понять, что, собственно, сегодня происходит со всеми. Какая-то тень легла на жизнь всех, обитающих в этом доме.

Они лежали в постели: Элис на спине, а Джон на левом боку, отвернувшись от нее. Остерманы расположились по другую сторону холла в комнате для гостей. И они, наконец, остались вдвоем.

Элис знала, как устал ее муж, но не могла откладывать на потом мучивший ее вопрос – хотя его можно было считать и утверждением.

– Между тобой и Диком с Джоем возникла какая-то напряженность, не так ли?

Таннер сменил положение и теперь, чувствуя едва ли не облегчение, смотрел в потолок. Он ждал этого вопроса и уже подготовил объяснение. В нем была очередная ложь, но, похоже, он уже стал привыкать к ней. Но осталось ждать немного – как гарантировал Фассет. Он начал медленно, стараясь выглядеть рассеянным и небрежным:

– Ты чертовски проницательна.

– Неужто? – Она придвинулась поближе.

– Все это противно, но пройдет. Помнишь, я рассказывал тебе о биржевых сделках, о которых в поезде болтал Джим Лумис?

– Да. И ты не хотел, чтобы Джаннет ходила к ним на ленч... к Лумисам я имею в виду.

– Это верно... Ну, в общем, Дик и Джой связались с Лумисом. Я говорил им не делать этого.

– Почему?

– Мы провели расследование.

– Что?

– Расследование... У нас было несколько тысяч, которые на круг должны были приносить пять процентов. Я решил, почему бы их и не вложить? Поэтому я пригласил Энди Гаррисона – он глава юридического отдела, и ты встречалась с ним. Он порасспросил кое-кого.

– И что выяснил?

– Все это дело плохо пахнет. Тянет жареным. Ничего хорошего.

– Незаконная деятельность?

– Скорее всего. На следующей неделе все станет ясно... Гаррисон настаивает, что тут может быть тема для большого выступления. Получится то еще шоу. Я говорил это Джою и Дику.

– О, Господи! Значит, ты готовишь такую программу?

– Не беспокойся. Потребуется несколько месяцев. Она не на первом месте. И в таком случае я предупрежу их. Они успеют унести ноги.

Элис снова услышала голоса Кардоне и Тремьяна: «Т ы говорила с ним? Что он сказал? Не позволяй Джону выносить суждения...» Они были просто в панике, и наконец она поняла, в чем дело.

– Джой и Дик просто жутко перепуганы. Тебе это известно?

– Да. Так я и предполагал.

– Ты это предполагал. Ради Господа Бога, они же твои друзья!.. Они испуганы! Они до смерти перепуганы!

– О’кей. О’кей. Завтра в клубе я скажу им, чтобы они расслабились. Стервятник из Сан-Диего больше не охотится.

– Нет, это в самом деле жестоко! Ничего нет удивительного, что они были так взбудоражены! Они считают, что ты поступаешь просто ужасно. – Элис вспомнила фигуру Лейлы, молча прижавшейся к стенке и слушавшей, как Тремьян молит ее и угрожает ей в кухне. – Они все рассказали Остерманам.

– Ты уверена? Каким образом?

– Это не важно. Они должны воспринимать тебя как источник страха и опасности... И завтра утром, ради Бога, скажи им, чтобы они не волновались.

– Я же обещал, что так и сделаю.

– Теперь все ясно. Эти дурацкие крики у бассейна, эти споры... Я в самом деле очень рассержена на тебя. – Но на самом деле Элис не сердилась; туман неизвестности теперь рассеялся. Ей надо было обдумать ситуацию. Погруженная в свои размышления, она повернулась на спину, и теперь к ней пришла та расслабленность, которую она не чувствовала уже несколько часов.

Таннер плотно сомкнул веки и постарался привести в порядок дыхание. Его ложь прошла незамеченной. Лучше, чем он мог рассчитывать. Теперь ему было легче.

Фассет был прав. Он оказался в состоянии со всем справиться.

Даже с Элис.

 21

Он стоял у окна спальни. Небо сплошь затянуто тучами, и луны не было видно. Он посмотрел вниз, на газон сбоку от дома и на лес за ним, и внезапно показалось, что зрение обманывает его. Он отчетливо увидел вспыхнувший огонек сигареты. Кто-то шел, совершенно не скрываясь, и откровенно курил! Господи Иисусе, подумал он, кто бы там ни был, неужели он не понимает, что может выдать наблюдение?

Затем он присмотрелся повнимательнее. На человеке был накинут купальный халат. Это был Остерман.

Неужели Берни что-то увидел? Или услышал?

Таннер быстро и бесшумно вышел из спальни и спустился вниз.

– Я так и думал, что ты выберешься прогуляться, – сказал Берни, который, сидя в кресле на краю бассейна, задумчиво смотрел в воду. – Этот вечер явно не получился.

– Я бы так не сказал.

– Тогда я предложил бы тебе более внимательно присматриваться и прислушиваться. Если бы мы были вооружены ножами, этот бассейн уже был бы красен от крови.

– Твой голливудский образ мышления упорно не оставляет тебя. – Таннер сел на краю бассейна.

– Я писатель. Я наблюдаю за происходящим и все пропускаю через себя.

– А я думаю, что ты все же ошибаешься, – сказал Таннер. – У Дика, как он сам мне говорил, какие-то неприятности. Джой просто напился. Ну и что?

Остерман перекинул ногу на ногу и выпрямился.

– Ты удивился, увидев меня здесь... Меня привел какой-то смутный инстинкт, ощущение... Я решил, что ты обязательно спустишься. Похоже, что тебе, как и мне, не спится.

– Ты меня интригуешь.

– Я не шучу. Пришло время нам поговорить.

– О чем?

Встав, Остерман остановился рядом с Таннером, глядя на него сверху вниз. От окурка сигареты он прикурил новую.

– Чего бы тебе хотелось больше всего? Я имею в виду для себя и своей семьи?

Таннер с трудом мог поверить, что не ослышался. Остерман начал банальнейшим образом. Тем не менее он ответил так, словно воспринял его вопрос с полной серьезностью.

– Думаю, что покоя. Покоя, хорошей еды, убежища и внутреннего комфорта. Это ты хотел услышать?

– Все это у тебя есть. Во всяком случае, с точки зрения сегодняшнего дня.

– Тогда я в самом деле не понимаю тебя.

– Тебе когда-нибудь приходило в голову, что у тебя больше нет возможностей стремиться к чему-то еще? Вся твоя жизнь полностью запрограммирована на исполнение определенных функций. Ты это понимаешь?

– Насколько мне кажется, это всеобщий закон. И я не буду спорить с ним.

– Ты и не можешь спорить. Система не позволит тебе сделать этого. Ты подготовлен для выполнения определенных задач; ты приобрел определенный опыт – вот и все, чем тебе придется заниматься весь остаток жизни. И спорить тут не о чем.

– Я был бы никуда не годным ядерным физиком; ты, в лучшем случае, был бы средненьким нейрохирургом... – сказал Таннер.

– Конечно, все относительно, и я не пытаюсь фантазировать. Я хочу сказать, что над нами властвуют силы, с которыми мы ничего не можем поделать. Едва мы успеваем достичь профессионализма, как приходит смерть. Мы живем и работаем в пределах четко очерченного круга; мы не решаемся переступить его границы хотя бы для того, чтобы посмотреть вокруг. Боюсь, что тебе это свойственно еще в большей мере, чем мне. Во всяком случае, с теми деньгами, что у меня есть, я обладаю хоть какой-то возможностью выбора. Но тем не менее деньги... Они нас сковывают по рукам и ногам.

– У меня есть только то, что я сам заработал, и я не жалуюсь. Кроме того, мой риск хорошо оплачивается.

– Но у тебя ничего нет за спиной. Ничего! Ты не можешь позволить себе встать и громко заявить о себе: это я! Во всяком случае, когда речь заходит о деньгах. Ты бессилен! Ты связан всем этим, за что надо платить! – И Остерман широко развел руки, давая понять, что речь о доме и участке Таннера.

– Возможно, я и в самом деле не могу... когда речь идет о деньгах. Но кто может?

Остерман подтянул к себе стул и снова сел. Не отводя глаз от Таннера, он мягко обратился к нему.

– Есть способ. И я готов тебе помочь. – Он остановился на несколько секунд, словно подыскивая слова, и опять заговорил.—Джонни...—Он снова запнулся. Таннер боялся, что у него не хватит смелости продолжить свою речь.

– Продолжай.

– Я пришел к определенным... выводам; и они очень важны! – Теперь Остерман заговорил очень быстро, и слова цеплялись друг за друга.

Внезапно внимание обоих мужчин было привлечено к дому. В спальне Джаннет вспыхнул свет.

– Что там такое? – спросил Берни, не стараясь скрыть своего разочарования.

– Просто Джаннет. Это ее комната. Мы наконец вбили ей в голову, что, когда она направляется в ванную, надо зажигать свет. А то она на все натыкается, и мы минут двадцать не можем уснуть.

И тут в воздухе раздался вопль. Пронзительный и полный ужаса. Детский крик.

Обежав вокруг бассейна, Таннер влетел в дверь кухни. Крики не прекращались, и во всех трех спальнях зажегся свет. Берни Остерман почти нагнал Таннера, и двое мужчин влетели в спальню девочки. Они так неслись, что Элис с Лейлой едва успели выбежать из своих комнат.

Джон толкнул дверь, не притрагиваясь к дверной ручке. Она распахнулась, и все четверо ворвались в комнату.

Девочка, захлебываясь рыданиями, стояла посреди комнаты над телом уэлш-терьера Таннера.

Собака лежала в луже крови.

Голова ее была отделена от тела.

Схватив дочь, Джон Таннер вытащил ее в холл. Он ни о чем не мог думать. Мозг его словно оцепенел. Перед глазами стояла лишь та ужасная картина в лесу, которую вызвал в памяти вид обезглавленной собачки. И те страшные слова человека в мотеле: «Отрезанная голова говорит о резне».

Он должен взять себя в руки. Он должен.

Он увидел, как Элис что-то шепчет Джаннет на ухо, покачивая и убаюкивая ее. Он увидел в нескольких футах от себя плачущего Рея и силуэт Берни, успокаивающего его.

Наконец он расслышал слова Лейлы:

– Я займусь Джаннет, Элис. Иди к Джону.

Таннер в ярости вскочил на ноги.

– Если ты притронешься к ней, я убью тебя! Ты слышишь, я убью тебя!

– Джон! – не веря своим ушам, вскрикнула Элис.– Что ты говоришь?

– Она была по другую сторону холла! Ты что, этого не понимаешь! Она была по другую сторону холла!

Остерман рванулся к Таннеру и, схватив его за плечи, прижал к стене. Затем он резко ударил его по лицу.

– Эта собака мертва уже несколько часов! Да приди же в себя!

Несколько часов. Не может быть. Это случилось только что. Зажегся свет, и была отрезана голова. Отрезана голова маленькой собачки... А Лейла была по другую сторону холла. Она и Берни. «Омега»! Резня!

Берни покачал головой.

– Мне пришлось врезать тебе. Ты был слегка не в себе... Ну соберись же. Я понимаю, это ужасно, просто чудовищно. У меня самого дочь.

Таннер попытался сосредоточиться. Сфокусировать зрение, привести в порядок мысли. Теперь все они смотрели на него, даже Реймонд, всхлипывающий у дверей своей комнаты.

– Тут никого больше нет? – Таннер ничего не мог поделать. Где люди Фассета? – Ради Бога, где же они?

– Кто, дорогой? – Элис придержала его за талию на тот случай, если он снова споткнется.

– Никого нет, – неслышно сказал он.

– М ы здесь. И мы позвонили в полицию. Только что! – Берни положил руку Таннера на перила и, поддерживая его, спустил Джона вниз.

Таннер посмотрел на худого, но сильного человека, который помогал ему спускаться по лестнице. Разве Берни ничего не понял? Он же «Омега». И его жена – «Омега»! Он не мог звонить в полицию!

– В полицию? Ты в самом деле ждешь полицию?

– Конечно. Если это шутка, то самая омерзительная из всех, что я видел. Ты чертовски прав – я ее жду. А ты – нет?

– Да. Конечно.

Они очутились в гостиной. Командование взял на себя Остерман.

– Элис, звони еще раз в полицию! Если ты не знаешь номер, свяжись с оператором! – Затем он направился в кухню.

Где люди Фассета?

Элис подошла к телефону бежевого цвета, стоявшему около дивана. Через секунду стало ясно, что звонить уже не стоит.

По стеклам скользнул лучик фонаря и затанцевал на стене гостиной. Наконец явились люди Фассета.

Услышав звук открывающейся входной двери, Таннер вскочил с дивана и пошел навстречу.

– Мы услышали какие-то крики и увидели у вас свет. У вас все в порядке? – Это был Дженкинс, и он с трудом скрывал тревогу.

– Вы несколько запоздали, – тихо сказал Таннер. – Вам бы лучше войти! Здесь побывала «Омега».

– Спокойнее. – Дженкинс вошел в холл. Макдермотт за ним по пятам.

Остерман вышел из кухни.

– Иисусе! Ну и быстро вы примчались.

– Мы патрулируем от двенадцати до восьми, сэр, – сказал Дженкинс. – Увидели, что тут повсюду вспыхнул свет и началась суматоха. Обычно в этот час все спокойно.

– Вы вовремя оказались тут, и мы вам очень благодарны...

– Да, сэр, – прервал его Дженкинс, заходя в гостиную. – Так в чем дело, мистер Таннер? Можете ли вы рассказать нам или же предпочитаете поговорить с глазу на глаз?

– Здесь нет никаких личных дел, офицер, – прежде, чем Таннер успел ответить, сказал Остерман, стоявший у него за спиной. – Там, наверху, в первой спальне справа, есть собака. Она мертва.

– Ну? – смутился Дженкинс. Он повернулся к Таннеру.

– У нее отрезана голова. Полностью. И мы не знаем, кто это сделал.

– Понимаю... – спокойно сказал Дженкинс. – Мы этим займемся. – Он посмотрел на своего напарника в холле. – Принеси-ка мешок...

– Хорошо. – Макдермотт вышел наружу.

– Могу ли я воспользоваться вашим телефоном?

– Конечно.

– Надо сообщить капитану Маккалифу. Я должен позвонить ему домой.

Таннер ничего не понимал. Все происшедшее не имело отношения к полиции. Это была «Омега»! Что Дженкинс делает? Почему он звонит Маккалифу? Он должен связаться с Фассетом! Маккалиф – офицер местной полиции; дело, может быть, он и знает, но его назначили явно из политических соображений. Маккалиф нес ответственность перед советом Сэддл-Уолли, а не перед правительством Соединенных Штатов. – Вы считаете, что это необходимо? В такое время? Я имею в виду, что капитан...

– Капитан Маккалиф – шеф полиции, – Дженкинс резко прервал Таннера. Он сочтет весьма странным, если я тут же не свяжусь с ним.

Через секунду Таннер все понял. Дженкинс дал ему ключ.

Что бы ни случилось, когда бы ни случилось, как бы ни случилось – ни в чем не должно быть отклонений от нормы.

И больше всего Таннера поразило, что Дженкинс звонил по телефону, словно выполняя желание Лейлы и Берни Остерманов.

Капитан Альберт Маккалиф, едва появившись в доме Таннеров, сразу дал понять, кто тут главный. Таннер наблюдал, как он спокойным решительным голосом давал инструкции полицейским. Он был высоким тучным человеком с толстой шеей, которая складками свисала ему на воротник. Руки у него тоже были толстыми, но он почти не шевелил ими, что выдавало в нем человека, который годами патрулировал на улицах, перекидывая увесистую дубинку из руки в руку.

Маккалиф был приглашен из нью-йоркской полиции и являл собой прекрасный пример человека на своем месте. Несколько лет назад городской совет пришел к выводу, что им нужен решительный человек без предрассудков, который сможет очистить Сэддл-Уолли от нежелательных элементов. А в те дни лучшей защитой от вседозволенности была решительность.

Сэддл-Уолли нуждался в наемнике.

И они наняли фанатика.

– Очень хорошо, мистер Таннер. Я хотел бы выслушать ваш рассказ. Итак, что произошло сегодня вечером?

– Мы., мы устроили маленькую вечеринку для друзей.

– Сколько вас было?

– Четыре пары. Восемь человек.

– Нанимали ли кого-нибудь в помощь?

– Нет... Никого не было.

Маккалиф внимательно посмотрел на Таннера, отодвинув свой блокнот в сторону.

– Никакой прислуги?

– Нет.

– Заходил ли кто-нибудь к миссис Таннер в течение дня? Чтобы помочь?

– Нет.

– Вы уверены?

– Спросите ее сами. – Элис была в кабинете, где на скорую руку сооружала постель дочке.

– Это может иметь значение. Пока вы были на работе, может быть, она пригласила помочь какого-нибудь цветного.

Таннер видел, как Берни поморщился.

– Я был дома весь день.

– О’кей.

– Капитан. – Остерман, обойдя Лейлу, сделал шаг вперед. – Кто-то вломился в этот дом и перерезал горло собаке. Почему бы не предположить, что был вор? Мистер и миссис Теннер были ограблены в прошлую среду. Так не предположить ли...

Больше сказать ему ничего не удалось. Маккалиф посмотрел на писателя, с трудом скрывая свое отвращение.

– Я учту это, мистер... – Шеф полиции заглянул в свой блокнот, – мистер Остерман. А сейчас мне бы хотелось, чтобы мистер Таннер рассказал о событиях сегодняшнего вечера. Я был бы признателен, если бы вы дали ему возможность ответить. Вами мы займемся в свое время.

Таннер пытался обратить на себя внимание Дженкинса, но полицейский явно избегал его взгляда. Журналист не знал, что он должен говорить – или, точнее, чего он не должен говорить.

– Итак, мистер Таннер. – Маккалиф сел поудобнее и придвинул к себе блокнот, держа ручку наготове. – Давайте вернемся к самому началу. И учтите, что вам могли, скажем, привезти на дом покупки из магазина.

Таннер собрался было начать свой рассказ, как со второго этажа донесся голос Макдермотта.

– Капитан! Могу ли я на минутку увидеть вас? В комнате для гостей.

Не проронив ни слова, Берни кинулся по лестнице, опередив Маккалифа. Лейла последовала за ним.