Текст книги "История катастрофических провалов военной разведки"

Автор книги: Джон Хьюз-Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

4. «ЛУЧШАЯ РАЗВЕДКА В НАШЕЙ ИСТОРИИ». Перл-Харбор (1941)

Если день «Д» явил собой торжество ложных маневров над компетентностью профессионалов, а план «Барбаросса» – нейтрализацию превосходных разведслужб причудами диктатора, то события в Перл-Харборе показали, что может стать со страной, где нормальной разведки не существует вообще.

Для историка разведки Перл-Харбор заслуживает особого внимания, так как является типичным примером того, как государство имело в своем распоряжении все индикаторы, указывавшие на неминуемое нападение, но попросту не заметило их или не отреагировало должным образом. Результатом стало изменение хода мировой истории, а эпоха доминирования США началась лишь с атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки четыре года спустя. Облако от ядерного гриба над Японией отбрасывает тень на международные отношения и по сей день, однако без бомбардировки Перл-Харбора США могли и не вступить в войну с Японией на Тихоокеанском театре.

Катастрофа в воскресенье, 7 декабря 1941 года, когда восемнадцать боевых кораблей (включая четыре из восьми линкоров) были пущены ко дну, 188 самолетов уничтожены и 2403 американских военнослужащих погибли под огнем императорского японского флота в ходе внезапной атаки, стала настоящим шоком для Америки. Каждый американец тех лет хорошо помнит, где он был в тот день, когда началась война. Президент Рузвельт назвал его «Днем злодеяния».

Наиболее информированные аналитики как раз ожидали войны с Японией: им было очевидно, что война на Тихом океане не то что неизбежна, а стучится в дверь. Почему же правительство Соединенных Штатов не смогло подготовиться к опасности, которая даже на самом высоком уровне расценивалась как «очевидная и непосредственная угроза»? Чтобы понять, как такая катастрофа могла случиться с великой державой, мы должны вернуться к началу Второй мировой войны.

В 1939 году Соединенные Штаты Америки были мировой державой в экономическом, политическом и даже чисто территориальном масштабе, однако, как ни парадоксально, за исключением могучего флота не обладали атрибутами мощной военной силы. Их сухопутная армия была очень невелика, США даже не входили в Лигу Наций (предтеча ООН), а политика администрации и настроения в стране были строго изоляционистскими. У Америки не только не было консолидированной разведслужбы – она упорно не желала ее создавать. Континентальная Америка, пребывавшая в безопасности за безбрежным океаном, не хотела ничего, кроме мира и процветания. В 1940 году Вашингтон был поглощен президентскими выборами и внутренними проблемами.

Такую позицию можно было понять. Великая депрессия поразила США сильнее, чем любую другую западную державу. Миллионы безработных, очереди за бесплатным обедом, коллапс экономики, – Америка 1930-х годов была гораздо ближе к краху гражданского общества, чем мы можем представить себе сегодня. Только беспрецедентные политико-экономические меры нового президента Франклина Рузвельта (некоторые из них были весьма сомнительны с точки зрения Конституции) позволили государству остаться на плаву. В экономическом и социальном отношении Соединенные Штаты были в 1938 году страной, пережившей шок.

Начало еще одной большой войны в Европе было для американцев настоящим благословением. При условии что страна останется в стороне от конфликта, экономика Соединенных Штатов могла извлечь крупные дивиденды из несчастья других государств. Например, осенью 1939 года, сразу же после вторжения Гитлера в Польшу, в США появилось почти 750000 новых рабочих мест, в основном на предприятиях авиационной, сталелитейной, кораблестроительной и автомобилестроительной промышленности. Наблюдался резкий экономический бум, который можно было проиллюстрировать строкой из песни времен Великой депрессии: «Вновь настали счастливые дни!»

В создавшейся атмосфере правительству Соединенных Штатов не было никакого резона предпринимать что-либо, что могло поставить под угрозу выздоровление экономики. Враги Франклина Делано Рузвельта утверждали, что он пытается втянуть страну в ненужную ей войну, хотя на деле президент, будучи встревожен угрозой со стороны как фашизма, так и коммунизма, не хотел ничего иного, кроме как продолжения экономического роста США.

Несмотря на заявления сторонников теории заговора, к Перл-Харбору привели не какие-то интриги, имевшие целью втянуть Соединенные Штаты в мировую войну, и не происки Черчилля, пытавшегося вынудить США прийти на помощь Великобритании в бедственном положении последней. Чем глубже мы анализируем предшествующие этой катастрофе события, тем очевиднее становится то, что, как и в большинстве подобных инцидентов, причиной была цепочка более или менее фатальных ошибок, которые привели к печальной развязке. Реконструкция прошлого – самая точная из наук, поэтому сегодня мы можем восстановить все звенья в цепи событий, приведших Америку к катастрофе. В лавине просчетов, допущенных американскими властями, особенное место, бесспорно, занимает провал разведки.

Для аналитика-профессионала факторы, приведшие к Перл-Харбору, очевидны:

1. Единая государственная разведслужба отсутствовала.

2. Японцы как потенциальные противники недооценивались.

3. Комплексный анализ всех возможных последствий не проводился.

4. Различные типы агентуры были недостаточно обеспечены ресурсами.

5. Важность поступающей информации никто не был способен оценить по достоинству.

6. У разобщенных разведслужб были собственные амбиции.

7. Старшие чины не отличались широтой кругозора.

8. Служб оповещения и предупреждения не существовало.

9. Велось соперничество между различными агентствами, боровшимися за политическую власть и влияние.

10. Недоставало квалифицированных аналитиков-профессионалов.

11. Не ощущалась потребность в принятии неотложных мер.

Список подобных «тревожных факторов» можно при желании продолжать, но суть понятна: в декабре 1941 года Соединенные Штаты Америки не относились серьезно к возможной войне с Японией и не организовали разведслужбу, способную спрогнозировать и предвосхитить удар врага. В ретроспективе картина становится предельно ясна, но таков удел большинства катастроф – они становятся очевидны, лишь когда произойдут.

Не совсем обычным моментом в вопросе о Перл-Харборе является то, что мы с высокой степенью вероятности можем назвать событие, послужившее катализатором японской агрессии. Первый шаг к войне сделали именно американцы. К июлю 1941 года милитаристская и экспансионистская политика императорской Японии, вторгавшейся на территорию соседних стран, переполнила чашу терпения союзников. После бесцеремонного захвата Китая и Маньчжурии вторжение Японии в Индокитай стало последней каплей. В качестве ответной меры Соединенные Штаты, при поддержке британской и голландской колониальных администраций в Ост-Индии, наложили стратегическое эмбарго на поставки в Японию нефтепродуктов и стали. Этот шаг был продиктован стремлением усадить японское правительство за стол переговоров. Способность Японии к ведению войны и вообще вся ее экономика зависела как раз от импорта нефти и другого сырья, такого как каучук из голландской Ост-Индии и британской Малайи. Естественно, политики в далеких кабинетах рассчитывали на то, что эмбарго заставит агрессора одуматься, однако Япония и ее премьер-министр Тодзио рассматривали другой вариант развития событий. Любой знаток японской культуры и менталитета, не боясь ошибиться, мог сделать вывод, что дипломатическое давление США не оставляло гордым, стремящимся к независимости и крайне воинственным потомкам самураев иного выхода, кроме войны и захвата того, в чем нуждалась Япония. Итак, с июля 1941 года Япония склонилась к силовому решению проблемы.

Можно было даже высчитать момент нападения на США. Еще летом американские экономисты совершенно точно спрогнозировали, что запасов авиационного топлива в Японии хватит лишь на пол года. По истечении этого времени, в декабре 1941 года, японцы, по расчетам американских политиков, должны были пойти к союзникам с протянутой рукой. И если милитаристы вновь захотят получать нефтепродукты и стратегические материалы, разве будет у них иной выбор, кроме как отказаться от незаконных завоеваний в Юго-Восточной Азии?

К сожалению для американских стратегов, их японские коллеги по-другому оценивали механизм обратного отсчета, запущенный в Вашингтоне. С точки зрения Токио, у японцев не было иного выхода, кроме как взять силой то, что более нельзя было приобрести за деньги. И конечно же, приступать к этому следовало до конца декабря, прежде чем начнут иссякать запасы бензина для самолетов. Далеко не первый раз в истории разведки две противоборствующие группы аналитиков смотрели на одну и ту же проблему с диаметрально противоположных сторон. Именно в этом нужно искать корни катастрофы Перл-Харбора.

Несмотря на то что отношение к намерениям японцев было в Вашингтоне весьма легкомысленным и даже наивным, президентская администрация принимала в расчет воинственный менталитет Империи. Серьезный успех дешифровщиков министерства обороны США, вскрывших японские коды (подобно тому, как в те же сроки англичане получили доступ к трафику немецкой машины «Энигма» в ходе операции «Ультра»), позволил читать секретную переписку японского командования. Теоретически любая корреспонденция самого высокого уровня могла бьггь прочитана и представлена всем заинтересованным лицам, начиная с президента. Кодовое название этой корреспонденции было соответствующим – «Мэджик»,– и благодаря ее взлому многие секреты подготовки к нападению на Перл-Харбор должны были стать известны заранее.

Хроника развития радиотехнической разведки США была весьма любопытной. В 1929 году MJ8, первая команда шифровальщиков во главе с легендарным Хербертом Ярдли, была без особых проволочек распущена по приказу военного министра Генри Стимсона. Позже он назвал и причину этого: «Джентльмены не читают чужую переписку». Подобная щепетильность вовсе не была продиктована высокими побуждениями (как обычно и оказывается). В то самое время, когда деятельность MI8 была свернута, полномочия группы Ярдли были переданы другой структуре, армейской службе радиотехнической разведки Signal Intelligence Sewice (SIS) под руководством Уильяма Фридмена. Последний, преданный делу ученый, приступил к задаче по расшифровке японских дипломатических кодов.

Между тем японский радиотрафик успешно читала еще одна американская организация. В Вашингтоне командование военно-морского флота создало свою, тщательно законспирированную группу дешифровщиков под названием OP-20-G. Во главе ее находился молчаливый и эксцентричный лейтенант флота Лоуренс Саффорд. Нет никаких сведений о том, что деятельность обоих агентств была скоординирована, даже несмотря на то, что они, по забавному совпадению, занимали здания в соседних кварталах. Группа Саффорда кропотливо работала в здании на Конститьюшн-авеню, принадлежавшем флоту, а чуть дальше по улице, в здании армейского склада, нашла пристанище команда Фридмана, с энтузиазмом принявшаяся за взлом дипломатических каналов переписки японцев.

К 1941 году обе группы были загружены под завязку. OP-20-G удалось получить практически полный доступ к ежедневным переговорам ВМС Японии; операция получила название «Орандж». Зоной ответственности SIS была дешифровка дипломатической почты японцев, имевшей название «Пурпур». Армия и флот не доверяли друг другу и не спешили делиться полученной информацией – у каждого ведомства были свои секреты. Отсюда проистекает вторая причина катастрофы, ведь для того, чтобы собрать пазл, нужно иметь перед собой все его фрагменты.

Если такой иллюстрации бюрократических проволочек недостаточно, то вот еще один пример конкуренции между OP-20-G и SIS. Лейтенант Саффорд писал: «Мы достигли договоренности с SIS о разделении обработки дипломатической информации на основе очередности: по нечетным дням ей будет заниматься флот, по четным – армия... Позже разведки флота и армии договорились о предоставлении информации в Белый дом и Государственный департамент на основе очередности: флот посылает такую информацию по нечетным месяцам, армия – по четным».

Итак, чтобы еще больше усложнить картину происходящего, армия и флот не только отказывались сотрудничать в анализе данных и введении технических усовершенствований, но и не стремились делиться успехами. В довершение всего они направляли своим боссам лишь добытую ими самими часть информации, не обращая внимания на ее целостность. В современном мире, где информация – ценный товар, способность получить монополию на доступ к уху важного политика является поистине триумфом бюрократа. Тем удивительнее то, что в 1940 и 1941 годах руководители армейской и флотской разведок не передавали полученную от своих подчиненных информацию даже президенту Соединенных Штатов.

Мотивом такого поведения служило подспудное (и небезосновательное) подозрение, что лица из президентской администрации не смогут удержать язык за зубами, если им станут известны настоящие тайны. Были, скорее всего, и другие, менее четкие мотивы. И генерал Маршалл, начальник штаба сухопутных сил, и адмирал Старк, начальник штаба флота, испытывали недоверие к разного рода советникам, окружавшим президента. Далеко не все были уверены, что «Новый курс» Рузвельта действительно служит интересам государства. Как результат, разведки армии и флота свели к минимуму объем информации по «Мэджик», используя очень жесткие фильтры. По-видимому, только Рузвельт, военный министр Стимсон (судя по всему, пересмотревший свое прекраснодушное мнение о недопустимости перлюстрации чужой переписки), военно-морской министр Нокс и госсекретарь Корделл Халл, имели доступ к секретной переписке «Мэджик», да и то в очень ограниченном объеме.

К декабрю 1941 года разведслужбы США «в складчину» сумели расшифровать как военно-морской шифр Японии (JN 25), так и большую часть дипломатической почты. Таким образом, они получили возможность расшифровать и понять намерения японцев относительно нападения на Перл-Харбор. К сожалению, американцы не предприняли ничего, чтобы консолидировать усилия своих разведслужб и образовать некий координирующий орган. И наконец, далеко не последним фактором было то, что конкурирующие агентства, стремясь избежать попадания информации в руки своих соперников и вашингтонских политиканов, дозировали информацию, открывая лишь ее часть, причем только время от времени. Таким образом, понимание причин катастрофы в Перл-Харборе становится более четким.

Однако к Перл-Харбору привел целый комплекс причин, а далеко не только запутанность и некомпетентность радиотехнических служб. Аналитики, профессионалы своего дела, неоднократно подавали тревожные сигналы с самых разных участков невидимого пока фронта, поэтому нельзя возлагать всю вину исключительно на разведку. У американских властей имелся доступ к различным свидетельствам, предоставленным самыми разнообразными источниками.

В главе 2 мы рассмотрели то, как сотрудники комитета «Дабл кросс», возглавляемого Джоном Мастерма-ном, перевербовывали агентов абвера и заставляли их работать против прежних хозяев. Если кого-то из высших бюрократов Вашингтона и можно обвинить в допущении Перл-Харбора, то этим «кем-то», безусловно, должен стать директор ФБР Эдгар Гувер. Именно он, поддавшись собственным предрассудкам, оставил без внимания ключевой сигнал о грядущей атаке на Перл-Харбор, посланный одним из лучших агентов МІ5.

В конце лета 1941 года в рамках операции, направленной против агентов абвера, британцы послали в нейтральные тогда Соединенные Штаты через Лиссабон агента «Трициклет» – югослава Душко Попова. Его миссия была двоякой: во-первых, он мог помочь американской контрразведке понять ценность двойных агентов, а во-вторых (и это было более важно), у «Трициклета» была одна из новейших немецких микропленок с четкими инструкциями от его официальных боссов. Фактически он вез «техническое задание» немецким разведчикам в форме длинной анкеты. Этот факт во многом проливает свет на истинные намерения стран «оси».

Среди вопросов этой анкеты нацистов особенно интересовала схема укреплений Перл-Харбора, его план и дислокация находящихся там сил. Вооруженный таким документом двойной агент Попов в конце августа 1941 года встретился с главой ФБР в Вашингтоне.

Встреча закончилась ужасным конфузом. Гувер отнесся к «двуличному балканскому плейбою» с подчеркнутой неприязнью. Выбранное англичанами для Попова имя «Трициклет» было отголоском старой шутки над его интимными пристрастиями – югослав любил, чтобы в его постели находились одновременно две женщины. Однако любая мысль об использовании такого «безнравственного дегенерата», как агент «Трициклет», была пресечена на корню пуританином и ксенофобом Гувером. Даже такие вопросы в германской анкете, как: «Каков улов рыболовецкого судна в восточной и юго-восточной части Перл-Харбора?» – не насторожили его. «Трициклет» был выслан из страны, и все усилия британцев разбились о нетерпимость Гувера. Тот даже не потрудился проинформировать военно-морское министерство или Госдепартамент о немецкой анкете, а впоследствии написал в мемуарах, что лично разговаривал с «чертовым нацистским шпионом... и отправил его восвояси». К сожалению, именно Гувер держал в руках очень важную деталь пазла под названием «Перл-Харбор»: начиная с 30 января 1941 года японцы договорились со своими германскими и итальянскими союзниками о ведении совместной разведывательной деятельности в США. В действительности анкета, находившаяся у Попова, была японским, а не германским планом по сбору данных. Но Эдгар Гувер так никогда и не узнал об этом. Более того, ему это было совершенно безразлично.

Кто бы что ни думал о поведении Гувера и Попова, факт остается фактом: если бы ФБР сравнила анкету абвера со взломанными флотской разведкой кодами японской переписки J-19 и РА-К2, то догадка поразила бы его сотрудников подобно молнии. Перехваченные сообщения и анкета Попова были практически идентичны. Кто-то определенно хотел знать все секреты Перл-Харбора, вопрос был лишь в том, кто и почему?

В 1941 году в Вашингтоне никто не координировал действия спецслужб, никто не анализировал поступающие материалы на государственном уровне, а Эдгар Гувер не собирался делиться полученной информацией с вооруженными силами, даже несмотря на осознание того, что шеф ФБР в Гонолулу был бы весьма заинтересован в анкете Попова и многом другом, что проливало бы свет на намерения Японии в отношении Перл-Харбора. Именно ФБР отвечало за безопасность и контрразведку на Гавайях, а японский генеральный консул использовал точно такую же анкету, которая была у Попова. Еще одна деталь пазла осталась не просто незамеченной, а была выброшена в мусорную корзину вследствие заносчивости, невежества и комплексов Гувера.

Даже вишенка на торте – перехват корреспонденции «Мэджик» – едва не подшила. 5 мая 1941 года из Токио в японское посольство в Вашингтоне пришла обеспокоенная телеграмма: «Есть достоверная информация, что американцы читают некоторые зашифрованные сообщения». Источник утечки так никогда и не был обнаружен, но вполне возможно, что посла Номуру уведомило какое-либо из агентств стран «оси», вероятно абвер. Как бы то ни было, расследование, предпринятое японцами, не подтвердило подозрения, и 20 мая Номуру телеграфировал в Токио, признавая, что некоторая маловажная информация читается американцами, но ключевые сообщения остаются в целости и сохранности. Уверенность японцев базировалась на ошибочном убеждении в том, что японский язык слишком сложен для иностранцев (распространенный на Востоке предрассудок) и на заблуждении, что код «Пурпур», как и «Энигму», дешифровать невозможно. Американские радисты вновь могли вздохнуть с облегчением.

По мере приближения войны враждебность обеих стран нарастала. В 1941 году были перехвачены сообщения из Бангкока, Берлина, Буэнос-Айреса, Батавии (ныне Джакарта), Лондона, Москвы, Рима, Шанхая и Сингапура. Все они содержали недвусмысленные указания на то, что Япония готовится к войне. По иронии судьбы, свою лепту в общую картину вносил и Советский Союз. В отчаянной попытке избежать ведения войны на два фронта 13 апреля 1941 года Сталин подписал японско-советский пакт о нейтралитете. Подписание такого пакта развязало СССР руки для концентрации сил на западной границе, но Япония также получала свободу действий для ведения войны где угодно, кроме Сибири и Дальнего Востока. Индикаторы на панели оповещения об угрозе (если бы таковая существовала) стали загораться, и почти все из них были красными.

Относительно умеренный посол Номура был втянут в эту игру против своей воли, получив бесцеремонный приказ от министра иностранных дел Мацуоки, гласивший: «Создайте подпольную разведывательную сеть в Северной Америке для того, чтобы быть готовым к худшему». Американская разведка добросовестно передала это сообщение, но в отсутствие координационного органа оно быстро затерялось.

Оглядываясь назад, мы можем сказать, что Соединенные Штаты были шокированы не столько началом войны как таковой, сколько тем, как и где она началась. Однако и здесь власти США могли быть более прозорливыми. В их распоряжении были не только вопросник японского ВМФ, касающийся Перл-Харбора, и отвергнутая Гувером анкета абвера, но и ежедневные сообщения о воинственных заявлениях японцев во всех уголках Дальнего Востока.

Позже подтверждение агрессивных намерений японцев нашло отражение в так называемом сигнале «Кантон», перехваченном в середине лета 1941 года. В нем фигурировал перечень территорий, вошедших в орбиту печально известной «Великой восточноазиатской сферы взаимного процветания». Управление военно-морской разведки США, не отрицая правдивости источника, трактовало его содержание всего лишь как «перечень желаемых целей», «выражение намерений Токио», а вовсе не как список объектов для атаки (коим он в действительности являлся). Весомость других источников была столь же велика. Стоит упомянуть, например, сообщение британской резидентуры из Манилы от 3 декабря, адресованное главам военной и военно-морской разведки США в Гонолулу, о военных приготовлениях японцев и о том, что «Соединенные Штаты являются вероятной мишенью для нападения».

Здесь мы должны задать себе два вопроса. Во-первых, назывался ли хотя бы в одном из подобных сообщений

Перл-Харбор в качестве конечной цели атаки? Во-вторых, был ли Перл-Харбор готов к отражению нападения, а если нет, то почему? (Строго говоря, ответ на второй вопрос не относится к компетенции разведки, но хорошо помогает понять реакцию американцев на японское нападение и заключительный акт катастрофы.)

Важно помнить, что для японцев собственно Перл-Харбор был второстепенной целью. Токийские стратеги рассматривали это нападение как воздушный блицкриг, призванный нейтрализовать американский флот, не дать ему противостоять настоящей атаке. Основным стремлением японцев было захватить ключевые экономические объекты в Юго-Восточной Азии. Как ни сложно в это поверить, Перл-Харбор не был главной мишенью японцев утром 7 декабря 1941 года. Простой обзор сил японцев, сосредоточенных в Тихоокеанском регионе в начале декабря, доказывает, что на нейтрализацию американского флота была направлена лишь малая их часть. С точки зрения геополитики атака на Перл-Харбор была столь же важна, сколь на Малайю и Филиппины, но с сугубо военной точки зрения была побочной операцией.

Данный факт, безусловно, является слегка шокирующим даже для специалистов. В конце концов, разве не Перл-Харбор вовлек Соединенные Штаты в европейский конфликт, превратив его во Вторую мировую войну? Однако в пользу нашего утверждения говорит даже не столько баланс вооруженных сил Японии, сколько планы ее военных стратегов. Главной задачей генштаба императорской армии была подготовка к стратегической оккупации. Это, вне всякого сомнения, служило лейтмотивом и перехваченных американцами и англичанами сообщений. Основная часть трафика была посвящена событиям в юго-восточной части Тихого океана, а интерес японского штаба к форпосту военно-морского флота США был минимальным, если вообще существовал.

Расстановка приоритетов особенно чувствовалась на совещаниях японских военных чинов. Например, генеральный штаб ВМФ поначалу крайне скептически относился к плану адмирала Ямамото по атаке Перл-Харбора. Начальник штаба адмирал Нагано готов был санкционировать нападение только при условии, что атака не помешает и не поставит под угрозу прочие, более важные стратегические операции и может в любое время быть отменена. Итак, на фоне многочисленных свидетельств о том, что Токио вынашивал план оккупации Дальнего Востока, сигналы о нападении на Перл-Харбор были очевидно второстепенными. Такая расстановка приоритетов находила отражение и в массиве разведданных, получаемых союзниками.

Почему же события в Перл-Харборе стали провалом разведки? Ответ кроется в том, что большая часть сведений оказалась погребена под лавиной другой информации, приходившей в то же время. Такое растворение ключевых сигналов в массе других профессионалы-разведчики называют «помехами». Говоря простым языком, слова «Перл-Харбор» утонули в гуле других голосов. После внезапного нападения очень легко отмотать пленку назад и выявить эти самые ключевые сигналы – именно это и произошло с Перл-Харбором, – но, находясь в самой гуще событий, поневоле обращаешь внимание на свидетельства о наиболее вероятных из них.

Существует и еще один аспект. К концу ноября 1941 года любому мало-мальски компетентному наблюдателю стало ясно, что дипломатические усилия по понуждению Японии к миру потерпели крах и Токио готовится к войне. Достаточно просмотреть заголовки гавайских газет за две недели до Перл-Харбора:

«АМЕРИКАНО-ЯПОНСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ ПРЕКРАЩЕНЫ», «США ОТВЕРГЛИ ВСЯКИЙ КОМПРОМИСС», «ВОЙСКА НА ГАВАЙЯХ ПРИВЕДЕНЫ В СОСТОЯНИЕ БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ», «ЯПОНИЯ ДАЕТ ЛИШЬ ДВЕ НЕДЕЛИ НА ПЕРЕГОВОРЫ – В СЛУЧАЕ ИХ ПРОВАЛА НАЧНЕТСЯ ВОЙНА», «ВРЕМЯ .4” ДЛЯ ТИХООКЕАНСКОГО РЕГИОНА: ОТВЕТ ЯПОНИИ США».

Проблема заключалась в том, что хотя все осознавали серьезность грядущих событий, внимание было сосредоточено на Таиланде, Малайе, Бирме и Голландской Ост-Индии как наиболее вероятных регионах для японского вторжения. В любом случае нет никакого сомнения в том, что Соединенные Штаты относились к ситуации со всей серьезностью. Военный министр Стимсон, заменявший Рузвельта, пока президент последнюю неделю месяца находился в отпуске, 27 ноября приказал привести все вооруженные силы страны в полную боевую готовность. Приказ военно-морским силам на Атлантическом и Тихом океанах, посланный начальником штаба ВМС в этот же день, содержал вполне определенные инструкции:

Прошу расценить данный приказ как предупреждение о войне: в течение нескольких ближайших дней со стороны Японии ожидается начало агрессивных действий.

Дальше идет ключевая фраза:

Согласно имеющимся сведениям, ожидается операция по высадке японского десанта на Филиппины, полуостров Кра (Таиланд) или, возможно, на Борнео.

О Перл-Харборе не было сказано ни слова.

Оба сообщения были получены соответствующими службами на Гавайях, но, что удивительно, ни сухопутное, ни морское командование не привело свои силы в полную боеготовность – жизнь текла своим чередом, хотя и в несколько ускоренном темпе. Очевидно, что японская угроза никак не волновала гарнизон Перл-Харбора – вот вам еще одно слабое звено в цепочке событий.

Итак, имеется четкий ответ на первый из двух вопросов. К декабрю 1941 года сложилась следующая ситуация: все наблюдатели были уверены в неизбежности войны с Японией, но было слишком мало неоспоримых свидетельств того, что основной целью являлся именно Перл-Харбор, хотя территория США также вполне могла быть объектом атаки. Зададимся теперь вторым вопросом: было ли американское командование на Гавайях готово к отражению нападения, а если нет, то почему? Вокруг этого вопроса было сломано множество копий. Сегодня Перл-Харбор рассматривается как классический пример неожиданного нападения: ничего не подозревавшие матросы готовятся к воскресной церковной службе, как внезапно их накрывает огненный шквал бомб и снарядов. Было предпринято не менее шести независимых расследований катастрофы, хотя, видимо, лишь одно из них принимало в расчет все имеющиеся разведданные.

Неудивительно, что в обстановке взаимных обвинений созрела и теория заговора. Вполне предсказуемо, что главными ее фигурантами стали Рузвельт и Черчилль. Первый, как утверждалось, слишком хорошо знал о неизбежности нападения на Гавайи, но не спешил ставить в известность об этом своих несчастных командующих, стремясь втянуть Соединенные Штаты в войну против желания своего народа. Черчилль же, несомненно, был более зловещей фигурой – он блокировал все предупреждения о готовящейся угрозе Соединенным Штатам, дабы те ввязались в проигрываемую британцами войну. Досталось даже Сталину: конспирологи обвиняли его в сознательном утаивании информации о Перл-Харборе, чтобы Япония увязла в тихоокеанской авантюре и отступила от восточных границ СССР.

Все эти теории заговора, при ближайшем рассмотрении, рассыпаются в прах. Рузвельт и его советники подозревали, что нечто должно произойти, но когда поняли, что именно, спасти Перл-Харбор было уже невозможно. Черчилль и специалисты государственной шифровальной школы (GCCS), особенно ее дальневосточного бюро, охотно делились с американскими коллегами всем объемом соответствующей информации. В действительности они передали за океан больше данных, чем любая воюющая страна обычно передает нейтральной. Никто не отрицает того, что Черчилль испытал облегчение от вступления Соединенных Штатов в конфликт и удовлетворение от необдуманного поступка Гитлера, объявившего США войну. Однако нет ни единого свидетельства в пользу того, что Черчилль намеренно вводил в заблуждение американских союзников или знал о готовящейся атаке Перл-Харбора больше, чем Рузвельт, хотя, несомненно, и в США и в Англии были осведомлены о намерениях японцев.

Частью проблемы, с которой столкнулись как современные исследователи, так и профессиональные разведчики в 1941 году, было то, что перехваченный трафик высокого уровня лишь умножал сущности. Будучи полностью посвященным во все хитросплетения внутренней политики врага, аналитик мог ощущать себя участником этих дискуссий, пусть даже и в роли невидимого наблюдателя. Однако знание всех этих деталей – совсем не то же самое, что доступ к итоговому решению, конкретному плану и, наконец, к оперативным инструкциям, дислокации войск и шифровкам. Именно в таком положении находилось американское командование в Перл-Харборе накануне японского нападения. Оно прекрасно знало о неизбежности удара врага, но не думало, что удар этот будет нанесен по их гарнизону.