Текст книги "История катастрофических провалов военной разведки"

Автор книги: Джон Хьюз-Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

Во время Первой мировой войны Канарис зарекомендовал себя находчивым и храбрым моряком. Он спасся с затонувшего у берегов Чили военного корабля «Дрезден» в 1915 году, затем перебрался в Аргентину, а после ряда захватывающих приключений вернулся назад в Германию, где был награжден Железным крестом и откомандирован в Испанию в распоряжение военной разведки (интересно, что одним из британских агентов в Испании в то время был молодой офицер Ml6 Стюарт Мензис). Избегнув покушения на свою жизнь, предпринятого британцами, Канарис покинул Испанию и закончил войну командиром доблестной подводной лодки, действовавшей в Средиземном море и потопившей восемнадцать кораблей противника.

После войны Канарис включился в деятельность возрождаемого после Версальского договора рейхсвера и особенно его неофициальных разведслужб. В 1934 году новый канцлер Германии Адольф Гитлер предложил ему пост главы абвера со словами: «Я хочу, чтобы вы создали разведслужбу не хуже британской». Однако нацистом Канарис не был, и после начала войны последовал ряд загадочных провалов абвера, сослуживших хорошую службу Лондону. В качестве примера можно привести пакеты с поистине бесценной технической информацией, которые анонимно были подброшены к дверям британских посольств в Норвегии и в других странах (информация была настолько ценной, что англичане сперва не поверили в ее достоверность). Война затягивалась, и утечки информации, а также связь между абвером и его оппонентами стали слишком явными.

Подозрительный Гитлер в конце концов отстранил Канариса от дел и передал контрразведку в руки его старого соперника, преданного нациста обергруппен-фюрера Вальтера Шелленберга, главы СД. Дискредитированный абвер слился с СД Шелленберга, образовав единую организацию: Имперское управление безопасности и разведки, находившееся под тотальным контролем партийных бонз. Даже в разгар войны в недрах разведслужбы шла упорная борьба за влияние между нацистскими идеологами из СД и немногими старыми кадрами абвера, в ходе которой каждая сторона пыталась отстоять контроль над своей областью задач. В конце концов профессионалы-разведчики были побеждены или «вычищены» из рядов новой организации.

Однако сугубо военная разведка, ставшая подразделением новой разведслужбы, пока оставалась под контролем генштаба. Шефом британского сектора был жизнерадостный и общительный оберсг-лейтенант Рогер Михель, который, подобно своим товарищам по оружию, от всего сердца презирал новое нацистское начальство.

МЕРОПРИЯТИЯ СОЮЗНИКОВ ПО ОБМАНУ ПРОТИВНИКА

Планы на день "Д"

Что еще хуже, Михель в своей работе постоянно сталкивался с препятствиями. Любая оценка сил англичан и союзников, посланная им в генеральный штаб, неизбежно выхолащивалась вышестоящими офицерами СД, которые уменьшали приведенные им цифры наполовину. Для любого профессионального разведчика умышленное искажение посылаемой им информации по очевидно политическим мотивам сродни красной тряпке для быка, так как ставит под сомнение его профессионализм, честность и объективность. Не являлся исключением и импульсивный Михель.

Однако полковник фон Рённе нашел для своего расстроенного подчиненного возможность помешать искажению информации в отчетах. Если новое начальство урезало цифровые выкладки ровно вдвое, то почему бы изначально не удваивать эти данные? Итак, весной 1944 года фон Рённе и Михель начали преувеличивать численность войск союзников, будучи уверенными в том, что на стол Гитлеру лягут объективные цифры. Для того чтобы их сообщения выглядели достовернее, оба офицера некритически отнеслись к валу информации о 4-й британской армии в Шотландии, группе армий Паттона и концентрации войск на юго-востоке Англии. По иронии судьбы, фон Рённе и Михель нуждались в ложных данных едва ли не в той же степени, что и штаб союзников – только дезинформация могла подтвердить те раздутые цифры, что фон Рённе и Михель отправляли наверх.

В мае был опубликован ключевой «Отчет военной разведки о положении войск врага», составленный фон Рённе. К его ужасу, на этот раз в СД не уполовинили данные – сотрудника СД, ответственного за это, отослали в командировку. Таким образом, отчет фон Рённе был разослан в качестве официального секретного документа всем подразделениям вермахта. Полковник не осмелился признаться в обмане – в атмосфере тотального подозрения и интриг, царившей в ставке Гитлера весной 1944 года, такой шаг означал немедленную гибель,– поэтому вынужден был согласиться с тем, что подписанный им отчет на деле содержал вдвое большее количество сил союзников в Британии: 80 дивизий вместо 40. Этот невольный обман впоследствии будет стоить фон Рённе жизни.

У волшебников из LCS полковника Бевана в рукаве был припрятан еще один козырь. По их мнению, было бы как нельзя лучше, если бы весь этот массив фальшивых данных подтвердил какой-нибудь немецкий генерал, которому доверяют в Берлине. По счастливому стечению обстоятельств такой генерал как раз нашелся. Генерал фон Крамер попал в плен в Тунисе еще в мае 1943 года после поражения группировки стран «оси». Сперва он содержался в Англии в качестве военнопленного, но его здоровье начало ухудшаться, поэтому в мае 1944 года Красному Кресту удалось добиться его репатриации в Германию на нейтральном шведском судне. Люди Бевана, однако, позаботились, чтобы фон Крамер вернулся на родину не с пустыми руками. Генерал ехал к месту посадки на корабль сквозь плотные боевые порядки союзников в южной Англии, а последнюю ночь на английской земле провел в «штаб-квартире» Паттона. Фон Крамер не имел ни малейшего представления о том, где он находится, но был приглашен на обед самим Паттоном, отдавшим, таким образом, дань уважения заболевшему врагу. На обеде он был представлен и «командирам дивизий», которые, хотя и держались с вражеским офицером корректно и холодно, не стеснялись болтать и перебрасывались фразами, где упоминался Кале.

Хитрость сработала. 24 мая, всего лишь за две недели до дня «Д», фон Крамер вернулся в Берлин, где без утайки рассказал все, что видел и о чем слышал в Англии, генералу Цейтцлеру, начальнику штаба сухопутных сил. Неудивительно, что эта информация совпадала со всем, что германская разведка успела собрать из разных источников. Следовательно, за несколько дней до высадки в Нормандии замечательный дезинформационный план LCS стал основой для умозаключений аналитиков фон Рённе. Даже сам Гитлер со всей своей дьявольской интуицией, позволившей ему в самый последний момент склониться в сторону Нормандии, не стал менять дислокацию своих войск. Из 300 дивизий вермахта лишь 60 находились на Западе – менее 20%. Всего восемь дивизий располагались на позициях, позволявших им отражать высадку десанта, остальные силы были «размазаны» по Балканам, Италии, России, югу Франции, Дании, Норвегии, Голландии и, что самое важное, району Кале. Прочитав перехваченные сообщения «Энигмы» от 1 и 2 июня, Беван с удовлетворением отметил, что японский посланник в Берлине барон Осима сообщал в Токио, будто Гитлер уверился, что атака союзников начнется в районе Кале, сопровождаемая многочисленными отвлекающими маневрами в других местах.

Для Бевана и LCS такое развитие событий стало настоящим триумфом разведки. Талантливый, высокотехнологичный и притом малочисленный отдел успешно выполнил самую сложную обманную операцию в военной истории, причем операцию против пребывавшего во всеоружии врага, в рядах которого также были высококлассные профессионалы своего дела. Всего одна оплошность, одна помарка в сценарии, один неправдоподобный факт, и все тонко задуманные планы могли полететь в тартарары. Видя насквозь методы немецких разведчиков, а также обладая возможностью следить за передаваемыми «Энигмами» сообщениями, LCS ввел в заблуждение фон Рённе и всю разведывательную машину Третьего рейха, заставив ее плясать под дудку союзников. Заключительные отчеты германской разведки от конца мая 1944 года выглядят настоящим кадастром ошибок: так, немцы были убеждены, что союзники решили производить высадку только при хорошей пого-де, в темноте, вблизи крупного порта во время прилива. К тому же они склонялись к мнению, что будет произведено несколько ложных маневров, призванных отвлечь резервы вермахта от места высадки основного десанта – района Кале.

Обманные операции продолжались и после высадки в Нормандии 6 июня. Весь день 9 и 10 июня до Кале доносились сведения об учениях и небывалых приготовлениях на том берегу пролива, сопровождавшиеся массированными воздушными налетами. Всегда готовые прийти на помощь агенты масгермановского «Дабл кросса» запустили утку о вспомогательном характере операции в Нормандии и о том, что главный удар силами группировки Паттона будет нанесен как раз в районе Кале. Фон Рённе, к тому времени уверовавший в раздутые им же самим данные о численности вражеских войск, немедленно послал следующий циркуляр всем подразделениям разведки Западного фронта: «Весьма вероятна высадка вражеского десанта на побережье Бельгии 10 июня». После консультаций с фельдмаршалом Кейтелем и генерал-полковником Йодлем он усугубил неверную оценку событий, дав оперативное, а не разведывательное, заключение: «Отступление наших войск от Па-де-Кале (участок 15-й армии) считаю ошибочным». Прогнозы разведчиков никогда не должны содержать оперативные оценки!

Ошибки фон Рённе нарастали как снежный ком. Некоего полковника Круммахера, офицера разведки при Гитлере, он убеждал в правильности своей оценки, повторяя, что переброска любых сил из Кале в Нормандию будет ошибкой, так как «он, фон Рённе, получил абсолютно достоверные сведения о том, что вторжение произойдет на участке 15-й армии и начнется в ночь с 9 на 10 июня». Круммахер, имея в своем распоряжении столь необычное напоминание вышестоящего офицера, согласился донести точку зрения фон Рённе до Гитлера во время решающего совещания в ставке.

На этом совещании генерал-полковник Йодль представил отчет разведки Западного фронта Гитлеру, подкрепив его сообщением генерала Кюленталя, связной которого, исполнительный агент «Гарбо», «перехватил» секретное сообщение, подтверждавшее неотвратимость высадки в Кале силами несуществующей группировки Паттона. Гитлер также попался на крючок. В полночь с 9 на 10 июня верховный главнокомандующий вооруженными силами Германии отдал неожиданный приказ о прекращении переброски частей из района Кале в Нормандию. Более того, фюрер приказал дополнительно усилить участок, занимаемый 15-й армией в ущерб дивизиям вермахта в Нормандии, отражавшим натиск союзников.

Гитлер, наверное, был бы куда менее удовлетворен своим решением и отчетом военной разведки и Кюленталя, если бы узнал, что агент «Гарбо» передавал свое сообщение целых два часа. Доверчивых Кюленталя и фон Рённе совершенно не мучил вопрос, почему обычно весьма эффективная британская служба безопасности связи не засекла двухчасовую трансляцию и не арестовала храброго радиста. Разведчики, с их повышенным порогом критического отношения к информации, всегда должны быть настороже, если их стараются уверить в том, во что они так хотят поверить.

Вернувшись в Лондон, Беван и его люди с удовлетворением наблюдали, как поток немецких дивизий, устремившихся в Нормандию, отхлынул обратно к Кале. Планы «Фортитьюд» и «Бодигард» увенчались полным успехом, но работа не была еще закончена и мистификации продолжались. В последнюю неделю июня союзники проводили многочисленные воздушные и морские «операции» в районе Булони и Дьеппа. Такие уловки привели к тому, что 8 июля (спустя целый месяц после дня «Д») Гитлер подписал приказ о полной боевой готовности дивизий на берегу Па-де-Кале. Для Бевана и LCS это было настоящим триумфом, для фон Рённе и верховного командования Третьего рейха – катастрофой.

Был ли фон Рённе некомпетентен в своей области? Ничего подобного. Вплоть до 1944 года его послужной список безупречен. Возможно, полковника сгубила слепая вера в выстроенную им систему, парализовавшая всяческие сомнения и лишившая способности к критическому анализу. Старая как мир оценка полученной информации, базирующаяся на трех вопросах (правдива ли она? можно ли ей доверять? подтверждается ли информация другими источниками?), дала трещину или, скорее, была разрушена хитрым оппонентом, благодаря «Энигме» знавшим принципы работы разведки Западного фронта и то, как ее можно ввести в заблуждение. Ключевые вопросы: «Начнется ли вторжение союзников? Если да, то где, когда и какими силами?» – немецкая разведка интерпретировала в абсолютно неверном ключе. Следствием этой ошибки стало падение Берлина и коллапс Третьего рейха – редкий случай, когда ошибка разведки привела к столь катастрофическим последствиям.

Кульминация мистерии, поставленной британской разведкой, оказалась довольно изящна. В 3 часа утра 6 июня «Гарбо», доверенный двойной агент Масгерма-на, отчаянно сигнализировал своим немецким кураторам о том, что, по сообщению его «осведомителей», войска союзников покинули лагеря, снабженные средствами от морской болезни. Это сообщение дошло в Берлин лишь рано утром, когда десант вовсю осуществлял высадку, что укрепило доверие немцев к «Гарбо», но не помешало войскам коалиции. «Я отправил вам поистине бесценную информацию, и все произошедшее заставляет меня серьезно сомневаться в вашем профессионализме!» – с горечью взывал «Гарбо» к своим кураторам. Через два месяца он получил извещение о том, что по личному приказу Гитлера награжден Железным крестом.

Фон Рённе повезло значительно меньше. Он был арестован в ходе расследования обстоятельств покушения на Гитлера 20 июля 1944 года, позже компанию ему составил его шеф, адмирал Канарис, который вполне мог знать о мистификации англичан и во всяком случае имел контакты с ними. Последней каплей, переполнившей чашу терпения нацистских боссов, давно подозревавших абвер в двуличности, стала загадочная поездка Канариса во Францию в июне 1944 года. Сменивший адмирала на посту главы абвера Шелленберг получил сведения, что Канарис разговаривал со многими генералами, вовлеченными в заговор. Три дня спустя он был арестован Шелленбергом. «Приветствую! – заявил адмирал пришедшему арестовать его офицеру.– Я вас ждал».

11 октября 1944 года полковник барон Алексис фон Рённе, еще недавно возглавлявший разведку генерального штаба вермахта, был расстрелян нацистами по обвинению в измене, попав в жернова репрессий, обрушившихся на армию после неудачного покушения на фюрера. Немногие разведчики заплатили столь высокую цену за просчеты в своей работе. Следующим стал Канарис, чья роль в обманной операции англичан так до конца и не прояснена. Обыски, учиненные сотрудниками СД в кабинетах высших чинов абвера, позволили найти свидетельства, которые недвусмысленно намекали на то, что адмиралу и его подчиненным было известно многое из того, о чем следовало бы докладывать командованию. Последний шеф абвера был обвинен в ведении переговоров с врагом – протесты Канариса, утверждавшего, что такие контакты были лишь частью его работы как военного разведчика, а сам он при этом оставался настоящим немцем и не предавал рейх, ни к чему не привели. Все было бесполезно: Канариса заключили в тюрьму и позже, когда падение рейха стало лишь вопросом времени, полубезумный диктатор приказал его повесить.

Смерть Канариса не была легкой. После избиения головорезами из СД истекающий кровью адмирал был вздернут на крюке для подвешивания мяса и медленно задохнулся. Это случилось 9 апреля 1945 года во Флос-сенбюрге; он стал последней жертвой мстительных нацистских лидеров. Также можно сказать, что фон Рённе и Канарис стали и последними жертвами успешного плана союзников по организации дня «Д».

3. «ТОВАРИЩ СТАЛИН ЛУЧШЕ ЗНАЕТ». План «Барбаросса» (1941)

В ночь на 22 июня, в 1 час 45 минут советский эшелон, везущий 1500 тонн зерна, прошел станцию Бресг-Литовск на советско-германской границе. Груз был частью тех 200 тысяч тонн зерна и 100 тысяч тонн нефтепродуктов, что Советский Союз ежемесячно отправлял в Германию. Тем самым Сталин держал свое слово, данное Адольфу Гитлеру, об участии в «совместных экономических мероприятиях» в рамках пакта о ненападении. На границе обстановка, как обычно, была безмятежной. Союз Советских Социалистических Республик и «Тысячелетний рейх» были союзниками, давшими друг другу торжественные обещания.

Полтора часа спустя части победоносного вермахта двинутся на восток через тот же самый пограничный пункт, начав, таким образом, очередной блицкриг, на сей раз против коммунистической России. «Нам нужно просто как следует пнуть по двери,– уверял фюрер свое окружение,– и прогнившее здание большевистского режима рассыплется само собой». Этой фразой, отозвавшейся жутким эхом, нацистский вождь выражал уверенность, что с СССР будет покончено к осени, самое позднее – к Рождеству.

К 1941 году Советский Союз обладал крупнейшей, самой эффективной и компетентной сетью разведслужб в мире. Под руководством основателя советской разведки Феликса Дзержинского в 1920-е годы спецслужбы молодого государства окрепли и обрели вес. Агентура проникла во все слои жизни советского общества, а также в зарубежные коммунистические партии и иностранные дипмиссии внутри СССР. Мало что могло ускользнуть от внимания агентов и их помощников, так что любая мало-мальски стоящая информация стекалась в Москву. Товарищ Сталин, генеральный секретарь ВКП(б), был убежден в том, что в исторической схватке капитализма и коммунизма наследники дела Маркса и Ленина должны действовать на опережение.

Тем не менее на рассвете 22 июня 1941 года свыше трех миллионов солдат и 3350 танков армии Третьего рейха вторглись на территорию Советского Союза, застав врасплох формирования на его западной границе. Как же мог произойти подобный провал разведки, приведший к самой разрушительной войне во всей мировой истории?

Ответ очень прост. Властелин Советского Союза отказывался верить сигналам, поступавшим к нему со всего мира, что нацистская Германия намеревается напасть на СССР. Именно недоверчивость Сталина и является главной причиной катастрофы советской разведки 1941 года. Его навязчивое стремление избежать войны с Германией вкупе с отказом знакомиться с агентурными донесениями явились причиной того, что в результате смертоносного плана «Барбаросса» советские войска оказались отброшены к стенам Москвы.

Сложно постичь все мотивы, которыми руководствовался Сталин, но, как нам кажется, главным из них было стремление выиграть время. Лучше, чем кто-либо другой, он знал, что Красная армия была совершенно не готова к войне, и игнорировал даже самые надежные источники в тщетной попытке убедить себя, что неизбежное не произойдет. Вместе с тем Сталин ожидал войны.

В марксистско-ленинском учении решающая схватка между капитализмом и коммунизмом являлась исторически неизбежной. Проблема Сталина заключалась в том, что на данном этапе он был не готов к такому развитию диалектики Гегеля и Маркса, не готов потому, что всего три года назад целенаправленно уничтожил собственную армию.

Весной 1937 года во время волны репрессий Сталин решил очистить от «внутренних врагов» и Красную армию. В течение последующих трех лет практически весь высший комсостав был осужден на смерть по сфабрикованным обвинениям. Количество жертв поражает воображение: были расстреляны 75 из 80 членов военных советов; все командующие военными округами; две трети дивизионных командиров, половина бригадных командиров и свыше 400 из 456 полковников. Таким образом, Сталин полностью обезглавил Красную армию.

Неудивительно, что вторжение в соседнюю Финляндию зимой 1939 года потерпело фиаско: 200-тысячная армия маленькой страны упорно сопротивлялась миллионной группировке своего грозного соседа, который потерял почти 250 тысяч человек убитыми и ранеными, прежде чем раздавил отважных финнов. Давид не только поразил Голиафа, но и убедительно показал его военную слабость, о чем Сталин был очень хорошо осведомлен.

Для того чтобы узнать правду о том, почему СССР был захвачен врасплох планом «Барбаросса», мы должны заглянуть в тайники души Сталина, параноидально подозревавшего всех и вся, но при этом дьявольски изворотливого. Диктатор обладал всей полнотой власти в стране, но при этом до смерти боялся эту власть потерять. Если внутри страны вождь мог контролировать события железной рукой, уничтожая врагов, реальных или мнимых, то за ее пределами другой вождь и его победоносная армия представляли собой смертельную угрозу для коммунистического режима и его лидера.

С учетом этих соображений многие поступки Сталина становятся не только понятными, но и странным образом логичными. Согласно причудливым стандартам поведения всех диктаторов с параноидальным мышлением, здравый смысл в его действиях, безусловно, присутствовал. Он чувствовал, что любой ценой должен предотвратить войну, которая может смести его с лица земли, прежде чем он будет готов к исторически неизбежной схватке двух идеологий. Если мы поймем такое мировоззрение, то станет понятным и пренебрежение Сталина к недвусмысленным предупреждениям разведки о готовящемся вторжении. Такое поведение было настоящим ночным кошмаром любого разведчика: на командующего, с негодованием отвергающего самую исчерпывающую информацию, так как у него есть собственный план действий, а также готового любыми способами скрывать истинное положение вещей, крайне трудно повлиять. Сталин был не первым и не последним полководцем, произнесшим сакраментальную фразу: «Моя разведка – это я сам!» – просто он, как показали дальнейшие события, был не самым лучшим из разведчиков.

Факты говорят сами за себя: с конца июля 1940 и до 22 июня 1941 года Сталину поступило не менее 90 различных недвусмысленных предупреждений о готовящемся нападении Германии на Советский Союз. В каждом конкретном случае эти данные были профессионально собраны, оценены, интерпретированы и обработаны для передачи вождю, который являлся и верховным главнокомандующим. Но, насколько нам известно, ни одно такое сообщение не стало сигналом к действию. Прямым следствием этого провала стала потеря 4 миллионов солдат и офицеров (включая 2 миллиона военнопленных) и 14000 самолетов. С июня по декабрь 1941 года на пространстве от западной границы до пригородов Москвы фашистами было захвачено 20000 орудий и 17000 танков.

Чтобы понять, как это все могло произойти, мы должны вернуться на три года назад и перенестись в Мюнхен. Так называемый «Мюнхенский сговор» 1938 года стал для СССР настоящим шоком. Для советской власти, уверовавшей в марксистскую догму об исторической неизбежности еще одной капиталистической войны между Германией и Францией (от которой мог выиграть лишь Советский Союз) и по-прежнему убежденной в действенности международной системы «коллективной безопасности», сдерживавшей возрождающуюся гитлеровскую Германию, мюнхенские договоренности означали рождение новой, враждебной Европы. Иван Майский, советский посол в Лондоне, встревоженно писал в Москву: «Международные отношения вступают в эпоху грубой силы, первобытной дикости и “бронированного кулака”». Дальнейший анализ положения СССР в новой системе координат содержал такие нелицеприятные слова в адрес политики Англии и Франции: «Политика Форин-офиса преследует лишь две цели: мир любой ценой и сговор с агрессором за счет третьих стран, что ведет к новым уступкам Гитлеру».

Курс на сговор с Гитлером рассматривался Сталиным и его окружением как антикоммунистическая и антисоветская стратегия, то есть как серьезная угроза СССР. А если мы еще глубже проникнем в официальные установки советской пропаганды, то увидим там мысль, что Великобритания и Франция стремятся во что бы то ни стало столкнуть Германию с Советским Союзом, чтобы отвлечь ненасытного Гитлера от их территорий.

Ставшая уже крылатой фраза Алана Кларка о советниках Гитлера: «Суетность и самообман лишь наименьшее зло, которое способна вызвать камарилья деспота» – вполне может быть применима и к поистине византийской паутине паранойи и мании преследования, которой Сталин и его окружение опутали страну. Любой объективный анализ событий того времени должен учитывать предрассудки и догматы коммунистов, а также страх перед заговором капиталистов, мечтающих заду-шить советское государство в зародыше, – оба этих постулата вели к неустанному поиску внешних и внутренних врагов советского общества.

Проблема определения того, что же считалось в Москве реальными событиями, усугубляется тем, что Сталин приказал устранить аналитиков-разведчиков: аппарат СВР (Службы внешней разведки) и НКВД/НКГБ в 1937– 1939 годах подвергся жестоким репрессиям. Максим Литвинов, архитектор потерпевшей неудачу «стратегии коллективной безопасности», был лишен поста наркома иностранных дел и в начале 1939 года заменен целым комитетом, возглавляемым лично Сталиным. Сам Литвинов, что удивительно, остался в живых, чего нельзя сказать о его сотрудниках. Многие дипломаты и сотрудники наркомата, на которых пало подозрение в пособничестве «контрреволюционным элементам», в одночасье сгинули в тюремных застенках, были ликвидированы в ходе масштабных чисток, затронувших все слои советского общества в эти предвоенные годы.

В создавшихся обстоятельствах не должно удивлять, что Сталину после Мюнхена не хватало взвешенной и правдивой информации. Большинство из тех, кто мог спрогнозировать действия англичан и французов, были мертвы либо гнили в концлагерях ГУЛАГа, пользуясь всеми преимуществами «честного пролетарского труда». Те же, кто остался в живых, притихли, следуя мудрой поговорке: «Меньше знаешь – больше спишь». Только очень храбрый человек или полный глупец мог противоречить товарищу Сталину в его понимании событий 1939—1940 годов.

Парадоксально, но «жизнь после Мюнхена» на деле означала окончание политики умиротворения агрессора. Циничный захват Чехословакии в марте 1939 года только укрепил решимость союзников и убедил робких дотоле политиков в неизбежности вооруженного конфликта Германии с Англией и Францией. В СССР оценка событий была принципиально иной. С точки зрения Сталина, Советский Союз столкнулся лицом к лицу с голодным фашистским волком, спущенным с поводка вскормившими его вероломными западными демократиями, поэтому всеми способами необходимо было откупиться от Гитлера. Таким образом, если дорога из Мюнхена привела Запад к войне с нацистской Германией, то та же самая дорога привела Сталина к заключению пакта Молотова – Риббентропа в августе 1939 года.

Советская политика, направленная на избегание войны, превращала Англию с Францией во второстепенных игроков. Советское руководство было уверено в изолированности СССР и враждебности всего остального мира. Находясь едва ли не в отчаянии, Сталин приказал Молотову войти в соглашение со своим потенциальным врагом – гитлеровской Германией. Бесцеремонное нарушение Гитлером пунктов мюнхенских соглашений в марте 1939 года лишь ускорило этот процесс. Однако перед заключением пакта с Гитлером Сталин дал союзникам последний шанс, хотя и был убежден, что ни Британия, ни Франция не предпримут ничего для защиты Польши и Румынии, своих восточноевропейских «подопечных». В апреле 1939 года Сталин предложил Англии и Франции подписать тройственное соглашение – основу оборонительного союза против Гитлера – с целью защитить Восточную Европу и, таким образом, сам Советский Союз.

Неясно, было ли это предложение средством надавить на Гитлера, выиграть время или (что более вероятно) оставить Сталину свободу маневра, но западные державы отреагировали на него весьма сдержанно и туманно. В ответ они предложили военный пакт, по которому СССР присоединялся к Франции и Англии в случае нападения Германии на Польшу. Любой имеющий отношение к разведке профессионал в Европе знал, что Польша стоит на очереди в обширном списке территориальных притязаний Гитлера, а также знал и то, что союзники не смогут оказать изолированной Польше помощь в случае вторжения немцев. Таким образом, для Сталина подобное предложение выглядело лишь циничной попыткой втянуть его в войну с Гитлером – а ведь именно этого он всеми силами старался избежать. Тем не менее, проигнорировав ответ Запада, он велел своим эмиссарам заверить поляков и их новых союзников в своей лояльности – в случае войны Сталин совершенно не собирался сражаться с Германией в одиночку.

Переговоры о тройственном союзе тянулись все лето. К сожалению, французы и британцы увидели в них лишь средство оказания давления на Гитлера. Особенно в этом усердствовали британцы, пытаясь выиграть время. Французы же совершенно справедливо опасались того, что, если переговоры закончатся ничем, у Сталина не будет иного выхода, кроме как вступить в контакт с Гитлером. Сам же советский диктатор смотрел на эти переговоры по-другому. Различные франко-английские делегации из чиновников не самого высокого уровня без права подписи каких-либо соглашений не внушали Сталину доверия и лишь убеждали его в двуличии капиталистов. Ему был нужен конкретный результат, причем как можно скорее.

Разочаровавшись в переговорах о тройственном союзе и прислушавшись к немецким контрпредложениям, имевшим целью дать Гитлеру карт-бланш на вторжение в Польшу, в августе 1939 года Сталин решил заключить договор со своим потенциально самым опасным врагом. Резко сменив приоритеты, он санкционировал ведение переговоров между Молотовым и Риббентропом. На этот раз, чтобы достичь успеха, переговоры вело само НКВД (вотчина Берии), а не ослабленный чистками и чрезмерно осторожный дипломатический корпус.

23 августа, к удивлению наблюдателей, не вхожих в дипломатические сферы, Риббентроп прилетел в Москву. Уже на следующий день, всего за восемь суток до вторжения немцев в Польшу, пакт был подписан. Этот циничный союз стал настоящим шоком для всех; один бывалый репортер описал его как шаг, который «ввел мир в состояние столбняка». В мгновение ока Гитлеру развязали руки для нападения на Польшу, а Сталин получил вожделенные гарантии мира. После отъезда германской делегации Сталин с облегчением заметил: «Советское правительство относится к этому пакту очень серьезно; Советский Союз никогда не предаст своих союзников». Диктатор не шутил. В течение добрых полутора лет он упрямо игнорировал массу свидетельств, указывающих на то, что этот союзник готовится предать его самого. Мы никогда не узнаем, что скрывалось за этим: тонкий расчет, выдача желаемого за действительное или элементарный страх. Мы знаем лишь то, что так были посеяны семена плана «Барбаросса».