Текст книги "История катастрофических провалов военной разведки"

Автор книги: Джон Хьюз-Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Вдали от пекла поля боя повторялась старая, более мирная песня. Даже если тактическая и оперативная разведка во время Войны в Заливе была небезупречной, не стоит забывать, что Запад оказался вовлеченным в войну прежде всего из-за элементарных дипломатических просчетов и халтурно проведенной разведывательной работы. Главным слабым местом накануне Войны в Заливе были не технологии и не системы поддержки разведывательной деятельности. Главным слабым местом была разведка с использованием человеческих источников – агентурная разведка. Разумеется, цель была тоже человеческой – Саддам Хусейн, «единственный вдохновитель»[24]24
  Слова из посвящения к первому изданию сонетов Уильяма Шекспира (1609): «Единственному вдохновителю нижеследующих сонетов, мистеру W. Н.».


[Закрыть]Войны в Заливе. Корни войны и предшествовавшего ей кризиса следует искать в его психике, неуверенности и его действиях. Если добавить к личным проблемам отчаянную потребность в нефти и легких деньгах, многое станет ясным.

Кризис в Заливе в действительности был типичной, старой как мир ошибкой: грубым разведывательным просчетом классических пропорций. С учетом доступной в то время информации сегодня можно с уверенностью сказать, что о Саддаме было известно много, и не только отставным сотрудникам разведки, специализировавшимся по иракским делам. Впрочем, просчеты допускались не только западными разведслужбами. Соседние с Ираком арабские страны совершили те же самые ошибки. Принц Халед бен Султан, старший саудовский генерал и командующий объединенными силами в Заливе, позже признавался, что даже разведка Саудовской Аравии, добросовестно пытавшаяся отслеживать все действия Саддама, имела превратное представление о происходящем. После войны принц с горечью констатировал, что, несмотря на очень ясное понимание темперамента, характера и режима Саддама, арабы тоже неправильно истолковывали намерения иракского лидера. Это был «провал агентурной разведки». Саддам, заявил принц, «ввел нас в заблуждение». Между тем цель разведки состоит в том, чтобы разгадывать обманные маневры агрессора.

Как и в случае конфликта девятилетней давности между британцами и аргентинцами, серьезные разведывательные просчеты и ошибки были допущены перед Войной в Заливе обеими сторонами. Иракские разведслужбы сработали так же халтурно, как и западные, и тоже подвели своих хозяев. Было очевидно, что иракский диктатор плохо разбирается в международных делах. Даже если бы члены его Совета революционного командования – от такой покладистой группы поддержки не отказался бы ни один диктатор – имели свой особый взгляд на события, они, скорее всего, не рискнули бы сказать ему правду, так как за это их могли поставить к стенке. Сказать ему неприкрашенную правду было задачей его разведывательных служб. При таком деспотическом режиме, как в Ираке, только мужественный человек способен сообщить великому вождю то, чего тот не хочет слышать.

Плохо информированный во всех отношениях Саддам совершил политическую ошибку, решив – отчасти с подачи посла США,– что агрессия сойдет ему с рук, и военную ошибку, уверовав в то, что его вооруженные силы способны выиграть любую войну. Он ошибся дважды, и ему еще повезло, что он так легко отделался. Так или иначе, но Саддам, к удивлению многих наблюдателей, пережил Войну в Заливе. К еще большему удивлению Запада, где по-прежнему не понимали движущих мотивов арабского мира, как только Саддам увидел, что он может остаться у власти и что силы коалиции не намерены ни продолжать наступление, ни свергать его лично, он объявил о крупной победе над американцами и их империалистическими союзниками.

Разве его героическая Республиканская гвардия не остановила США и их лакеев на дороге в Басру, помешав их дальнейшему продвижению на Багдад? Разумеется, да, возвещал он, ибо я здесь, а где Буш и Тэтчер? Дали деру! В 1990-е годы победитель Войны в Заливе оседлал Ирак подобно некоему мстительному колоссу, подавляя возмущения и всеми средствами укрепляя свою власть. Он возводил мемориалы в честь «победы над империализмом», одержанной его доблестной армией. Подобно своему далекому предшественнику Навуходоносору, он даже распорядился, чтобы на кирпичах, используемых при строительстве новых зданий, было оттиснуто его имя в память о триумфе и для увековечения его правления. Саддам, однако, не строил лишних иллюзий. Он извлек уроки из своего поражения и теперь пытался исправить урон, нанесенный его режиму, и нарастить свой вооруженный потенциал, чтобы исключить возможность поражения в будущем. Как выразился бывший глава иракской военной разведки, «доктрина Саддама – война. Он не смог бы выжить без войны».

В следующий раз, решил Саддам, он будет навязывать свою волю с помощью оружия массового уничтожения, особенно химического и биологического оружия. После того как в конце 1990-х годов из Ирака были выставлены инспекторы Специальной комиссии ООН, мало что могло помещать его программе развития вооружений. Причинами нестабильности в Персидском заливе оставались, как и до 1990 года, паранойя и неустойчивость характера диктатора, а также перспектива получения легких нефтяных денег.

Война в Заливе была первым испытанием на прочность нового мирового порядка, объявленного президентом Джорджем Бушем, и это испытание прошло удачно. Решительная реакция коалиции вкупе с поддержкой Москвой и Европейским союзом нового Pax Americana[25]25
  Мир по-американски (лат.).


[Закрыть], основанного на вооруженном принуждении, создали глобальный прецедент. Если исчислять Войну в Заливе в человеческих жизнях (но не в жизнях иракцев!), она обошлась относительно дешево. Коалиция потеряла всего лишь 223 человек убитыми и 697 ранеными. По иронии судьбы, многие из потерь союзников лежали на совести юных американских пилотов, стрелявших во всех без разбора в полном соответствии со старой немецкой шуткой по поводу дня «Д» в ее модернизированном варианте: «Когда летят ВВС США, даже их союзники пригибаются». Тринадцать лет спустя американцам и их союзникам пришлось повторить все это заново.

Война в Персидском заливе также показала, что агрессия против соседа по определению является международным вопросом и может быть наказана, если заинтересованные страны захотят это сделать ради такого важного предмета, как нефть. Экономические интересы США и Запада заключались в том, чтобы, как гласит секретная инструкция по государственной политике США, «обеспечить гарантированный поток дешевой нефти из прирученных стран-нефтепроизводителей, которыми можно манипулировать как угодно». В 1990 году Лоуренс Корб, заместитель министра обороны США, выразил это следующей фразой: «Если бы Кувейт выращивал морковь, мы бы и пальцем не шевельнули».

Чтобы влиять на будущее, мы должны понимать настоящее. Настоящее всегда отражает человеческую природу, где жадность и жажда территории или власти, готовность воевать за ресурсы – нефть, воду или полезные ископаемые – и неослабная страсть к завоеваниям по-прежнему глубоко укоренены в психике тех, кто стоит у власти. Эти катализаторы конфликтов остаются неизменными во все века и во всех обществах. Чтобы управлять будущим, необходимо знать настоящее и прошлое. Разведка – это наш механизм предупреждения будущих Саддамов.

Предупреждения не только их возможностей, но и их намерений.

11. «МЫ СРАЖАЕМСЯ НЕ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ВЫРВАТЬ КАКИЕ-ЛИБО УСТУПКИ У НАШИХ ВРАГОВ: МЫ СРАЖАЕМСЯ, ЧТОБЫ УНИЧТОЖИТЬ НАШИХ ВРАГОВ»
Крупнейший просчет?
Атака на Всемирный торговый центр и глобализация террора

Для террориста намерения – это все.

Чтобы быть успешным террористом, не нужно иметь больших способностей или специального оружия. При наличии решимости терроризм – сравнительно легкое дело, хотя последствия могут быть грандиозными. Простой нож или ружье в руках фанатика может изменить историю. Когда Гаврило Принцип в 1914 году застрелил австрийского эрцгерцога в Сараево, он поджег пороховую дорожку, которая привела к взрыву и обвалу всего европейского здания. В тот момент его поступок был всего лишь последним по времени в длинном и угнетающем каталоге злодейств, ибо терроризм стар, как сама война.

В Палестине первого века от Рожества Христова еврейские религиозные фанатики, именовавшиеся «сикариями»[26]26
  От лат. sica – «кинжал».


[Закрыть], терроризировали римский гарнизон, вонзая кривые кинжалы в спины ничего не подозревавших римских легионеров и членов их семей на узких улочках Иерусалима. Эти предшественники «Банды Штерна» и «Иргуна» вели свою собственную разновидность Священной войны в попытке изгнать оккупационную сверхдержаву, не дать ей осквернять Храмовую гору и другие святые места иудаизма, после чего можно было бы установить строгий религиозный режим, основанный на еврейском религиозном законе.

Правящая сверхдержава хватала и распинала их тысячами, привязывая своих жертв к Т-образным столбам в назидание прохожим и прибивая у них над головой дощечку с приговором прокуратора Иудеи как образчик римского правосудия. После трех дней пребывания казненных под палящим солнцем стража перебивала голени тем, кто еще был жив, и те повисали, как кули, на своих раздробленных костях, умирая медленной и мучительной смертью. Схваченных террористов не щадили ни в одну из исторических эпох, но римляне, по крайней мере, устраивали над ними показательный суд.

Однако, несмотря на риск, для слабых, обездоленных и просто жестоких людей удар кинжалом в спину порой бывает не менее эффективным способом расправы с врагом, чем честный поединок лицом к лицу,– и к тому же имеющим то огромное преимущество, что его намного легче применять. Западная идея, согласно которой все войны ведутся посредством прямого выяснения отношений на поле боя, является серьезным заблуждением. Если в Древней Греции короткие кровопролитные битвы могли быть быстрым и рентабельным решением проблемы с живой силой для ведения войны в период сбора урожая, это не означает, что они должны были стать моделью для «западного метода ведения войны». Потому что крупные битвы являются далеко не единственным способом борьбы между людьми. Терроризм со своими мелкими, но смертоносными укусами имеет длинную и кровавую историю, столь же старую, как и сама война.

Таким образом, представление о терроризме как о некоем новом явлении попросту неверно, и та точка зрения, согласно которой терроризм не является «легитимным» или рациональным орудием «продолжения политики насильственными средствами» (определение войны), столь же наивна, сколь и бесполезна. От Древнего Рима до Пол Пота террор применялся для устрашения не только индивидуумов, но и целых наций. Нравится это нам или нет, но истина в том, что терроризм – лишь один элемент из арсенала брутальных средств, используемых человечеством для разрешения конфликтов.

Своим широким распространением в наши дни терроризм обязан современному варианту несвятой троицы. Это, во-первых, традиция успешного политического насилия, установившаяся после окончания Второй мировой войны, во-вторых, широта охвата и искушенность современных средств массовой информации в передаче образов террора и, в-третьих, потенциал новых технологий и вооружений, предлагающий ранее невообразимые способы убийства, нанесения увечий и устрашения. Мужчинам – и женщинам – с недовольством настолько серьезным, что из-за него они чувствуют себя вправе убивать других людей, терроризм в наши дни предлагает заманчивую возможность реализовывать и рекламировать свои цели очень малыми усилиями.

Терроризм есть не что иное, как сознательное применение насилия для достижения политической цели посредством убийств и нанесения увечий, призванное устрашить и запугать как можно большее количество людей. В этом он мало отличается от войны как таковой – от «продолжения политики насильственными средствами». Экспертные мнения некоторых практиков государственного терроризма весьма показательны. «Убей одного – устрашишь десять тысяч»,– говорил Сталин, а Ленин, много размышлявший на тему государственного террора, подчеркивал, что целью террора является устрашение.

Фельдмаршал Монтгомери очень четко обозначил в своих мемуарах цель и неизбежную логику терроризма. Вспоминая о своем участии в боевых действиях в период борьбы Ирландской республиканской армии с английскими властями в 1921 году, он писал:

Во многих отношениях эта война была гораздо страшнее Первой мировой... Она превратилась в кампанию убийств, в ходе которой солдаты в совершенстве овладели искусством убивать и при этом полностью сохранили свое достоинство.

Подобно большинству профессиональных солдат, Монтгомери питал глубокую неприязнь к терроризму и его практикам. Он проводил четкое различие между путем воина и путем убийцы. Многие нормальные люди разделяют то же чувство смущения и тревоги в связи с разницей между убийством в сражении и убийством из-за угла. Разница состоит в обиде. Террористы – это мужчины (и женщины) с чувством глубокой и жгучей обиды.

Большинством террористов (убийцы-психопаты становятся террористами по причинам, понятным только им одним) движет «Дело», некое глубоко затаенное недовольство, которое может заставлять человека отказываться от нормальных моральных критериев, подавляет его естественные человеческие побуждения и убивает в нем всякое чувство меры и милосердия, взамен внушая террористу чувство уверенности в своей правоте. «Дело» может превращать мужчин и женщин в фанатиков, а фанатики с оружием в руках могут быть по-настоящему опасны. Их «Дело» отпускает им грехи за совершаемые действия, какими бы чудовищными те ни были. Под его влиянием даже благообразные седовласые старушки могут превращаться в исполненных ненависти фанатичек, на время забывающих о своих католических ценностях, как в этом убедился репортер ВВС Фергал Кин, которому однажды стало не по себе от восторженных рассказов его ирландских дедушки и бабушки о подвигах ИРА и ирландских «беспорядках» в 1920-е годы.

Ленин и его соратники-большевики вдохновлялись своим недовольством авторитарным репрессивным царским режимом и своей марксистской мечтой о лучшем будущем России – разумеется, находящейся под их властью. Поводы для недовольства, порождающего и приводящего в действие «Дело», могут быть разными, но общей чертой всех террористов является именно недовольство – чувство некой жгучей несправедливости, перевешивающее все моральные соображения и заставляющее преступать все законы нормального общества. Для палестинцев причиной недовольства является существование Израиля; для ИРА – присутствие британцев в шести графствах Ольстера; для противников абортов – наличие медицинских учреждений, в которых делают аборты. Будучи доведенной до крайности, такая логика может заставить даже активистов общества защиты животных уверовать в то, они имеют моральное право убивать людей из любви к животным.

Руководствуясь в своих действиях подобной логикой, террористы вольно или невольно доказывают, что они не такие, как все нормальные люди. По той или иной причине их нормальная система верований была искажена или проигнорирована. Вот почему нормальным людям, таким, как вы и я, так трудно понять образ мыслей террористов.

Большинство недовольств в большинстве обществ улаживаются посредством череды постепенно нарастающих реакций и диалога. Например, местным жителям не нравится, что по соседству с ними запланировано строительство нового завода по переработке ядерных отходов. Раздаются протестные возгласы: «Только не в нашем районе!»; формируются ассоциации жителей; проводятся публичные МИТИНГИ; очень скоро дело доходит до обращений, к местным властям и центральному правительству. Организацией протестующих занимаются активисты и лидеры, которыми часто автоматически становятся самые горластые или просто воинственно настроенные. Но их дело справедливое; и они правы. Далее недовольство подогревается маршами протеста, транспарантами, пропагандой на телевидении, мелкими актами вредительства или нападениями на случайно попавшихся под руку полицейских. Таким образом, порог законности оказывается незаметно преодоленным и «прямое действие» становится частью протеста против несправедливости.

Если проблема по-прежнему не решена к удовлетворению протестующих (даже когда они в явном меньшинстве, как в случае Ирландской республиканской армии) либо отсутствует механизм протеста против реальной или мнимой несправедливости (как, например, в случае израильско-палестинского конфликта), тогда протестующие со своим недовольством и своим «Делом» встают перед трудным выбором. Отвергаемые обществом, они могут либо сдаться, либо продолжить борьбу «непарламентскими методами». На протяжении всей человеческой истории недовольные прибегают к терроризму, когда они считают все другие средства исчерпанными или не видят другого пути вперед. В этом случае прямое действие быстро приобретает форму целенаправленной атаки на отдельных индивидуумов; если же недовольство продолжает разгораться, следующим очевидным шагом становится общая атака на «враждебную группу» и ее сторонников. Спектр недовольства и протеста венчается терроризмом (см. схему на с. 420).

Этот ход развития недовольства можно четко проследить в кровавом марше террора в течение последних 150 лет. Русские радикалы, анархисты, Ирландская республиканская партия, израильские террористические организации «Банда Штерна» и «Иргун», антиколониальные движения, Красные бригады, протесты против войны во Вьетнаме, палестинцы, Фронт освобождения животных, Лига против абортов и исламские фундаменталисты – это далеко не исчерпывающий список групп озлобленных или фанатиков. Каждая из групп имеет свои особенности, но рецепт всегда содержит одни и те же ингредиенты: затаенное недовольство; чувство негодования из-за невозможности добиться торжества своего дела законными средствами или полная отчужденность от политической системы, которая не делает никаких шагов навстречу; наконец, обращение к открытому насилию, чтобы вынудить «врага» изменить свою политику.

Однако за минувшие 150 лет произошло одно важное изменение – террористы потеряли всякое чувство меры и начали убивать невинных. Отношение террористов к своей аудитории – общественности – ужесточилось. Например, в XIX веке русские радикалы несколько раз отменяли покушения на царя в самый последний момент из-за опасения за жизнь невинных свидетелей, женщин и детей. В наши дни их более безжалостные наследники намеренно выбирают мишень и убивают невинных третьих лиц, пытаясь привлечь к себе внимание своей действительной аудитории, каковой выступает не общественность, а правительства. Классический пример – взрывы в городе Ома в Северной Ирландии.

Хуже того, исламистские фундаменталисты из «АльКаиды», похоже, не имеют намерения повлиять на политику своих врагов или «выиграть свое дело». Их мишенью является общественность, и почти нигилистическая атака на Всемирный торговый центр скорее была демонстрацией их ненависти и презрения к Западу, нежели сознательной попыткой заставить западные правительства изменить свою политику. «Аль-Каида» не ждет никаких встречных шагов и выражает свое недовольство в виде чисто анархического насилия.

Суть проблемы вращается вокруг «недовольства» и всего того, что реально может вызвать недовольство. Генерал сэр Джеймс Гловер (добившийся значительных успехов на посту командующего британскими силами безопасности в период их борьбы с Временной ирландской республиканской армией в 1970-е годы) много размышлял о терроризме и источниках недовольства. Он считал, что потенциальные недовольства имелись в изобилии во все времена и во всех обществах, и был убежден, что хороший политик должен уметь заблаговременно распознавать недовольства и гасить их прежде, чем они станут спусковыми крючками общественных беспорядков и терроризма. Он называл эти спусковые крючки «катализаторами конфликтов». Подобно терроризму, они стары, как само человечество. Вот несколько примеров таких недовольств и катализаторов конфликтов:

• выживание – Варшавское гетто;

• вода – истоки Иордана;

• продовольственное снабжение – насильственное сокращение численности населения на острове Пасхи;

• земля – западные поселенцы и коренные американцы;

• природные ресурсы – алмазы Сьерра-Леоне (или японское вторжение в Маньчжурию);

• алчность – конкистадоры;

• драгоценные металлы и камни – Южная Африка (1890—1903);

• нефть – Кувейт 1991 (острова Спратли);

• наркотики – Колумбия и наркокартели;

• власть – Гитлер и Чехословакия;

• народ – Мао Цзэдун и Китай;

• политика – Красные бригады;

• самоопределение – Гражданская война в США;

• религия – крестовые походы;

• идеология – Пол Пот и Кампучия;

• контроль – Кашмир;

• месть – взрыв бомбы в Оклахома-Сити;

• автономия – ЭТА и баски;

• гегемония – Чечня;

• свобода – Восточный Тимор;

• язык – валлоны и фламандцы, Бельгия;

• культура – «Аль-Каида» и Запад;

• страх и подозрительность – индусы и мусульмане, Индия;

• бедность – тутси и хуту, Руанда;

• зависть – забастовочное движение;

• классовая борьба – Ленин и кулаки.

Все эти факторы приводили к конфликтам и кровопролитию на протяжении всей истории человечества.

Список длинный, но далеко не исчерпывающий. Трудно, например, понять, каким образом банда Баадера – Майнхоф или террористические Красные бригады могут вписаться в такой спектр в ином качестве, нежели как традиционные преступники, нарушители спокойствия или психопаты с криминальными наклонностями. (Рассказывают, что Андреас Баадер, торопясь закрыть одно особенно бестолковое и шумное собрание своей группы, выхватил пистолет и крикнул: «Ради всего святого, кончайте спорить! Давайте просто пойдем и убьем полицейского!») Но если оставлять все эти катализаторы конфликтов без внимания, они могут приводить к серьезным недовольствам и провоцировать террористов на решительные действия.

Недовольство и «правое» дело – эти факторы определяют психологический профиль среднестатистического террориста. У террористов есть «Дело», в которое они верят. Они правы, а мы – нет, поэтому они по определению лучшие люди, чем все остальные. С того момента, когда они становятся поборниками «Правого Дела», «борьба» против недостойного врага начинает определять все их существование и индивидуальность, а «группа» в скором времени становится их «семьей». Группа существует ради некоего полного надежд будущего и верит в это будущее, где победа в борьбе за «Дело» не только гарантирована, но и близка. Все, что для этого требуется, это еще несколько зверств и еще несколько убийств, чтобы заставить остальное человечество понять, почему оно должно делать то, чего от него хотят террористы. Вообще говоря, сознание убежденного террориста клинически почти не отличается от сознания самоуверенного психопата. Нормальная реальность, не говоря уже о нормальной моральности, игнорируется.

Пожалуй, самое опасное во всем этом – неспособность террориста повернуть назад, изменить свой образ мыслей. Поскольку борьба составляет смысл жизни террористов, группа и «Дело» постепенно становятся для них всем. Доводы разума и любые другие соображения отвергаются. Вся их жизнь и бытие отныне определяются «Делом» и их вовлеченностью в то, что, по сути, является преступным сговором. (Некоторые группы, например мау-мау в Кении, даже следовали примеру мафии, требуя от каждого нового кандидата в члены своей организации совершить какое-нибудь тяжкое преступление. За счет этого все оказываются вовлеченными или замешанными, и у них нет пути назад.) При таком настрое неизбежно доходит до того, что все, кто не с ними, включая даже людей умеренных взглядов в их собственном лагере, со временем становятся потенциальными предателями и врагами. В глазах тех, кто входит в узкий круг участников преступного сговора, любой, кто по той или иной причине выбывает из этого круга, становится потенциальным предателем своих соратников или потенциальным изменником «Делу». Убийство и заговор, паранойя и распри вытекают из этого с той же неизбежностью, с какой день следует за ночью, и борьба распространяется на враждующие фракции в пределах сообщества террористов. Терроризм, как и революция, имеет обыкновение пожирать своих детей. Исламский терроризм последовал этой классической схеме почти буквально.

* * *

За всю вторую половину XX столетия не было более крупного международного спора, чем арабо-израильский конфликт.

Независимо от того, кто прав и кто виноват, бесспорно то, что в 1968 году большинство палестинцев и их арабские друзья осознали, что после оглушительных побед Армии обороны Израиля в 1968 году возможность «сбросить евреев в море» военной силой стала равна нулю. Ограбленные, озлобленные, погруженные в мрачные раздумья в своих грязных, переполненных лагерях в секторе Газа и на Западном берегу реки Иордан, палестинцы искали другой способ привлечь внимание безучастного мира к своим невзгодам. В ходе дерзких актов, транслировавшихся в прямом эфире по всему миру, бойцы Организации освобождения Палестины (ООП) угоняли авиалайнеры и взрывали их в прайм-тайм на телевидении. Мир с изумлением взирал на то, как видавшие виды страховые маклеры роняли слезы в свои бокалы с шампанским, оплакивая упущенные прибыли.

В 1972 году одиннадцать израильских спортсменов были взяты в заложники и застрелены во время Олимпийских игр в Мюнхене вместе с пятью из своих похитителей. На этот раз мир содрогнулся от ужаса; но «вооруженная пропаганда» ООП добилась оглушительных успехов. Мир в одночасье всерьез заинтересовался проблемами Палестины. Через два года Ясер Арафат, лидер ООП, выступал перед Генеральной ассамблеей Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке, защищая свое дело на высшем политическом форуме планеты. Терроризм работал.

Вдохновившись столь зрелищным успехом ООП, другие не замедлили последовать ее примеру. В 1969 году Северная Ирландия (шесть графств Ольстера, проголосовавших за то, чтобы остаться в едином государстве с Великобританией) стала ареной ожесточенной террористической кампании, проводимой Ирландской республиканской армией (ИРА). Терроризм распространялся по земному шару, словно сыпь. От ирландцев до басков, от банды Баадера – Майнхоф до Красных бригад «терроризм» стал главным оружием недовольных групп. Он достиг своего зенита – или надира – в атаке в токийском метро в 1995 году, когда крошечная группа религиозных фанатиков привлекла к себе внимание мировой общественности убийством двенадцати невинных пассажиров при помощи нервно-паралитического газа зарин. Формула этого отравляющего вещества была скачана ими из Интернета. Технические средства, публичность, смерть и террор объединились в поддержку горстки японских религиозных психов, чьим единственным мотивом было простое логическое рассуждение, что «ненавидя мировое зло, мы пытались уничтожить это зло».

Среди этой эскалации террористических злодеяний один международный спор оставался постоянным катализатором конфликта: борьба между арабами и израильтянами, которая то затухала, то разгоралась с новой силой. Начавшись со спора из-за палестинских земель в 1948 году, к концу столетия арабо-израильская война переросла в настоящее столкновение культур. Ожесточенные региональные ссоры между поселенцами и теми, кого они лишили собственности, развились в масштабный идеологический поход, когда фанатичные исламские террористы начали собственную разновидность джихада против глобального коммерческого и политического диктата Запада. Были созданы все предпосылки для катастрофы.

Ислам имеет долгую традицию политического насилия и терроризма. Многие мусульмане искренне полагают, что насилие оправдано, если речь идет о защите их веры, потому что так сказано в Коране – или, по крайней мере, если местный имам говорит, что так сказано в Коране.

К несвятой троице предпосылок успешности терроризма теперь добавился взрывоопасный четвертый фактор – кислород гласности и эффективных современных технологий. Воины ислама от Алжира до Афганистана получили благословение священной книги.

В своем стремлении нанести удар по Западу воины ислама также вдохновлялись той легкостью, с какой им удавалось играть на слабых местах западных либеральных демократий. Открытые границы, затянутое судопроизводство, культура свободы слова, свободы объединений и свободы передвижения были прямым приглашением к наступлению для исполненных решимости террористов. Делу террористов способствовала и царившая моральная двусмысленность. Призывы Британии к американским гражданам прекратить финансирование ирландского терроризма не находили отклика, и кружки для пожертвований «Ирландского комитета помощи Северу» вовсю звенели в бостонских барах, где собирались представители ирландской диаспоры, всегда готовые поддержать «своих борцов за свободу» из Временной ИРА. Лондон наполнился таким количеством исламских диссидентов с Ближнего Востока, планировавших революцию у себя на родине, что некоторые районы получили шуточное прозвание «Лондонистан».

Встревоженные власти даже пытались найти компромисс с этими опасными гостями в обмен на иммунитет к заразе террора, распространявшейся в других местах. Многие правительства были готовы смотреть сквозь пальцы на присутствие убийц и организаторов террора в своих странах, лишь бы только те не гадили там, где живут.

Фанатичный ислам взял на заметку эти западные слабости и неуверенные реакции, которые, по сути, были не чем иным, как попустительством. Даже в тех случаях, когда правительства давали жесткий отпор убийцам и террористам, как это делали испанские и британские антитеррористические силы в Стране Басков, Северной Ирландии, Лондоне и Гибралтаре, толпы хорошо оплачиваемых юристов и журналистов пытались доказать, что их главный защитник – государство – фактически нарушает закон. Исламский терроризм был крайне доволен такой трусливой реакцией и строил соответствующие планы, ибо у ислама имелись серьезные причины для недовольства Западом.

Корни исламской враждебности к Западу уходят в далекое прошлое. Через сто лет после смерти Пророка в 632 году его мусульманские воины завоевали большую часть Среднего Востока, Передней Азии, побережья Северной Африки и Испании. За последующие 500 лет ислам создал передовую научную и литературную культуру, равной которой не было в истории. Астрономия, ботаника, география, математика, медицина, музыка, поэзия и металлургия – все это процветало в тот период, когда большинство европейцев страдали от болезней, безысходности и невежества. В 1095 году динамичная культурная и военная экспансия ислама побудила тысячи легковерных и невежественных христиан пуститься в долгий и трудный путь, чтобы изгнать язычников из Святой Земли. Начался Первый крестовый поход.

Следующие семь крестовых походов определили характер исторической вражды между христианами и мусульманами. Не успел Запад образовать свое недолговечное королевство крестоносцев в Палестине, как мусульманский лидер Салах ад-Дин (Саладин) в 1187 году отвоевал Иерусалим. В течение следующих двух столетий выжившие крестоносцы возвращались к себе на родину, импортируя чудеса и учение ислама в Западную Европу.