Текст книги "История катастрофических провалов военной разведки"

Автор книги: Джон Хьюз-Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Тем не менее Аргентина восприняла этот закон как недвусмысленный намек британской стороны на то, что миссис Тэтчер и ее кабинет подкладывают мину под постоянное вето островитян на прогресс в переговорах. Случайные события и политические решения складывались в представлении аргентинцев в связную картину британской политики, которая однозначно свидетельствовала о постепенном отказе Великобритании от Фолклендов.

Хотя вина за фолклендскую катастрофу в итоге была возложена на британский МИД, справедливости ради следует сказать, что в середине 1981 года Николас Ридли и его мидовская команда всерьез озаботились проблемой Фолклендов. Однако они не смогли убедить Уайтхолл разделить с ними их озабоченность, да и сами не верили в реальную возможность аргентинского вторжения на острова. Протест британского МИДа в связи с выводом в резерв корабля «Эндьюранс» министерство обороны парировало в типичной для него лапидарной форме: «Форин-офис собирается платить за содержание корабля из своего кармана? Нет? Тогда все вопросы к премьер-министру».

Беспокойство МИДа нашло свое отражение в ряде инициатив Уайтхолла. Министерству обороны было поручено составить план возможных ответных реакций на любые действия Аргентины, направленные против Фолклендов, а правительственный Объединенный разведывательный комитет Великобритании (JIC получил задание провести оценку угрозы. Ни то, ни другое задание не считались срочными (у министерства обороны на составление плана ушло шесть месяцев), и британский министр иностранных дел проигнорировал требование сотрудников руководимого им ведомства передать вопрос на рассмотрение правительства в сентябре 1981 года. «Переговоры продвинулись далеко вперед»,– заявил лорд Каррингтон[18]18
  Министр иностранных дел Великобритании в 1979-1982 годах.


[Закрыть], и это мнение впоследствии стоило ему должности.

На том заседании перед министром лежал отчет JIC от июля 1981 года, содержавший достаточно ясное предупреждение, правда изложенное тем характерным стилем, который представляет собой смесь витиевато сформулированных неопределенностей, допускающих бесчисленные толкования. В оценке JIC были перечислены все очевидные шаги в направлении обострения конфликта, которые могли бы предпринять аргентинцы, но при этом был сделан акцент на дипломатических и экономических мерах. Главным пунктом в оценке JIC было утверждение, что, если усилия британского правительства в ходе переговоров будут расценены Аргентиной как направленные на уступку суверенитета в пользу Аргентины, последняя предпочтет «мирные средства». Однако, как в случае всех добросовестных оценок JIC, анонимные авторы застраховали себя заявлением, что если, с другой стороны, Аргентина не увидит перспектив для мирной передачи островов, тогда «существует большой риск, что она прибегнет к более радикальным мерам, не совместимым с британскими интересами... В таких обстоятельствах не исключены военные меры... включая полномасштабное вторжение на Фолклендские острова».

ФОЛКЛЕНДСКАЯ ВОЙНА. 1982

Относительные расстояния

Это был серьезный материал. К несчастью, на него, похоже, никто не обратил внимания, и меньше всего министр иностранных дел на уже упомянутом заседании в сентябре 1981 года с участием Ридли и его департамента Латинской Америки. В ходе последующих перестановок в кабинете злополучный Ридли был переведен в министерство финансов, а покинутый им департамент отправил письмо с изложением своих тревог британскому послу в Буэнос-Айресе. В крайне недипломатичном ответе посла Уильямса британская политика была охарактеризована как «всеобщий микоберизм»[19]19
  Производное от фамилии персонажа романа Ч. Диккенса «Дэвид Копперфильд» Микобера, отличавшегося неисправимым оптимизмом.


[Закрыть]. Уильямс слишком ясно осознавал существующую опасность. «Если министры настолько несерьезно относятся к переговорам с Аргентиной, лучше признаться в этом сразу и ждать последствий»,– написал он в начале октября 1981 года. Вряд ли можно назвать его мнение ошибочным.

Решение лорда Каррингтона не поднимать вопрос в правительстве окончательно остановило процесс. Отчаявшиеся сотрудники Форин-офиса немедленно указали на опасность замалчивания предупреждений разведки о возможных военных действиях Аргентины, к которым она может прибегнуть в том случае, если правительство будет по-прежнему несерьезно относиться к переговорам или вообще откажется от их продолжения. Безрезультатно. В 1981 году главной заботой Уайтхолла было сокращение расходов, а не военные авантюры иностранных государств, которые, по правде говоря, казались немыслимыми. Никто не мог представить, что аргентинцы когда-либо прибегнут к силе. Этого не могло случиться, потому что этого не могло случиться никогда. Налицо был когнитивный диссонанс.

Британское правительство отнеслось бы к аргентинской хунте более серьезно, если бы уделяло больше внимания данным своей разведки. Во всех своих мероприятиях между летом 1981 года и вторжением 1982 года хунта руководствовалась мотивами и чувствами, которых не могли или не хотели понять прекраснодушные обитатели Уайтхолла. Хунта готовилась к решительным действиям. Впоследствии председатель специального комитета Тайного совета Фрэнкс в своем докладе о Фолклендской войне, сделанном после ее окончания, отверг все предположения о беспечности британцев накануне войны, заявив, что «правительство не только не было, но и не могло быть предупреждено заранее... Вторжение на Фолклендские острова нельзя было предвидеть».

Все это лицемерие и вздор. Действительно, Аргентина приняла решение о вторжении 29 марта 1982 года, всего за три дня до его начала, но крупные военно-морские операции никогда не организуются в трехдневный срок. Для мобилизации и подготовки десанта требуется гораздо больше времени. Фрэнкс намеренно возводил бюрократическую ширму, чтобы скрыть разницу между разведывательными намерениями и разведывательными возможностями. Приказ к отплытию, действительно, мог быть отдан всего за три дня до начала операции, но формирование ударной группировки, составление плана и сосредоточение кораблей, орудий, складов, самолетов и людей для вторжения на Фолкленды были результатом решения, принятого примерно четырьмя месяцами ранее. Все это можно было своевременно отследить, но в отсутствие хороших разведывательных ресурсов на территории Аргентины британцы были фатально слепы как к возможностям, так и к намерениям аргентинцев. Несмотря на утешительное заверение Фрэнкса, британцам следовало бы знать гораздо больше о том, что происходит, и Фрэнкс это понимал.

Идея вторжения на Фолкленды изначально принадлежала адмиралу Анайе, командующему ВМС Аргентины. На частном ужине 9 декабря 1981 года он предложил Гальтиери, готовившему государственный переворот с целью отстранения от власти генерала Виолы, поддержку военно-морского флота в обмен на обещание, что флоту будет разрешено «вернуть Мальвины» в 1982 году. Гальтиери согласился и возглавил хунту, а Анайя стал ее членом в качестве командующего флотом. Так формируются кабинеты при военных диктатурах.

В декабре 1981 года небольшая группа сотрудников штаба ВМС под началом адмирала Ломбардо разработала детальный план и 12 января 1982 года под большим секретом ознакомила с ним старших сотрудников штаба военного планирования. О плане не был поставлен в известность ни один гражданский чиновник, даже министр иностранных дел. Интересно, что, когда неутомимый наблюдатель за событиями в Южной Атлантике, капитан корабля «Эндьюрано Ник Баркер 25 января 1982 года в плановом порядке посетил военно-морскую базу в порту Ушуая близ южной оконечности Аргентины, он, судя по всему, сразу подметил, что дело неладно. Капитан рапортовал, что «с ВМФ [Аргентины] что-то происходит... ведут себя очень неприветливо». Разведчики в отделе DI4 (военно-морские силы) никак не отреагировали на этот сигнал.

Внешняя разведка входит в компетенцию трех британских спецслужб: Секретной разведывательной службы (SIS, она же М/6), Центра правительственной связи (Government Communications Headquarters – GCHQ), ответственного за ведение радиоэлектронной разведки, и Разведывательного управления министерства обороны (Defence Intelligence Staff – DIS). Последнее обычно получает информацию от военных атташе при посольствах, которые, как любые другие аккредитованные дипломаты, выполняют не только представительские, но и информационные функции.

В начале 1980-х годов, в разгар холодной войны, Аргентина находилась где-то в нижней части британского списка приоритетов в отношении сбора разведданных. На военных атташе, и в частности военно-морских атташе, лежала обязанность обхаживать своих аргентинских коллег, а не собирать информацию. Их главная задача заключалась в том, чтобы подталкивать Аргентину к импорту британской оборонной продукции. Поскольку ВМС Аргентины имели на вооружении эскадренные миноносцы типа 42 – к этому же типу принадлежали корабли ВМС Великобритании «Шеффилд» и «Ковентри»,– продвижение оборонной продукции, и в частности газовых турбин Rolls-Royce для военных кораблей, занимало гораздо более важное место в списке обязанностей британских военных атташе, нежели сбор информации, который был связан с риском доставить неприятности как стране пребывания, так и его превосходительству послу. SIS была представлена одним сотрудником, который был официально «объявлен» правительству страны пребывания и сфера деятельности которого охватывала всю Латинскую Америку, а не только Аргентину. Три вышеназванных службы отвечали за сбор разведданных по Аргентине, при этом GCHQ специализировался в области радиоэлектронной разведки.

Фактически Аргентиной занимались всего два старших сотрудника разведки. Более широкими возможностями обладал атташе по вопросам обороны при посольстве Аргентины полковник Стивен Лав. Бывший артиллерист, Лав был опытным разведчиком, свободно говорил на испанском и имел большой опыт работы с международными организациями. По чистому совпадению он лично знал шефа резидентуры SIS Марка Хит-кота, отец которого командовал Королевским полком артиллерии, в который двадцатью годами ранее получил свое первое назначение офицер Лав.

В качестве шефа резидентуры SIS Хиткот занимался агентурной разведкой – работой с «человеческими источниками», то есть людьми, имеющими доступ к ценной секретной информации, у которых ее можно было выудить с помощью шантажа или подкупа. Вербовка тайных агентов и работа с ними, как известно любому журналисту или сыщику, требуют больших временных затрат и усилий. Ведение агентов обходится дорого как по времени, так и по деньгам и может действовать на нервы обеих сторон. В 1981 году программа Уайтхолла по сокращению расходов непосредственно затронула сотрудников SIS и их операции. Агенты стоят денег. Вымышленному Джеймсу Бонду не приходилось сталкиваться с трудностями работы на MI6 в начале 1980-х годов, когда эта служба была особенно чувствительна к расходам.

Хиткоту было трудно вдвойне. Во-первых, он был «объявленным» сотрудником британской разведки в Аргентине и вместе со своими аргентинскими коллегами боролся против общих врагов: Советского Союза и Восточного блока. Аргентинская хунта была насквозь антикоммунистической. У Хиткота даже был свой официальный аргентинский офицер связи – Эктор Альсекки из военно-морской разведки Аргентины. Последний сопровождал его буквально на каждом шагу, и Хиткоту было исключительно трудно использовать в качестве источника высшее военное командование Аргентины – самое очевидное место для поиска шпионов или посредников, имеющих доступ к секретным планам Аргентины. Во-вторых, работа Хиткота в Латинской Америке требовала его внимания сразу к нескольким испаноязычным странам. Разведывательное задание Хиткота могло включать в себя хунту в качестве одного из целевых объектов, однако нет никаких свидетельств его успехов в этом направлении, даже если он и рискнул бы сыграть в столь опасную игру.

Но и атташе по вопросам обороны Лав не мог позволить себе такую роскошь, как поиск секретной информации. Если бы он занимался какой-либо деятельностью, которая могла дискредитировать посольство (например, тайным шпионажем), посол Уильямс выслал бы его из Буэнос-Айреса ближайшим рейсом. Тем более что Уильямс, профессионал до кончиков ногтей, слишком хорошо осознавал потенциально опасную шаткость положения Британии и принципиально отвергал любые действия, которые могли бы ухудшить это положение. (Впоследствии Уильямсу пришлось дорого заплатить за свой прагматический подход. После войны дипломаты, придерживавшиеся той абсолютно здравой точки зрения, что Британия не должна занимать жесткую позицию в отношении Аргентины, если она не готова подкрепить эту позицию реальной силой, были потихоньку выведены из игры.) Словом, Лав был вынужден проявлять крайнюю осторожность при сборе разведывательной информации.

Деятельности военных атташе неизбежно мешает их несколько аномальное положение временных дипломатов в составе команды профессионалов, работающих в посольстве на постоянной основе. Если военный атташе не станет «своим парнем» в этой спаянной команде – либо как лицо номер три в миссии после посла и начальника канцелярии, либо как остроумный и обходительный светский человек, либо как блестящий знаток страны пребывания, включая любые комбинации этих трех типов,– он вряд ли будет чувствовать себя в своей тарелке среди коллег из МИДа. Если профессиональные отношения между военным атташе и другими членами дипломатической команды не складываются, неизбежно возникают трения, которые часто приводят к беде. Хороший военный атташе старается никогда не забегать вперед своих хозяев из МИДа. В конце концов, ему платит МИД, а не министерство обороны. Как однажды сухо заметил один военный атташе, занимавший эту должность в течение многих лет: «Никогда не забывайте, что ми-довцы всего лишь терпят вас... они считают себя умнее всех, даже если порой надевают непарные носки. Вы должны стараться понравиться им».

Все это подтвердилось в случае полковника Лава. Тем не менее ему удалось собрать проницательное и точное досье. Поскольку Аргентиной в то время управляла военная хунта, его отчет содержал более глубокий политический подтекст, чем можно было ожидать от традиционного отчета военного атташе. Лав умел высказывать военно-политические соображения в такой форме, в какой этого не умели делать обычные дипломаты, и он имел на редкость свободный доступ в военные круги благодаря международному воинскому братству. Лав также имел возможность пользоваться широким ассортиментом открытых источников, таких как газеты, журналы, радио и телевидение, а также отраслевые и специальные журналы. Данные из этих источников в течение всего 1981 года и первых месяцев 1982 года постепенно складывались в его сознании в связную и тревожную картину. В то время как Лондон пребывал в самоуспокоенности, беспокойство полковника Лава росло с каждым днем. В начале 1982 года, после долгих пререканий с кассирами МИДа, он за свой счет посетил Фолклендские острова, хотя теоретически они не входили в зону его ответственности.

Секретный доклад Лава от 2 марта 1982 года – примечательный и в своем роде образцовый документ. В нем содержится ясное предупреждение об ужесточении политического курса аргентинских военных и прослеживается четкая связь между потребностью хунты Гальтиери в смелом жесте для внутреннего потребления и использованием силы как следствием провала англо-аргентинских переговоров. Затем полковник Лав переходит к подробному анализу возможных вариантов военных действий Аргентины, включающих в себя демонстрацию военно-морской мощи Аргентины в районе островов в качестве предупреждения Соединенному Королевству или вторжение с целью захвата островов силой. В заключение – возможно, с оглядкой на вышестоящих «политиков», сидящих в Форин-офисе в Лондоне,– он пишет: «Приношу свои извинения... если я работал с неполным знанием территории, которая теоретически находится вне моей компетенции (и, возможно, пришел к выводам, противоположным официальным точкам зрения, в которые я не посвящен)». Полковник Лав твердо отстаивает свою позицию даже в официальном документе, рискуя навлечь на себя насмешки мидовцев: «Тем не менее я уверен, что теперь, когда переговоры зашли в тупик, мы, разведывательный аппарат, должны ясно отдавать себе отчет... что существует военная угроза... а те силы, от которых исходит эта угроза, явно находятся в моей компетенции».

Полковник Лав отправил свой меморандум в министерство обороны (DIS), в разведотдел, отвечающий за разведку в Латинской Америке (DI4) и Робину Фирну, чиновнику МИДа, ответственному за Фолкленды. Он также отправил копию Рексу Ханту, губернатору Фолклендских островов. Чиновник МИДа устало написал на своей копии: «Подозреваю, что документ был отправлен по просьбе посла. В нем не говорится ничего такого, о чем бы мы уже не знали». Другой рукой было добавлено: «Да, тем не менее это полезный документ, и его копия была отправлена в Минобороны. Меня беспокоит лишь то, что такого рода незапланированный визит может оказаться напрасным». Копия для министерства обороны, похоже, не циркулировала за пределами службы, куда она была адресована, хотя составленный по ней протокол был распространен по другим службам. Рассерженный полковник Лав устроил «страшный скандал» в DIS, когда по возвращении в Лондон после войны обнаружил, что его разведывательный отчет не был распространен и что в связи с его предупреждениями не было предпринято никаких адекватных, с его точки зрения, действий.

В тот момент, когда SIS полностью сосредоточилась на сотрудничестве с аргентинцами в борьбе с коммунизмом в Латинской Америке, а военный атташе был вынужден по крупицам выуживать полезную информацию из аргентинской прессы, очень многое зависело от радиоэлектронной разведки GCHQ – только она могла своевременно предупредить о любой готовящейся агрессии против Великобритании. Деятельность британской радиоэлектронной разведки в тот период определялась секретным соглашением с США по разделению ответственности за объекты радиотехнической разведки во всем мире. Это соглашение «Великобритания – США» фактически поделило мир на зоны сбора информации. Южная Америка являлась зоной ответственности Агентства национальной безопасности США.

Радиотехническая разведка требует минимум четырех основных условий: подходящее место для поимки сигналов, персонал со знанием иностранных языков для сбора, сопоставления и интерпретации данных, четкие политические указания в отношении приоритетности целей и, наконец, способность взламывать коды других стран. Британский GCHQ не имел постоянных пунктов сбора информации в Южной Америке, среди его сотрудников лишь единицы владели испанским, и перехват аргентинских радиопереговоров не входил в число его приоритетных целей. Отделы J и К Центра правительственной связи имели разные размеры – отдел J контролировал страны социалистического содружества, в то время как гораздо меньший по размерам отдел К контролировал остальную часть мира. Главная станция GCHQ, контролировавшая всю Африку и Южную Америку, находилась на острове Вознесения в населенном пункте Твин-Боутс на склоне вулкана.

Единственным другим ресурсом, имевшимся в распоряжении GCHQ, было военное судно «Эндьюранс», списанное в конце 1982 года. Его капитан Ник Баркер говорил, что «реальным оружием корабля „Эндьюранс” была его система радиоэлектронной разведки и прослушивания». Последнее из условий, требующихся для ведения радиоэлектронной разведки, – способность взламывать коды других стран – является самой секретной и закрытой областью из всех. Когда какая-либо служба узнает, что ее код взломан, она просто меняет свои системы, аппаратуру или шифры, и взломщикам приходится начинать все заново. Мы знаем, что в описываемый период британцам удавалось читать аргентинские коды. Об этом заявил бывший заместитель министра иностранных дел лейборист Тед Роуленде в палате общин во время ожесточенных субботних дебатов, развернувшихся в связи с началом войны. Он сообщил парламенту, что в его бытность заместителем министра (всего двумя годами ранее) «для органов разведки Аргентина была открытой книгой». Последовавшая политическая перебранка явилась ярким доказательством того, что в этих словах содержалось прямое указание на возможности британской радиоэлектронной разведки в описываемый период.

США получали радиосообщения через свою станцию в Панаме и, возможно, через свое посольство в Буэнос-Айресе. Ни одно из сообщений ни от одного из партнеров не содержало никаких конкретных данных о готовящемся вторжении на Фолкленды. В марте 1982 года активизация радиоразведки (судя по позднейшим докладам, сигналов было очень много) сопровождалась сосредоточением военно-морского флота Аргентины. В этом не было ничего необычного. Аналитики радиоэлектронной разведки и сотрудники DI4 знали, что аргентинский ВМФ собирается проводить плановые ежегодные учения вместе со своими уругвайскими соседями, и расценили сбор флота как часть обычной подготовки к учениям.

При отсутствии «человеческих источников» на местах, в условиях, когда военные атташе были жестко связаны различными ограничениями и протоколом, при двусмысленной радиотехнической информации единственной реальной возможностью слежения за действиями Аргентины оставалась воздушная и космическая разведка. У британцев не было самолетов-разведчиков в Южной Атлантике. Объединенный центр воздушной разведки (Joint Air Reconnaissance Intelligence Centre – JARIQ на авиабазе Брэмптон довольствовался объедками, время от времени падавшими со стола его богатых американских коллег. Национальное управление воздушно-космической разведки США имело два стратегических ресурса – разведывательные спутники и самолеты-разведчики «Черный дрозд». Если даже какой-либо из этих двух воздушных источников США за первые три месяца 1982 года получил какую-либо ценную информацию, он, судя по всему, не уведомил об этом JARIC, не говоря уже о британском министерстве обороны и британском разведывательном сообществе. Вряд ли стоит этому удивляться, если принять во внимание, что даже в описываемый кризисный для Великобритании период американские спутники КИП в основном следили за советскими действиями в северном полушарии, а не за Южной Атлантикой.

Поскольку все ее потенциальные разведывательные источники и службы были обессилены, отвлечены на другие дела или попросту отсутствовали, Великобритания летела навстречу фолклендской буре практически вслепую. У британцев оставалась последняя надежда на заполнение разведывательного вакуума – «внешние сношения», что на жаргоне разведчиков означает получение информации от других стран. Для британцев главное место среди таких стран всегда занимали США. Так называемые «особые отношения» исторически восходили к обмену разведывательной информацией между Рузвельтом и Черчиллем и всегда составляли прочную основу отношений между правительствами QUA и Великобритании.

К несчастью, в преддверии Фолклендской войны 1982 года тесные англо-американские узы заметно ослабли. Создается впечатление, что американцы не особо стремились к сотрудничеству со своим ближайшим союзником. Это может объясняться лишь тем, что у Америки были свои собственные планы на Аргентину. Галь-тиери должен был возглавить антикоммунистическую кампанию директора ЦРУ Кейси в Центральной Америке. Американцы остро нуждались в «дешевых», идейных, испаноговорящих антикоммунистах, желательно с опытом подавления повстанцев «левого» толка, которые могли бы послужить в качестве тарана в борьбе ЦРУ с сандинистским режимом в Никарагуа. Кейси даже добился выделения на свою программу 19 миллионов долларов и во время визита Гальтиери в Вашингтон в ноябре 1981 года почти наверняка дал генералу санкцию на переворот с целью свержения его предшественника Виолы, который тот и совершил 22 декабря.

Полюбовная сделка между Гальтиери и ЦРУ фактически означала оттеснение Британии на второй план. Америка всегда подчеркнуто холодно относилась к британским притязаниям на Фолкленды: право QUA безраздельно распоряжаться западным полушарием, вытекавшее из доктрины Монро, заставляло Штаты занимать двойственную позицию в отношении фолклендского вопроса. В результате последний разведывательный источник, на который могла надеяться Британия, не был для нее полностью доступным – по крайней мере до того момента, как разразился серьезный вооруженный конфликт.

Государственным органом, ответственным за контроль над всеми британскими разведывательными оценками, является Объединенный разведывательный комитет Великобритании. JIC вышел на первое место среди других организаций подобного рода в годы Второй мировой войны. Под давлением судьбоносных событий в период между 1939 и 1945 годами как текущие, так и долгосрочные оценки JIC приобрели точность, четкость и оперативность, принесшие им заслуженное признание. В военное время Черчилль требовал реальных прогнозов, основанных на неопровержимых фактах и тщательном анализе. После 1945 года опасности и тревоги холодной войны вынуждали оттачивать умения, в результате JIC стал не только надежным источником национальных стратегических разведывательных оценок, но и фильтрующим механизмом, собиравшим все разведывательные источники за одним столом с целью сглаживания противоречий между различными службами. Система работала эффективно. Управление национальных оценок США могло только завидовать авторитету JIC, чьи доклады, свободные от ведомственных амбиций, сыграли большую роль в предотвращении конфликтов между различными службами (вроде тех, что раздирали американскую разведку после 1960 года).

Тем не менее в Уайтхолле непрерывно велась бескровная борьба за контроль над влиятельными ресурсами, которые могли бы произвести впечатление на министров. Борьба велась не только за плоды деятельности JIC, но и за контроль над самим комитетом. МИДу удалось вырвать контроль из рук военного министерства в 1940 году. Когда разразился Суэцкий кризис, в пределах секретариата кабинета министров было создано новое специальное управление, контролировавшее и направлявшее деятельность JIC от лица секретариата, а не МИДа. Однако МИД по-прежнему в значительной степени контролировал деятельность JIC благодаря своему постоянному председательству в комитете. Таким образом, МИД имел двоякую возможность влиять на политику – не только как primus inter pares[20]20
  Первый среди равных (лат.).


[Закрыть] в многочисленных региональных подкомитетах JIC, известных как группы текущей разведывательной информации, но и как организация, поставляющая постоянных председательствующих при составлении национальной оценки. Такая схема более чем устраивала МИД.

Несмотря на увеличение объема настораживающей информации и рост политической напряженности в период с декабря 1981 по февраль 1982 года, JIC не придавал проблеме Фолклендов первостепенного значения. Даже упоминавшийся нами отчет JIC от июля 1981 года был охарактеризован после кризиса одним информированным источником как «обычный ежегодный отчет, отличавшийся от предыдущего разве что именами лидеров хунты». Не существует никаких свидетельств в пользу того, что после захвата власти Гальтиери в декабре 1981 года JIC произвел новую разведывательную оценку с учетом произошедших перемен. Группа текущей разведывательной информации по Латинской Америке (LACIG) в период с июля 1981 по январь 1982 года собиралась восемнадцать раз, но фолклендский кризис, похоже, ни разу не появлялся в ее повестке дня. Только после открытия финального раунда двусторонних переговоров в Нью-Йорке в январе 1982 года МИД наконец поручил комитету составить новую оценку, которая могла бы служить обзорным документом для очередного заседания комиссии по военной и внешней политике кабинета министров, запланированного на 16 марта 1982 года. Таким образом, британцам недоставало не только информации, но и расторопности.

Аргентинцы не страдали подобной бюрократической инертностью. После того как 12—13 января штаб адмирала Анайи уведомил избранных офицеров о секретном плане вторжения, оставалось только решить, какой из вариантов, предлагаемых «двухколейной» стратегией Аргентины, следует выбрать – мирный или военный. Это решение зависело от результата двусторонних переговоров в ООН в начале 1982 года.

Переговоры между Аргентиной и Соединенным Королевством в январе 1982 года потерпели фиаско. Британцы предложили в будущем повторить традиционный вялотекущий раунд дипломатических встреч и в очередной раз поздравили себя с изящным уходом от решения проблемы и приобретением нескольких спокойных месяцев для увещевания непреклонных островитян (тем более что положение хунты Гальтиери оставалось крайне неустойчивым). Аргентинцы же в очередной раз убедились, что британцы продолжают тянуть канитель и что переговоры ведут в никуда. Встреча закончилась принятием ставшего уже привычным краткого и бессодержательного коммюнике.

Лидеры хунты в Буэнос-Айресе пришли в ярость: они хотели усиления дипломатического давления на британцев, а не принятия пустого документа. Похоже, британцы не понимали, что их тактика затягивания решения проблемы подталкивает Аргентину к выбору другой колеи своей политической стратегии – к использованию силы. К ужасу британских дипломатов, правительство Аргентины на следующий день, 2 марта, выпустило свое собственное одностороннее коммюнике, где было прямо заявлено:

На встрече в Нью-Йорке... представители рассмотрели предложение Аргентины о встречах, целью которых является признание суверенитета Аргентины над Мальвинами... получение осязаемых результатов... так как время не терпит. Аргентина вела переговоры с Великобританией... терпеливо и добросовестно в течение пятнадцати лет. Новая схема представляет собой эффективный шаг, нацеленный на быстрое разрешение спора, однако, если этого не произойдет, Аргентина оставляет за собой право остановить действие этого механизма и самостоятельно выбрать процедуру, в наибольшей степени отвечающую ее интересам.

Встревоженный Форин-офис немедленно потребовал разъяснений по поводу этого одностороннего заявления. Министр иностранных дел Аргентины Никанор Коста Мендес и его представитель в ООН Энрике Рос клялись, что, если переговоры пойдут хорошо, не будет никаких проблем. Но было уже слишком поздно. Несмотря на утешительные заверения дипломатов, аргентинская военная хунта и, в частности, военно-морской флот теперь были решительно настроены на другой вариант. Фитиль Фолклендской войны был подожжен.

Последовавший инцидент был чистой воды фарсом и авантюрой. До сих пор неясно, в какой степени это было намеренным вводом в заблуждение и в какой – испытанием терпения британцев. 19 марта 1982 года группа патриотически настроенных аргентинских рабочих компании по торговле металлоломом высадилась со вспомогательного судна аргентинского ВМФ «Буэн Сусесо» на студеный берег острова Южная Георгия в 800 милях к востоку от Фолклендов. Высадившиеся торопливо подняли аргентинский флаг, дали ружейный залп и спели государственный гимн. Их начальник сеньор Давидофф заявил, что партия в количестве 41 человека прибыла на остров для выполнения давнишнего договора по сбору всего лома со старых китобойных судов в гавани Лейт-Харбор (что соответствовало истине), и предложил сотрудникам местного отделения Британской службы изучения Антарктики помощь своего врача и медицинских работников, если те в ней нуждаются. Командующий ВМФ Аргентины адмирал Ломбардо был взбешен: эта получившая широкую огласку выходка ставила под угрозу секретность его плана вторжения на Мальвины; она не могла не заставить британцев насторожиться. Адмирал Анайя развеял его страхи: британцы не предпримут никаких действий.