Текст книги "Третья Мировая война: нерасказанная история (ЛП)"

Автор книги: Джон Хэкетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)

Дугленко столкнулся с почти что невыполнимой задачей. Его заслугой было то, что он определил вещи, имеющей первостепенное значение и принялся за них, создавая волнорез на пути накатывающегося хаоса. Что следовало делать в первую очередь? Прежде всего, нужно было решать ситуацию в Белоруссии и все порожденные ею проблемы. Ужасные человеческие страдания, порожденные западным ответом на ядерный удар по Бирмингему, взвалил на плечи Советского Союза огромную ношу, требовавшую немедленных действий. С этим была связана и проблема обеспечения безопасности, на решение которой отводилось очень мало времени. В некоторых западный районах – на Украине, в Прибалтике, в странах Варшавского договора – уже широко распространилась атмосфера страха, приближающегося к панике относительно того, что будет дальше. Что если эта катастрофа будет не последней, а лишь первой из многих? Разве для жителей Харькова будет утешением то, что если их город будет уничтожен ядерным ударом, за ним последует Детройт? Могли ли правительственные структуры, пускай абсолютные, пускай хорошо обеспеченные репрессивным аппаратом и грубой силой, сдержать последствия, если этот вопрос будет задан? Если система применит силу против озлобленных мужчин и женщин, подавляя их стремление к национальной независимости, все еще глубоко скрытое, не приведет ли это к взрыву и самому жестокому уничтожению системы?

Облегчение положения в Белоруссии, успокоение паники в Центральной Европе и прекращение боевых действий были аспектами одной задачи. Требовалось снять угрозу ядерной войны и достичь соглашения о прекращении огня таким образом, чтобы избежать беспорядочного разброда советских войск. Потом был национальный вопрос, как его видел Дугленко, то есть восстановление независимости Украины и ее защита от Польши. Наконец, был вопрос о еде. Нехватка продовольствия уже привела к массовым беспорядкам (которые мы рассмотрим в следующей главе) в крупных городах. Правительство должно было решить вопрос о продовольствии, если хотело продолжить свое существование. Возвращающиеся армии также нуждались в еде, чтобы не превратиться в огромную массу мародеров.

Критически важное предложение о перемирии было быстро доведено до американцев. Прежде всего Дугленко предложил прекращение боевых действий во всем мире одновременно с понижением готовности всех ядерных сил, начиная с 00.01 по местному времени 23 августа. Эти действия должны сопровождаться масштабной операцией по оказанию помощи Белоруссии, для планирования которой представителям сторон было предложено прибыть в течение тридцати шести часов. Советские корабли были отозваны на базы. Советские вооруженные силы оставят оккупированные территории в соответствии с решениями, которые будут приняты Верховным Главнокомандующим ОВС НАТО в Европе. Хлеб будет отправлен с запада и будет распределяться под контролем Красного Креста, чтобы помочь голодающим в городах за пределами зоны бедствия вокруг Минска, а также обеспечить минимальные рационы для советских войск в ходе их организованного вывода. Территория всех стран Европы будет уважаться вплоть до подписания мирного договора, однако Украина и Белоруссии, а также другие советские республики, сразу же решили взять на себя ответственность за свои территории и были вольны решать, вступать ли им в какие-либо более крупные структуры. Организация Варшавского Договора, тем не менее, будет немедленно распущена и не может быть воссоздана.

Взяв под контроль советскую систему, которую он собирался ликвидировать и приказав советским войскам немедленно остановиться, Дугленко оказался в состоянии выйти на связь по «горячей линии» с президентом США и менее чем через тридцать шесть часов после уничтожение Минска сообщить, что случилось и предложить прекращение огня и начало переговоров о перемирии. Страны Запада, возможно, нужно было простить за период оцепенения и замешательства от своего успеха – или, точнее, провала его противника. В других обстоятельствах, они могли бы точнее оценить пустоту, стоящую за новым советским режимом. Были на Западе и «Ястребы», собиравшиеся требовать безоговорочной капитуляции и трансляции ее подписания всеми мировыми СМИ из Кремля. Они оказались в меньшинстве. Условия, предложенные Дугленко, были более приемлемыми по двум причинам.

Первой целью Западных союзников будет ГДР. Западная оккупация ее территории позволит предотвратить неизбежный вопрос о единстве Германии, который все еще пугал многих в Западной Европе, включая даже многих немцев из ФРГ. Угроза беспорядков также была мощным аргументом. Не успех ли Большевиков в 1917 году сделал возможным возвращение в Россию разгромленных и мятежных войск, ставших ударной силой революции? Не способствовало ли этому смелое решение правительства Керенского продолжать войну против Германии, которое внесло большой вклад в его падение? Теперь же, в 1985 году, появился редкий шанс повернуть прежний катастрофический ход истории: заключить мир с Временным правительством и, вместо того, чтобы отправить коммунистических революционеров в опломбированном вагоне, как немцы поступили с Лениным в 1917 году, отправить грузовики с хлебом.

Масштабная операция по оказанию помощи Минскому району была сразу взята в руки Соединенными Штатами с немедленной помощью союзников, а затем передана Организации Объединенных наций. Было достигнуто соглашение о прекращении огня на время операции. Для подготовки мирных переговоров потребовалось ненамного больше времени, и делегаты от обоих блоков встретились в штабе НАТО Брюсселе. Западная делегация сформировалась довольно быстро. На восточной стороне, однако, не было времени на смену коммунистических режимов чем-то иным. Состав делегации ограничился представителями советского командования, Польши (где лидеры «Солидарности» не теряя времени вышли из тюрем и лагерей, беря в свои руки власть, которая чудом ушла из их рук в 1981) и недавно созданных независимых правительств Украины, Белоруссии и трех прибалтийских государств. Казахская делегация из Алма-Аты прибыла в разгар переговоров, чтобы объявить о независимости республик Центральной Азии.

Перемирие было, конечно же, только началом долгого процесса передела политической карты большей части Европы и Азии. Он продолжается до сих пор. Главная угроза для будущего человечества была ликвидирована, но это не означало, что люди мгновенно стали ангелами. Действительно, падение диктатуры и страха не только позволило вздохнуть свободнее, но и реанимировало многие как древние, так и современные ссоры, которые временно затмила большая опасность. Их реанимация, тем не менее, проходила под тенью трагических, но по-своему благотворных воспоминаний о страшных событиях в Бирмингеме и гораздо более страшных в Минске. Прежде, чем взглянуть на изменения политической карты, мы должны остановиться, и очень сжато рассмотреть основные причины разыгравшейся драмы и взглянуть с очень близкого расстояния на то, как она повлияла на простых советских граждан.

ГЛАВА 22: ОПЫТ ПОРАЖЕНИЯ

– Они расстреляют нас в ближайшее время, – вздохнул Николай Крюков. Другие заключенные обернулись к нему, но это была просто мысль вслух, не обращенная ни к кому конкретно. Крюков был огромным грубым человеком из Мурома, древнего города в 200 километрах к востоку от Москвы.

– Все стало настолько нестабильно, что для партии опасно держать нас даже в тюрьме. Саша пытался организовать свободный профсоюз. Петр участвовал в забастовке. Я читал запрещенные книги. Адам Гольдман участвовал в демонстрации. Ян Бруминш поднял в Риге национальный флаг, а Дима Наливайко сделал то же самое в Киеве. Они видели в нас детонаторы, поэтому окружили нас вышками с пулеметами, колючей проволокой и собаками.

– Во время Второй Мировой войны противников режима, находящихся в лагерях, систематически расстреливали. Это официальная история.

– Почему мы должны ждать, пока они расстреляют нас одного за другим? Мы должны действовать сейчас! Сейчас. Я не говорил об этом раньше, потому что здесь есть информаторы. Наш единственный шанс – начать действовать немедленно, все вместе, без подготовки! Когда кончиться перерыв, мы все пойдем работать, и в этот момент начнем действовать. И я собираюсь сказать информаторам. Я не знаю, кто вы, но вы здесь есть, это точно. У нас осталось семь минут до конца перерыва. После этого мы выступим. Любой, кто попытается подойти к охране до конца перерыва, будет считаться информатором, и я лично убью его вот этой лопатой. – Крюков поднял лопату, которая в его огромных руках была похожа на игрушечную. – Теперь внимание: всем трактористам сюда. Не всем сразу, чтобы не привлечь внимания.

За центральными воротами начальник работ ударил по куску рельсы. Звук эхом разлетелся по всей территории, возвестив о конце перерыва. Заключенные медленно встали и побрели обратно к своим местам. Тяжелый трактор с фырканьем завелся, запустилась циркулярная пила, бетономешалки начали вращаться. Казалось, все было как обычно. Один из тракторов медленно и неуклюже двинулся прочь. И вдруг водителю в тюремном бушлате в нужный момент выпрыгнул из него, а трактор медленно пополз к одной из сторожевых вышек. Второй и третий трактор последовали за ним, размеренно направившись каждый к своей вышке. Застигнутые врасплох охранники быстро отреагировали и начали поливать первый трактор пулеметным огнем. А он просто полз вперед, пока не врезался в сторожевую вышку, медленно и методично повалив ее набок. Охранник с криком упал с вышки вместе с пулеметом. Трактор пополз дальше от смятой вышки, к рядам колючей проволоки. Второму трактору не так повезло. Он проехал мимо вышки и застрял, упершись в камень в первой линии колючей проволоки. Третий трактор сбил стоявшую у него на пути сторожевую вышку и легко прорвал проволочное заграждение. Путь к свободе был открыт.

Сотни заключенных с криками бросились через проходы в колючей проволоке под бешеным пулеметным огнем. Собаки пытались взять их под контроль, но потоки токсичной пены из захваченных в башнях огнетушителей обратили их в бегство. Толпа захватили пулемет с одной из башен. Сцена была страшной: 700 бушующих человек, вооруженных молотками, лопатами, огнетушителями, а теперь и пулеметом. И у них остался в резерве еще один трактор. О направился к казармам охранников. Те с криками выбегали через двери и выскакивали через окна прямо под пулеметный огонь. Вторая волна атаки шла полным ходом. Черно-серая толпа с ревом бросилась к центральным воротам. Один из заключенных поднял лежавший на земле автомат, в руки заключенным попал еще один пулемет. С более далеких вышек еще раздавались выстрелы. Но охранники давно бросили посты и бежали в лес.

Толпа заключенных снесла ворота и вырвалась на свободу.

– Подождите, – крикнул Николай Крюков, размахивая пулеметом. – Послушайте меня. Обычно в таких ситуациях заключенные уходят в леса малыми группами, чтобы всех зайцев не поймали одним махом. Но мы не зайцы, и времена изменились. Теперь нам все равно. Коммунисты не смогут охотиться на нас в лесах. Я решил сформировать отряд национального освобождения. Те, кто хочет – пойдемте со мной. Если нет – уходите по отдельности или малыми группами.

В отряд Крюкова вступили 193 человека.

Сразу после восстания литовские заключенные создали собственную группу из двадцати семи человек. Они поблагодарили Крюкова, попрощались с другими политическими заключенными и отправились в родную Литву. Это было далеко, но что они еще могли сделать? Группа армян последовала их примеру, хотя им было еще дальше, а также два десятка баптистов из Курска. Вместе с политическими было также несколько сотен обычных уголовников, некоторые из которых хотели присоединиться к Крюкову, но он отказался брать их. Некоторых политических тоже пришлось оставить – тех, кто было серьезно ранен или не мог долго идти из-за травмы ног. Для них организовали небольшой лагерь на болоте, оставив им автомат и шестьдесят патронов, вместе с захваченными припасами и медикаментами. Отряд Крюкова отправился в лес.

Крюков сам понимал, что они не смогут далеко уйти. Они будут скрываться в лесах и болотах, желательно поблизости от лагеря, где никто не подумает их искать. Отряд сделал большой круг по лесу, вернувшись туда, откуда начался их трудный путь. На следующий день они напали на соседний лагерь для политических заключенных. Внимание охраны было обращено внутрь лагеря, а не наружу – древний и естественный инстинкт тюремной охраны. Поэтому атака получилась быстрой и тихой, без особой стрельбы и потерь среди нападавших. Они захватили богатые трофеи – 100 автоматов, боеприпасы, много гранат. Отряд Крюкова также пополнился 297 политическими заключенными. Заключенные повесили всю тюремную охрану на воротах и сторожевых вышках и снова укрылись в лесу. На сей раз, Крюков собрал военный совет, решивший направить отряд прямиком к промышленным центрам Урала – к Челябинску и Магнитогорску…»[173]173
  Алеша Петрович Нарышкин, «Феникс восстает из пепла» (Bantam, Нью-Йорк, 1986), стр. 55–56 (вымышленное издание)


[Закрыть]

* * *

Вопрос о том, как заговор Дугленко стал возможен и тем более осуществился до сих пор остается актуален. Как могла система, просуществовавшая так долго, подкрепленная крупнейшим в мире аппаратом госбезопасности и управляемая всесильной коммунистической партией быть низвергнута в течение нескольких минут боя в святая святых политбюро?

В общем, ответ состоит в том, что система, судя по всему, уже была пронизана противоречиями, как деревянное строение, проеденное термитами. От нее осталась только внешняя оболочка, и она могла рухнуть от незначительного удара. В общих чертах, война стала катализатором мощных изменений. Провал наступления в Европе, переход целых дивизий на сторону противника, страх полного ядерного уничтожения после одного ужасающего удара, первые признака распада на востоке – все это система бы выдержала, будучи в целом здоровой. В реальности все это вынесло на поверхность разочарование и ненависть, которые многие в СССР долгие годы скрывали внутри себя. Впервые неудачи, страх и голод стали сильнее, чем страх перед тайной полицией и доносчиками. «Массы», на которых держался режим, впервые, наконец, почувствовали в себе силу.

Можно выделить три основных слабости советской системы. Прежде всего, она была крайне неэффективна в производстве материальных благ из-за искажений, присущих централизованной системе планирования в масштабах Советского Союза. Идеология по-прежнему доминировала в советской экономической теории. Во-вторых, сельское хозяйство, которое было позором и причиной для стыда. Как столь обширная территория с регионами с самыми плодородными в мире почвами не могла производить достаточно, чтобы прокормить свой народ? Неудачи с сельским хозяйством долго были скрыты, так как было достаточно золота и газа из Сибири, чтобы купить за валюту американскую пшеницу и кукурузу, но теперь, когда и без того неэффективная система распределения была окончательно разрушена войной, недостаток продовольствия в городах стал угрозой общественному порядку.

Последним, но не менее важным был контраст между тем, как жили «мы» и «они». Большевистская революция победила под лозунгами бесклассового пролетарского общества, где будут устранены аристократические привилегии. Она преуспела в этой задаче, но только для того, чтобы заменить старую аристократию новой. Было трагедией, что Советский Союз, основанный во имя эгалитаризма, любви и братства, стал территорией ненависти, привилегий и жестокости полицейского государства.

Общество становиться крайне неустойчивым, когда распределение доходов становиться слишком неравномерным. Революции, такие как в 1789, 1917 и 1985, как правило, вспыхивают, когда доходы десяти процентов верхнего слоя, т. н. привилигенции становиться примерно в пятнадцать раз выше, чем у основной массы населения[174]174
  Децильный коэффициент неравенства доходов – отношение среднего дохода 10 % наиболее состоятельной части населения к среднему доходу 10 % беднейшей его части. На 1991 год децильный коэффициент для СССР составлял 4,5 (оптимальный уровень 5–7). Также, хотя децильный коэффициент выше 10 считается чреватым социальными волнениями, однозначного «порога революции» не существует. К примеру, для США децильный коэффициент составляет 15, для РФ – 24, для Бразилии – 39.


[Закрыть]. В стабильных странах, таких как США, Япония, Китай и страны Западной Европы, за вычетом налогов, доходы верхней децили в межвоенный период 1945–1985 годов, редко превышали более чем в семь-восемь раз доход даже тех, кто находился на социальном обеспечении. В Советском Союзе, при системе покупки товаров через специализированные магазины, уровень жизни 2–3 процентов людей, составлявших привилигенцию, был более чем в пятнадцать раз выше, чем у среднестатистического трудящегося. Они заплатили за это страшную цену.

Такова была, в общих чертах, ситуация, в которой распалась советская империя. Было вложено столько усилий для исторических и философских фальсификаций для прикрытия этого гигантского и жестокого мошенничества на протяжении стольких лет, что некоторые размышления относительно того, что за всем этим стояло и как все это развивалось, не могут быть неуместны. Тот простой факт, что Советская империя была разрушена внутренними противоречиями, под напором неумолимой исторической диалектики, видимо, до сих пор не понят. Основное противоречие заключается в фундаментальной несовместимости свободы и социализма. Марксизм, предполагающий освобождение человечества от собственной ограниченности, уже давно проявил себя романтическим, ненаучным и устаревшим.

Было неизбежно, что за Марксом последовал Ленин, чьи замечания по тактике, необходимой для большевистской революции раскрывают ее суть: «Мы должны быть готовы применить хитрость, обман, нарушение законов, удержание и сокрытие правды… Мы можем и должны писать на языке, который сеет в массах ненависть, отвращение и презрение к тем, кто не согласен с нами»[175]175
  Первая цитата взята из статьи «Ленин В.И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме // Т. 41. С. 38» о тактике борьбы с «реакционными» профсоюзами.
  Вторая – искаженная цитата из выступления Ленина на партийном суде над ним в 1907 году: ««Нельзя писать про товарищей по партии таким языком, который систематически сеет в рабочих массах ненависть, отвращение, презрение и т. п. к несогласно мыслящим. Можно и должно писать именно таким языком про отколовшуюся организацию»


[Закрыть].

Ленина, в свою очередь, если коммунистическая партия собиралась выжить, должен был сменить Сталин, диктатура, отмеченная беспощадными репрессиями и массовой бойней. Сколько людей было убито при Сталине, чтобы стабилизировать режим? Двадцать миллионов? Пятьдесят? Сто? Буковский говорит о более чем пятидесяти.

В последние восемьдесят лет царской власти, вплоть до 1917 года, даже в те года, что считались неспокойными, происходило в среднем семнадцать казней в год. Большевистская полиция, ВЧК, в своих отчетах за 1918 и 1919 года указывала о более тысяче казненных без суда и следствия в месяц.

Но не моральное убожество, в конце концов, сломило марксизм-ленинизм. Система не была подорвана собственной ложью, хотя это и сыграло свою роль. Убило марксизм-ленинизм и советскую Россию просто то, что эта доктрина не была, да и никогда не могла быть построена. Она не сработала.

Рождение режима в результате Октябрьской революции 1917 года было окутано мифом, гласящим, что она стала результатом огромного народного движения, которое свергло правителей по собственной воле. В реальность была совсем другой.

Правительство, у которого большевики незаконно отняли власть в 1917 году, было хотя и слабы и непопулярным, но, по крайней мере, пришло к власти конституционным путем и, как признается в настоящее время, было в больше степени представительным органом народа. Обещания малой группы, которая с помощью силы и обмана смогла свергнуть его, были, конечно, привлекательны. Кроме свободы, равенства и братства, они гарантировали власть рабочим, землю крестьянам и мир людям. Каждое из этих обещаний было нарушено. При большевиках рабочие не получили ничего, кроме формального присутствия в правительстве. Реальная власть вскоре перешла к партии, которая жестоко подавляла любые формы протеста. Земля, которая на ранней стадии была роздана крестьянам, очень скоро была отобрана в государственную собственность. Большинство людей, работавших на земле, были вынуждены жить в колхозах. Огромное количество самых способных и трудолюбивых были физически уничтожены. Исследования Солженицына показали, что в течении двух лет – 1929–1930 пятнадцать миллионов крестьян было сослано на верную смерть. Что же касается мира, то, не говоря уже о наиболее известных восстаниях в Муроме, Ярославле, Рыбинске, Арзамасе и восстании Антонова в Тамбове, подавленных с особой жестокостью, коммунистическая партия развязала гражданскую войну прости собственного народа, которая продолжалась в течении полувека, войну, количество жертв которой далеко превосходило таковое в любой другой войне в истории человечества. На место свободы, равенства и братства приходили коррупция, принуждение, страх и недоверие. Сами слова в социалистическом контексте, казалось, приобретали новые значения. Равенство означало не более, как мы увидели, чем льготы для высших партийных чиновников с их специальными магазинами, зарубежными поездками, высокими зарплатами и роскошными домами. Для всех остальных равные права заключались в, по выражению Буковского, равной нищете, равной приспособлении к полностью коррумпированному обществу, равному выбору между вечным стоянием в очереди или гибелью в ГУЛАГе. Отчуждение между партией и народом со временем привело к всеобщему разочарованию в социализме.

К 1970-м годам надежды давно уступили место цинизму. Бюрократическую машину поразил непрерывный процесс окаменения. Экономическая и внутренняя политика полностью подчинялись догматике. Общей атмосферой стал застой. Рабочие, не имевшие реального стимула, мало интересовались своей работой. Таланты и способности оставались непризнанными, если, конечно, не применялись к тому, чтобы соответствовать линии партии ради продвижения по службе. Улучшение понималось как соответствие догмам. Идеология пронизала государственный механизм на всех его уровнях, парализуя его работу и вытравливая действительно социалистические принципы. В Партии никогда не состояло более десяти процентов населения Советского Союза и вероятно, в 1970 не было ни одного члена Партии, который все еще верил в коммунизм. Процесс вступления в Партию, в ходе которого кандидат должен доказать соответствие требованиям партийного комитета после чего он становился членом КПСС, превратился в сложную систему упражнений во лжи.

Совокупный эффект от всего этого в советской экономике к середине 1970-х стал катастрофическим. Централизованное планирование вводило ограничение на местную инициативу, а обстановка на местах плохо понималась в центре. Местные потребности в материалах, оборудовании, запасных частях, даже дорогах, были либо не известны, либо не учитывались. Люди на местах разрабатывали собственные механизмы, позволяющие имитировать выполнения плановых показателей.

Цели постоянно высмеивались населением и никогда не встречали одобрения. Рабочие, проявлявшие инициативу, встречали только враждебность со стороны своих коллег. Низкие зарплаты и дефицит стимулировали кражи. Заводы и магазины невольно подпитывали черный рынок, на который в 1983 году приходилось до 30 процентов всей экономики страны.

Крестьяне выращивали все необходимое на приусадебных участках, продавая излишки за необходимые им деньги. В 1981 году было подсчитано, что на эти участки – не более 3 процентов от всей площади сельскохозяйственных земель – приходилось до половины сельскохозяйственной продукции. Государственные инвестиции в начале 1980-х годов, призванные способствовать выращиванию крестьянами большего количества продуктов привели только к тому, что они начали выращивать и зарабатывать больше только для себя самих. На части территории Советского Союза в начале 1980-х действительно назревал голод. Только ослабление коммунистического руководства могло положить конец этой тенденции, как это было сделано в Венгрии. Там были сделаны шаги в сторону рыночной экономики, однако это было была неприемлемо.

К 1985 году рост ВВП СССР стал отрицательным при положительном росте населения, большая часть которого к этому моменту приходилась на неславянские народы. Обнищание стало представлять большую и растущую угрозу. Инфляция, уровень которой был высок и постоянно рос, уже не могла быть скрыта официальными манипуляциями. В Советском Союзе все больше людей обращалось к религии, часто в запрещенных из-за враждебности к государству формах. Слабости, встроенные в систему, начали разрушать ее.

События августовской войны 1985 года сработали в двух направлениях, чтобы довести дело до конца. Политическое руководство уже давно было дискредитировано событиями в Польше. Это был первый раз, когда европейские коммунистические партии ясно показали, что они были не в состоянии справиться с инакомыслием и идеологической оппозицией. Москва столкнулась с выбором между прямым вмешательством Красной Армии и передачей контроля над ситуацией в Польше в руки КГБ СССР и польским военным правительством. Последнее, больше выбранное по старой мужской привычке, чем сознательно, на время отложило международный протест, который бы вызвали военные действия и позволило частично уклониться от ответственности за положение в Польше. Но это четко сигнализировало об утрате Коммунистической Партией Польши контроля над политической жизнью.

Чудовищность последствий этого идеологического развала не была полностью осознана на Западе, где привыкли к военным переворотам и Латинской Америке и на Ближнем Востоке и видели в действиях власти только непосредственную и неуклюжую реакцию сил поддержания порядка на политический кризис. Но для коммунистической доктрины это были последствия иного порядка. Партия, источник доктрины и орган принятия решений показала себя способной лишь сохранять безнадежно централизованную бюрократию, неспособную поделиться властью и найти решение. «Солидарность» могла быть временно подавлена, но гибель движения ознаменовала собой победу. Она продемонстрировала, что Коммунистическая партия уже не является непоколебимой силой в коммунистическом государстве.

Волны от этого идеологического взрыва докатилась до Советского Союза, обнажив обеспокоенность КПСС и, казалось, укрепило уверенность советского военного руководства в том, что в один прекрасный день ему придется сыграть ту же роль, что и в Польше. Это оказалось вдвойне травматично для верхушки иерархии, когда советское наступление в западной Европе показало, что Советское военное руководство является колоссом на глиняных ногах. Все увидели, что оно сделало неверные оценки, оказалось неспособно адаптироваться к меняющейся оперативной обстановке и основывало все свои планы на доктрине, предполагающей исключительно быстрый и полный успех. Когда успех не был достигнут, военная машина зашла в тупик и оказалась неспособна на что-либо, помимо блестящего, но безрезультатного ядерного удара, который не мог дать надежды на восстановление утраченного порыва советских вооруженных сил.

* * *

Эти размышления выходили далеко за рамки объяснения того, деморализованный нервный центр советского государства оказался открытым для поглощения Дугленко. Объяснение было простым, как и у многих других, более ранних революций: пустые животы у одной части населения и полные у другой, привилегированной его части. Реквизиция гражданского транспорта для военных нужд превысила планы и ожидания. Крестьяне копили запасы продовольствия, как будто знали о надвигающейся катастрофе, вместо того, чтобы везти его на продажу в города. Верхушка режима могла найти достаточно в их специализированных магазинах, но у людей на улицах осталось слишком малое еды, чтобы их терпение кончилось. Во многих городах это привело к беспорядкам, перегрузившим работу милиции.

Голодные бунты, начавшиеся в Москве, вскоре распространились на большинство крупных городов. За информацией из первых рук об самых ранних их этапах, обратимся к местным источникам. Эта статья специального корреспондента в Москве появилась в «Russkaya MM» в Париже в ноябре 1985.

«Фигура старая, но, тем не менее, властная, появилась в дверях магазина. У нее были золотые кольца на толстых пальцах

– Магазин сегодня не откроется, – заявила она. – У нас ничего нет – ни хлеба, ни колбасы. Расходитесь.

Из длинной очереди, уже протянувшейся на несколько кварталов от дверей магазина послышались стоны разочарования.

– Но мы ждали всю ночь!

– Что есть нашим детям?

Через некоторое время отдельные выкрики начали складываться в слитный ропот. Тем не менее, гнев толпы был недолгим. Очередь распалась, люди начали разбредаться. Они привыкли к такому.

– Я живу здесь уже семьдесят лет, – пробормотал неопрятный беззубый старик. – И не видел ничего, кроме очередей. Всю жизнь в очередях.

Вдруг пронзительный голос мальчишки вознесся над толпой, обращаясь к вроде бы почтенной фигуре.

– Ты врешь, жирдяйка. Ваша машина стоит за углом. Я видел, как ты ночью вынесла три сумки.

Толпа взревела. Сотни людей бросились за угол к машине. Другие побежали обратно к очереди в магазин. Все они хотели верить, что магазин откроется и они смогут купить буханку хлеба. Те, кто стоял в конце очереди, бросились вперед. Другие, кто раньше был у самых дверей магазина, отталкивались назад, в то время как более настойчивые продвигались вперед, образуя новую очередь. В толкотне и возне, толпа продвигалась вперед. Раздался звук бьющегося стекла. Витрины поддались натиску. Десяток людей оказались заброшенными в магазин. Некоторые поднялись на ноги и попытались вернуться на улицу, боясь обвинений в грабеже. Но голодная толпа уже ломилась в разбитое окно. Сработал звонок сигнализации, напрасно призывая помощь. Толпа с шумом громила пустые прилавки. Некоторые нашли то, что искали. Они выломали дверь на склад и быстро растащили его скудное содержимое.

Те, кто бросился к машине толстой женщины поняли, что в магазине скоро ничего не останется и растащили почти все, что было в машине. Они разбили окна, вытащив наружу мешки с копченой колбасой, плитками шоколада и даже банками с икрой.

По всей улице начали быть витрины. Толпа разрасталась. Милиционеры оказались перед нелегким выбором. Они были встречены градом камней и предусмотрительно отступили. Толпа из нескольких тысяч человек лезла на рожон. Это были голодные люди, у которых были голодные семьи. Длинные серые улицы оглашались криками.

Ни в одном магазине не было ничего особенного, кроме винного, в котором оказались водка, вино и шампанское. Ящики тщательно вытаскивали на улицы, старься не разбить бутылки. На улице они переходили из рук в руки, каждый старался сделать глоток. Но не было никакой еды. На улице не осталось не разграбленных магазинов, но еды так и не нашлось.

– Интурист! – Закричал кто-то

– Интурист! – Вторили крики.

Угрожающе настроенная толпа двинулась к большому зданию гостиницы для иностранных туристов. Это место давно было всеми ненавидимо. Чтобы заявить об успехах коммунистического режима, во многих крупных городах были построены «райские зоны» для иностранцев с великолепными гостиницами, ресторанами, магазинами, больницами и стадионами. Партия и КГБ вели интенсивную кампанию по поиску «друзей коммунизма» через эти зоны. Рядовым гражданам доступ туда строго запрещался. Среди людей, особенно стариков, которые еще помнили царские годы, это вызывало большое возмущение. Почему они не имели права в собственной стране посещать лучшие рестораны, отели и магазины?