Текст книги "Ночь у Насмешливой Вдовы"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Дом наш вы легко найдете, – объяснял он Г.М. – Войдете в ворота парка и сразу поворачивайте налево – там есть дорожка, посыпанная гравием. Первый дом, какой попадется вам на пути, – наш. Поняли? Вот и прекрасно.

Полковник Бейли, не отличавшийся чванством, совершенно забыл о дикой раскраске своего лица. Он подобрал мольберт, измятый холст, кисти и большую коробку красок и сунул все под мышку. Его волосы цвета перца с солью, как и поседевшие усы, были коротко пострижены. Глаза, поблескивающие из-под косматых бровей, выдавали ум и проницательность. Ошибались те, кто сравнивал полковника Бейли с полковником Блимпом, твердолобым солдафоном с карикатур Доу.

– Приходите пораньше, – отрывисто добавил полковник, – и мы побеседуем всласть. Особенно приятно поговорить с парнем из военного министерства – о, я знаю, кто вы такой! – но не с таким скрытным, как большинство из них. До скорого!

И, швырнув красные фланелевые кальсоны Г.М. преподобному Джеймсу, который суетливо запихивал вещи обратно в чемодан, полковник усталой походкой направился домой. Через секунду викарий щелкнул замками и выпрямился. Его красивое лицо дышало решимостью. Но певучий голос прерывался от сбитого после бега дыхания.

– Полковник Бейли!

– Что? – откликнулся полковник с пригорка, поворачиваясь к преподобному Джеймсу.

– Вы не возражаете, – мягко спросил викарий, – если сегодня вечером я тоже зайду к вам по… одному церковному делу? Вы – единственный член приходской управы, с которым я намерен посоветоваться.

– Бросьте, – досадливо отмахнулся полковник Бейли. – Дело может подождать!

– Боюсь, что нет, сэр, – по-прежнему задыхаясь, возразил преподобный Джеймс. – Речь пойдет об анонимных письмах. Я недавно получил одно такое.

Полковник Бейли задумался.

– Ну ладно… – бросил он на ходу, поворачивая к воротам парка.

Атмосфера и настроение оставшихся резко переменились. Все вдруг почувствовали, что на лугу поднимается туман, а высокая, слегка накренившаяся фигура Насмешливой Вдовы находится не так уж и далеко.

Джоан не двигалась с места, стиснув руки; в ее голубых глазах застыло замешательство. Стелла Лейси, делавшая вид, будто все произошедшее ее не касается, устремила взгляд в пространство. Сэр Генри Мерривейл, который следил за всеми, уголком глаза заметил, что к ним, скатившись с обрыва, приближается кто-то новый.

Хорошо, что темпераментный Г.М. не заметил его раньше – Гордон Уэст наблюдал за гонкой из-за пня, упав на колени и опустив голову, чтобы подавить смех. Но сейчас от веселости не осталось и следа.

Жилистый и худой тридцатипятилетний Гордон Уэст был по-прежнему в старом свитере и выцветших фланелевых брюках. Рот и подбородок его с первого взгляда казались безвольными, но над ними светились живые карие глаза. Морщинки вокруг глаз все еще не разгладились после смеха; однако рот его презрительно кривился.

– Наверное, – заметил Г.М., обращаясь к викарию, – вы первый из всех заговорили об этих анонимных письмах. Так сказать, взбаламутили сонное болото, как гремучая змея. В чем дело?

В разговор вмешалась Стелла Лейси.

– Джоан, дорогая, – сказала она, едва заметно улыбаясь Г.М., дабы смягчить ядовитые слова, – по-моему, нам не следует слишком откровенничать с этим джентльменом. Его зовут Мерривейл, сэр Генри Мерривейл. – Гордон Уэст насторожился. Стелла Лейси возвысила голос. – Сэр Генри нашел убийцу в деле о пяти коробках, – прокричала она, – хотя никто не догадывался, кто им был. Он всегда помогает полиции!

– Ну и что? – возразила Джоан, хотя руки ее дрогнули. – Сегодня я сама… – Она осеклась. – Что за новые анонимные письма и зачем мистеру Хантеру советоваться с дядей?

Преподобный Джеймс стиснул зубы.

– Затем, – пояснил он, – что меня обвиняют… – Голос его дрогнул, – в незаконной связи с вами. Откровенно говоря, я хотел заручиться вашим согласием и согласием вашего дядюшки на то, чтобы завтра в церкви упомянуть ваше имя.

– В церкви? – вскричала Джоан.

Гордон Уэст подошел к Джоан. Он заговорил негромко и сипло:

– Вы сами придумали вставить письмо в проповедь? – Голос его звучал сдавленно.

– Да, точнее, прочесть его вслух.

Уэст медленно провел ладонью по щеке и подбородку; ему не мешало бы побриться. Для человека его роста ладонь была крупноватой.

– Письмо сейчас при вас? – спросил Уэст. – Можно мы с Джоан его прочитаем?

Далее случилась любопытная вещь. В магазине Данверса преподобный Джеймс порылся во внутреннем кармане и объявил, что, наверное, забыл письмо дома. Сейчас же, словно что-то вспомнив, он полез в боковой карман серого твидового пиджака и достал оттуда сложенный вдвое лист почтовой бумаги. На лице Г.М. не дрогнул ни один мускул.

– Можно, – разрешил преподобный Джеймс, но, взглянув Уэсту в лицо, замялся. – Простая формальность… – Он неуверенно рассмеялся. – Вы, конечно, вернете мне письмо? Обещаете?

– Хантер, – медленно сказал Уэст, – вы мне не понравились сразу, как приехали к нам. Сейчас вы нравитесь мне еще меньше. Но я буду с вами честен.

Преподобный Джеймс молча протянул письмо Джоан. Затем, заметно дрожа, он повернулся к Г.М., словно ища поддержки.

– Разумеется, мы все понимаем… – чересчур громко начал викарий.

Но Г.М. его не слушал.

На западе, за Главной улицей, на фоне кроваво-красного закатного неба чернела церковная колокольня. На лугу уже сгустились розоватые сумерки, из которых, хитро склонившись вперед, выступала Насмешливая Вдова. Г.М., сдвинув панаму на затылок, запрокинул голову и оглядывал каменное изваяние.

– Вот какой вопрос, сынок, – проворчал он, – можно влезть на ту фигуру?

– Влезть? – Викарий недоуменно сдвинул брови. – Ах, забраться на нее! Знаете, местные жители… довольно суеверны и вряд ли одобрят такое поведение. Да я бы и сам туда не полез. Издали она выглядит крепкой, но, возможно, треснула посередине и может обрушиться. – Преподобный Джеймс вернулся к главной теме. – Разумеется, мы все понимаем, – громче повторил он, – что инсинуации анонима просто нелепы! Если на то пошло, я даже не видел мисс Бейли с тех пор, как… со времени теннисного матча! По-моему, он состоялся в июле.

Г.М. развернулся на каблуках.

– Вот как? – негромко спросил он. – А почему вы ее избегаете?

– Из-избегаю? Я в-вас не понимаю…

– Очень трудно не встречаться с кем-то в такой крошечной деревушке, как ваша. Месяца за два вы невольно столкнетесь со всеми местными жителями на улице, в бакалейной лавке или где угодно.

Преподобный Джеймс оглянулся через плечо; сначала он посмотрел на бедную миссис Лейси, пришедшую в полное замешательство, затем на Джоан и Уэста. Страсти кипели на тихом лугу с такой силой, что хроникеру трудно было бы описать чувства, нелогичные поступки и жесты каждого из присутствовавших.

Гордон Уэст шагнул вперед и вручил викарию сложенный листок.

– Зачем вам нужно читать письмо вслух? – по-прежнему сипло спросил писатель. – Разве оно само по себе недостаточно жестоко?

– Я не хочу его читать. Ненавижу жестокость. Но я обязан исполнить свой долг.

– С чего вы взяли, что прочесть вслух письмо – ваш долг? Зачем читать его?!

– Затем, что я обязан убедить своих добрых прихожан в том, что и я тоже причастен ко всему, что здесь происходит. Я тоже жертва, хоть я и ни в чем не повинен. В противном случае они меня не послушают.

– Что вы скажете, Джоан? – осведомился Уэст.

Как ни странно, Джоан казалась спокойной, хотя щеки у нее слегка порозовели.

– Нет, – прошептала она. – Какой ужас! Но все же…

– Заметили, мистер Уэст? Мисс Бейли сама говорит «но все же…».

Все заметно нервничали. Стелла Лейси отвернулась.

– Тогда я вас предупреждаю, – заявил Уэст. – Если прочтете письмо, я в буквальном смысле слова сверну вам шею.

Теперь настала пора вспомнить, что преподобный Джеймс три года прослужил в лондонском ист-эндском приходе, где снискал уважение прихожан благодаря умению отправлять в нокаут самых непокорных.

– Не нужно ссориться, старина! – На губах викария играла улыбка человека, уверенного в своих силах боксера-любителя. Кроме того, Уэст был почти на полголовы ниже его.

– Да, не нужно, – согласился Уэст, также уверенный в своих навыках – он занимался дзюдо. – Скажу мягче. Если вы прочтете письмо завтра, то не сможете читать проповеди три недели… – Тут Уэст не выдержал: – Поняли, свинья вы этакая?!

Все молчали. Секунды показались нескончаемыми. Уэст смотрел на викария в упор, словно вызывая его на поединок. На лице преподобного Джеймса застыло несчастное и вместе с тем сочувственное выражение; он опустил голову.

Наконец, Уэст развернулся и широким шагом пошел прочь. Хотя он походя покосился на Г.М. и Стеллу Лейси, Джоан он словно бы и не заметил. В два прыжка поднявшись на пригорок, он стремительно зашагал к воротам.

– Гордон! – крикнула Джоан. Голос ее прерывался от волнения, и слова вырывались бессвязно. – Погоди! Пожалуйста, подожди! – И она, спотыкаясь, начала взбираться вверх следом за ним.

Кроваво-красное небо прорезал синий луч с золотым отблеском. Со стороны Главной улицы, казалось, не доносится ни звука. Три человека неподвижно стояли на лугу, под язвительно-насмешливым взором каменной Вдовы.

Глава 5

Джоан не догнала Уэста, поскольку была вынуждена по пути забежать домой. Они с дядей обитали в квадратном викторианском доме с высокими окнами метрах в ста слева от входа в парк. Вокруг шуршали первые палые осенние листья.

Поспешив в кухню, Джоан почти бросила пакетом с покупками в Поппи, служанку, и попросила ее приготовить ужин, так как она (Поппи) умеет готовить карри строго по рецепту, в то время как у нее (Джоан) другие дела.

Поппи бросила сентиментальный взгляд на потолок и согласилась.

Тогда Джоан побежала по утоптанной земляной тропинке, вьющейся между деревьями, и скоро очутилась у двухкомнатного домика Уэста, окруженного плодовыми деревьями.

Дверь была открыта. Джоан остановилась на пороге перевести дух. Внутри было темно.

Гордон Уэст сидел, закрыв лицо руками, на старом диване в своем кабинете, наполненном книгами и пыльными сувенирами.

– Я знаю, – не поднимая головы, заговорил он, – все дело в моем проклятом характере. Я ничего не могу с собой поделать, сам не знаю почему. Я говорю и делаю то, что вовсе не собирался, а потом не могу взять слова назад. Извини, что я сорвался. Но тебе, кажется, было все равно, прочтет этот высоколобый пастор письмо вслух или нет…

– Что ж, – ровным тоном отвечала Джоан, – раз не можешь найти виноватого, брось камень в невиновного.

– Джоан! – Пораженный, Уэст встал с дивана.

Как обычно в таких случаях, глаза ее наполнились слезами.

От Джоан, стоявшей в дверях, от ее стройной фигурки в белом платье, четко выделявшейся на фоне приглушенно-зеленой в сумраке листвы, исходило особое обаяние, о котором она не догадывалась и которым, главным образом, была обязана своей юности. Такой девушке не обязательно даже быть хорошенькой, но Джоан была красива. Из глаз ее хлынули слезы раскаяния.

– Милый! – вскричала она, подбегая к Уэсту с распростертыми объятиями.

Он поцеловал ее так страстно, а она ответила так порывисто, что даже деревенский дурачок (если бы здесь такой имелся) догадался бы, что в данном случае речь идет не о простом флирте.

– Ты правда любишь меня? – спросила Джоан. – На самом деле?

– Ты знаешь это, – глухо отвечал Уэст, сжимая ее плечи. – Ты для меня все на свете.

– Тогда, милый… Я вот о чем думаю…

– О чем?

– Нет, погоди, послушай! – Ненавидя саму себя, Джоан прильнула к любимому еще теснее и уткнулась лицом в вырез его свитера, отчего ее слова стали почти неразборчивыми. – Знаешь, Гордон, мне на самом деле все равно. Правда! Но ведь мы с тобой поженимся?

Уэст вздрогнул:

– Разумеется! Я уже…

– Ну, тогда… ах, вот самое ужасное! Мне и в голову не приходило ничего подобного до тех пор, пока…

– Пока что?

– Не важно. Милый, послушай! У тебя столько книг и других вещей… ты, наверное, прилично зарабатываешь?

– Да, – ответил Уэст, мрачно и загадочно улыбнувшись.

– Так почему бы нам действительно не пожениться? Не знаю, мне так… мучительно, так плохо, и я… – заторопилась она, – не знаю почему…

– Зато я знаю, – мрачно заявил Уэст. – И, клянусь Богом, я чувствую себя еще хуже! Погоди секунду! Я хочу кое о чем тебя спросить…

Мягко разомкнув объятия, он ощупью двинулся в зеленоватых сумерках к письменному столу. Поскольку Стоук-Друид находился близко к высоковольтной линии, здесь проложили электрический кабель; те, кто мог себе позволить провести электричество, пользовались его благами, а те, кто не мог себе этого позволить, жгли керосиновые лампы.

Хотя Уэст мог себе позволить электричество, он нарочно жег керосиновые лампы, так как, по его словам, «ненавидел прогресс». Одна такая лампа под высоким стеклянным абажуром была прикреплена к стене у окна, возле стола, на котором стояла пишущая машинка. Уэст зажег ее, подкрутил фитиль, и комната наполнилась теплым слабым золотистым светом.

Нагнувшись, он взял со стола дневник и неверными руками пролистал страницы.

– Нашел! – победоносным тоном заявил он. – Так и знал, что это здесь!

– Гордон, ради всего святого, о чем ты?

Уэст широко улыбнулся, отчего лицо его, отчетливо видное под желтой лампой, совершенно изменилось. Ушло брюзгливое, недовольное выражение. Теперь перед Джоан был веселый и добрый человек, которому нет нужды ничего опасаться и который никем не притворяется.

– Джоан, – очень серьезно спросил он, – ты окажешь мне честь выйти за меня замуж в пятницу, третьего октября?

Некоторое время Джоан, тяжело дыша, лишь изумленно смотрела на него.

– Что?!

Уэст повторил свой вопрос.

– Разве тебе не хватит времени, чтобы подготовиться и тому подобное? – добавил он, озабоченно морща лоб. – Я хочу, чтобы ты съездила в Лондон и купила все, что тебе нужно. – Он вдруг нахмурился. – Погоди-ка! Так ты согласна или нет?

– Конечно согласна! – вскричала Джоан. – Если ты не будешь со мной все время, а не только час-другой, когда мы уверены, что никто сюда не зайдет, мне лучше умереть!

– Тогда о чем мы спорим?

Джоан беспомощно всплеснула руками. Сторонний наблюдатель не понял бы, плачет она или смеется.

– Милая, какая ты глупая!

Девушка ничего не ответила, как будто ей эти слова не понравились.

– Миссис Уич говорит, что ты даже не позволяешь ей вытереть пыль, не говоря уже о том, чтобы прибраться. Миссис Уич уверяет (ты не знал?), что она просто не вынесла бы таких речей ни от кого, кроме тебя.

– Ну и ладно! У меня столько недостатков, что…

– Тот дневник? – спросила Джоан. – Готова поспорить на что угодно, что у тебя в нем нет ни одной записи за целый год, кроме той, что ты прочитал: «Джоан, свадьба» или еще как-то. Почему ты мне ничего не говорил!

– Я не мог. Я не знал, когда допишу книгу. Позволь сказать тебе главное.

Улыбка на губах Джоан увяла.

– Вот, – продолжал Уэст, указывая на толстую рукопись за пишущей машинкой, – более-менее пристойная версия романа с блеклым названием «Барабаны Замбези». Когда я отошлю рукопись издателю, то есть меньше чем через неделю, я на некоторое время покончу со своими обязательствами. Знаешь, что это значит?

Он медленно двинулся вперед, глядя Джоан в лицо, затем ухватился руками за спинку дивана.

– Сейчас у меня скопилось столько денег на счете, что следующие несколько лет я могу не писать ни строчки. Понимаешь, Джоан? Ни единой строки, черт бы их побрал!

– Но… мне казалось, ты любишь свою работу!

– Люблю. Я бы скорее согласился сесть в тюрьму, чем лишиться возможности писать. – Уэст решительно взмахнул рукой, призывая невесту к молчанию. – Некоторое время назад наш добрый викарий нанес мне визит. Визит был… кратким. Среди прочего он спросил, почему я больше не путешествую, хотя я еще сравнительно молод. Я ответил: потому что путешествия меня разочаровали. Я солгал… Я не путешествовал потому… что экономил, урезывая себя во всем, копил каждый грош, на который можно проехать третьим классом через Малайский пролив или жить в клоповнике в Сан-Франциско! Но больше я так ездить не хочу. Если ты не можешь позволить себе сидеть на самых хороших местах в партере, лучше вовсе не ходить в театр! Если ты не можешь себе позволить путешествовать первым классом и платить щедрые чаевые за услуги, лучше сидеть дома… И много работать. Работать в нужном направлении! При моем роде занятий это значит: трудиться, трудиться и еще раз трудиться! Работать усердно и кропотливо! Восемнадцать, а то и двадцать часов в сутки – если выдержишь. Никогда не оглядываться назад, не поднимать голову от стола. Никакой другой деятельности, кроме книг; никаких выходных, кому нужна глупая поездка в Сент-Айвз, если цель – на лунные кратеры? Заваливать читателей книгами; заставить публику узнать и полюбить тебя и твои творения; трудиться усердно и кропотливо – годами. Десять лет, пятнадцать лет… Впрочем, не так уж и долго. Примерно на полпути, когда кажется, что ты неспособен выразить связно ни одной мысли, все неожиданно меняется. Деньги начинают течь к тебе рекой. И ты понимаешь, что почти добрался до вершины. Но надо убедиться окончательно, Джоан. Увериться до конца.

Уэст замолчал. Джоан смотрела на жениха так, словно видела его впервые.

Разжав руки, сжимавшие спинку дивана, молодой человек глубоко вздохнул и криво ухмыльнулся.

– Итак! Теперь всему конец, – сказал он. На лице его появилась славная, вызывающая сочувствие улыбка, стершая все признаки гнева. – Извини за то, что был с тобой таким скрытным. Я ничего не могу с собой поделать. В общем, первым шагом нашего медового месяца будет кругосветное путешествие. Я отшлепаю тебя, если ты не будешь покупать все, что тебе понравится…

– Ах, да какое мне дело до денег!

– А мне есть. По крайней мере, в том, что касается тебя. Как по-твоему, тебе понравится быть богатой?

– Гордон!

Через некоторое время оба устроились в старом мягком кресле напротив черного холодного камина и принялись обсуждать сентиментальные глупости, которые нас не касаются. Небо за окнами и в проеме открытой входной двери потемнело; тихо шуршали листья. Тусклый свет лампы отражался на дьявольской зулусской маске, висевшей над книжными полками.

– Как чудесно, – прошептала Джоан. – Все на свете было бы чудесно… – она замялась, – если бы не…

– Если бы не что?

– Если бы не эти ужасные анонимки.

Уэст напрягся – как будто чучело гремучей змеи на каминной полке вдруг злобно зашипело.

– К черту анонимки! – воскликнул он.

– Гордон, – сказала Джоан, не сводя взгляда с какой-то точки на вороте его свитера, – ты никогда не говорил мне, что тоже получал их.

– Ну, раз уж на то пошло, то и ты не говорила. Когда викарий там, на лугу, начал вопить об анонимных письмах…

– Ты решил, что речь в них идет о нас? – Джоан передернуло. – И я тоже. В первую минуту я перепугалась до смерти.

Уэст, прикусив губу, ничего не ответил.

– Мы с тобой вели себя не очень… скрытно, – продолжала Джоан. – По-моему, почти все наши соседи обо всем догадались. Я чувствовала это по их поведению. Но ведь никто не осуждал нас! Все только втихомолку улыбались, как будто говорили: «Ах, молодость, молодость!» Я ничего не понимаю.

– Послушай, Джоан. Ты получала анонимки?

Пауза. Джоан, сидевшая на коленях Уэста, сосредоточенно ерошила его челку.

– Да, получала. Штук семь или восемь.

– Семь?! Ну что ж, по-моему, не так уж много. У женщины, что строчит эти письма, должно быть… должно быть…

– Ядовитые клыки вместо зубов, – закончила за Уэста Джоан, прижимаясь губами к его щеке. Потом она возвысила голос: – Гордон, когда же все это кончится?

В тот момент, хотя они ни о чем не догадывались, в проем двери заглянул некто. Поскольку влюбленные сидели спиной к входу, они никого не заметили; а на земле не было слышно шагов. Только зловещая зулусская маска видела посетителя, но она не умела говорить. Мотылек, летавший по комнате, метнулся к стеклянному колпаку тускло горевшей лампы. Фигура постояла на пороге и молча скрылась в темноте.

– Послушай, Джоан, – тихо сказал Уэст. – Ты получила семь писем, и во всех утверждается, будто у тебя роман с нашим высоколобым падре?

– Гордон, милый, ты не должен так отзываться о мистере Хантере! Он совсем не надменный и не кичится своим положением; тебе это отлично известно!

– Да, известно, – угрюмо согласился Уэст. – Просто он мне не нравится, вот и все. Кроме того, ты уклоняешься от ответа. Речь в письмах идет о тебе и Хантере?

– Ну… да. Главным образом. И еще всякие мелочи, которые не имеют никакого значения.

Она снова почувствовала, как насторожился Уэст.

– Хантер тебе действительно нравится? – спросил он. – Я не против, лгунишка, но, ради бога, скажи мне правду. Он тебе нравится?

– Нравится… да.

– Ясно.

– Нет, ничего тебе не ясно! Я имею в виду вот что: он нравится мне так же, как, к примеру, мистер Бенсон, наш хормейстер, или мистер Данверс из книжной лавки. Посмотри на меня! – попросила Джоан. – Пожалуйста, посмотри на меня!

Один лишь взгляд в ее голубые глаза, исполненные страсти и нежности, убедил бы любого в ее искренности. Гордону Уэсту стало тепло; он едва не растаял от облегчения. В тот миг в глубине души он готов был признать себя идиотом и предателем за то, что посмел подумать дурно о Джоан и Хантере. Над такой нелепостью можно только посмеяться. И все же…

В комнате как будто бы снова послышался стрекот гремучей змеи.

– И потом, – быстро продолжала Джоан, – ты не сказал, получал ли ты сам такие письма или нет. Так получал?

– Две или три штуки. Глупости, которые не имеют никакого значения.

– Гордон, прекрати! Ты ведь понимаешь, как это важно. Что в них было? Они у тебя здесь?

– Нет, я сжег их в камине. Как ты сказала сама, речь в них шла о всяких мелочах, которые не имеют никакого значения.

Метнув на Уэста быстрый взгляд, Джоан опустила голову ему на грудь. На лице у нее появилось беззаботно-равнодушное выражение. Таким же был и ее голос, когда она, наконец, заговорила.

– Они касались женщины, правда? – спросила она небрежно, как ребенка. – Милый, не лги мне. Я все равно узнаю правду. О ком в них шла речь?

– Но послушай…

– О какой женщине, Гордон?

– Ах, бредни о Стелле Лейси и обо мне!

Тут на пороге домика появился второй невидимый соглядатай.

Впрочем, второй гость очень сильно отличался от первого; откровенно говоря, то был не гость, а гостья. Мисс Марион Тайлер, хорошенькая брюнетка сорока с небольшим лет, уже собиралась постучать в открытую дверь, но, заметив влюбленных, сидящих в кресле, улыбнулась и опустила руку. Губы ее беззвучно зашевелились.

– Благослови вас Бог, дети мои! – Мисс Тайлер подняла обе руки, словно благословляя, и тихо удалилась.

Ни Джоан, ни Уэст не заметили бы ее, даже если бы повернули головы.

– Джоан…

– Что, милый?

– Ты ведь понимаешь, что все это ерунда, правда? Ну, о Стелле и обо мне.

– Конечно, милый. Разве клеветница не способна выдумать что угодно?

И все же атмосфера в домике изменилась. Джоан, прежде такая теплая и близкая, стала почти холодна; она едва заметно дрожала.

– Будем же разумными, – рассмеялся Уэст, слишком громко – в голове у него стрекотали гремучки. – Да, я восхищаюсь миссис Лейси. Она милая, приятная женщина…

– Вульгарный, грубый фарс, – едва слышно прошептала Джоан, словно передразнивая кого-то, – не имеет никакого отношения к юмору.

– О чем ты?

– Ни о чем, дорогой. Прошу тебя, не кричи!

– Я не кричу, Джоан. Просто пытаюсь объясниться. Как я и сказал, я очень уважаю миссис Лейси. Жизнь у нее нелегкая…

– Ах да, – прошептала Джоан. – Все мы знаем о том, что она потеряла мужа-летчика, который погиб, испытывая новый самолет. Очень печально! И всем известно, как тяжело ей, бедняжке, воспитывать единственную дочь. Она редко говорит на публике, конечно, но мужчинам, наедине, она рассказывает обо всех своих трудностях. Не думай, Гордон, будто я против! Вовсе нет. Но мне немного неприятно знать, что ты… твое имя упоминается деревенскими сплетниками в связи с этой коварной особой.

– Коварной?!

Джоан была истинной англичанкой. Если она видела мужчину с черными прилизанными жирными волосами, которые называют еще лоснящимися, или с бакенбардами хотя бы на миллиметр длиннее, чем то предписывается английскими обычаями, она испытывала такое отвращение, словно встретилась с ядовитым насекомым. И сходным образом относилась она к женщине, которая делилась своими проблемами не только с ближайшими подругами.

– Да, я назвала ее коварной, – кивнула Джоан, вставая и разглаживая белую шелковую юбку. – Я считаю ее коварной, и такая она и есть. Естественно, мое мнение о ней не имеет никакого значения. Мне совершенно все равно… – Она не выдержала. – Ах, Гордон! Неужели ты и правда бегаешь за этой ужасной женщиной?!

Уэст тоже встал.

– Сколько можно повторять – нет! Испробуй твой собственный метод: посмотри на меня! Вот оно! Можешь ли ты со всей искренностью и ответственностью заявить, что веришь клевете?

Наступило молчание; палевый мотылек, смеясь, порхал возле лампы.

Наполненные слезами глаза Джоан мельком взглянули на мотылька. Потом она обвела взглядом комнату.

– Нет, – призналась она тихим голосом. – Я не верю, со всей искренностью и ответственностью. Но…

– Что «но»?

– Яд проник мне в сердце, только и всего. И просто так не уйдет. Я все время думаю о том, как ты со Стеллой Лейси здесь, в твоей комнате…

– Прекрати! Неужели ты не понимаешь, что именно на такую реакцию и рассчитывает аноним? Из-за такого вот навета бедная Корделия Мартин покончила с собой, а возможно, дело выеденного яйца не стоило!

Джоан с усилием взяла себя в руки.

– Да, – согласилась она, – я понимаю. Извини. Я постараюсь исправиться.

– Если мы позволим анонимщику задеть нас за живое, мы пропали! Даже сейчас, когда я смотрю на вещи относительно легко и здраво, я понимаю, что в слухи о тебе и Хантере никто не поверит. Если не считать… если не считать меня.

– Вот именно! Взять, к примеру, Марион Тайлер. Она – милейшая особа. Если бы Вдова писала о мистере Хантере и Марион Тайлер…

– Что такое?! – вскричал пораженный Уэст.

Джоан, слегка склонив голову набок, оглядела его ласково, но с сожалением.

– Милый, – заявила она, – вы с моим дядей два сапога пара. Вы оба живете в башне из слоновой кости; вы никогда не видите того, что творится у вас под носом; вы оба не выносите сплетен.

– Да, я ненавижу сплетни и сплетников! Они ограниченные и ничтожные…

– Нет, Гордон. Просто ты вечно витаешь в облаках или плывешь в каноэ по Замбези. Ты никогда не замечаешь своих соседей.

– Понятно. А дядюшка чем тебе не угодил?

– Он долгие годы ругает военное министерство. Говорит, что в следующую войну, которая, по его мнению, начнется не позже чем через год, немцы нападут на нас на пикирующих бомбардировщиках при поддержке танков… – да-да, я знаю все термины! – ринутся в молниеносную атаку, которую они попробовали применить в 1914 году, но потерпели поражение. Военное министерство отделывается вежливыми отписками; а он стар и устал от жизни.

Фантазия Гордона Уэста услужливо нарисовала банальный образ полковника Бейли, живущего в отставке на половинную пенсию. Образ приобретал любопытную пикантность (время подтвердило многие из его предположений).

– Видишь ли, – негромко продолжала Джоан, – интересоваться другими людьми вполне естественно, и это свойственно человеческой натуре. Вот я, например, очень любопытна. Можешь считать меня сплетницей; бывает, я по полдня болтаю по телефону. Ничего не могу с собой поделать.

– Но, милая, ведь к тебе мои слова не относятся! Ради всего святого, сиди у телефона и болтай хоть двадцать четыре часа в сутки! Разумеется, при условии, что у тебя останется время для…

Она снова протянула к нему руки. Наступило молчание.

– Мне действительно пора идти, – заявила Джоан. – Поппи, наверное, уже готовит ужин; к нам придет тот лысый толстяк в очках. Но вот еще что, Гордон. Я решила никому не говорить, даже тебе; я и не собиралась никому говорить. Но…

– Что, малышка?

– Сегодня днем я снова получила такое письмо. Оно ужаснее предыдущих. Мне стало страшно, хотя в нем нет ни слова правды! Но… Господи, как я боюсь!

Злейший враг не мог бы назвать Джоан истеричкой. И все же бывают моменты, когда нервы сдают. В комнате воцарился ужас, как будто какое-то чудовище, разбив окна и задув свет, вползло внутрь.

– Закрой дверь и подкрути фитиль, – попросила Джоан. – Пожалуйста, прошу тебя, зажги свет поярче!

Гордон Уэст, ставший серьезным и деловитым, действовал спокойно, но быстро. Когда он подкрутил колесико лампы, теплый желтый свет залил книжные стеллажи, однако тени за ними стали еще темнее и гуще. Уэст закрыл дверь и задвинул засов; на ключ в Стоук-Друиде никто дверей не запирал. Потом он вернулся к Джоан. Голос его, хоть и властный, подействовал на нее успокаивающе, как и руки, которые он положил ей на плечи.

– Ну вот, – сказал он, и у глаз его снова появились морщинки. – Никто тебя не обидит; я об этом позабочусь. Что такое ты говорила? Тебе страшно, хотя в письме нет ни слова правды? В чем дело?

Джоан судорожно вздохнула и прильнула к нему.

– Итак… – начала она.