Текст книги "Ночь у Насмешливой Вдовы"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Доктор Шмидт посмотрел на стихи. Потом перевел взгляд на письмо. И наконец, облизав губы, поднял глаза на Г.М.

Рука Г.М. осторожно двинулась к горлу доктора, однако остановилась, словно оттягивая удовольствие.

– Вот что, сынок, – ласково заявил он. – Фрицам, правда, такие вещи невдомек. Я принадлежу к поколению, которое, возможно, выражается грубовато и любит крепкое словцо. Но вы ужасно удивитесь, когда узнаете, кем стали люди одного со мной поколения.

Вырвав у доктора Шмидта письмо и книжечку стихов, Г.М. вернулся к столу.

– А теперь убирайтесь! – заявил он. – Вы причинили достаточно вреда. Вон отсюда!

– Я обращаюсь к единственной персоне, которая есть вправе принимать решения! – запротестовал доктор. – Я обращать к миссис Лейси!

Стелла, стоявшая до этого момент неподвижно, вздрогнула.

– Прошу вас, уходите, – сказала она доктору. – Если вы еще вернетесь, разрешаю сэру Генри выкинуть вас из любого окна в моем доме.

Доктор Шмидт не без достоинства взял со стола шляпу и свой чемоданчик.

– Вы еще не слышали последнее слово! – объявил он в несколько возвышенном театральном тоне. Затем он нахлобучил на голову шляпу и вышел.

У Стеллы подогнулись колени, и она села на кушетку.

– Мадам, – начал Г.М., роясь в бумагах на столе, – когда я только пришел сюда, я решил, что слегка недооценил вас. Кое-чего я не знаю до сих пор. Однако с момента моего прихода я многое понял.

Он подошел к кушетке, встал напротив хозяйки и тихо спросил:

– Ведь ваш муж на самом деле не умер?

Глава 16

Стелла, которая сидела закрыв лицо руками, медленно подняла голову. Хотя слезы еще не высохли у нее на щеках, лицо ее больше не казалось осунувшимся и изможденным – просто красивым и нежным. Пропала уклончивая, насмешливая полуулыбка; из глаз ушло прежнее холодное выражение. Подобно тому как с Памелы после беседы с Г.М. мигом слетела напускная взрослость, так и ее мать прекратила изображать из себя искушенное, возвышенное существо и превратилась в обыкновенную женщину.

– Как вы догадались? – начала было Стелла, но тут же умолкла и испуганно оглянулась наверх.

– Я тоже слежу за той дверью, – заверил ее Г.М. – Ваша дочь плотно закрыла ее после того, как вы взбунтовались против доктора Шмидта и выставили его. Пэм ничего не услышит, если мы будем говорить тихо.

– Но как вы догадались…

– Навел справки через Скотленд-Ярд. – Г.М. жестом остановил ее. – Не волнуйтесь, мадам. Никто из ваших соседей ничего не знает. И никогда не узнает… Видите ли, – продолжал он ласково, почти таким же тоном, каким беседовал с Пэм, – я все удивлялся, почему вы ни с кем не поддерживаете переписку и лишь раз в квартал получаете письмо от ваших лондонских поверенных. Поскольку мои мозги устроены не так, как у нормальных людей, я сразу понял: кто-то ежеквартально высылает вам чек, однако вы с отправителем не видитесь.

– Родственники Дарвина – это мой муж – меня недолюбливают. – Стелла опустила глаза. – И я их не виню! Они правы! Но… Видите ли… – Она понурила плечи. – Мой муж находится на лечении в… скажем, в клинике ВВС. Но он не сумасшедший! – страстно зашептала Стелла, и глаза ее светились искренностью. – У него – как это называется? – психоз; врачи считают, что сумеют его вылечить. Военные врачи кажутся такими… такими…

– Военные психиатры свое дело знают. От «А» до «Я». Не так, как ваш друг Шмидт, который водил за нос не только вас.

– Совершенно верно! Именно из-за тех, других, я так поверила ему. Когда он сказал…

Кровь бросилась в голову сэру Генри Мерривейлу, ноздри у него затрепетали. Однако он сдержался.

– Шмидт сказал, что болезнь вашего мужа передается по наследству и может проявиться у Пэм?

– Да! Вот почему…

– Так имейте в виду, данная болезнь по наследству не передается. Он вам просто солгал.

Губы у Стеллы снова задрожали, теперь от облегчения. Не без усилия нагнувшись, Г.М. поднял с пола книгу «Последние опыты в криминологии» и поставил на полку.

– Скажите, – продолжал он, – не предсказывал ли старый Калиостро…

– Кто?

– Ваш шарлатан. Так вот не предсказывал он, что Памела может писать анонимные письма, еще до того, как они начали приходить?

– Да, он наговорил мне много чего ужасного. И дал эту книгу, чтобы я прочитала историю болезни Мари де Морель. Вы знаете, что она сделала, сэр Генри? Она не только писала письма. Малышка Морель утверждала, будто какой-то мужчина, предположительно лейтенант де ла Ронсьер, влез к ней в спальню через окно, чтобы…

– Тише! – предостерег Г.М., садясь рядом со Стеллой. – Разве вы сами не понимаете, что вашу дочь оболгали? Ну, признайтесь!

– Да!

– И все-таки Шмидт, – задумчиво заметил Г.М., – заранее предсказывал появление писем.

Казалось, Стелла Лейси нарочно растравляет себя, готовясь к еще более тяжкому признанию.

– Видите ли, – сказала она, – сама я понятия не имела о том, что Пэм пишет с ошибками. – Кровь прилила к ее лицу. – Я ужасно невежественна… Я… никогда не ходила в школу.

Г.М. покосился на женщину, но воздержался от комментариев.

– Мари де Морель… – загудел он. – Вот почему, когда Элли Харрис вручила вам первое анонимное письмо, вы все повторяли: «Только не та книга! Только не книга!» Вы были напуганы до смерти и опрометью выбежали из здания почты.

– Полагаю, Скотленд-Ярду обо всем известно. Да, это правда. Я была так несчастна… несчастна! Но разумеется, я не могла никому ничего рассказать.

– А теперь, куколка… то есть мадам, – продолжал Г.М., – оглянитесь вокруг и посмотрите на картины, статуэтки и книги. Ирвинга мы исключим, он хороший малый. Что вы на самом деле обо всем этом думаете?

Стелла отбросила со лба пряди пепельно-русых волос.

– По-моему, это просто ужас что такое!

– Тихо! – предостерег ее Г.М., оглянувшись на закрытую дверь наверху. – Тогда зачем вы завалили ими дом?

– Я ведь так невежественна! А… все мои лондонские друзья считают такие вещи шикарными и изящными. Они есть у всех лучших людей.

Г.М. закрыл глаза, как будто медленно считал про себя до десяти. Потом повторил свой безотказный прием, и пробка вошла в бутылку.

– Шикарными, – с бесстрастным видом произнес он. – Изящными. – Потом, сделав над собой некоторое усилие, добавил: – У лучших людей.

– Ах, сэр Генри, пожалуйста, не надо! Я чуть с ума не сошла, когда думала, что Пэм… А Пэм такая хрупкая…

– Ничего подобного! – резко возразил Г.М. – Вот еще одна чушь, которую вам надо поскорее выбросить из головы. Она будет играть в хоккей и пачкаться в грязи; она будет кататься на роликах и на коньках; у нее будет детство. Я вас отшлепаю, если вы сейчас же не пообещаете, что вернете своей дочери детство!

– Обещаю! Обещаю!

– Теперь, – продолжал Г.М., – объясните, пожалуйста, кого вы считаете «лучшими людьми».

– Разумеется! Родителей Дарвина, например…

– Минутку. Откуда вам знать, что лучшие люди сейчас не стоят у вас на пороге? Разве вы не разделяете вкусы и суждения Гордона Уэста, Рейфа Данверса, полковника Бейли или викария… нет, чтоб мне лопнуть, только не его! Вы понимаете, о чем я? В общем, разве вам не ближе их вкусы и суждения, чем вкусы и суждения тех дураков, которые давали вам советы?

Стелла вся сжалась в комок.

– Прошу вас, не упоминайте Гордона Уэста.

– Вот как? – удивился Г.М. – Разве он вам не нравится?

– Нет, нравится. Возможно, даже слишком. – Стелла помолчала. – Вот почему, узнав, что бедняжка Пэм ни при чем, я могу сказать вам: их могла написать только женщина.

– Как так?

– Потому что только женщина догадалась бы. Я достаточно хорошо все скрывала.

– Значит, вы получили не одно письмо, а больше? И во всех них речь шла об Уэсте?

Словно темная, мрачная тень накрыла комнату, и вместе с ней невнятную обнаженную фигуру с красным глазом и цилиндр с ухом и крылом.

– Да, – ответила Стелла, понизив голос. – Но я солгала. Не хотела доставлять никому удовольствия расспрашивать меня… Вот что хуже всего, – продолжала она в порыве самоуничижения. – У меня здесь с самого начала какая-то сомнительная репутация. Мужчинам я нравлюсь, а женщины либо с трудом терпят, либо откровенно не выносят меня. Может быть, им не нравится мой статус вдовы. Ответьте мне, прошу вас…

Стелла страстно возвысила голос, и Г.М. пришлось приложить палец к губам.

– Когда это я, скажите, пожалуйста, делилась своими трудностями с мужчинами? Только сейчас я доверилась вам. Никто ничего не знает. Я флиртовала – да. И потому кое-кто считает меня… Мессалиной. И при этом говорят, что мне недостает темперамента, чтобы быть интересной. Но я не то и не другое! Я обычная женщина; у меня есть чувства, и меня одолевают такие же искушения, как и всех остальных.

– Ш-ш! Прошу вас, тише!

– После первого июля, когда начали приходить письма… я вела себя неважно. Когда мне плохо, я… хочу, чтобы и другие тоже страдали, и… нарочно говорю ужасные вещи. В половине случаев гадости выскакивают у меня изо рта прежде, чем я успеваю подумать. Можно кое-что вам сказать, сэр Генри?

– Разумеется.

– Если Марион Тайлер меня ненавидит, я ее не виню. И Джоан Бейли тоже. Джоан невзлюбила меня с самого начала. Но как бы мне хотелось быть такой, как Джоан! Здоровой, веселой девушкой, которая ни о чем не задумывается, кроме… любви, и ничего не боится.

Г.М. покачал головой:

– Ах, дорогая моя! Она совсем не такая, какой вы ее считаете. Вчера ночью кое-что случилось: девчушка так напугалась, что почти лишилась дара речи от страха. Но не призналась в том, что ей страшно, а терпела, стиснув зубы, потому что такого поведения от нее ждали.

– Разве не все мы такие? – прошептала Стелла, снова вспомнив о себе. – Что касается Джоан и Гор… нет, ничего! В глубине души я не верила, что анонимные письма сочиняла Пэм. Где бы она раздобыла пишущую машинку? И насколько мне известно, она даже не умеет печатать!

– Ага! Понемногу возвращаются доводы разума.

– Но я так верила доктору Шмидту – благодаря уважению к врачам из больницы ВВС. Когда он сказал, что письма писала Пэм и что в последней строчке «Шансонетки» явно прослеживаются признаки психоза – «ведь зовусь я гильотиной!» – да и вы тоже ничего вначале не сказали…

– Психоз, чтоб мне лопнуть! – Г.М. собирался использовать более крепкое выражение, но передумал. – Взгляните на меня!

Стелла подняла на него глаза.

– Разве вам незнакомы подобные шуточные стихи? Так называемый «обманчивый» стиль в прошлом был очень популярен. Он характерен тем, что стихотворение начинается воркованием и телячьими нежностями – цветочки, лепесточки, сладкие грезы, – но в конце автор посылает предмет своих воздыханий к черту!

– Ну конечно, я знаю… То есть…

– «Обманчивые» стихи нравились всем, потому что были складно сложены, но главное – благодаря последним едким строкам! Молодые девушки обожали такие вирши. Все пытались сочинять стихи в «обманчивом» стиле, все подражали им, если могли. Вот и Пэм не стала исключением.

– Неужели это правда?!

– Ну конечно! Пэм заявила, что ей наплевать на любовное воркование, хотя один парнишка по имени Гарри Голдфиш не так уж плох, но ей не позволяли водиться с шайкой Томми Уайата, с детьми, которых называют бесенятами, и не разрешали петь в церковном хоре. – Лицо Г.М. исказила зловещая гримаса. – И тогда я рассказал ей о своем дядюшке, хаме и невеже по имени Джордж Байрон Мерривейл. Старый хрыч пытался заставить меня петь в хоре, но я поставил его на место.

– Ноя ведь так невежественна! – снова воскликнула Стелла. – Перед тем как мы с Дарвином поженились, я… пела в хоре.

Сэр Генри Мерривейл изумился.

– Вот оно что! – воскликнул он. – То-то мне казалось, что я уже видел вас прежде! Причем вы ассоциировались у меня с чем-то изящным и искрометным. Это ведь вы в 1924 году пели в «Красотках из Вераданы»?

– Но родители Дарвина…

– Послушайте, – внушительно перебил Стеллу Г.М., – знаете, какой талантливой должна быть девушка, чтобы ее взяли в ревю Чалмерса? – Не скрывая гордости, он добавил: – Кстати, моя жена выступала в том же самом обозрении в 1913 году.

– Ваша… жена?!

– Ну да. Конечно, – подтвердил Г.М., – Клемми намного моложе меня. Но она маленького роста, блондинка и следит за собой. И даже сейчас, когда она наряжается, от нее глаз нельзя отвести. Видите ли, Клемми…

– Клемми?

– Моя жена. Ее зовут Клементина, как в песенке «Моя дорогая Клементина». – Напыжившись, Г.М. провел по струнам воображаемого банджо. – Но сейчас мы с ней редко видимся, – угрюмо добавил он. – Клемми большую часть времени проводит на юге Франции.

– Извините! – В глазах Стеллы появилось сочувственное выражение. – Неудачный брак?

– Неудачный?! – воскликнул Г.М. – Чтоб мне провалиться, нет! В том-то и закавыка: наш брак слишком удачен!

– Но таких вещей, как слишком удачный брак, не существует! То есть… мне жаль, что не существует.

– Послушайте меня! – сурово перебил ее Г.М. – Вот что я вам скажу. Когда Клемми становится скучно на юге Франции, она шлет мне телеграмму, чтобы я ее встречал. Мы с ней идем в «Плющ», или «Кларидж», или в «Савой»… – в голосе Г.М. зазвучали нотки азарта, – и начинаем с четырех или пяти двойных виски. Понимаете, о чем я?

– О да! Мы с мужем… – Стелла смутилась.

– И где-то перед шестой порцией, когда нам обоим кажется, будто мы только что познакомились в «Жемчужине», где играл духовой оркестр, Клемми задумчиво смотрит на меня и говорит: «Генри, у меня появилась прекрасная мысль. Давай посадим всех надутых и важных полисменов на трубы Скотленд-Ярда! Причем средь бела дня и чтобы ни одна живая душа нас не заметила!» А я, полный виски и упрямства, отвечаю: «Неплохо, Клемми, совсем неплохо. Дай мне пять минут, и я продумаю, как нам лучше все проделать…» Но суть в том, – Г.М. наставительно поднял вверх палец, словно читая мораль, – что подобные вещи невозможно проделывать часто, понимаете? Приходится думать о своем положении в обществе.

Стелла бросила на него странный взгляд.

– Господи боже, – вскричала она, – уж не хотите ли вы сказать, что вас двое?!

– Не знаю, о чем вы, – возразил пораженный Г.М.

– Два сэра Генри Мерривейла, только один из них маленького роста и женского пола. Я… мне…

Стелла была очень взволнована. Старый греховодник вселил в нее столько надежд, так быстро изгнал черных демонов, как будто они были бумажными чертиками, что она неизбежно должна была дать выход обуревавшим ее чувствам.

– Знаете, когда вы только вошли сюда, я вас боялась, – призналась Стелла и, бросившись на шею великому человеку, разрыдалась у него на плече.

– Ох, бога ради! – простонал он и, оглядевшись с видом мученика, похлопал женщину по спине.

Хотя Г.М. сам просил Памелу выплакаться, он понимал, что с ее матерью дело все же зашло слишком далеко. Сейчас, когда руки Стеллы обвивали его шею, он находился в несколько двусмысленном положении.

Кое-кто тоже это понял. Ранее мы уже отмечали, что в Стоук-Друиде никто и никогда не запирал дверей. Увидев, что входная дверь у Стеллы Лейси приоткрыта, Гордон Уэст переступил порог гостиной и замер на месте.

– Мм… извините, – сказал он и, отвернувшись, быстро ушел.

– Да погодите же, черт бы вас побрал! – заревел Г.М. Он осторожно усадил смущенную Стеллу на кушетку и побежал за Уэстом.

Ночь встретила его прохладой и свежестью.

Уэст, сунув руки в карманы, строго посмотрел ему в глаза.

– Признайтесь, старый развратник, скольких женщин вы успели соблазнить? – с неподдельным интересом осведомился Уэст. – Через несколько дней ваша репутация будет такой же ужасной, как у викария. И, не дай бог, о ваших подвигах узнает Вэтью Конклин!

– Я тут совершенно ни при чем, – заявил Г.М., которому вдруг стал тесен воротничок. – Я самый несчастный и неверно понятый пар… помощник рода человеческого, который когда-либо пытался творить добрые дела! Уверяю вас, я пришел сюда только ради того, чтобы утешить маленькую девочку там, наверху.

– Судя по тому, что я видел, – возразил Уэст, – вы утешали большую девочку внизу.

– Вот что… – Г.М. понизил голос. – Вы ведь не собираетесь доносить на меня Вэтью?

– Нет, маэстро. Заведите себе хоть целый гарем – не возражаю. Но неужели вы забыли о том, что мы собирались сделать? И обо всех строжайших инструкциях, которые вы дали мне?

Собственно говоря, Г.М. действительно обо всем забыл. Но он немедленно устремился в атаку, вытащив из кармана часы и бросив взгляд на циферблат.

– Я провел здесь четыре часа, – заявил он. – Видимо, остальные тоже были заняты важными делами. Впрочем, сейчас всего десять. А вы-то как коротали это время? Дурака валяли?

Скулы Уэста заходили ходуном.

– Валял дурака? – переспросил он.

– Да. Где револьвер?

– Пропал, – коротко ответил Уэст. – Когда я вернулся домой, его там не оказалось. Сегодня я не работал, и его могли украсть в любое время в течение дня.

Над Стоук-Друидом взошла луна. Хотя она еще не была полной, свет ее стал ярче.

– А где Фред Корди? Я ведь велел вам не выпускать его из виду?

– Я не мог его найти! – отрезал Уэст. – Вот что, по-вашему, значит «валять дурака». Его не оказалось дома – он живет в конце Главной улицы. Его не было ни в пабах, ни в других местах, где он обычно ошивается.

Мужчины огляделись. Перед ними лежала дорожка, посыпанная гравием, она вела от ворот налево в парк, мимо дома Стеллы; метров через сто гравий заканчивался, и дорожка переходила в утоптанную тропинку. Обзор закрывала густая стена деревьев. За деревьями широкая и прямая дорожка шла к дому Сквайра. Еще дальше, за второй линией деревьев, с той стороны, где жили Бейли и сам Уэст, от главной дорожки отходила, изгибаясь, тропинка.

Всего дорожек было три. Центральная, прямая, как древко стрелы, вела в замок, две другие расходились в стороны. Природа замерла, между залитых лунным светом деревьев лежали тени.

– Дела все хуже и хуже, – проворчал Г.М. – В конце концов, где-то Корди есть!

– Если не прячется нарочно.

Г.М. и Уэст вышли на освещенную тропинку, но гравий так скрипел у них под ногами, что они остановились.

– Погодите! А он не… – Г.М. повел рукой в сторону парка, – он не навешает здесь каких-нибудь своих друзей?

– Нет. Я уже подумал об этом.

– О чем именно, сынок?

– Когда вы ушли от полковника, компания распалась. Викарий отправился домой, и Рейф Данверс тоже. Да! Обыскав всю деревню, я вернулся сюда. Оставалась еще маленькая вероятность того, что Корди сам пришел к полковнику. Джоан и полковник играли в шахматы. Корди, разумеется, не объявлялся. Я пошел к себе, так и не обнаружив никаких следов Корди. Я дошел до замка, – Уэст жестом показал направление, – а уже оттуда отправился к дому Марион Тайлер.

– Если смотреть отсюда, – заметил Г.М., – ее дом с нашей стороны. Справа, верно?

– Да, Марион готовилась ко сну. Корди у нее определенно не было. И я пришел к Стелле Лейси.

– Вы заглядывали в замок?

– В замок? – переспросил Уэст, вынимая руки из карманов. – Какого черта там забыл Корди?

– Бедный вы бедный! Нет рядом с вами такой хозяйки, как Вэтью, которая собирает все местные сплетни.

– Что такое?

– Сквайр Уайат, – сказал Г.М., – один из тех, кого Корди любит. Сквайр Уайат сквозь пальцы смотрит на браконьеров – по крайней мере, на самого Корди. Но наверное, вы правы, – досадливо добавил Г.М., – и Корди где-то прячется. Сынок, у него есть веские причины для того, чтобы скрываться.

– Хм, да. Вы заметили, что он в опасности. – Уэст топнул. – Надо его найти! Но как, во имя дьявола?

– Не знаю. Может… Насмешливая Вдова?

– Но какая связь между анонимными письмами и… – Уэст словно спохватился. – Вы имеете в виду каменную бабу на лугу?

– Угу.

– Но там просто невозможно спрятаться!

– Да, сынок. Он не мог там спрятаться. Зато он мог… – Г.М. тяжело опустил руку на плечо Уэста. – Нельзя медлить! – приказал он.

Глава 17

После того первого момента и первого звука, который был похож на треск надломившейся веточки, больше не было смысла соблюдать тишину.

И Г.М., и Гордон Уэст услышали хруст гравия – кто-то очень быстро, с отчаянной скоростью бежал, словно испытывал смертельный страх. Бег сопровождался безумным криком.

– Помогите! Помогите! Ради бога, помогите! – Крик внезапно прекратился – видимо, бегущий выбился из сил.

– Это голос Корди! – воскликнул Уэст.

– Спокойно, черт вас дери! Куда он бежит?

Хруст приближался.

– Он на средней дорожке, которая ведет в замок, – объяснил Уэст, нервы которого были напряжены до предела. – Только он бежит от замка к главным воротам!

– Прекратите болтать!

– В чем дело?

– Вы сумеете поймать его, если побежите через заросли. Но если упадете, то не догоните. Бегите по ближней тропинке; она извилистая, зато открытая… Ради бога, вперед!

Сэру Генри Мерривейлу редко приходилось бегать; исключением являлась гонка с чемоданом или еще один случай, известный как «Погоня в террариуме». С усилием косолапя на кривых ногах, он бросал ужасные взгляды на своего спутника. Еле переводя дух, он на бегу отдавал распоряжения Уэсту:

– Когда Корди добежит до главных ворот, он направится прямиком к Насмешливой Вдове… – Из груди его вырывалось тяжелое дыхание, с присвистом. – Попытайтесь перехватить его, пока он не добежит до Вдовы. Ясно?

– Да!

– А если он туда… уф… попадет…

– Скорее!

– И полезет на Вдову, вы должны остановить его, пока он не добрался до головы. Точнее, до глазниц!

– До чего?!

– До глазниц! – Еще один рывок и тяжелый выдох. – Я выбываю из игры. Скорее, вперед!

Уэст пустился в погоню, а бегун он был неплохой. Торопясь вперед, он на некоторое время перестал слышать Корди, и ему пришлось приостановиться, чтобы определить, где находится сапожник. Судя по звуку шагов, Корди бежал не от самых ворот замка. Он рванул вперед, находясь в метрах в пятидесяти-шестидесяти от дома Сквайра.

Вдруг Уэст услышал, что за Корди кто-то гонится. Сапожник промчался мимо по параллельной дорожке и снова закричал. Уэст и предположить бы не смог, как быстро способен нестись человечек, который умеет балансировать на надгробных плитах и ходить колесом, словно профессиональный акробат.

Собрав последние силы, Уэст рванулся вперед, ему казалось, будто воздух совсем не поступает в легкие. Ничего не замечая вокруг, он завернул за угол и помчался вдоль низкой ограды парка. Когда Корди выбежал в распахнутые ворота, Уэст отставал от него всего метров на пять-шесть.

– Остановись, дурак ты этакий! Погоди!

Вот что хотел прокричать Уэст. Удалось ли ему четко выговорить все слова или вообще произнести хоть что-то, он потом так и не сумел вспомнить.

Яркая луна освещала во всех подробностях развернувшуюся перед ним картину. Корди, как и предсказывал Г.М., по диагонали пересек Главную улицу и стрелой понесся к обрыву, под которым находился луг. Совсем недалеко от них из тумана зловеще скалилось черное изваяние Вдовы.

Корди бежал, опустив голову; щетина у него на голове встала дыбом. Уэст отчетливо видел пиджак с заплатами и вельветовые брюки.

– Я тебе покажу! – послышался чей-то высокий голос.

Сзади кто-то дважды выстрелил из револьвера.

Уэст уже знал, кто стреляет, однако, не поворачивая головы, продолжал бег. Он понял лишь одно: его самого пуля не задела. Корди бежал так, словно его тянула вперед непреодолимая сила. Вот он оказался в метре от обрыва… А потом исчез.

«Подстрелили!» – подумал Уэст; нечеловечески громкие выстрелы по-прежнему звенели у него в ушах.

Однако сапожника не подстрелили. Либо стрелявший промахнулся, либо пули так легко его ранили, что он не обратил на них внимания. Скатившись с обрыва, сапожник быстро поднялся и побежал дальше по сырой траве. Туман, особенно у земли, был такой густой, что скрывал ноги сапожники до колен. Корди кинулся прямиком к Насмешливой Вдове.

Невольно замедлив темп, Уэст успел сообразить: стреляли либо из-за низкой ограды парка, либо от ворот. Он ринулся вниз – и совершил первую ошибку.

Он хотел сэкономить время, спрыгнув с дороги прямо на луг, но забыл, насколько здесь высоко. Пятки спружинили о мягкий дерн, и Уэст с глухим стуком упал на землю; ему показалось, будто от удара ребра прошили брюшину, а мозги вышибло из головы. Но, будучи настроен решительно, он приказал себе не думать о боли. Спустя секунду-другую он уже бежал дальше.

Разрыв между Уэстом и Корди, теперь уже с трудом ковылявшим по мокрой траве, постепенно сокращался. Когда Корди подбежал к подножию изваяния, писатель находился всего метрах в двух позади. И тогда…

Насмешливая Вдова стояла лицом к Главной улице, чуть наискосок от нее, на лице изваяния играла вечная насмешливая ухмылка. Фред Корди подпрыгнул и стал взбираться наверх – осторожно, но вместе с тем ловко, как обезьянка.

«Все кончено!» – промелькнуло в мозгу Уэста, хотя он уже преодолел последние метры, отделявшие его от каменного истукана.

Если не произойдет чуда – хотя бы самого маленького, – ему, Уэсту, конец. Корди с его любовью к акробатическим трюкам окажется наверху, прежде чем Уэст сосчитает до десяти. Тем не менее Уэст тоже ухватился рукой за выступ каменной глыбы и подтянулся. Издали поверхность валуна казалась совершенно гладкой. Однако время и ветер проделали в камне множество трещин и глубоких разломов, за которые можно было ухватиться руками.

Взбираться следом за Корди Уэст не мог. Один удар по голове подкованным ботинком – и он упадет. Уэст карабкался по валуну сбоку.

Ему показалось, прошла вечность, прежде чем он одолел половину пути. Для человека, который никогда в жизни не занимался альпинизмом, самое трудное – найти опору для ног, встать так, чтобы они не соскользнули и не пришлось болтаться над обрывом, вцепившись в крохотный выступ и дрожа всем телом.

Уэсту проще было подтягиваться на руках. Подъем оказался очень трудным. Было такое чувство, что Насмешливая Вдова, накопившая за более чем тысячу лет много злобы, дрожит и протестует. Иногда руки соскальзывали, и приходилось прижиматься к скале и двигаться ползком.

Сверху упал камень.

В отчаянии Уэст решил, что Корди уже побывал на вершине – то есть у глаз каменного чудовища – и теперь спускается. Добравшись до относительно безопасного места, он попытался обойти изваяние кругом. Если бы только увидеть Корди…

И тут он его увидел.

Маленький сапожник стоял прямо над ним – метрах в трех. Уверенно держась руками за выступы в камне, Корди сверху вниз смотрел на писателя.

Злобное личико Корди, которое то закрывала тень, то освещала луна, было мертвенно-бледным; нос еще больше заострился. Уэст слышал, как тонко, с присвистом, дышит сапожник.

– Фред! – крикнул писатель, стараясь не показывать, насколько он выбился из сил. – Вы меня не узнаете? Я Гордон Уэст!

Корди оскалился; сверкнули белые зубы.

– А, мистер Уэст! – почти любезно проговорил он. – Я вас узнал. Или вы решили, что нет?

– Что вы там делаете?

Улыбка Корди, казавшаяся безумной, ясно выражала его чувства.

– Будто сами не знаете!

– Раз уж на то пошло, – продолжал Уэст, – что мы оба тут делаем? Спускайтесь, хорошо? Я ваш друг, разве вы не знаете?

Корди задумался. В его глазах мелькнуло подобие мысли, но вдруг сапожник хитро осклабился, отчего вид его стал еще страшнее.

– Лично против вас я ничего не имею, мистер Уэст. Ей-богу, вы мне по душе! – Отпустив правую руку, Корди едва не ткнул ею в писателя. – Вот почему мой вам совет: спускайтесь. Уходите отсюда! Тогда у вас еще есть шанс. Скорее!

– А если я не уйду?

– Тогда я покажу вам, кто тут главный! – хрипло каркнул маленький уродец.

Правая рука Корди исчезла из поля зрения. Уэст догадывался, что тот ищет. Какой-нибудь достаточно тяжелый камень – небольшой, но увесистый.

Найдя то, что искал, сапожник замахнулся. Уэст увидел, что камень летит прямо ему в лицо. Инстинктивно пригнувшись, он невольно отпустил одну руку и повис над обрывом на другой руке, вцепившись всеми пятью окровавленными пальцами в крошечный выступ. Едва не задев его, пущенный Корди камень с глухим стуком упал на луг.

Уэст поднял вторую руку и стал нашаривать выступ или трещину, за которую можно было бы ухватиться. Мимо просвистел еще один камень, но Корди был в такой ярости, что опять промахнулся.

– Вы за это ответите, Фред!

– Вы так думаете?

– Можете долезть доверху. Можете даже забраться в глаза, – последнее слово Уэст намеренно выделил, – но вам рано или поздно придется спуститься, и тогда я вас достану.

Уэст перестал обращать внимание на сапожника. Он прижался к скале, лоб и запястья стерлись до крови; он осторожно продвигался вверх. Один шаг, два, три, четыре, пять. Корди, с нечеловеческой живостью лавировавший по скальным плоскостям, должно быть, уже почти добрался до вершины.

Остановившись на более-менее удобной площадке, Уэст решил сделать передышку. И тут все у него внутри похолодело. Ему показалось, что изваяние – огромная каменная фигура – чуточку накренилась.

В мозгу вихрем пронеслись обрывки слышанного ранее разговора. Мягкий вечерний свет, субботний вечер; он точно увидел перед собой сэра Генри Мерривейла, который стоит у подножия Вдовы и смотрит вверх, а потом говорит:

– Вот какой вопрос, сынок, можно влезть на ту фигуру?

И смущенную скороговорку викария:

– Влезть? Ах, забраться на нее! Знаете, местные жители… довольно суеверны и вряд ли одобрят такое поведение. Да я бы и сам туда не полез. Издали она выглядит крепкой, но, возможно, треснула посередине…

Высота Насмешливой Вдовы составляла метров двенадцать-тринадцать. Вроде бы пустяк. И все же, если стоять примерно на половине пути до верха, казалось, что каменная громада уходит в небо, а земля где-то очень далеко.

Уэсту снова почудилось, будто Вдова слегка – совсем чуть-чуть – накренилась, наклон словно бы шел со стороны лица, куда карабкался Корди. Если каменная глыба свалится, она похоронит под собой и Корди, да и его заодно.

– Фред! – крикнул он.

Никакого ответа.

Уэст посмотрел вниз через плечо. Очевидно, их крики услышали. Потому что на другой стороне луга, покрытого туманом, собирались смутно различимые мужские фигуры. В Стоук-Друиде не было уличного освещения, и теперь на Главной улице повсюду мелькали огоньки электрических фонариков и керосиновых ламп.

– Ты слишком часто лазил наверх, Фред, – словно по наитию, закричал Уэст. – Спускайся! Она накренилась! Она вот-вот упадет!

Сверху послышался сдавленный кашель.

– Кто, старушка Вдова? – с издевкой спросил Корди и снова закашлялся. – Она стояла здесь задолго до Стоук-Друида, вот она какая! Она не…

И тут без предупреждения и даже без предварительного шума голова Насмешливой Вдовы рухнула.

Она упала прямо вперед, расколовшись на высоте примерно в двадцать шесть футов как раз в том месте, куда хотел забраться Уэст. Сверху покатились камни; грохот стоял такой, словно в горах сошла снежная лавина.

Крошечный осколок ужалил Уэста в лоб, как оса. Более крупный камень ударил его по голове. Но прежде чем все заволокла густая пылевая завеса, писатель успел увидеть две вещи, которые он никогда не забудет.