Текст книги "Ночь у Насмешливой Вдовы"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава 3

Джоан бесшумно и быстро прошла по левому проходу, ловко лавируя между альковами и столами. На ней было простое белое шелковое платье, шелковые чулки и туфли на низком каблуке; в руках, кроме дамской сумочки, был пакет с покупками.

Она не заметила Г.М., сидевшего у конторки, поскольку голова его была скрыта за книгами, наваленными на ближнем к ней столе. Она разглядела только голову букиниста; под белым редким пушком в свете лампы просвечивал розовый череп.

– Добрый день, мистер Данверс, – взволнованно произнесла девушка. – Будьте добры, скажите, пожалуйста, нет ли у вас книги о… о…

Сэр Генри Мерривейл узнал молодую особу по описанию Данверса. И его первые впечатления от встречи с нею достойны того, чтобы занести их на бумагу.

«Очень симпатичная девчонка, – сказал он себе, что в его устах означало высший комплимент. – Одна из тех провинциалочек, которые буквально излучают обаяние и сексуальную привлекательность, хотя сами ни о чем таком не догадываются. Она любит, когда ее считают «славным малым». Вежлива и сдержанна на людях, на самом деле вспыльчива, как порох. Если влюбляется – то, кроме своего избранника, больше ни на кого не смотрит. Верная, достаточно умная, любит посплетничать».

Данверс надел маску добродушного, побитого молью старика, при помощи которой в прошлом обманул в Лондоне немало людей.

– Да? – улыбнулся он. – Книгу… о чем?

Тут Джоан заметила Г.М. и вздрогнула.

– Простите. – Данверс чуть нахмурился. – Позвольте представить вам моего старинного приятеля. Мисс Джоан Бейли – сэр Генри Мерривейл.

– Здравствуйте, – приветливо улыбнулась Джоан, питавшая неподдельный интерес ко всем чужакам, приезжавшим в Стоук-Друид. Вдруг какая-то смутная догадка забрезжила в ее мозгу. – Кажется… я уже встречала где-то вашу фамилию.

– Ну что вы! – скромно возразил великий человек.

Свет лампы падал на густые вьющиеся каштановые волосы Джоан, венцом обрамлявшие лицо. Кожа у нее была такая белая, что выдавала все перепады настроения. Наконец она вспомнила.

– Знаю! Вы – тот человек, который разгадывает тайны запертых комнат, находит исчезнувших людей и истолковывает чудеса. Должно быть, вы приехали, чтобы…

Джоан вдруг замолчала. Левая рука потянулась к сумочке, висевшей на правом локте, однако внезапно упала. Г.М., казалось, ничего не заметил.

– Послушайте, девочка моя. – Он не спеша оглядел ее с ног до головы. – Вам кто-нибудь говорил, что по сравнению с вами Афродита выглядит как пыльный мешок?

Джоан изумленно воззрилась на него. Кровь бросилась ей в лицо.

– Неужели? – холодно произнесла она. – Нет, разумеется, нет! То есть кроме… Я хочу сказать…

Тактичный, как всегда, Данверс поспешил ей на помощь.

– Вы не должны сердиться на сэра Генри, – с улыбкой заявил он. – Такова его манера делать комплименты. Мм… как поживает ваш дядюшка?

Мисс Бейли снова взглянула на Г.М. Несмотря на холодность, было ясно, что комплимент старого грешника с невозмутимым лицом не был ей совершенно неприятен.

– У дяди Джорджа… настроение все время меняется, – ответила она. – Он уверяет, что скоро начнется еще одна война. Говорит, в ней будут применяться танки и самолеты, а не ружья и колючая проволока. Время от времени он пишет ругательные письма в военное министерство; оттуда ему присылают вежливые ответы, в которых просят не волноваться, потому что наша оборона в надежных руках. В настоящий момент, – Джоан криво улыбнулась, – дядя Джордж сидит на лугу возле Главной улицы и пытается создать миллионное изображение Вдовы… Кстати, мистер Данверс, – не переставая тараторить, Джоан то и дело косилась на Г.М., – нет ли у вас сегодня в витрине особой выставки картин или подборки репродукций?

Букинист удивился:

– Нет, конечно нет! Почему вы спрашиваете?

– Дело в том, – ответила Джоан так же удивленно, – что на противоположной стороне столпились человек двадцать ребятишек; они сидят на тротуаре перед магазином и смотрят на ваш дом так, словно ждут, что он вот-вот сгорит. И еще я насчитала там одиннадцать собак.

– Ну и ну! – проворчал сэр Генри Мерривейл, виновато потупившись.

– Наверное, все они побывали дома на вечернем чаепитии, – продолжала Джоан, – потому что все чистенькие. Что еще любопытнее, трое отцов семейств разгуливают по улице туда-сюда и курят толстые сигары. Я и не знала, что мистер Булл, – она имела в виду мясника, – может позволить себе сигары!

Г.М., снова надев маску невозмутимости, довольно резко, хотя и негромко напомнил:

– Вы пришли сюда за какой-то книгой. Вам нужна книга об анонимных письмах?

– Нет. – Джоан надменно вздернула круглый подбородок и повернулась к букинисту: – Мистер Данверс! Нет ли у вас книги, в которой содержатся полные… и правдивые сведения о каменном идоле, который у нас называют Вдовой, или Старухой? По-моему, книга называется «Насмешливая Вдова».

Данверс опустил глаза:

– Милая девочка, какие тут могут быть полные и правдивые сведения?

– Ну пожалуйста! – молила Джоан. – Прошу вас!

– Уверяю вас, дитя мое! Каменное изваяние появилось здесь раньше данов, раньше норманнов. Путеводители по нашему краю, – он кивком указал на книжный шкаф, – сообщают лишь немногим больше того, что напечатано на обороте открыток, которые можно купить в половине здешних магазинов. Пожалуйста, извините… я сейчас.

Ловко обойдя один из шкафов, почти вплотную примыкающих к конторке, Данверс направился к камину и снял что-то с каминной полки. Вскоре он вернулся с запыленной цветной почтовой открыткой и эскизом пастелью в рамке размером шесть на четыре дюйма.

Перевернув открытку, Данверс прочел крошечную надпись в верхнем левом углу:

– «Насмешливая Вдова, Стоук-Друид. Каменное изваяние высотой 12 метров, 11,5 метра в основании. Обхват головы – 2,4 метра. Стоит на лугу рядом с Главной улицей. Название, вероятно раннехристианское, восходит к библейской притче о погрязших в грехе городах: согласно ей, одну жившую там женщину за ее нечестивое поведение обратили в камень».

– Но все это я знаю с раннего детства! – возразила Джоан. – Я же спрашивала о…

Данверс поднял руку.

– «Глаза изваяния, – продолжал он, – достаточно большие, чтобы в них уместилась голова человека. Если смотреть на Вдову со стороны Главной улицы, можно заметить на ее лице насмешливое и жестокое выражение, из-за которого и возникло название».

Положив открытку, Данверс взял эскиз.

– Это, – пояснил он, – всего лишь набросок, нарисованный странствующим художником в начале девятнадцатого века; однако он дает общее представление о том, как могла выглядеть Вдова в жизни.

– Уберите! – воскликнула Джоан. В ее голубых глазах застыло выражение испуга, розовые губы побелели от страха. – Пожалуйста, уберите!

– Милая мисс Бейли! Ну конечно!

Данверс перевернул эскиз изображением вниз и положил его на стол. Однако Г.М. успел разглядеть лицо женщины средних лет, с запавшими глазами, темно-каштановыми густыми волосами, змеившимися по плечам. Выражение лица изображенной на эскизе женщины с прищуренными веками и изогнутыми в злорадной улыбке губами было отнюдь не добрым. Сама ее поза, подчеркнутая туманным, расплывающимся фоном, невольно внушала ужас – такое легче понять, чем описать.

– Я с детства ее боюсь, – призналась Джоан, – хотя сейчас издается столько открыток с ее изображением…

– Что вы! – поразился Г.М. – Это всего лишь вымышленное страшилище; подобные существа особенно хорошо удавались Физу. Ведь вы понимаете, что на самом деле такой женщины не существует.

Джоан попыталась засмеяться, но у нее ничего не вышло.

– Разумеется, понимаю! – Оба ее собеседника по-прежнему чувствовали исходящий от нее страх. – Я просто думала об этих письмах… и женщине, которая писала их… наверное, она похожа… – Поняв, что совершила грубую оплошность, Джоан осеклась. – Но если о ней ничего не написано, – продолжала она более веселым тоном, – ничего не поделаешь… правда? Извините, что доставила вам столько хлопот, мистер Данверс. – Пальцы снова прикоснулись к сумочке. – Рада была познакомиться, сэр Генри. – Улыбка ее увяла. – Боюсь, мне пора готовить ужин; ужасно поздно. Извините, но мне надо идти.

Джоан почти выбежала из лавки; вслед ей звякнул колокольчик.

Наступила долгая пауза.

– Рейф, – задумчиво проговорил Г.М., вертя в руке закрытый портсигар, – кто ее приятель? Гордон Уэст?

– Так говорят… – Данверс помолчал. – Откуда вы знаете?

– Я просто внимательно слушал все, что вы мне рассказывали… Славная девушка, Рейф.

– Да! И все остальные тоже славные. Милейшие и добрейшие люди… – Данверс снова помолчал и постучал по сложенному листку бумаги, лежащему на столе. – И все же кто-то ведь строчит эту пакость! Очень прошу вас: ради бога, вмешайтесь и помогите нам!

– Рейф, сынок, – очень спокойно проговорил Г.М. – Нет необходимости подкупать меня мемуарами Фуше. Провалиться мне на месте, я и сам хочу вам помочь. Но не могу.

– Не можете?

– Я могу лишь кое-что предположить. Но разве вы не понимаете, что ваше дело непременно требует вмешательства полиции?

– Нет, не понимаю.

– Рейф, у них все отработано. Нужно допросить кучу свидетелей, задав каждому тысячу вопросов; мотаться по разным местам… Нет, сынок, я не справлюсь с таким объемом работ, даже если захочу! Мое дело – сидеть и думать. Сейчас объясню, что я имею в виду.

– Хорошо.

– Рейф, – Г.М. хмуро посмотрел на портсигар и поднял голову, – кто из вашего списка подозреваемых – и вообще из всех – получил больше всего анонимных писем?

– Не знаю! Откуда мне знать?!

– Вот именно, сынок. А полиция первым делом выяснит это – как бы между делом, задав свидетелям массу других, вполне безобидных вопросов. Почему? Потому что человек, которому адресовано большинство писем – в среднем от пяти до пятнадцати, а то и больше, – почти всегда сам оказывается анонимом.

Данверс затеребил очки.

– Но когда к нам приезжали полицейские, они проявили легкомыслие или… как бы получше выразиться? В общем, смерть бедной мисс Мартин объявили несчастным случаем. Я не могу на них повлиять…

– Ого! – оживился Г.М. – Зато я могу. Предоставьте это дело мне.

Сунув портсигар в карман, Г.М. с трудом поднялся на ноги, снова развернул анонимное послание и перечел его.

– Придется им поискать пишущую машинку, – проворчал он. – Кстати, Рейф… Помните, в начале двадцатых годов некоторые фирмы – производители пишущих машинок выпускали портативные модели?

– Да, помню. Но какое отношение…

– Рейф, у меня тоже была малютка «Формоза» – такая легкая, что ее можно было поднять одним пальцем. Но клавиатура оказалась очень неудобной, а буквы и символы располагались непривычно. Моя машинка выдавала восклицательный знак всякий раз, как я хотел поставить запятую; в результате тексты, напечатанные на той машинке, походили на ругательства на эсперанто.

– Но мое письмо абсолютно грамотное!

– Это я только для примера, – пояснил Г.М., бросая на своего собеседника загадочный взгляд. – Похоже, Рейф, мне придется задержаться в Стоук-Друиде дольше, чем я предполагал. Есть здесь гостиница, где я мог бы поселиться?

– Что вы! Живите у меня!

Г.М. досадливо поморщился:

– Видите ли, Рейф… не обижайтесь, но у вас я жить не стану. Да, мне хотелось бы разместить у вас свою штаб-квартиру. Но ничего хорошего не получится, если я начну принимать здесь разных посетителей – а кое-кого и выпроваживать – в любое время дня и ночи. Так что насчет гостиницы?

Данверс вздохнул:

– У нас их две. «Голова пони» через дом, на той стороне. «Лорд Родни» напротив «Головы пони».

– Что порекомендуете?

– «Лорд Родни», – с оттенком презрения ответил Данверс, – построили пару лет назад в псевдостаринном, псевдотюдоровском стиле, когда его хозяйка, миссис Конклин, решила, что у нас будет много туристов. «Голова пони» на самом деле построена в пятнадцатом веке, как и церковь. «Пони», пожалуй, потеснее и там не так… мм… чисто. Но вы, разумеется, предпочтете настоящий пятнадцатый век.

Г.М. молча смотрел на своего собеседника.

– Эх! – воскликнул он. – Вы правы, я испытываю сильное влечение к пятнадцатому веку. Но еще более сильное влечение я испытываю к водопроводу, который работает. Такой уж я упрямый.

Желая поскорее отвлечь собеседника от своего последнего замечания, Г.М. с отвращением ткнул пальцем в «Барчестерские башни».

– Троллопом увлекаетесь? – ухмыльнулся он. – Как вы можете читать такого скучного старого лентяя?

Его уловка удалась: Данверс немедленно завелся.

– Дорогой Генри, – заявил он, – завидую вашей железной убежденности! По-вашему, на свете нет и не было ни одного писателя, равного Диккенсу?

– Конечно, – удивился Г.М., – так оно и есть… Ах, чтоб мне лопнуть! Хотелось бы мне посмотреть спектакль под названием «Как бы Диккенс написал романы Троллопа».

– По-вашему, это смешно?

– Может, и не смешно. Но ужасно согревает душу. Таинственные дамы в черном бросают зловещие взгляды из окон дома викария! За фикусом затаился епископ с кинжалом… Приходской священник, испуская дикие вопли, хлопает дверями, расшвыривает в стороны стулья и скачет через столы в поисках пропавших документов!

– Генри, дело в том, что вам по душе только неприличное. Уверяю вас, подобные вещи не происходят в реальной жизни. Правда, можно возразить, что…

Дз-зынь! – звякнул колокольчик над входной дверью, и дверь тут же распахнулась так широко, что задела стеллаж в витрине. Захлопнулась она столь же резко.

Хотя на улице еще не совсем стемнело, сумерки сгущались. В призрачном свете на пороге обозначилась высокая мужская фигура в облачении англиканского священника.

Очевидно, не замечая прохода и видя перед собой только ряд столов, священник перескочил через первый стол с легкостью опытного спортсмена. Почти так же ловко он преодолел второй стол, хотя задел пяткой две книги. Книги полетели на пол; запорхали, словно голубиные крылья, страницы.

Очутившись перед третьим столом, доверху заваленным стопками томов, священник, казалось, внезапно понял всю несообразность своего поведения. Зардевшись от смущения, он нерешительно направился к ошеломленному букинисту.

– Мистер Данверс? – спросил он, тяжело дыша. – Примите мои самые искренние извинения. Иногда, к сожалению, я… так тороплюсь, что не думаю, куда иду.

– Что вы, что вы, – ответил Данверс, кланяясь.

Викарий вдохновенно продолжал:

– Я должен извиниться и за другое. К сожалению, обязанности настолько заполняют мое время, что до сих пор мне не удавалось нанести вам визит, мистер Данверс, – он улыбнулся, подавляя присутствующих своим обаянием, – и как следует, не спеша побеседовать с вами о книгах.

– Что вы, что вы, – с улыбкой повторил Данверс. В глазах его плясали веселые огоньки.

Однако один предмет настолько занимал и жег мысли преподобного Дж. Кэдмена Хантера, что исключал все остальное. Искренность бурлила в нем, словно кипяток, время от времени прорываясь наружу.

– Я пришел спросить, – заявил он, – нет ли у вас книг, посвященных написанию анонимных писем?

– Анонимных писем? – переспросил Данверс, заслоняя своим телом лежавший на столе листок.

– Да, – как ни в чем не бывало подтвердил преподобный Джеймс. – Я намереваюсь посвятить данному предмету завтрашнюю проповедь.

Воцарилась мертвая тишина.

Если преподобный Джеймс рассчитывал произвести впечатление, даже подсознательно, он, несомненно, достиг цели. Данверс застыл как вкопанный. Г.М., успевший развернуть и раскурить черную сигару, не донес ее до рта.

– Я говорю это вам, – продолжал преподобный Джеймс, – потому что никакой тайны здесь нет. Если бы мне представился случай, я бы во всеуслышание заявил о своих намерениях сегодня же вечером… Я скажу своей пастве всю правду. Устрою им разнос, буду язвить и бичевать порок всеми доступными мне скромными средствами. Я скажу прихожанам в лицо, что я о них думаю. Если им не понравятся мои слова, боюсь, здесь не моя вина.

Данверс тихо заговорил:

– Но ваша паства… – Он помолчал. – Почему?

– Вы, сэр, нечасто бываете в церкви?

– Да. К сожалению, нечасто.

– Они могли бы открыться мне, – заявил преподобный Джеймс. – По крайней мере, многие из пострадавших. Но все молчали, боясь скандала. Я мог бы спасти жизнь невинной женщины… – Священник стиснул кулаки. – Однако я во что бы то ни стало намерен разоблачить авторшу анонимок и выставить ее на всеобщее поругание! Впрочем… я не должен разоблачать свой план до завтра. Кстати, сам я тоже хорош! Ведь и я понятия не имел о поразившей нас чуме до тех пор, пока вчера днем сам не получил такое письмо!

– Можно узнать, – спросил Данверс, глядя в пол, – что было в письме?

– Можно, – кивнул преподобный Джеймс, обхватывая себя руками. Сунув руку во внутренний карман пиджака, он порылся там, но ничего не нашел. – Я… забыл его дома. В общем, меня обвиняют в… незаконной связи с мисс Джоан Бейли.

Признавшись в самом страшном, викарий заговорил смелее.

– Я намерен, – заявил он, – зачесть вслух полученное мной мерзкое письмо во время утренней службы!

Глава 4

Наступила такая тишина, что стало слышно собачье тявканье на противоположной стороне улицы. Но сэр Генри настолько погрузился в себя, что напрочь забыл о ждущих его детях.

Первым нарушил молчание Данверс.

– Как вы заметили, я не любитель посещать церковь, – хрипло начал он, потирая подбородок костлявыми пальцами. – И все же… Необходимо расследование, согласен; во что бы то ни стало! Но подобный метод…

– Знаете, что произойдет, когда я прочту письмо в церкви? – спросил викарий.

– Конечно, – кивнул Г.М. – Разразится адский скандал.

– Надеюсь, что так, сэр, – только не в буквальном смысле. Но вы не поняли моей истинной цели. То письмо…

Викарий замолчал и нахмурился. Он только сейчас заметил массивную, бочкообразную фигуру со сверкающей лысой головой и злорадной усмешкой на губах; незнакомец сидел в кресле и курил черную сигару. Викарий вопросительно посмотрел на Данверса.

– Мистер Кэдмен Хантер, – проговорил последний, – позвольте представить вас сэру Генри Мерривейлу.

Викарий, вежливо кивнув, уже собирался произнести какую-нибудь любезную фразу и отвернуться, как вдруг словно что-то вспомнил и сморщил довольно красивое лицо, которое несколько портил слишком длинный нос. Потом провел рукой по светлым волосам и удивленно вскинул брови.

– Но… – сказал он, – тогда вы, должно быть, и есть тот самый феноменальный Старик!

Он произнес последнюю фразу очень спокойно и искренне, как будто сказал: «Но тогда вы, должно быть, сам сэр Ланселот!»

Нечасто в своей жизни Г.М. слышал подобную интонацию; куда чаще его нехотя благодарили или откровенно грубили. Так что от изумления он едва не выпал из кресла. Зато сигара выпала из его негнущихся пальцев, и ее затушил Данверс. Сам же Г.М. впился глазами в викария, пытаясь угадать, не издевается ли тот. Однако преподобный Джеймс и не думал шутить.

– Сынок, – заявил Г.М., выбираясь из кресла, – я чрезвычайно тронут!

– Для меня знакомство с вами большая честь, сэр Генри.

– Я и так набожен как черт, – откровенно признался Г.М., – а после таких слов, надеюсь, буду еще чаще ходить в церковь. Меня не ценят, это факт. От кого вы слыхали обо мне?

– От одного приятеля, адвоката-ирландца по имени Кит Фэррелл. Он часто вспоминает о деле с бронзовой лампой, а вы, по его рассказам, просто святой!

– Ах, сынок, нельзя верить абсолютно всему, – скромно возразил Г.М., которого слегка покоробило сравнение со святым. – Но то расследование… да, есть о чем вспомнить!

– Расследование! – воскликнул викарий, в порыве вдохновения хватая Г.М. за плечи. – Ну конечно! Не скажу, будто вас послало мне Провидение, – он рассмеялся, – но, по крайней мере, это самая счастливая встреча, которая может выпасть на долю бедного сельского священника! Вы посланы мне свыше, чтобы помочь разоблачить преступника!

Г.М. настороженно посмотрел на преподобного Джеймса.

– Мы сейчас же пойдем ко мне, – заявил викарий, – и вместе изучим анонимное послание. Как странно! Оказывается, здесь есть проход. – Он уже рьяно подталкивал Г.М. вперед. – Дорогой сэр, неужели вас не волнует насущная обязанность?

– Откровенно говоря, нет, – сказал Г.М. – Вот что, сынок! Снаружи я оставил свой весьма ценный чемодан с колесиками. Мне нужно отвезти его в отель под названием «Лорд Родни», потому что…

– Ваш багаж, сэр Генри? Не волнуйтесь, я о нем позабочусь.

– Именно этого я и боюсь. Дело в том, что…

– Вперед! – весело вскричал преподобный Джеймс, распахивая дверь. Звякнул колокольчик. – Ах, ваш чемодан! – добавил он.

Чемодан, перевернутый широкой стороной вниз, был прислонен к книжному лотку; два колесика, торчавшие в воздухе, поблескивали в последних лучах солнца. Преподобный Джеймс, который, естественно, решил, что перед ним самый обычный чемодан, из галантности попробовал поднять его. С трудом оторвав изобретение Г.М. от земли, он не удержался и с размаху опустил его на тротуар – естественно, широкой стороной вниз. При этом колесики оказались тоже внизу. Потом викарий принялся искать несуществующую ручку, за которую можно было бы нести чемодан, и нечаянно ударил коленом в его днище, словно баран рогами. После этого он воскликнул:

– Ну вот! – и застыл, пораженный.

Старый добрый чемодан, как будто заразившись его энергией, покатился по гладкому покатому тротуару вниз, вдоль улицы. Двадцать мальчишеских и девчоночьих глоток испустили возмущенный вопль. Крики детей смешались с лаем одиннадцати собак всех пород и мастей – от манчестерского терьера до овчарки. Собаки разбежались по улице, точно пестрый движущийся ковер.

По сию пору Г.М. пылко уверяет, будто все произошло не по его вине. Но он совершил досадную ошибку, которую никогда не признает.

В тот миг, когда викарий толкнул коленом чемодан, сэр Генри Мерривейл бросился вниз по улице, размахивая руками; он собирался предупредить Томми Уайата и его шайку, что гонка еще не началась. Но точно посреди улицы он натолкнулся на свору собак.

Г.М. не удалось избежать столкновения. Крепко вцепившись в панаму, он дважды обернулся вокруг своей оси и с глухим стуком плюхнулся задом на асфальт, едва не проделав в нем трещину. Трое отцов семейств, не выпуская из рук гаванские сигары, подошли к незнакомцу и возмущенно осведомились, что за представление он тут устраивает.

– Так нечестно! – закричал один мальчик, дергаясь от возмущения всем телом, точно у него была пляска святого Витта.

– Нечестно! – вторили другие. – Викарий лягает собак!

Обвинение было несправедливым и неверным. Преподобный Джеймс, увидев, что случилось, решил, что единственно правильное решение – попробовать догнать чемодан и схватить его. В колледже Святого Иоанна он был великолепным спрингером. Разумеется, собаки и не думали состязаться с ним в беге: им только хотелось поймать странный предмет и разорвать его в клочья. И если на бегу священник и отпихнул какую-то собаку, он действовал не нарочно.

Данверс, который выбежал на дорогу, чтобы помочь Г.М., понял, что им грозит новая беда.

– Сэр Генри! – умоляюще взывал он.

Г.М. в съехавшей на глаза панаме вознес кулаки к небу. С губ его слетали такие непристойности, такие живописные ругательства, что все окошки в верхних этажах раскрылись, словно в музыкальном ревю.

– Прошу вас! – стонал Данверс.

– Ах ты, чтоб тебя!.. – отвечал Г.М.

– Внизу, на лугу, сидит полковник Бейли! Чемодан и собаки несутся прямо на него! Если они свалятся на полковника…

– То что? – спросил Г.М., резким жестом сдвигая панаму на затылок.

Если бы не новая угроза, он бы просидел на улице минут двадцать, в красках расписывая урон, какой понес его копчик от соприкосновения с асфальтом. Но, услышав о надвигающейся беде, великий человек с трудом встал, придерживая обеими руками панаму, и, переваливаясь, побежал вниз по Главной улице со скоростью, почти поражавшей воображение.

– Эй! – кричал Г.М. поверх голов зрителей. – Остановите его! Остановите сейчас же!

Любой завсегдатай скачек вполне мог оценить картину даже без полевого бинокля: обезумевшие собаки, несущийся по улице викарий – и торжествующий чемодан, катящийся на четыре корпуса впереди самых быстрых собак. Все звуки вдруг перекрыл пронзительный взволнованный дискант юного Томми Уайата:

– Пучеглаз! Пучеглаз! Взять его!

Реакция последовала незамедлительно.

Из беспорядочного пестрого клубка вырвался черно-белый пятнистый пес. За полсекунды он на три корпуса опередил остальных.

Гонка приближалась к повороту, за которым находился пригорок, довольно круто обрывавшийся вниз. Чуть в стороне от обрыва сидел спиной к дороге высокий джентльмен с хорошей выправкой, в котором без труда угадывался военный, и наносил мелкие мазки кистью на холст, стоящий перед ним на мольберте. Позади мольберта находились две дамы, одной из которых была Джоан Бейли. Их лица были обращены к улице. При виде происходящего дамы замерли, раскрыв рты.

– Пучеглаз! – в последний раз прозвенел боевой клич.

Одним прыжком длинноногий Пучеглаз нагнал чемодан, запрыгнул на него и свалился, ошеломленный. Чемодан, покачнувшись от неожиданного толчка, изменил направление и двинулся прямо к обрыву, распахиваясь на лету.

Пятнистая собака полетела в одном направлении. Бутылка шотландского виски – в другом. Чемодан как будто расправил огромные, дьявольские кожаные крылья и спикировал прямо на затылок полковника Бейли, завалив его нижним бельем Г.М. и впечатав лицом во влажный холст; чемодан, полковник и мольберт свалились на землю.

По меньшей мере на несколько секунд после того толпа очевидцев – собаки, дети, зеваки – окаменела, как изваяние Насмешливой Вдовы, которое высилось на некотором расстоянии. Однако всеобщее оцепенение не было вызвано прискорбным положением полковника Бейли.

На лугу, метрах в тридцати от них, стоял Том Уайат; он беседовал с двумя людьми, держащими теодолит. Услышав шум, Том медленно обернулся. В руках его был тяжелый терновый посох. Даже с дальнего расстояния было видно, как вытаращились его глаза, а брюшко заходило ходуном, набирая воздуха для боевого клича.

– Ха-а-а-а! – завопил Сквайр Уайат.

По оценкам Джоан Бейли, подобного вопля никто не слышал со времен разгрома наполеоновской гвардии при Ватерлоо. За долю секунды все – собаки, мальчики, девочки, даже их родители – развернулись кругом и, толкаясь, понеслись обратно, вверх по Главной улице. И вся масса на полном ходу врезалась в сэра Генри Мерривейла. Тот галантно изогнулся, но удержать равновесия не смог и снова плюхнулся на дорогу.

Только три крошечные фигурки из всей толпы остались стоять, парализованные страхом, у обрыва.

– Жуть! – прошептал юный Томми Уайат.

– Дядя Том! – пропищала девятилетняя девочка.

Пятнистая собака окидывала место действия ясным взором; она пыталась выглядеть столь же невинно, как и сам Г.М.

– Я с вас шкуру спущу! – заорал Сквайр, потрясая терновым посохом. – Чтоб мне провалиться, со всех троих спущу шкуру!

Троица, как будто у каждого над ухом спустили курок стартового пистолета, немедленно бросилась к широким воротам парка.

Темнело; на лугу, где произошла катастрофа, преподобный Джеймс, тяжело дыша, пытался помочь полковнику Бейли выбраться из-под чемодана, мольберта и красок.

Сэр Генри Мерривейл, опустив голову и ссутулясь, все сидел посреди дороги, как человек, который сдался под напором обстоятельств.

Дама, стоявшая рядом с Джоан Бейли, оказалась Стеллой Лейси. Покосившись на свою спутницу, она мягко попеняла ей:

– Джоан, прошу вас! В том, что случилось с вашим дядей Джорджем, я не вижу абсолютно ничего смешного.

– Н-н-н… – начала Джоан, но продолжать не могла.

Отвернувшись, недостойная племянница закрыла лицо руками и принялась раскачиваться взад-вперед. Стелла Лейси выразила легкое возмущение.

– Чувство юмора, Джоан, – заметила она, – заключается не в том, чтобы потешаться над беднягой, поскользнувшимся на банановой кожуре. Вульгарный, грубый фарс не имеет никакого отношения к юмору!

– Н-н-н…

Наконец полковник Бейли поднялся. Лицо его пестрело гаммой красок. Зеленая трава, асфальтово-черный оттенок каменного изваяния, синее вечернее небо казались бледными и выцветшими на фоне его физиономии. Полковник стоял прямой, как палка, в твидовом пиджаке и брюках-гольф. На шее у него, подобно гербам у славных рыцарей прошлого, болтались красные фланелевые кальсоны Г.М.

– Джоан! – крикнула Стелла Лейси.

– Н-но… это всего лишь акварель! Она… легко смывается водой! Д-достаточно намочить тряпку… Она н-н…

Полковник Бейли не обратил внимания на племянницу.

– Что за странная штуковина? – спросил он, сдерживаясь из последних сил и пиная чемодан носком ботинка. – И кто… – его тяжелая, покрытая веснушками морщинистая рука указала вверх, – кто тот джентльмен, что спускается сюда?

– Сэр Генри Мерривейл, – прошептал преподобный Джеймс. – Потомок стариннейшего и знатнейшего английского рода, – добавил он.

Надменный аристократ, о котором шла речь, величественной походкой приближался к ним. Спускаясь с обрыва, он поскользнулся и чуть было снова не оказался в сидячем положении, но крепкое ругательство, а также злость на подковырку судьбы удержали его на ногах. Смешно переваливаясь и отдуваясь, он подошел к полковнику Бейли.

– Послушайте! – начал он, резко поднимая вверх правую руку, словно приносил присягу. – Я клянусь всем, что только есть на свете, что в данном случае я абсолютно непричастен – не-при-ча-стен! – ко всей кутерьме. Меня не в чем упрекнуть. Я имею такое же отношение к тому, что произошло, как и швейцарские часы с кукушкой. Сейчас я вам докажу.

И он доказал. Когда Г.М. в ударе, он становился несравненным оратором, а его богатой жестикуляции мог бы позавидовать сам покойный сэр Генри Ирвинг. Живо поводя рукой из стороны в сторону, он описал ужасное происшествие. К тому времени преподобному Джеймсу с трудом удавалось сохранять на лице серьезную мину, но Г.М. намеренно не обращал на него внимания.

– Вот как все произошло, – подытожил он, – и да поможет мне Бог!

Некоторое время полковник Бейли не двигался. Затем он сделал именно то, что и следовало ожидать при данных обстоятельствах от человека военного. А именно – он запрокинул голову и разразился громким хохотом.

– Черт побери, отлично задумано! – Он снова пнул носком чемодан и, подумав, добавил: – Приходите сегодня к нам!

Г.М. поклонился и прижал руку к животу.

– Вот спасибо, сынок, – проговорил он. – Почту за честь принять столь лестное для меня приглашение.

– Славный малый! Джоан! Есть у нас сегодня что-нибудь особенное?

– Ах! – пробормотала Джоан, поняв, что опоздала. Ее розовые губки раскрылись. – Дядя Джордж, я…

– Может, карри? – предложил сияющий от радости полковник.

Джоан вздохнула с облегчением. Ее дядю можно было потчевать карри триста дней в году, и он, как правило, ничего не замечал и только провозглашал, что отлично пообедал.