Текст книги "Девятнадцать писем (ЛП)"

Автор книги: Джоди Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Глава 16

Джемма

У меня кружится голова к тому времени, как я выхожу из машины Брэкстона. Вопросы, которые я задала ему, кажется, только создали ещё больше вопросов. Обычно это он заводит разговор, но не сегодня. Ну, надеюсь, дело только в этом. Казалось, мы вчера расстались на хорошей ноте, но сегодня утром в нём определённо произошли изменения.

Я чувствую себя как-то уныло, когда прохожу на кухню. Может, Кристин ответит на некоторые мои вопросы? Что случилось с его мамой? И что насчёт моих бабушки и дедушки?

– Я вернулась, – говорю я, когда вижу её у холодильника, склонившейся над чем-то.

Выпрямляясь, она становится во весь рост. В тот момент, когда она поворачивается ко мне лицом, я могу сказать, что с ней тоже что-то не так. Улыбки, которой она обычно приветствует меня, нет.

– Я не знала, что на приём сегодня тебя возил отец.

Я в замешательстве, это проблема?

– Он звонил мне вчера, – начинаю я, но затем делаю паузу, когда вижу, как она хмурится. – Я… эмм… упомянула, что ездила на такси, так что он предложил сегодня меня подбросить.

– Ха, – хмурится она. – Что ж, я бы оценила, если бы ты не приглашала его в этот дом. Ему здесь не рады.

Меня сбивает с толку яд в её голосе. Очевидно, у них проблемы, они больше не вместе, но я понятия не имею почему. Стефан кажется милым мужчиной. Он мне очень нравится. Он мягкий и добрый, хотя выглядел немного грустным, когда я сегодня утром спросила у него, как дела у Кристин.

– Хорошо.

Я видела её взлёты и падения с тех пор, как живу здесь, но это первый раз, когда она злится на меня. Вчера был хороший день, и я чувствовала себя лучше, чем было с тех пор, как я очнулась от комы, но сейчас я чувствую себя дерьмово.

Обычно мы сидим и едим ланч вместе, но я вдруг теряю аппетит.

– Я буду в своей комнате, если понадоблюсь тебе, – говорю я, поворачиваясь и направляясь к лестнице. Хотелось бы мне знать, почему она так сильно недолюбливает Стефана, но с другой стороны, может, лучше, чтобы я не знала.

* * *

Я сидела взаперти в своей комнате большую часть дня. У меня болит голова, пока я лежу на кровати и смотрю в потолок. Думаю, это смесь стресса и голода, но, кажется, я не могу найти мужества спуститься, чтобы что-нибудь поесть. Логично, я знаю, что не могу оставаться здесь вечно; я должна поесть рано или поздно. Я только надеюсь, что к тому времени Кристин успокоится.

Из мыслей меня вытаскивает стук в дверь.

– Джемма, это я, – её тон мягче, чем раньше. – Я могу войти?

– Да, – отвечаю я, медленно садясь. Отчасти я чувствую себя плохо из-за того, что вот так ушла. Очевидно, в этой ситуации кроется больше, чем я знаю, но всё же я не могу найти смелости спросить у неё, что случилось.

Она открывает дверь моей спальни, и я чувствую облегчение, когда вижу улыбку на её лице.

– Я подумала, что ты можешь быть голодна, раз пропустила ланч. Мне жаль насчёт того, что произошло раньше, – она подходит к кровати и передаёт мне тарелку с сэндвичем. – Между мной и твоим отцом многое произошло, – я слегка подвигаюсь, когда она садится рядом со мной. – Я не должна была на тебя злиться. Я знаю, что ты ничего не помнишь.

– Всё нормально, – говорю я, кладя руку на её ногу. – Прости. Я бы не привела его сюда, если бы знала, что тебя это расстроит. Что между вами случилось? Очевидно, вы когда-то любили друг друга.

Всё её тело, кажется, вздрагивает от моего вопроса, и на меня накатывает грусть.

– Твой отец был любовью всей моей жизни… Я думала, он чувствует ко мне тоже самое.

– Что это изменило? – нерешительно спрашиваю я.

– Он разбил мне сердце.

Я вижу, как на её глаза наворачиваются слёзы, прежде чем она отворачивает лицо.

– Мне жаль, что он поступил так с тобой.

У меня так много вопросов, но я чувствую, что сейчас не время их задавать.

– Ешь свой сэндвич, – говорит она, поднимаясь с кровати. – Ты, наверное, голодна, – она останавливается, когда доходит до двери. – О, чуть не забыла, тебе только что пришло вот это.

Мои губы растягиваются в улыбке, когда она достаёт из кармана штанов письмо.

ПИСЬМО ЧЕТВЁРТОЕ…

Дорогая Джемма,

Первая часть этого письма скорее признание, чем воспоминание. Об этом я никогда не говорил, даже с тобой. Это бремя, которое я несу почти пятнадцать лет, и, может быть, пора всё прояснить.

Восемнадцатое июля 2000 года. Я мало что помню о том, что произошло в тот день, но помню, что моя мама плохо себя чувствовала. Когда она уложила меня в кровать в ту ночь, она наклонилась поцеловать меня.

– Сладких снов, – прошептала она, проводя рукой по моему лбу. Она говорила мне это каждую ночь.

– Спокойной ночи, мама, – ответил я. – Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, милый.

Она коротко улыбнулась, но затем её лицо исказилось, будто от боли. Я быстро сел, когда она приложила руку к животу.

– Что такое? – спросил я. – Ты в порядке?

– Просто немного больно, – ответила она, отмахиваясь. – Я в порядке, сладкий.

Её слов было достаточно, чтобы ослабить моё переживание, и я быстро заснул. Как раз после полуночи мой отец зашёл ко мне в комнату, чтобы разбудить меня.

– Брэкстон, – произнёс он. – Нужно вставать, сынок, – я был таким уставшим и сонным; я простонал и перевернулся на бок. – Брэкстон, – повторил он, на этот раз строже. – Твоей маме нехорошо. Я повезу её в больницу.

– Я не хочу вставать, – ныл я. – Я устал.

– Пожалуйста, сынок. Твоей маме очень больно, – мой отец был очень терпеливым человеком и редко терял со мной самообладание. – Если не хочешь ехать в больницу, я могу позвонить Робинсонам и узнать, присмотрят ли они за тобой, пока мы не вернёмся. Спускайся вниз, когда оденешься.

Он вышел из комнаты, и я сделал что-то невероятно эгоистичное: я снова заснул. Я не уверен, сколько прошло времени, но на этот раз я проснулся от крика отца.

– Брэкстон, сейчас же вставай с кровати! – он откинул одеяло и потянул меня за руку. – Я сказал тебе встать и одеться. У твоей бедной мамы агония.

На этот раз я не колебался. По тону голоса отца я мог сказать, что он очень беспокоится за мою мать.      

Когда я спустился, я увидел её согнутой пополам от боли. Она громко стонала, и тогда пришла паника. Я никогда раньше не видел её такой.

– Мама! – закричал я, подбегая к ней у входной двери. – Ты в порядке?

– Буду в порядке, малыш, – задыхаясь, ответила она, натягивая улыбку. Но взгляд ужаса в её глазах сказал мне, что она далеко не в порядке. Была середина зимы, но её светлые кудряшки приклеились к её лбу от испарины.

– Идём, Грейс, – нежно произнёс мой отец, обвивая её рукой. – Давай я посажу тебя в машину, – она спустилась только с первой ступеньки, когда у неё изо рта вырвался душераздирающий стон. – О господи, – пробормотал мой отец, подхватывая её на руки и спеша к машине. – Иди к соседям, сынок; Робинсоны тебя ждут. Они позаботятся о тебе, пока мы не приедем домой.

Как раз когда мой отец сказал это, загорелся свет на крыльце твоего дома. Твоей отец вышел в полосатом халате поверх пижамы, но я просто стоял на месте, парализованный страхом.

Следующие несколько минут были размытым пятном.

– Я люблю тебя, мама! – крикнул я, пока мой отец укладывал её в машину.

– С ней всё будет нормально, – сказал рядом со мной твой отец, кладя руку на моё плечо. Это сбило меня с толку, потому что я не понимал, почему стою там. Мой взгляд был сосредоточен на машине, пока мой отец с визгом съезжал с подъездной дорожки и мчался по улице. Я помню, как боролся со слезами, пока твой отец вёл меня к вашему дому. – Кристин стелет тебе на диване.

Я не смог снова заснуть, слишком переживал за маму. Я смотрел, как время на видеомагнитофоне дошло до 3:56 ночи, когда услышал, как машина моего отца остановилась по соседству. Хоть я ждал его возвращения, внутри я чувствовал себя плохо. Будто часть меня знала, что моя жизнь навсегда изменится.

Свет в коридоре загорелся через несколько секунд после того, как он постучал в вашу входную дверь, а я просто лежал, боясь двигаться. Я видел, как твой отец просунул руки в халат, выходя в коридор, твоя мама шла следом.

– Как Грейс? – спросила она в тот момент, когда впустила моего папу. Я всё видел со своего места, и пустое выражение его лица, когда я заметил его, я никогда не забуду.

Он покачал головой, прежде чем заговорить, и я увидел, как рука твоей матери взлетела вверх, прикрывая её рот.

– У неё разорвался аппендицит раньше, чем мы приехали в больницу. Её повезли в операционную, но она не выжила… она умерла на операционном столе.

Я услышал громкий вздох твоей матери за мгновения до того, как мой отец упал на колени. У меня молча текли слёзы, когда он закрыл лицо руками и начал рыдать. Это был первый и единственный раз, когда я видел его слёзы.

Это причина, по которой я сегодня утром включил радио. Это время моей жизни, вспоминать о котором слишком больно. Если бы только я встал с кровати, когда мой отец попросил первый раз, они могли бы попасть в больницу вовремя, и, может быть, она сегодня ещё была бы жива.

До сих пор больно даже думать о ней. Я очень сильно по ней скучаю. Ей было всего тридцать три; слишком молодая и красивая, чтобы умирать.

В письме ещё две страницы, но на этом этапе мне приходится его отложить. Я больше не могу видеть слова сквозь слёзы. У меня разбивается сердце за маленького мальчика, которым он однажды был, и за то, через что прошла его семья. Тот факт, что он все эти годы носил в себе чувство вины, вызывает у меня невероятную грусть. Нагнувшись, я достаю две салфетки из коробки на прикроватной тумбочке.

Я вытираю глаза и подхожу к белому столу, который стоит под окном. Мои пальцы сжимают спинку стула, пока я смотрю на соседний дом; место, где жил он и его семья. Я задумываюсь о его отце и о том, почему он больше там не живёт. Он повторно женился после смерти жены?

Я хватаю свою сумочку и копаюсь в ней, ища телефон. У меня так много вопросов, и я так много хочу сказать Брэкстону в этот момент. Я нажимаю кнопку с одной стороны телефона, чтобы пробудить его к жизни. Открывая мессенджер, я нахожу в списке только одно сообщение, от Брэкстона. В нём говорится: «Проверка»; он отправил его, когда показывал мне, как работает телефон. Нажав на него, я набираю ответ. «Я очень сожалею о том, что случилось с твоей мамой».

Я нажимаю «отправить». Не знаю, что ещё ему сказать, но хочу, чтобы он знал, что мне жаль. Очень жаль. Мне хотелось бы найти достаточно глубокие слова, чтобы облегчить его боль.

Я сбита с толку через несколько секунд, когда приходит ответ. «Спасибо. Мне не следовало обременять тебя своими проблемами, и мне стыдно, что понадобилось так много времени, чтобы рассказать. Я чувствую себя легче, что наконец сказал правду».

Я быстро отвечаю, над ответом не приходится долго думать; просто я это чувствую. «Я благодарна, что ты решил поделиться этим со мной, на это нужно много мужества. Ты не должен брать на себя ответственность за её смерть. Это было просто одно из этих неудачных стечений обстоятельств. Ты был просто ребёнком, Брэкстон».

Его сообщение приходит через несколько секунд. «Для меня много значат твои слова».

«Это правда. Я очень хочу прямо сейчас тебя обнять».

Почти минуту стоит тишина, прежде чем мой телефон издаёт сигнал.

«Хочешь?»

«Да. И это правда».

«Я могу и согласиться на одно из твоих объятий, – пишет он. – Ты обнимаешься лучше всех. У меня сейчас важная встреча на работе, а потом я еду обратно в больницу, но я могу получить шанс сделать это утром?»

Я улыбаюсь на его ответ и на самом деле с нетерпением жду завтрашнего дня, чтобы обнять его. Я хочу спросить, чем он занимается на работе, но он на встрече, так что я сдерживаюсь. Я чувствую себя эгоисткой из-за того, что не знаю о нём этого.

«Прости, что отвлекаю тебя от работы. Наслаждайся остатком своего дня. Я пойду закончу читать остальное твоё письмо».

Он тут же пишет в ответ. «Ты никогда не отвлекаешь. Твои сообщения сделали мой день. Я сижу здесь в зале заседаний с нелепой улыбкой на лице, а Лукас смотрит на меня странным взглядом. Пиши мне в любое время дня и ночи. Для тебя я всегда буду доступен, Джем. Всегда».

Моя улыбка становится шире. «Спасибо. Я ценю это. Увидимся завтра».

«Я с нетерпением жду этого и своего объятия».

Хоть я не вижу своё лицо, но уверена, что на нем такая же нелепая улыбка.

Я подхожу обратно к кровати, кладя телефон на прикроватный столик. В моём животе трепет, которого я никогда не чувствовала раньше.

Я ем свой сэндвич, прежде чем прочитать остаток письма. Я умираю от голода, и мне нужно несколько минут, чтобы собраться.

Смерть моей матери и долгие часы работы отца означали, что я проводил намного больше времени в твоём доме. Твоя мама предложила помогать моему папе всегда, когда может. За последующие месяца он развалился на части, и, видя его таким, я только больше чувствовал вину.

Тогда вступила твоя мама. Она заботилась обо мне как о своём ребёнке. Часто по ночам она сидела со мной допоздна и обнимала меня, пока я плакал. Она делала всё возможное и невозможное, и я всегда буду любить её за это. Твои родители всегда относились ко мне фантастически, но за последующие годы вы все стали моей семьёй. Я не уверен, как мы с отцом выжили бы без поддержки твоей семьи.

* * *

Третье января 2002 года. Это было лето, и у нас были школьные каникулы. Я познакомился с твоими бабушкой и дедушкой, когда они приехали в город навестить твою семью, но это был первый раз, когда я остался на их ферме в деревне. Ты назвала их баба и деда, и в итоге я тоже стал так говорить.

Твои дедушка и бабушка, Альберт и Изабелла Григгс, были двумя самыми милыми, самыми искренними людьми, которых я когда-либо встречал. Я очень сильно полюбил их за прошедшие годы.

Ты обожала их, как и они тебя. Ты была их единственной внучкой и известна как их маленькая Джем-Джем. Деда говорил, что ты отрада его глаз, что вызывало у нас смех. Он был фермером, и у него было больше двухсот яблонь. Во время сбора урожая он нанимал сборщиков, но платил нам по несколько долларов каждому, чтобы подбирать яблоки, которые упали с деревьев. С деньгами, которые заработали, мы ехали на велосипедах в магазин на углу в городе и покупали мороженое и леденцы.

Ты умоляла деда разрешить нам забираться на лестницы, как другим рабочим, но он и слышать об этом не хотел. Он редко тебе отказывал, особенно, когда ты надувала губы и смотрела на него своими большими карими глазами, но в этом он не уступал. Ты не была этим довольна, но он отказывал только потому, что не хотел, чтобы нам было больно. Я, с другой стороны, чувствовал облегчение.

Раз уж, похоже, в этом письме я признаюсь тебе в своих глубочайших тёмных секретах, я могу сказать тебе и то, что боюсь высоты. Точнее, я от неё в ужасе. Это не по-мужски, я знаю и надеюсь, что ты из-за этого не думаешь обо мне плохо, но это правда. Дай мне пауков, змей, страшные горки (только если они не высоко от земли) и даже быстрые машины, но не высоту; никогда не нужно высоты. Это иронично, учитывая, чем я зарабатываю на жизнь, но я никогда не чувствовал себя комфортно, находясь на высоте. Может, если бы я сказал тебе это раньше, мне бы не пришлось страдать от всех ужасающих вещей, которые ты заставляла меня делать за все годы.

Наше время на ферме всегда было весельем. Особенно для такого городского мальчишки, как я. В деревне совершенно другой образ жизни. Ты любила кататься на тракторе деда. Он часто заваливал прицеп тюками сена и катал нас по своей территории на сто акров.

Я помню, как наблюдал за тобой, пока он нас катал, – твои красивые, длинные каштановые волосы развевались на ветру, но больше всего мне нравилась чистая радость на твоём лице. От твоей улыбки захватывает дух. Это одна из моих любимейших вещей в мире.

Дел всегда хватало, и моё время, проведённое там, включало в себя некоторые самые счастливые моменты моей жизни.

Ещё одним твоим любимым занятием было ходить к реке. Она тянулась через дальний конец двора, и мы часто устраивали пикники у воды. Баба была одним из лучших поваров, которых я когда-либо знал. Она готовила нам вкусные сэндвичи на хлебе, который пекла по утрам, и добавляла в корзину кусочки торта или своего домашнего яблочного пирога – ради которого можно было умереть – в качестве особого угощения. Деда даже соорудил нам качели из старой шины и повесил их на огромную иву, которая стояла на берегу реки. Мы часами раскачивались на дереве и прыгали в воду летом.

В более холодные месяцы мы ловили форель или катались на маленькой вёсельной лодке деда. Обычно грёб я, потому что, честно говоря, у тебя это получалось отстойно. Не важно, как ты старалась, у тебя никогда не получалось направлять лодку в ту сторону, куда ты хотела.

На твой двенадцатый день рождения твои бабушка и дедушка купили тебе красивую гнедую кобылу, которая принадлежала другу деда. Ты назвала её Малышка Тилли и очень её любила. Ты часами каталась вокруг меня на ней. Ей было четыре года, когда она попала к тебе, и у неё был такой мягкий характер, прямо как у тебя.

У вас двоих была особая связь. Каждый раз, когда мы приезжали на ферму, ты бежала на пастбище и изо всех сил кричала: «Малышка Тилли!» Она мчалась к тебе, где бы ни была, и забавно скакала, как только видела тебя. Затем, когда успокаивалась, она подходила к тебе и тёрлась мордой о твою голову. Связь между вами была просто поразительна.

Одним поздним днём мы вышли из реки, покупавшись. Ты подошла к дереву, чтобы отвязать поводья Малышки Тилли от ветки, пока я собирал одеяло и корзину для пикника. Я поднял взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как Малышка Тилли поднялась на задние ноги, сбивая тебя на землю.

Мгновение я стоял в шоке – для неё это было так необычно – но затем я бросил корзину и побежал к тебе. Тогда я заметил большую сетчатую коричневую змею, которая лежала в траве и готовилась напасть. Её тело было скручено кругом, а голова поднялась и была нацелена прямо на тебя. Это вторая самая ядовитая змея в мире и может убить человека за несколько минут.

– Не двигайся, Джем, – прошептал я. – Совершенно замри.

Твои глаза расширились, когда я указал на змею, которая находилась на расстоянии меньше метра. Я никогда не забуду выражение чистого ужаса на твоём лице.

Я знал, что должен действовать быстро, и сказать, что мой адреналин стучал в венах, пока глаза осматривали окружающую листву, было бы преуменьшением. Я заметил маленький булыжник в нескольких метрах и, медленно и точно, подвинулся к нему. Он был тяжёлым, но мне удалось его поднять.

– Я досчитаю до трёх, – сказал я тебе, как только вернулся на место. – На счёт три, я хочу, чтобы ты встала и побежала к реке как можно быстрее. Хорошо?

Ты была слишком напугана, чтобы вообще говорить, так что вместо этого несколько раз моргнула глазами.

Используя всю свою силу, я поднял булыжник высоко в воздух.

– Раз. Два. Три!

Как только я краем глаза увидел, как ты побежала, я бросил булыжник. Слава богу, я попал в цель, потому что змея бросилась к тебе, как раз когда камень приземлился ей на голову.

Когда я подбежал к тебе, ты упала в мои объятия и начала рыдать.

– Ты спас мне жизнь, – сказала ты.

Я сделал то, что нужно было сделать, чтобы защитить тебя, но ты заставляла меня чувствовать себя героем.

Баба и деда были расстроены, когда мы рассказали им, что случилось, но баба тем вечером положила мне лишний кусочек яблочного пирога, в качестве награды за смелость. Малышка Тилли получила яблоко за своё участие тем, что сбила тебя с дороги, чтобы ты не наступила на змею.

Мы спали на двухъярусной кровати в свободной комнате, когда оставались у твоих бабушки и дедушки. В ту ночь, пока засыпал, я услышал, как ты прошептала в темноту:

– Я люблю тебя, Брэкстон Спенсер.

Это был первый раз, когда ты сказала эти слова вслух.

Я притворился спящим, так что мне не пришлось отвечать, но давай просто скажем, что в ту ночь я заснул с огромной улыбкой на лице.

То, что между нами было, слишком прекрасно, чтобы забыть.

Всегда твой,

Брэкстон

Я прочитываю письмо ещё раз, прежде чем приняться искать на дне конверта свои подвески. Я широко улыбаюсь, когда нахожу крошечное яблоко и красивую лошадь.

Интересно, что случилось с моей Малышкой Тилли?

Глава 17

Брэкстон

Я жду, пока доктор сделает свой утренний обход, проверит моего отца, прежде чем пойду домой, чтобы принять душ и переодеться. Мне хочется поехать домой к Кристин, чтобы увидеть свою девочку. Сегодня она обещала меня обнять, и хоть я не слишком сильно надеюсь, что это на самом деле произойдёт, сообщений, которые она вчера мне прислала, было достаточно, чтобы поднять мне настроение.

Я сохраняю относительное спокойствие, пока еду туда. Я стараюсь не ожидать слишком много; за последние несколько месяцев у меня было достаточно падений, чтобы хватило на всю жизнь. Но я благодарен, что она по-прежнему хочет видеть меня в своей жизни.

– Доброе утро, – говорю я, выходя из машины и подходя к дому.

– Доброе утро, – отвечает она, спускаясь по ступенькам. На её лице милая улыбка, которая согревает мне сердце. Теперь, кажется, мне не так больно, когда я смотрю на неё, потому что она выглядит счастливее. Мне тяжело было видеть её печаль после аварии. Это всё, чего я когда-либо хотел для неё, – счастье.

Я протягиваю ей руку, когда она доходит до последней ступеньки, и она охотно принимает её.

– Как ты себя сегодня чувствуешь?

– Хорошо. Я чувствую себя очень хорошо, – её взгляд опускается на дорожку под ногами, когда она останавливается рядом со мной. – Похоже, я должна тебе объятие.

Она выглядит неуверенно, когда её большие карие глаза, наконец, поднимаются к моим.

– Ты не должна обнимать меня, если для тебя это неловко, Джем.

– Но я хочу. Хочу по многим причинам. Я хочу обнять тебя из-за потери твоей матери. Я хочу обнять тебя за то, что спас меня от змеи. Я хочу обнять тебя за всё, что ты подарил мне после аварии. Неделями после моей комы… не было никакой надежды. Я даже не могу описать словами, что я тогда чувствовала. Были времена, когда я жалела, что выжила.

– Джем, – произношу я, когда к горлу поднимается комок. Я знал, что ей было грустно, по понятной причине, но никогда не думал, что всё было так отчаянно.

– Затем ты начал писать мне письма, – хоть в её глазах блестели слёзы, на её лице улыбка, пока она говорит. – Ты понятия не имеешь, что эти письма со мной сделали. Они дали мне надежду, когда её не было.

Её слова вызывают у меня улыбку.

– Я рад, что они помогают.

– Помогают, – на её лице появляется румянец, а выражение лица становится обнадёженным. – Так я могу тебя обнять?

– Всегда пожалуйста, – говорю я, широко раскрывая руки.

Она нервно хихикает, пока её руки обвиваются вокруг моей талии, её прикосновение пробуждает все мои нервные окончания.

Обхватив её руками, я притягиваю её ближе к себе.

– Тебе никогда не нужно спрашивать разрешения, чтобы обнять меня, Джем. Никогда. Считай меня своей личной машиной для объятий.

С её губ срывается сладкий смех, когда она зарывается лицом в мою грудь.

– Ммм. Ты так хорошо пахнешь.

Моя улыбка становится шире. Прежняя Джемма постоянно так говорила.

Всё во мне хочет зарыться лицом в её волосы и глубоко вдохнуть. У неё всегда был самый пьянящий запах, но я не хочу её напугать. Вместо этого я закрываю глаза и наслаждаюсь тем, что снова чувствую её в своих руках.

– Ферма моих бабушки и дедушки далеко отсюда? – спрашивает она, как только мы садимся в машину.

– В паре часов, – отвечаю я. – Моего отца сегодня выписывают из больницы, так что у меня не будет времени тебя отвезти, но мы можем съездить туда на выходных, если хочешь.

Когда я бросаю взгляд в её сторону, она улыбается.

– Мне бы этого хотелось, и я рада слышать, что твоему отцу лучше. Я бы хотела с ним встретиться.

– Когда будешь готова, только скажи.

– Я знаю, что технически уже знакома с ним, но…

– Ты могла бы поехать со мной в больницу после физиотерапии, если хочешь.

– Хорошо. Я бы с удовольствием.

Как и я.

* * *

– Мне нужно тебя предупредить, – говорю я Джемме, пока мы идём по длинному коридору к палате моего отца, – он может тебя не вспомнить, так что не расстраивайся, если этого не случится.

Полагаю, это работает в обе стороны, она тоже его не вспомнит.

– Почему он меня не помнит?

– У него Альцгеймер.

– О, Брэкстон, – с сочувствием произносит она. – Мне так жаль.

Вместо ответа я натягиваю улыбку. Мне тоже жаль. Я чувствую себя беспомощным, потому что не могу остановить прогресс этой болезни, но по большей части у меня болит за него сердце. Это так нечестно.

Когда мы заходим в его палату, он сидит в кровати с чашкой чая.

– Привет, пап, – говорю я, когда мы подходим к его кровати.

– И вам привет, – отвечает он, но я уже могу сказать по его ошеломлённому взгляду, что он не знает, кто мы.

– Ты сегодня выписываешься из этой конторы, – я поднимаю маленький пакет в руке, в котором лежит его одежда. – Я принёс тебе кое-какую одежду.

Я вижу, как его взгляд перемещается к Джемме, и когда я перевожу взгляд на неё, то вижу, как она с напряжением смотрит на него.

– А кто это милое создание? – спрашивает мой отец.

– Это Джемма.

– Приятно с вами познакомиться, мистер Спенсер, – говорит она, протягивая ему руку.

– Взаимно, юная леди.

Я подвигаю для Джеммы стул, и она просто сидит и смотрит на него.

Когда он допивает свой чай, я помогаю ему подняться с кровати и провожаю его в уборную, чтобы он мог переодеться. Я боюсь, что он снова упадёт. Печальная часть в том, что его тело по-прежнему разумно подтянутое и крепкое для его возраста. Его подводит только разум.

Я иду за Джеммой и своим отцом, когда мы доезжаем до дома. Она держит его под руку, пока они болтают. Это напоминает мне старые добрые времена, когда они обожали друг друга.

Когда-то я принимал всё, что у меня было, за должное, но больше нет. Я отдал бы что угодно, чтобы всё стало по-прежнему.

– Твой папа очень милый, – говорит Джемма, когда я выезжаю с парковки.

Персонал в доме престарелых любит его; он никогда не вызывает у них никаких проблем. Две медсестры суетились вокруг него, когда мы уходили, и он улыбался. Думаю, ему нравится всё это внимание, поэтому мне всегда легче оставлять его здесь.

– Он хороший человек. Вы двое когда-то были очень близки.

– Он мне очень нравится. Он давно болеет?

– Диагноз поставили почти три года назад. Поначалу он забывал мелочи, например, куда положил свои очки или принимал ли лекарства. Когда он начал задавать один и тот же вопрос бесконечное количество раз или постоянно повторяться, мы поняли, что есть проблема. Лекарства, которые прописал ему врач, немного помогали, но с тех пор болезнь прогрессировала с большой скоростью.

– Это так печально.

– Да уж. Меня разрывало на части от того, что пришлось привезти его сюда, но это лучшее место для него. Я должен стараться это помнить.

– Я могу представить, как тяжело тебе было принимать это решение.

– Было тяжело. Но ты оказывала огромную поддержку. Ты всегда знала, как поднять мне настроение. Не думаю, что я прошёл бы через это без тебя.

Мои глаза на мгновение отрываются от дороги, перемещаясь к ней. Боже, я так сильно скучаю по своей жене. Я знаю, она по-прежнему здесь, но, с другой стороны, это не так. Всё не так, как было раньше, и я не знаю, будет ли когда-нибудь снова.

Большую часть дороги до дома мы молчим, а затем она тихо произносит:

– Брэкстон?

– Да.

– Ты правда боишься высоты?

Я прочищаю горло, сворачивая на улицу Кристин.

Я не могу поверить, что вообще признался в этом спустя столько времени.

– Да.

Я слегка ёрзаю на сидении. Не знаю, почему из-за этого я чувствую себя менее мужественным, но это так.

– Ты должен был мне сказать. Уверена, я бы поняла, – она права, наверное, она поняла бы, но это моя неуверенность останавливала меня от признания в глубочайшем страхе. Я не могу пасть в её глазах. Она всегда заставляла меня чувствовать себя героем, когда на самом деле я был кем угодно другим. – Надеюсь, я не заставила тебя страдать слишком сильно.

Её ответ заставляет меня хохотнуть. Если бы она только знала. Когда я думаю обо всём, что она заставляла меня делать с ней за все годы из-за того, что я слишком боялся сказать ей правду, это кажется отчасти нелепым.

– Наши планы на выходные ещё в силе? Мы можем поехать в деревню в субботу утром, если хочешь, – говорю я, желая сменить тему.

– Звучит идеально.

– Отлично.

Когда я заезжаю на подъездную дорожку Кристин, она поднимает свою сумочку с пола у ног.

– Спасибо, что поехала со мной увидеться с отцом, – говорю я, когда она тянется к дверной ручке.

– Спасибо, что взял меня с собой, – она делает краткую паузу, прежде чем заговорить снова. – Ничего, если я буду иногда ездить с тобой к нему?

– Мне бы этого хотелось и, думаю, папе тоже. Забавно, он не помнит нас, но у меня всё равно такое ощущение, что он знает, что мы принадлежим ему.

Она улыбается, прежде чем открыть дверь.

– Увидимся завтра.

От меня не укрывается то, что она не цепляется за то, что я только что сказал. Ситуации с моим отцом и с ней очень похожи, но я не думаю, что она чувствует, что всё ещё принадлежит нам.

– Позволь мне открыть для тебя дверь.

– Всё нормально, я сама.

* * *

Я откидываюсь на спинку стула и перечитываю письмо в своих руках.

ПИСЬМО ПЯТОЕ…

Дорогая Джемма,

Девятое августа 2002 года. Это был твой тринадцатый день рождения, и потому, что он был таким важным, твоя мама организовала кое-что особенное – чаепитие со всеми твоими подружками из школы. Это должен был быть большой праздник. Приглашения были сделаны вручную и выглядели как приглашения на свадьбу, а не на именинную вечеринку девочки-подростка.

Она купила тебе красивое, нарядное розовое платье – оно было всё атласное, с оборками, бантами и кружевами. Она поставила большой белый шатёр на заднем дворе, и столы украшали связки розовых гелиевых шаров.

Твоя бабушка приехала помочь с приготовлением еды. Меню состояло из крохотных пирогов, тарталеток с джемом, причудливых кексов и бутербродов с огурцом, нарезанных на маленькие порции. Они были разложены на многоярусные подставки. Всё было шикарно.

Твоя мама даже записала тебя в местный салон красоты в то утро, чтобы тебе сделали причёску и маникюр. Тринадцать – означало, что ты становишься юной леди, и она хотела, чтобы праздник был стильным.

Ты не была пацанкой, но не была и неженкой, так что давай просто скажем, что тебя довольно раздражали все её планы.

– Я не хочу дурацкое чаепитие! – сказала ты мне. – Я даже не пью чай. Видел бы ты нелепое платье, в которое она хочет меня нарядить, Брэкс, – я стараюсь не смеяться, когда ты засовываешь палец в рот и притворяешься, что тебя тошнит. – Я буду выглядеть как та уродливая вязаная кукла, которую ба садила на запасной рулон туалетной бумаги, – я должен был согласиться, что кукла была ужасная и пугала меня до чёртиков, но ещё я знал, что невозможно, чтобы ты выглядела уродливо. – Я хочу надеть джинсы и футболку и пойти с тобой в «МакДональдс» и есть чизбургеры, пока не затошнит, и торт-мороженое. Много-много тортов-мороженого.