Текст книги "Дорога перемен"

Автор книги: Джоди Линн Пиколт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

65
Джоли

Когда Оливер нежно обнимает Джейн, стоящий рядом со мной Сэм намерен вмешаться. Я движением руки останавливаю его. Он делает три глубоких размеренных вздоха, от которых вздымается грудная клетка, и протискивается мимо меня.

– Идем, – бросает он.

Мы решили: поскольку нам известно, куда уехал Хадли, у нас есть все шансы найти там и Ребекку. Если поедем прямо сейчас, к обеду уже будем на месте.

– Я с вами, – говорит Оливер.

Он отпускает Джейн, и она безвольно оседает на кровать. Мне кажется, она сейчас лишится чувств.

– Оливер… – говорю я. Да, несладко парню. Такого в Массачусетсе он узнать не ожидал. – От тебя толку мало. Кто-то должен остаться с Джейн.

– Это не обсуждается. Говорю вам: я еду в Нью-Гэмпшир!

Сэм делает шаг вперед, и я вижу, как меняется лицо Оливера.

– Вы знаете, где живет мать Хадли, – говорит Сэм. – Поезжайте вдвоем. Я останусь здесь на случай, если она вернется.

– Черта с два! – восклицает Оливер. Дело опять пахнет дракой, поэтому я становлюсь между ними. – Я не оставлю тебя вдвоем с моей женой.

– Один ты ехать не можешь, – стоит на своем Сэм. – Тут на половине дорог нет указателей.

Оливер наклоняется к нему.

– Я умею находить места, где вообще нет никаких указателей, придурок! Этим я себе на жизнь зарабатываю.

– Здесь тебе не океан.

Джейн кладет руку на плечо мужа.

– Он прав, Оливер. Одному тебе не найти.

– Ладно. – Оливер начинает нервно прохаживаться по комнате, потом оборачивается и тычет пальцем в Сэма. – Ты. Ты поедешь со мной. А Джоли останется с Джейн.

– Была охота! – бормочет Сэм.

– Что ты сказал?

Оливер хватает его за ворот рубашки, но на этот раз Сэм не зевает и отталкивает противника, да так, что тот падает.

– Я сказал: охотно.

Сэм подходит к плачущей Джейн. Прижимается лбом к ее лбу, кладет ей руки на плечи. Что-то шепчет на ухо, и моя сестра слабо улыбается.

– Можно прочесать сад, но я не думаю, что мы ее найдем. Поедем на моем грузовике, – говорит Сэм, но Оливер качает головой.

– Поедем на моей машине, – возражает он.

Когда раздается звук отъезжающей машины, Джейн опускается на пол и подтягивает колени к груди.

– Ты выиграл, Джоли. Ты оказался прав.

– Здесь нет победителей. Они ее найдут.

Джейн качает головой.

– Я должна была с ней поговорить. Я должна была рассказать ей о Сэме, но главное, я должна была попытаться понять, что происходит между ней и Хадли.

Она встает и идет в пустую комнату Ребекки.

Джейн выглядит так, будто ее ударили. Она касается купальника Ребекки, ее щетки для волос.

– В комнате остался ее запах, правда?

Она берет в руки бюстгальтер дочери.

– Мы купили его в Северной Дакоте, – улыбается она. – Она так радовалась, что здесь есть чашечки. – Она оборачивает бюстгальтер вокруг талии, щелкает резинкой. – Я была такой эгоисткой!

– Ты не знала, к чему это приведет.

Я сажусь рядом с сестрой на постель Ребекки.

– Если с ней что-нибудь случится, – говорит Джейн, – я умру. Никогда себя не прощу. Если с ней что-нибудь случится, это меня убьет.

Джейн ложится на кровать. Я глажу ее по спине.

– С ней все в порядке. С ней все будет в порядке.

– Откуда тебе знать! – кричит Джейн. – Тебе не понять, что я чувствую. Я ее мать. Я должна ее защищать. Я должна сейчас быть рядом с ней. Я должна быть рядом.

Она переворачивается на спину и смотрит в потолок. На потолке видны разводы: один в форме ягненка, второй напоминает циннию. Джейн садится.

– Поехали за ними. Я хочу быть там, когда они ее найдут.

– Мы не можем уехать. А если она вернется домой? Кто-то должен остаться здесь. Я должен быть здесь.

Она снова опускается на кровать. Залезает под одеяло и поворачивается на бок.

– Она часто так спит, – говорит Джейн. – Приоткрыв рот и прижав руку к боку. Она даже маленькая так спала, когда остальные младенцы в роддоме спали на животе кверху попой. Знаешь, когда ее принесли после родов, я испугалась. Испугалась, что не знаю, как держать ребенка. Но она мне помогла. Ребекка была таким извивающимся клубочком из ручек и ножек, – улыбается Джейн. – Она смотрела на меня, как будто говоря: «Не волнуйся, нам еще многому придется научиться».

Я, не перебивая, слушаю Джейн, потому что знаю: ей необходимо выговориться.

Внезапно она садится на кровати.

– Ребекка была моим выбором, – говорит она. – Я не встретила Сэма раньше, не вышла за него замуж, хотя и была предназначена ему судьбой. Неужели ты не понимаешь? Либо одно, либо другое.

– Не улавливаю смысла.

– Она моя дочь. Так же как Сэм – часть меня, такой же частью меня является и Ребекка. Она знает меня так же хорошо, как и Сэм. И любит меня так же сильно, только по-другому. – Она качает головой. – Поэтому Сэма я повстречала только теперь. Мне была дарована Ребекка.

Знаю, что потом я буду себя ненавидеть за эти слова. Я выглядываю в окно, где возле амбара начинают собираться работники. Кто-то должен сегодня давать им задания.

– Если бы ты не встретила Оливера, – возражаю я, – у тебя не было бы Ребекки. Она и его частичка тоже.

Джейн следит за моим взглядом. Вдалеке блеют овцы. Нужно обо всем позаботиться.

– Оливер… – говорит она. – Ты прав.

66
Сэм

Мы, Оливер и я, приходим к молчаливому согласию. По дороге к Белым горам мы почти не разговариваем. Оливер ведет машину, я безостановочно нажимаю на клавишу зажигалки и кнопку автоподнятия стекла. Я не лезу к нему, он не лезет ко мне.

Время от времени я изучающе поглядываю на него. Поступаю так из любопытства, из необъяснимой ревности. Ну, понимаете: «Что в нем есть такого, чего нет во мне?» У него очень темная, как я догадываюсь, загорелая кожа. Я тоже много времени провожу на улице, но выгляжу не таким черным. Наверное, всему виной соленая вода. Она углубила морщины на его лице, вокруг рта и глаз – у него очень усталый вид. Или решительный. Все зависит от того, как посмотреть. У него такие же волосы, как у Ребекки, и голубые глаза с крошечными, как булавочные головки, черными зрачками. Я пытаюсь, честно пытаюсь, но не могу представить рядом с ним Джейн. Одна мысль об этом кажется мне смешной. Она создана совсем не для такого человека, как он, скучного и высокомерного. Она создана для такого, как я.

Когда машина начинает глохнуть, я окидываю Оливера взглядом. Мы едем по шоссе 93. Кажется, мы проехали Манчестер, но не могу сказать с уверенностью. Единственное, в чем я уверен, – у нас заканчивается бензин.

– Черт! – ругается Оливер, сворачивая на обочину. – Я даже не заметил, что осталось мало топлива.

Я скрещиваю руки на груди.

– Неужели у тебя нет канистры для бензина?

Оливер поворачивается и усмехается.

– Есть. И мы вместе прогуляемся с ней по автомагистрали.

– Кто-то должен остаться в машине. Ты же не хочешь вернуться и обнаружить, что ее отбуксировали. Тут даже обочины как таковой нет. Нельзя оставлять машину прямо на дороге.

– Ты тут не останешься, – заявляет Оливер. – Я тебе не доверяю.

– Ты мне не доверяешь? А на кой мне твоя машина?

Но Оливер не слушает, открывает багажник и достает пластмассовую канистру. Потом засовывает голову в окно и велит мне поторапливаться.

Мы идем по автостраде. Очень жарко и полно комаров.

– Ну, – как можно дружелюбнее спрашиваю я, – как дела на работе?

– Заткнись! Не хочу с тобой разговаривать. Не хочу даже верить в факт твоего существования.

– Можешь мне поверить, – отвечаю я, – я тоже не горю желанием тащиться куда-то в твоей компании.

Оливер что-то бормочет, но я не слышу – мимо проносится многотонный грузовик. Улавливаю лишь последние слова:

– …ты должен рассказать мне, что именно подтолкнуло мою дочь сбежать.

И я рассказываю ему о Хадли, о просьбе Джейн. Он внимательно слушает, как будто взвешивает информацию, прежде чем перейти к выводам. Я заканчиваю рассказ километров через пять, когда мы достигаем конца автострады. Я смотрю на выражение лица Оливера.

Он смотрит на меня.

– Они спят вместе?

– А мне откуда, черт возьми, знать? Сомневаюсь.

– Я думал, тебе известно обо всем, что происходит под крышей твоего дома, – замечает Оливер.

– Он хороший человек. – Я указываю на дорогу, ведущую в Техас. – Мы во многом с ним похожи.

Через секунду я понимаю, какую глупость сболтнул. Оливер смотрит на меня с отвращением.

– Еще бы!

На заправке Оливер наполняет канистру топливом, а я покупаю в автомате «Горную росу». Как и в другом энергетике «Джольт кола», в нем наибольшее содержание кофеина из остальных безалкогольных напитков. Я решаю, что мне кофеин просто необходим. Я сажусь на бордюр и считаю проезжающие мимо автомобили. Когда я закрываю глаза, передо мной возникает Джейн: вчерашняя ночь, когда я пришел к ней, а она была голубым силуэтом на фоне белых занавесок. На ней было что-то облегающее, шелковое, на тонюсеньких бретелях – ну, вы понимаете, о чем я. Эти сексуальные ночные сорочки. Не знаю, где она ее взяла, – моя мама точно не оставляла в своей спальне ничего подобного. Но это что-то! Когда я коснулся Джейн, ткань заскользила между моих пальцев, однако, к моему удивлению, кожа Джейн на ощупь была еще нежнее.

Я открываю глаза и едва не подпрыгиваю. Багровое от злости лицо Оливера всего в нескольких сантиметрах от моего лица.

– Ты думаешь о ней! – кричит он. – Я запрещаю тебе о ней думать!

Как будто он может меня остановить! Я мог бы отдубасить этого выскочку за считаные минуты; но сдерживаюсь, чтобы не расстраивать Джейн. Кроме того, с его помощью можно будет увезти Ребекку от Хадли.

– Тебе не приходило в голову, что не только я захотел этих отношений? Тебе не приходило в голову, что Джейн тоже захотела быть со мной?

Оливер заносит руку, вероятно, чтобы меня ударить, но я встаю. Я на добрых десять сантиметров выше него, и мы оба отлично знаем, что теперь, когда я не сплю, я мог бы его убить. Он опускает руку.

– Заткнись! – шипит он сквозь зубы. – Просто заткнись!

Он примерно пять с половиной километров идет на пару шагов впереди. Он не хочет со мной общаться, но мне, если честно, на это наплевать. Чем быстрее он отсюда уберется, тем быстрее мы с Джейн останемся одни.

Чтобы забрать машину со штрафной стоянки, Оливер расстается с шестьюдесятью пятью долларами. Из-за того, что машину отбуксировали, нам приходится пройти восемь километров в противоположную сторону. На этом мы теряем еще два часа. Только после трех, уладив все формальности с полицией Гоффстауна, мы отправляемся в путь. Сторож на штрафной стоянке – старик с седыми волосами, которые пучками торчат у него по всей голове, – проводит ладонью по покрытому пылью ветровому стеклу.

– Похоже, у вас закончился бензин, – говорит он. – На вашем месте я бы заправился.

Оливер протискивается мимо старика. Выливает в бак канистру, которую протаскал бóльшую часть дня. Раздается пыхтение, как будто бак глотает хорошее импортное пиво. Оливер забрасывает канистру на заднее сиденье и смотрит на меня.

– Ну, чего вытаращился? Будешь садиться или нет?

– Я еще думаю, – отвечаю я. – Лучше мне сесть за руль.

Оливер перегибается через капот машины.

– Назови хотя бы одну причину.

– Чтобы хотя бы к вечеру найти Ребекку. Скоро надо будет съезжать с основных магистралей, а я и сам плохо знаю, куда ехать. Я могу двигаться по наитию, но объяснить тебе, куда ехать, не могу.

Я пожимаю плечами: это правда. Хочу, чтобы все это закончилось как можно скорее, чтобы я мог позвонить Джейн, услышать ее голос на другом конце провода. Услышать, как она скажет: «Возвращайся домой».

До Каррола, родного городка Хадли, мы добираемся как раз после ужина. Я, как и предлагал, сижу за рулем. Пару раз я не туда сворачиваю, но все-таки привожу нас к дому Слеггов.

– Ой, привет, Сэм! – говорит миссис Слегг, открывая дверь. – Рада тебя видеть. Хадли блаженствует, ведь он в отпуске. Проходите, – приглашает она.

– Боюсь, у нас нет времени, миссис Слегг. Это мой… это Оливер Джонс. Мы ищем его дочь. Я думаю, что она могла приехать в гости к Хадли.

Миссис Слегг плотнее запахивает халат на груди.

– У Хадли неприятности, да?

– Нет, что вы! – Я выдавливаю свою самую лучезарную улыбку. У Хадли это получилось бы лучше. – Они просто добрые друзья, и мы решили, что она поехала сюда.

Миссис Слегг зажигает над крыльцом свет.

– Хадли сейчас нет дома. Он пошел в бар с приятелем. К нему кто-то приходил. Я не думаю, что это была девушка, но точно сказать не могу. И он сказал, что выйдет прогуляться.

Оливер выходит вперед.

– Мадам, вы не возражаете, если я тут осмотрюсь? Вы же понимаете, каково… каково родителям, когда убегает ребенок. Постоянно боишься: а вдруг ему грозит опасность?

Миссис Слегг кивает.

– Да ради бога, разумеется. Я понимаю.

Оливер одаривает ее быстрой благодарной улыбкой.

– Вы знаете названия баров, куда обычно ходит ваш сын?

– Ой! – вскрикивает миссис Слегг, а я даже не смотрю на «детектива» Джонса. – Я не знаю. Сама я редко бываю в городе. По-моему, Сэм, Хадли вообще поблизости никаких баров не знает. – Она поворачивается к Оливеру. – Понимаете, с тех пор как я переехала, Хадли работал у Сэма в Стоу. Я переехала сюда сразу после смерти мистера Слегга, до этого у нас тоже была ферма. Прямо рядом с Хансенами, верно? Хадли наведывается сюда, всего пару раз в году и на Рождество, и обычно проводит время дома со мной и с братом. Он тихий мальчик, не из хулиганов.

Оливер кивает.

– Он не в баре, – говорит он мне.

– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я скорее из чувства противоречия. – Зачем бы он стал врать матери?

– Если ты не знаешь ответ на этот вопрос, значит, ты еще тупее, чем я думал. Посмотри в доме, нет ли там следов его бегства или пребывания моей дочери. Я поищу на заднем дворе.

Я неохотно иду вглубь небольшого одноэтажного дома, в комнату, в которой живет Хадли, когда приезжает к матери. Миссис Слегг стоит у меня за спиной.

– Извините за вторжение. Мы очень скоро уедем. А когда Хадли вернется, вы не могли бы спросить у него…

Я замолкаю, наблюдая, как миссис Слегг проводит рукой по кровати.

– Удивительное дело! – говорит она. – Только вчера вечером я дала Хадли второе одеяло, потому что здесь в горах прохладно. Одеяло очень старое, оставшееся еще от бабушки, и велела его беречь. А сейчас оно исчезло.

Я заглядываю под кровать, в шкаф, в пустые ящики. Ничего. Вышедшая в смежную комнату – спальню брата Хадли – миссис Слегг сообщает, что и на второй кровати одеяла нет.

– Ох, Сэм! – произносит она дрогнувшим голосом. – Мой сын не пострадает? Ты должен мне пообещать!

Она протягивает ко мне руки. Я знаю ее всю жизнь. Как я могу признаться, что ее сын сбежал с несовершеннолетней и мы понятия не имеем, где они?

– С Хадли ничего не случится. Верьте мне.

Я целую ее в щеку и выбегаю на улицу. Оливер ползает возле каменистой стены, окружающей задний двор. На самом деле это подножие горы Обмана. Мы с Хадли как-то забирались на нее, когда приезжали на выходные с палатками. Я помню, что подъем там крутой и всего несколько хороших, крепких точек опоры. Это очень красивая гора. Когда забираешься наверх – если удастся забраться! – вид открывается изумительный.

Оливер показывает на камни, ведущие на гору.

– Видишь? Грязь. И тина. Совсем свежие. Десять против одного, что Хадли с Ребеккой взобрались на эту гору.

– В доме не хватает двух одеял. Не знаю, что это доказывает.

Оливер вытягивает шею. При таком угле зрения, стоя у подножия, невозможно разглядеть вершину горы. Страшно даже думать о ней. Он ставит одну ногу в расщелину.

– Подсади меня.

– Оливер, сейчас нельзя лезть на гору.

Тогда он сам подтягивается на руках – он удивительно ловок, учитывая, что на нем уличные туфли, а не сапоги.

– Уже темнеет, ты замерзнешь на полпути. Мы найдем егеря и с утра полезем на гору.

– Она проведет там всю ночь. Одному богу известно, в каком она состоянии и как туда попала.

– Мне эта ситуация нравится не больше, чем тебе, – говорю я.

И не кривлю душой. Я не планировал провести ночь в компании Оливера Джонса. Небо становится молочного цвета, как отпечатки на светокопии. По нему то тут, то там разбросаны звезды.

– Пойдем найдем егеря. И чем скорее, тем лучше.

Ближайшее лесничество в палаточном лагере в шестнадцати километрах к югу от дома Хадли. В небольшом деревянном доме сидят два егеря, готовят консервированные бобы.

Оливер входит, не дожидаясь приглашения. Садится за кухонный стол и начинает рассказывать егерям о Хадли и Ребекке. Я перебиваю его через пять минут ненужных предысторий.

– Послушайте, я знаю, что сегодня на гору забраться мы не сможем, но нам бы очень хотелось попасть туда рано утром. Возможно, вы могли бы нам помочь: подсказали тропку или что-то вроде этого.

Только что вернувшийся с дежурства егерь достает топографическую карту и просит показать, где живет семья Слегг. Я говорю, что однажды мы с Хадли уже забирались на гору. Возможно, я вспомню дорогу.

Мы спим на полу в хижине, а когда встает солнце, начинаем прокладывать путь наверх. Оливер идет первым, егерь вторым, я замыкающий. Время от времени Оливер поскальзывается в своих мокасинах с тонкими подошвами и падает, сбивая с ног егеря и меня, как кости домино.

В какой-то момент я начинаю вспоминать. Утес, петляющая тропинка, заросли деревьев вдали…

– Здесь мы разбивали лагерь, – говорю я. – В прошлый раз, когда я забирался на эту гору, мы разбивали лагерь вон под теми деревьями. Там есть небольшая поляна, близко к воде. И вид открывается красивый.

Мы взбираемся по восточному склону. На расстоянии вытянутой руки от нас глубокий обрыв. Мы слышим звук разбивающейся о скалы воды. Оливер напрягается, когда видит утес. Я знаю, о чем он думает: а если она упала? Когда мы выбираемся на относительно ровную поверхность, все уже выдохлись. Прямо перед нами, за соснами, поляна, и мне кажется, что я вижу что-то голубое. Мы неслышно пробираемся через лабиринт стволов и видим на одеяле прижавшихся друг к другу Хадли с Ребеккой. Они лежат неподвижно, настолько неподвижно, что мне приходит в голову, что они вместе ушли из жизни, но потом я замечаю, как вздымается и опускается грудь Хадли. Он практически нагой, в одних спортивных трусах, а на Ребекке только рубашка. Самое смешное, что выглядят они такими умиротворенными. Как сказали бы – как ангелы. Они крепко обнимают друг друга даже во сне, словно остальной мир перестал для них существовать.

– Господи, Хадли! – вскрикиваю я скорее от изумления.

Несмотря на то, что Джейн рассказала мне о нем и о Ребекке, несмотря на то, что я сам пересказал эту историю Оливеру, на самом деле я не верил, что Хадли закрутил с ней любовь. Сейчас, когда волосы рассыпались у Ребекки по спине, ей можно дать лет девять. Такие худенькие руки и ноги… Разумеется, она не выглядит достаточно взрослой, чтобы находиться у Хадли в объятиях. Я вижу, что и Оливер не в восторге от увиденного. Он издает странный неприятный хрип, как будто задыхается.

При звуке моего голоса Хадли садится. Боже мой, да у него эрекция! Он моргает и оглядывается вокруг, как загнанное животное. Теперь сидит уже и Ребекка. Я замечаю, что ее глаза затуманены и она совершенно не удивлена.

– Хадли, – спокойно говорит она, – познакомься, это мой папа.

Хадли встает и протягивает руку. Оливер не отвечает на рукопожатие. Ребекка откидывается назад. «Как далеко они зашли?» – размышляю я. Пристально смотрю на Хадли, но по его лицу ничего не понять. Когда Ребекка тяжело опускается на землю, он наклоняется к ней и удивительно нежно поддерживает ее под голову. К ним подходит егерь.

– Убери к черту руки! – кричит Оливер. – Не прикасайся к ней!

Увидеть такое для него, наверное, тяжелее, чем меня рядом с Джейн. Вокруг витает гнилой, затхлый запах – запах позора.

– Хадли, убери руки. Просто отодвинься. Так будет лучше всего.

Хадли поворачивается ко мне. У него такой вид, как будто он смертельно ранен.

– Да что ты знаешь!

Оливер не обращает внимания на то, что происходит между мной и Хадли. Он делает шаг к дочери, протягивает руку, но не касается ее.

– Ребекка, ты как? Он тебя обидел?

Хадли смотрит на меня, как будто говоря: «Не поступай так со мной второй раз. Встань на мою сторону. Пожалуйста, поверь мне».

Я не свожу глаз с друга, он едва заметно кивает. Я поворачиваюсь к Ребекке. По тому, как она лежит, дураку понятно, что с ней что-то не так.

– Ты встать сможешь? – спрашиваю я, подходя ближе.

Ребекка качает головой – кажется, что на это ушли ее последние силы, – и Хадли снова бросается к ней. Он приподнимает ее за плечи.

– Послушайте, она приехала ко мне. На попутках. Сегодня мы собирались вернуться и все решить!

Он кричит, наверное, сам того не замечая.

Я перевожу взгляд на Оливера. У него такое выражение глаз, которого я не видел даже вчера утром. Я никогда у людей такого не видел. Такой взгляд бывает у бешеных енотов. Они несутся прямо на тебя, хотя обычно очень боятся человека, и атакуют, царапаются, кусаются, рвут когтями. Как будто совершенно не понимают, кто они и как сюда попали. Они просто сходят с ума.

– Хадли, – очень медленно говорю я, пытаясь не злить Оливера, – мне кажется, будет лучше, если ты отпустишь Ребекку с нами. А сам пока останешься здесь.

Хадли бросает на меня разъяренный взгляд, на его виске зло пульсирует вена.

– Ты же знаешь меня, – говорит он. – Ты же знаешь меня всю жизнь. Поверить не могу… поверить не могу, что ты – ты! – мог во мне усомниться. – Он так близко подходит ко мне, что я могу протянуть руку и прикоснуться к нему, сказать, что все закончилось. – Ты же мой друг, Сэм, – продолжает он. – Ты мне как брат. Я не говорил, чтобы она приезжала. Я бы никогда так не поступил. – Он сглатывает, и мне кажется, он сейчас расплачется. За все годы я ни разу не видел, чтобы он плакал. – Я не стану убегать и не позволю вам ее забрать. – Он смотрит на Ребекку. – Господи, Сэм, я люблю ее!

Он отступает в сторону пропасти. Я подаюсь вперед, волнуясь за него, но Ребекка бросается между нами и обхватывает руками колени Хадли. Он присаживается, обнимает ее и убирает волосы с лица.

В это мгновение Оливер слетает с катушек.

– Отпусти ее, ублюдок!

Я хватаю его за руку и отталкиваю назад.

– Отойди от моей дочери!

Я опускаюсь на колени, чтобы мои глаза находились на одном уровне с глазами Хадли и Ребекки.

– Хадли, отдай ее нам, – шепчу я. – Отдай.

Ребекка прижимается лицом к плечу Хадли. Он что-то шепчет, и по словам, которые долетают до меня между криками кружащихся ястребов, мне ясно, что он уговаривает ее поехать с нами.

– Ты должна поехать с ними, – убеждает ее Хадли. Он пальцем поднимает ее подбородок. – Разве ты не хочешь, чтобы мне было хорошо? Неужели ты не понимаешь?

Я начинаю думать, что все обойдется. Оливер встает, сжав руки в кулаки, и смотрит на Ребекку, как будто между ними выросла стена. Наверное, почти невозможно поверить, что твой ребенок вырос; еще труднее поверить, когда это происходит за считаные минуты.

Ребекка сопротивляется: она цепляется за Хадли, а он пытается оттолкнуть ее от себя. Глядя на них, я начинаю им верить. Мне кажется, что сейчас я на их стороне. Несмотря на Оливера, несмотря на Джейн. Хадли в последний раз смотрит на меня и просит дать ему всего пять минут. Пять паршивых минут.

Поскольку я смотрю на солнце, чтобы их не смущать, то не знаю, что происходит дальше. Хадли с Ребеккой внезапно отрываются друг от друга. Пытаясь оттолкнуть ее ко мне, он падает. К несчастью, я вижу происходящее через слепящие оранжевые блики. А потом в моих объятиях оказывается горячая от пота Ребекка, которая бросается к утесу, когда с него срывается Хадли.

Многое из случившегося в тот день навсегда врежется мне в память, но ярче всего я помню Ребекку. В одну секунду взгляд ее проясняется, и она начинает кричать. Однако это не крик – так воют животные. Я узнаю этот вопль смерти и ничуть не удивляюсь, что он исходит от Ребекки, а не от Хадли. Я навсегда запомню этот вой, запомню, как Ребекка смотрит в пропасть, когда ни один из нас на это не решается. Она разрывает на себе рубашку и начинает царапать ногтями грудь. Мы все трое – трое мужчин! – стоим истуканами и ничего не предпринимаем. Мы не знаем, что делать. Мы потеряли дар речи. Ребекка терзает себя, оставляя глубокие следы на ногах и руках. Мы смотрим, как кровь из нанесенных ею ран капает на землю.