Текст книги "Дорога перемен"

Автор книги: Джоди Линн Пиколт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

34
Сэм

– А потом эти двое открывают бар. – Хадли замолкает, чтобы отхлебнуть пива. – Они проделывают гигантскую работу: наводят в помещении лоск, затаривают его – и наступает знаменательный день открытия. Они вместе ждут первого посетителя, и входит этот высоченный легавый под два метра ростом.

– Опять двадцать пять, – говорит Джоли.

Хадли смеется и расплескивает пиво мне на рубашку.

– Господи, Хадли! – тоже смеюсь я.

– Ладно-ладно. Значит, входит легавый…

– Под два метра ростом! – выкрикиваем мы с Джоли одновременно.

Хадли улыбается.

– Присаживается за стойку бара и заказывает водку с тоником. Один из парней, который его обслуживает, подходит к приятелю и говорит: «Поверить не могу. Наш первый посетитель – и легавый». Они смеются. Бармен возвращается к полицейскому с водкой и тоником. И говорит ему: «Поверить не могу. Вы наш первый посетитель, и вы – коп». А полицейский отвечает: «Да, и что?» Бармен продолжает: «Знаете, я назову этот напиток в вашу честь».

Джоли поворачивается ко мне.

– Чувствую, нас ждет разочарование.

– Молчи, молчи! – кричит Хадли. – И бармен продолжает: «Знаете…»

– Это напиток в вашу честь, – подсказываю я.

– А полицейский отвечает: «Смешно. Никогда не слышал о коктейле “Ирвинг”», – заканчивает Хадли свою шутку и так громко ржет, что все смотрят на наш столик.

– Это самый тупой анекдот, который я слышал, – признается Джоли.

– Не могу не согласиться, – говорю я Хадли. – Глупый анекдот.

– Глупый, – соглашается Хадли, – но чертовски смешной.

Конечно, будет смешно, когда выпили по десять бутылок пива и время уже за полночь. У нас соревнование на самый тупой анекдот: кто расскажет самый глупый – не платит за выпивку. Мы уже давно тут сидим. Когда мы сюда пришли, около девяти, в баре почти никого не было, а сейчас здесь не продохнуть. Мы провожаем глазами входящих женщин – ничего особенного, тем не менее, когда становится темнее, они кажутся все красивее. Так бы, наверное, продолжалось еще час: мы бы травили тупые анекдоты и обсуждали женщин, но никто бы и пальцем не пошевелил, чтобы познакомиться, – и в результате мы бы ушли из бара втроем и проснулись в одиночестве с гудящими головами.

Мы приезжаем сюда пару раз в месяц: здесь рады всем, и можно посетовать на жизнь, ведь хорошо известно, что хозяин – человек, заслуживающий доверия. Неофициально встречи начинаются в девять, а к половине двенадцатого большинство посторонних обычно уходит. С девяти до десяти мы действительно обсуждаем свои дела: я рассказываю о доходах и новых затратах, о встречах с покупателями, а парни с поля – о покупке нового трактора или о распределении работы. Как мне известно, эти парни не состоят в профсоюзе садоводов именно из-за этих разговоров. Не знаю, насколько они деятельные, – мне кажется, им просто нравится, что я готов их выслушать.

Всегда остаемся мы с Хадли и Джоли – вероятнее всего, потому, что мы живем в Большом доме, приезжаем сюда вместе и нам больше нечем заняться. Мы затеваем обязательное соревнование по тупым анекдотам. Всовываем по двадцать пять центов в музыкальный автомат и обсуждаем, можно ли называть песни «Митлоф» ретро, – Джоли утверждает, что можно, а он, как ни крути, на пять лет старше. Хадли замечает какую-нибудь девушку и часа три толкует нам о том, как бы ему хотелось с ней потанцевать или проделать другие штучки, о которых говорить не принято. Но на полпути к ее столику включает «заднюю», и мы начинаем отпускать в его сторону шуточки. Если Джоли напьется, то станет передразнивать влюбленных голубков и издавать свой коронный крик индюшки. Стоит ли удивляться, что именно мне всегда выпадает везти нас домой?

– Расскажи о своей сестре, – прошу я Джоли, когда он возвращается от стойки бара еще с тремя бутылочками «Ролинг-Рокс».

– Да, расскажи, – просит и Хадли. – Она красотка?

– Ради бога, она же его сестра!

Хадли удивленно приподнимает бровь – сейчас это дается ему с огромным трудом.

– И что, Сэм? Она же не моя сестра.

Джоли смеется.

– Не знаю, все зависит от того, кого ты называешь красотками.

Хадли указывает на девушку в красном кожаном платье, которая, опершись на стойку, сосет оливку.

– Вот это я называю «красотка», – отвечает он, вытягивает губы и посылает поцелуи.

– Кто-нибудь угомонит этого парня? – смеется Джоли. – Только одно на уме!

Мы наблюдаем, как Хадли встает (почти удалось!) и направляется к девушке в красной коже. Он хватается за спинки стульев и спины других посетителей, пытаясь лавировать между столами. Он подходит к стойке, к стулу, стоящему рядом с ней. Оборачивается к нам. Одними губами произносит: «Смотрите». Потом постукивает девушку по плечу. Она смотрит на Хадли, кривит губы и швыряет оливку прямо ему в лицо.

Хадли, пошатываясь, возвращается к нашему столику.

– Я ей нравлюсь.

– Значит, твоя сестра скоро будет здесь? – спрашиваю я.

Честно говоря, я не имею об этом понятия, Джоли единственный раз упоминал о ее приезде.

– Я думаю, дней через пять самое большее.

– Не терпится свидеться?

Джоли засовывает палец в горлышко пустой зеленой бутылки.

– А ты как будто не знаешь, Сэм! Она уже так давно живет в Калифорнии…

– Вы с ней очень близки?

– Она мой лучший друг.

Джоли смотрит на меня. Взгляд у него такой отрешенный, что становится неуютно.

Хадли сидит, опустив голову и прижавшись щекой к столу.

– Но она красотка? Вот в чем вопрос!

Джоли, потянув за прядь волос, заставляет Хадли поднять голову.

– Знаешь, кто настоящая красотка? Я скажу тебе. Моя племянница. Ребекка. Ей всего пятнадцать, но она сногсшибательная красавица.

Он отпускает волосы Хадли, и тот ударяется лицом о пластиковую поверхность.

– Так ведь посадят… – бормочет Хадли.

Я смотрю на него.

– Хадли, тебе плохо? Может, тебя в сортир проводить?

Хадли пытается отрицательно покачать головой, не отрывая ее от стола.

– На самом деле мне нужна еще одна бутылочка пива. – Он машет рукой. – Гаркон!

– Гарсон, идиот. Жалко смотреть, – говорю я Джоли, как и каждую неделю. – Ну, расскажи мне о Джейн. – Кто-то же должен поддерживать беседу.

– Во-первых, она в бегах. Я думаю, ее муж появится в нашем саду вскоре после ее приезда.

– Очень мило! – саркастически замечаю я. – Никаких разборок в Стоу!

– Все совершенно не так. Этот парень – засранец.

– О ком вы говорите? – интересуется Хадли.

Я похлопываю его по плечу.

– Спи давай, – говорю я. – Но разве он не знаменитый засранец?

– Наверное. – Джоли кладет пустую бутылку на бок. – От этого он не становится меньшим засранцем.

– Если он такой засранец, зачем едет за ней?

– Потому что она красотка, забыл? – вновь оживает Хадли.

– Потому что он не умеет отпускать от себя. Он не понимает, что ей без него будет намного лучше, потому что не умеет думать ни о ком, кроме себя.

Джоли смотрит на Хадли, который изрекает:

– Чертовски глубокое замечание, – и уходит в туалет.

– По мне, больше похоже на слезливую мелодраму, – говорю я. – Неужели она не может остановиться в Мексике и развестись?

– Она не может ничего предпринять, пока не приедет сюда и не поговорит со мной. И дело тут не только в Оливере. Дело в нас, в наших детских привычках, которым мы не изменили, повзрослев. Ей нужен я, – говорит Джоли, и я очень надеюсь, что так оно и есть.

Я изо всех сил пытаюсь не относиться к сестре Джоли предвзято. Я к тому, что мы вообще с ней не знакомы, ведь так? И, по сути, я должен был бы относиться к ней так, как отношусь к Джоли, который доказал, что собой представляет. Он любит наблюдать, как все вокруг растет, так же как и я. Но каждый раз, когда я представляю себе его сестру, она для меня похожа на остальных девушек, которые свысока смотрели на таких, как я, деревенщин, мечтающих стать тем, кем мечтал я.

Через некоторое время после того, как Джоли начал работать в саду, мы выяснили, что я встречался с одной девушкой, Эмили, которая жила через два дома от родительского дома Джоли. У нее были длинные черные волосы по пояс и изумрудные глаза, но, прежде всего, у нее были сиськи, как у «зайчиков» из «Плейбоя». Я увидел ее в скобяной лавке, она попросила меня объяснить разницу между болтом и гайкой. Сейчас я подозреваю, что все это было приколом. Разумеется, я проводил ее домой, и на той улице, где рос Джоли, она мне впервые подрочила.

Эмили пригласила меня на вечеринку в дом подруги. Помню, я надел свой лучший костюм, который ношу в церковь, а на ней была облегающая фиолетовая юбка. Первые два часа я провел, таращась на высокий потолок и витражные окна этого особняка. Потом Эмили схватила меня и потащила танцевать на середину паркетного пола, рядом с еще одной парой. Она развернула меня, так что я оказался лицом к лицу с высоким парнем в теннисном свитере, и вдруг расплакалась.

– Видишь, что ты со мной сделал!

Я подумал, что она обращается ко мне, и опустил глаза, чтобы посмотреть, не наступил ли ей случайно на ногу. Но она разговаривала с этим парнем, который, как оказалось, бросил ее пару недель назад.

– Из-за тебя, – плакала она, – видишь, с чем мне приходится встречаться?

С чем, а не с кем. Я перестал танцевать – все эти богатенькие детки смотрели на меня так, будто у меня выросло три головы! – выбежал в красивые тяжелые двери дома и вернулся в Стоу. Джоли упомянул, что старшая сестра Эмили дружила с Джейн. Они все вращались в одних кругах. И вполне возможно, что Джейн даже присутствовала на той вечеринке.

Вот о чем я вспоминаю, когда Джоли заговаривает о своей сестре: наверное, она видела меня, поэтому, как только войдет в сад, подойдет ко мне и станет безудержно смеяться. «А ты не…» – спросит она, и я на своей собственной земле буду чувствовать себя таким же ничтожеством, как почувствовал себя тогда, в юности.

– Приземляйся рядом с Сэмом, – приглашает вернувшийся из туалета Хадли идущую следом девицу в красной коже. – Смотрите, кто хочет угостить нас пивом! – Он подмигивает девушке. – Шучу-шучу. Я сказал, что ты хочешь купить ей пива.

– Я? – Я улыбаюсь девушке. – М-да, я…

– Он обручен, – приходит на помощь Джоли. – Это его холостяцкая вечеринка.

– Правда? Нечто вроде тайной вечери? – Она наклоняется через стол.

– А я жениться не собираюсь, – вмешивается Хадли. – Послушайте, дело в том, что я не собираюсь жениться.

– Он не угомонится, пока вы с ним не потанцуете. Бывает, он становится агрессивным. Пожалуйста, сделайте нам маленькое одолжение.

Хадли, подхватив игру, падает на колени.

Девушка смеется и хватает Хадли за руку.

– Пойдем, Фидо [10]10
  Распространенная в Америке собачья кличка.


[Закрыть]. – Уходя, она смотрит на меня. – За тобой должок, и не думаю, что я тебе его прощу.

Мы с Джоли смотрим, как Хадли танцует с девушкой в красной коже под «Твист» Чабби Чекера. Хадли топчется в медленном танце. Лицом он уткнулся в шею девушки. Трудно разглядеть, сам он стоит или она его поддерживает.

После танца девушка исчезает в направлении уборной, а Хадли возвращается к нам.

– Она в меня влюбилась, – говорит он. – Сама призналась.

– Нужно уводить его отсюда, пока он не стал папашей, – говорю я Джоли.

– Эй, я так и не рассказал свой тупой анекдот, – напоминает Джоли.

Мы с Хадли переглядываемся. Пришло время для очередного глупого анекдота про бар.

– Ладно, – потирает руки Джоли. – У бара стоят три шнурка.

– Шнурка?

– Да, шнурка. И хотят выпить. Первый заходит в бар, запрыгивает на стул и говорит бармену: «Добрый вечер, сэр. Налейте выпить». Бармен отвечает: «Я не могу тебя обслужить. Ты же шнурок!» И выгоняет его пинками из бара.

– Шнурок, – повторяет Хадли, – мне нравится.

– В бар заходит второй шнурок и решает попробовать по-другому. Садится на стул, ударяет кулаком по стойке и велит бармену: «Налей мне выпить, черт возьми!» Бармен смотрит на него и со смехом отвечает: «Прости, но обслужить я тебя не могу. Ты же шнурок!» И тоже выпихивает его из бара.

Девушка в красной коже возвращается из туалета и усаживается Хадли на колени.

– Третий шнурок наблюдает за происходящим. Смотрит на своих друзей и говорит: «Я понял». Он тянет себя за голову, немного распутывается, а потом завязывается в узел. Входит в бар и садится на стул. «Привет, – говорит он бармену, – налей-ка выпить». Бармен со вздохом отвечает: «Послушай, я сказал тебе раз, сказал два. Я не могу тебе налить. Ты же шнурок!» Шнурок обижается. Расправляет плечи. Смотрит бармену прямо в глаза и произносит: «Я битый узел!» – Джоли заливается смехом. – Поняли? «Битый»!

Я начинаю смеяться. Хадли либо не понимает, либо ему просто не смешно.

Девушка в красной коже поджимает губы, чтобы не рассмеяться.

– Глупее анекдота я не слышала.

– Ого! Слышали! – Джоли тянется к девушке и целует ее в губы.

Она смеется.

– Тупейший анекдот, – смеется она, – тупейший.

– Мой был тупее, – настаивает Хадли, ударяя по столу.

– Не знаю, – отвечаю я. – Это на самом деле тупой анекдот.

Где-то позади бармен говорит, что закрывается. Хадли с Джоли смотрят на меня, их глаза горят. В этом соревновании на самый тупой анекдот я судья. Учитываются содержание, соль шутки и подача. И уверенность рассказчика в своей истории. Я хмыкаю и шевелю губами для пущего эффекта, но на этот раз вынужден согласиться с девушкой. Я умываю руки – победил Джоли.

35
Джоли

Милая Джейн!

Помнишь, как сгорел дом Косгроувов? Ты училась в старших классах, а я был еще маленьким мальчиком. Мама посреди ночи вошла в мою комнату, ты пришла вместе с ней – она только что разбудила и тебя. Мама очень спокойно сказала: «У мистера Косгроува пожар». Косгроувы жили за нашим домом, наши задние дворы разделял лесок. Уже одетый папа стоял внизу. Мы тоже должны были одеться, хотя было три часа ночи. Когда мы вошли в кухню, зазвонил телефон. Звонила миссис Силверштейн из дома напротив. Она увидела оранжевое зарево за нашим домом и подумала, что это мы горим. Я помню, папа тогда ответил: «Нет, это не у нас».

Пока никто не видел, мы с тобой пробрались на задний двор, за которым горел небольшой перелесок. Мы прошли мимо прохладных высоких берез, по влажному ковру из сосновых иголок и, насколько могли близко, подошли к соседскому дому. Оттуда открывался вид на лес, и когда мы подошли ближе, то услышали дыхание пожара – оно напоминало разъяренного льва. Он вобрал в себя весь воздух и рассыпал искры в ночь – миллионы новых звезд. Ты восхитилась: «Какая красота!» – а потом, осознав, что у людей горе, замолчала.

Мы попытались обойти дом там, где работали пожарные, стараясь обуздать огонь. Мы видели, как взрываются стекла. Некоторые соседские дети стояли на плоских неподвижных пожарных шлангах. Когда пожарные открыли гидранты, вода запульсировала по ним, как по артериям, сбрасывая детей одного за другим. Мы решили, что больше смотреть не на что, особенно потому, что Косгроувы сгрудились кучкой с той стороны дома и рыдали, стоя в одних халатах.

Папа вернулся домой разворачивать шланги и готовить ведра, уверенный в том, что огонь перекинется на соседние дома, поскольку они стоят слишком близко друг к другу. Стал поливать нашу крышу. Он решил, что если она будет мокрой, то не загорится.

Огонь никуда не перекинулся. Дом Косгроувов выгорел дотла. Они сровняли его с землей и стали строить точно такой же – этого мама понять не смогла, ведь они получили за него хорошую страховку.

На той же неделе в Бостоне произошла еще одна катастрофа. Новые окна в здании Джона Хэнкока стали самопроизвольно лопаться. Падающие с пятидесятого этажа осколки представляли собой такую опасность для окружающих, что полиция оцепила целый квартал вокруг здания. Кажется, окна не выдержали низкого давления на такой высоте и воздух в здании выдавил стекла в небо. В конечном счете за большие деньги окна заменили. Позже мы узнали, что у Косгроувов в новом доме стоит огромное оконное стекло из здания Хэнкока. Их заверили, что для дома оно подойдет. Оно просто не рассчитано на небоскребы.

Пока шоссе 2 не увело тебя в Миннесоту, поверни на юг, на шоссе 29. Доедешь до Фарго и свернешь на восток на магистраль 94. Она приведет тебя прямо в Миннеаполис. Постарайся приехать туда к семи часам утра в субботу. Не стану говорить зачем, только намекну, что ты никогда ничего подобного не видела.

Надеюсь, Ребекке нравится то, как она проводит свой день рождения, – не каждому человеку исполняется пятнадцать в географическом центре Америки. Раз уж зашла речь о географическом центре, далее ты следуешь к Айове. Думаю, ты знаешь, куда тебе ехать.

Передавай привет дочери.

Джоли.

36
Джейн

Хотя Джоли и не сказал, что посмотреть в Миннеаполисе, я без труда нашла то, что должна была увидеть. Мы с Ребеккой проснулись в четыре утра, чтобы быть уверенными, что доберемся до города к семи часам, но последние полтора часа мы стоим в пробке. Полицейские в белых перчатках указывают, кому куда ехать, и дуют в свисток. Вокруг много подростков в автомобилях с форсированным двигателем. Они припарковали свои «Шевроле-Камаро» и сидят на крыше, курят.

– Если бы у меня была машина, – говорит Ребекка, – я бы возмутилась: в чем дело?

Она перепрыгивает через пассажирскую дверцу – я не успеваю ее остановить – и подбегает к молодому полицейскому с короткой стрижкой. Он вынимает изо рта свисток и что-то говорит моей дочери. Она улыбается в ответ и бежит назад к машине.

– Там сносят старое здание компании «Пилсбери».

Я не уверена, является ли это причиной такого скопления народа субботним утром. Неужели люди на самом деле высунулись из окон, чтобы поглазеть на развалины?

Прошло еще двадцать минут, но мы таки подъехали к полицейскому, с которым разговаривала Ребекка.

– Прошу прощения, – обращаюсь я к нему, перегнувшись через ветровое стекло. – Честно говоря, мы не знаем, куда едем.

– Выбор невелик, мадам. Город оцеплен из-за сноса здания.

Мы слепо следуем за другими машинами. Проезжаем центральный почтамт, пересекаем стоянку перед ним. Переезжаем реку и наконец добираемся до места, где остальные уже остановились и беспорядочно паркуют машины. Я ловлю себя на мысли о том, как мы будем отсюда выбираться, когда шесть других машин облепили нашу собственную, словно лепестки. Проходит торговец футболками с надписью «Я видел Миннеаполис до того, как изменилась линия горизонта».

– Что ж, пошли.

Мы выбираемся из машины и идем за людьми, которые торопливо тянутся на восток, словно пилигримы. Идут целыми семьями, отцы несут маленьких детей на плечах. Мы доходим до места, где все останавливаются. Начинают устраиваться на ступенях, перилах, билбордах – везде, где находят свободное местечко. Идущая рядом с нами женщина останавливается и протягивает своему спутнику пенопластовый стаканчик. Наливает в него кофе из термоса.

– Не могу дождаться, – говорит она.

Мы с Ребеккой оказываемся рядом с крупным румяным мужчиной во фланелевой рубашке с отрезанными рукавами. Он держит упаковку из шести баночек пива.

– Прекрасный день для сноса, – улыбается он нам.

Ребекка спрашивает, знает ли он точно, какое из зданий – здание компании «Пилсбери».

– Сейчас вот это. – Он указывает на большой небоскреб из хрома и стекла. – Но раньше было вон то. – Он ведет пальцем по горизонту к приземистому серому зданию – бельму на глазу у современных построек. Неудивительно, что его хотят снести.

– Неужели они не пытались продать здание? – интересуется Ребекка.

– А кто его купит?

Собеседник протягивает ей пиво, но она говорит, что ей еще рано употреблять спиртное.

– Как хочешь, – фыркает мужчина. – Могла бы и схитрить. – Спереди у него не хватает зуба. – Вы являетесь свидетелями исторического момента. Это здание стояло здесь всегда. Я помню времена, когда оно было единственным высотным зданием в Миннеаполисе.

– Все меняется, – говорю я, потому что вижу, что собеседник ожидает ответа.

– И как они будут это делать? – спрашивает Ребекка.

При этих словах женщина по другую руку от Ребекки поворачивается и вмешивается в наш разговор.

– Динамитом. Они заложили его на всех этажах, поэтому здание должно обрушиться последовательно.

Кто-то кричит в невидимый громкоговоритель:

– Мы не можем сносить задние, пока все не отойдут за оранжевую линию!

Голос повторяет предупреждение еще раз. Интересно, где эта оранжевая линия? Если там столько же людей, как здесь, сзади, передних трудно винить. Наверное, они просто не видят этой линии у себя под ногами.

– Все должны отойти за оранжевую линию до начала сноса!

Услышав второе предупреждение, толпа начинает сплачиваться, сжиматься, как толстый вязаный свитер. Я ловлю себя на том, что меня вдавили в мягкий живот здоровяка. Мое плечо он использует в качестве подставки для своего пива.

– Десять… девять… восемь… – кричит рупор.

– Скорее уже, – не терпится мужчине.

– Семь… шесть…

Где-то раздается сигнал пожарной машины.

Оставшиеся пять цифр я не слышу. Здание – этаж за этажом – оседает. Лишь когда падает второй этаж, я слышу взрыв динамита. Шлакобетонные блоки обваливаются этаж за этажом.

Бум! Мы слышим звук взрыва после того, как осел целый этаж. Одним махом стирается история. Нужно не больше пяти минут, взрывчатка – и ничего, кроме дырки на горизонте, не остается.

Толпа начинает тесниться и толкаться, людской поток затягивает нас с Ребеккой. Люди вокруг прорываются куда-то пульсирующими толчками.

На полпути к машине я понимаю, почему все выглядит по-другому. Пыль повсюду. Бело-серая, как искусственный снег, который показывают по телевизору. Ребекка пытается поднять горсть пыли, но я отряхиваю ее руку. Одному богу известно, что в этой пыли.

Добежав до машины, я не узнаю наш «Эм-Джи»: мы не опустили крышу, поэтому весь автомобиль в мелу. Пыль оседает на одежде, забивается между пальцами, и нам приходится усиленно моргать, чтобы она не попала в глаза. Пыль продолжает лететь, рассеиваясь от места сноса подобно радиоактивным осадкам. Мы с Ребеккой опускаем крышу – впервые с тех пор, как купили машину.

Я знаю, что должна получить от Джоли письмо, но мне что-то не хочется бродить по улицам Миннеаполиса. А если еще какое-нибудь здание упадет? Я предлагаю Ребекке сперва позавтракать.

За картошкой с беконом я сообщаю Ребекке, что мы едем в Айову. К месту, где разбился самолет. Я говорю, что давно об этом думала. А поскольку мы уже здесь… можем поехать посмотреть на обломки. Насколько я знаю, они до сих пор разбросаны по полю.

Я жду, что она станет возражать.

Ребекка не говорит того, что я ожидала услышать. По сути, даже не сопротивляется. Может быть, Джоли прав и она созрела для этого. Дочка спрашивает:

– А почему они до сих пор там?