Текст книги "Дорога перемен"

Автор книги: Джоди Линн Пиколт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

30
Ребекка

18 июля 1990 года

Люди в белых футболках с надписью «Обслуживающий персонал» попросили нас занять очередь в веренице машин, которая тянулась подобно змее на пристани Порт-Джефферсон. Пока мы ждали, мама придумывала разные истории о людях в машинах вокруг нас. Женщина с девочкой едет навестить свою давно забытую тетушку в Олд-Лайм, в честь которой и назвала дочь. Бизнесмен, а на самом деле правительственный шпион, инспектирует работу государственных береговых служб. Иногда мама меня просто удивляет.

– Сюда! – кричит мужчина из персонала.

Мама заводит мотор и въезжает по боковому трапу в жерло парома. Такое впечатление, что мы едем прямо в пасть большого белого кита.

Нам тут же машет второй сотрудник береговой охраны и велит припарковать машину на крутой платформе сбоку. Здесь две симметричные платформы, на которых и под которыми стоят машины. А я еще удивлялась, как мы все сюда поместимся!

Паром плывет час пятнадцать минут. Мы проводим время на верхней палубе, лежа в отсеке, где хранятся спасательные жилеты. Во время нашего путешествия на пароме и в машине с откидным верхом я немного подзагорела. Даже мама выглядит загоревшей.

– Что ж, – говорит она, – с утра мы будем в Массачусетсе. К обеду доберемся до дяди Джоли.

– Пора бы уже. Такое впечатление, что мы едем целую вечность.

– Интересно, чем он занимается в яблоневом саду? – размышляет мама. – У нас в детстве даже сада не было. Нет, мы пытались завести, но растения погибали. Во всем винили неплодородную почву Новой Англии.

– Как он ее получил?

– Кого?

– Эту работу. Как он получил работу, если у него нет опыта в садоводстве?

Мама ложится на спину и прикрывает глаза ладонью.

– Он мне подробно не рассказывал. Думаю, он приехал, и тот парень его нанял. Парень, который всем там заправляет. Предположительно, он моложе Джоли. Сменил на посту своего отца. – Она садится. – Тебе знакомы такие люди. Чрезвычайно амбициозные, которые хотели стать фермерами, когда еще пешком под стул ходили.

– Под стол. Пешком под стол.

– Да какая разница! – вздыхает мама.

– Как ты можешь судить! – говорю я. – Ты не знаешь этого человека и совершенно не разбираешься в садоводстве.

– Ой, Ребекка, – смеется мама, – что может быть сложного в выращивании яблок?

Паром медленно разворачивается на сто восемьдесят градусов. Причал, у которого мы стояли, можно было покидать без сожаления – насколько я видела, Бриджпорт ничего особенного собой не представляет.

Казалось, что все машины в других очередях выедут раньше нас. К тому же, находясь на верхней платформе, мы не видели, двигается ли очередь. Мы видели только стоящий впереди нас «Форд-Таурус». Машина была вся в пыли, и кто-то на заднем окне написал: «ПОМОЙ МЕНЯ». Наконец мужчина в футболке с надписью «Обслуживающий персонал» ткнул пальцем в нашу машину и показал, что мы можем продвигаться вперед. Но стоящий впереди нас «форд», вместо того чтобы ехать вперед, откатился назад. И ударил прямо в передний бампер. Я слышу лязг металла.

– Боже мой! – восклицает мама. – Так и знала!

– Вы что, намерены стоять здесь?

Мужчина в униформе что-то кричит, но я не слышу. Суть сказанного: проезжайте, леди. Мама съезжает с парома с висящим на соплях бампером и сворачивает направо, где ждет «форд».

Потом выходит из машины и осматривает ее, чтобы оценить ущерб.

– Ехать можно. Просто выглядим мы не очень привлекательно. – Она пытается голыми руками поставить бампер на место. – Что же ты хотела за пятьсот долларов!

Из совершенно целого, без единой царапины «форда» выбирается водитель.

– Дорогая, – восклицает он, – разумеется, я оплачу ремонт! Если хотите, могу расплатиться наличными прямо сейчас. Или отдать техпаспорт. – Он заламывает руки – так расстроился, бедняга, что становится даже смешно.

– Что ж, – отвечает мама, – ремонт обойдется долларов в четыреста. Как думаешь, милая? – спрашивает она у меня.

– Минимум. Совершенно новая машина, к тому же спортивная.

– Совершенно новая? – вздыхает собеседник. По всей видимости, он не заметил ржавчины. – Мне так жаль. Не могу передать, как я сожалею. Я не специально сдал назад. Вот дурак! Вот дурак! – Он наклоняется к нашему покореженному бамперу и проводит по нему пальцем. – С собой у меня таких денег нет, но, если вы поедете со мной, я вам отдам. Я ничуть не против заплатить наличными сразу, ничуть не против. Какой толк в старой страховке!

– У нас мало времени, – отвечает мама.

– Это по пути. Меня зовут Эрнест Элкезер, смотритель музея Барнума [6]6
  Финеас Тейлор Барнум – известный своими мистификациями американский шоумен, антрепренёр.


[Закрыть]на Мейн-стрит. Хотя уже закрыто, я пущу вас на экскурсию, пока буду открывать сейф. Это меньшее, что я могу для вас сделать.

Мама садится за руль и заводит машину.

– Ты веришь в это? Бесплатно получили машину, так еще и премию в четыреста долларов. – Она поворачивает лицо к солнцу. – Ребекка, детка, боги нам сегодня улыбаются!

Музей Ф. Т. Барнума находится рядом с современным городским зданием. Удивительное это чувство – подойти к огромным запертым дверям и оказаться внутри. У меня такое ощущение, что я совершаю что-то недозволенное.

– Знаете, в Бриджпорте родился Генерал Том-Там, Генерал Мальчик-с-Пальчик [7]7
  Чарлз Шервуд Стрэттон по прозвищу Генерал Том-Там – лилипут из труппы Ф. Т. Барнума.


[Закрыть], – говорит Элкезер. – Ростом он был всего сто два сантиметра.

Он зажигает свет – одну лампу, вторую, третью, – и темный коридор оживает.

– Чувствуйте себя как дома. Здесь много интересных цирковых реликвий. И на третий этаж не забудьте заглянуть.

Третий этаж почти весь занят миниатюрным куполом цирка. В центре устланные опилками три красные арены. Над одной висит страховочная сетка для акробатов на трапеции. В углах тяжелые тумбы, на которых стоят слоны. Наверху натянута толстая, вся в узлах веревка.

– Если бы она была чуть больше, я бы попробовала пройтись, – признается мама, одной ногой уже ступая на арену.

Я закрываю глаза и вижу публику. Красные прожекторы на вытяжных шнурах кружатся над головами детей.

Я оставляю маму и обхожу имитацию цирка по периметру. Здесь есть экспозиция о слоне Джамбо, чей скелет (как написано) выставлен в Нью-Йорке в музее естествознания. А вот это уже интересно. Я наклоняюсь ближе, чтобы рассмотреть фотографию огромного скелета (для сравнения рядом со скелетом сфотографирован человек). Мужчина на снимке – Эрнест Элкезер собственной персоной. Я как раз читаю надпись, когда с помятым конвертом в руках подходит смотритель.

– Джамбо – мой любимец, – говорит он. – Приехал в Штаты более века назад на корабле под названием «Ассирийский монарх». Барнум прогуливался с ним по Бродвею с большим духовым оркестром и всевозможной помпой.

Подходит мама. Элкезер смущенно протягивает ей конверт.

– В те времена люди еще не видели слонов. И не настолько уж он был и огромен, но сам факт: настоящий слон! А через три года его сбил скорый грузовой поезд. Остальных слонов, которые переходили пути, тоже сбил поезд, но они выжили. А вот Джамбо… Джамбо не смог.

– Его сбил поезд? – Я потрясена.

– Ты же пережила авиакатастрофу, – замечает мама.

– Барнум разделал животное и передал останки различным музеям. Продал даже сердце. Корнелльскому университету, за сорок долларов. Можете себе представить?

– Мы уже пойдем, – прощается мама.

– Ох, здесь все деньги, – вспоминает Элкезер. – Если хотите, можете пересчитать.

– Уверена, в этом нет необходимости. Благодарю.

– Нет, это вам спасибо.

Мы оставляем его на третьем этаже – смотритель нежно касается фотографии Джамбо.

Когда за нами закрываются тяжелые двери музея, мама разрывает конверт.

– Ребекка, мы богаты, – напевает она. – Богаты!

Мы садимся в машину и выезжаем со стоянки, царапая тротуар бампером, словно граблями. Проезжаем мимо мальчиков, играющих в гандбол. Мимо какой-то толстухи с землистого цвета лицом. Мимо сворачивающего за угол барыги: мужчина в кожаной кепке разворачивает маленький мятый квадратик бумаги. А перед моим мысленным взором стоит тяжелый ход автокортежа, живой звук трубы и неспешная поступь слонов по Мейн-стрит.

31
Джейн

День рождения Ребекки мы празднуем в географическом центре Америки. Прямо в окрестностях Таунера, штат Северная Дакота, я вручаю ей кексик «Хостес» с воткнутой в него свечкой и пою «С днем рождения тебя».

Ребекка даже краснеет от удовольствия.

– Спасибо, мама. Не стоило тратиться.

– У меня и подарок есть, – говорю я и достаю из заднего кармана конверт.

Мы обе его узнаем – грязный конверт, в котором под сиденьем «Эм-Джи» лежали деньги. Внутри его ручкой из мотеля я написала долговую расписку. Ребекка читает вслух: «Обязуюсь купить все, что захочешь (разумеется, в разумных пределах), во время похода по магазинам».

Она смеется и осматривается. Мы притормозили у дорожного знака, который гласит, что здесь географический центр, и, не считая скоростной магистрали за нашими спинами, вокруг, насколько я вижу, бескрайние поля.

– Наверное, придется подождать, пока мы снова наткнемся на цивилизацию и сможем пойти в магазин, – говорит Ребекка.

– Нет, в том-то и соль, что сегодня мы весь день посвятим тому, чтобы найти приличный магазин и купить одежду. Одному Богу известно, как она нам нужна.

Старая рубашка Оливера, которую я не снимаю, покрыта масляными пятнами и пятнами от еды. Мое белье тоже невероятно грязное. Ребекка выглядит не лучше. Бедная девочка даже не взяла с собой приличный бюстгальтер.

– И каково оно – ощущать себя пятнадцатилетней? – спрашиваю я.

– Почти ничем не отличается от ощущений четырнадцатилетней.

Ребекка запрыгивает на свое место: она уже довела свое мастерство до уровня искусства. А я… я продолжаю перелезать через дверцу, и обычно моя нога застревает в ручке.

– Ладно, – соглашается Ребекка и усаживается, свесив ноги через пассажирскую дверцу. – Куда поедем?

В Таунер, как мне кажется. Туда направил нас Джоли, хотя, как я уже знала по опыту, в Северной Дакоте даже заправка и пара деревянных лачуг может назваться городком.

Ребекка велит мне ехать прямо по грязной дороге. Пару километров мы проезжаем, не замечая вокруг ни единого признака жизни, не говоря уже о торговле. Наконец нам на глаза попадается полуразвалившийся сарай, перекошенный на правую сторону. На сарае шестиугольник, два попугая-неразлучника, окрашенные в основные цвета радуги.

– «У Элоиз», – читает Ребекка.

– Это не может быть магазином. Это даже домом назвать нельзя.

У сарая стоит несколько машин, настолько старых, что у меня возникает ощущение, будто я попала в декорации к фильму пятидесятых годов. Ради интереса я останавливаюсь и выбираюсь из машины.

Распахнутые двери сарая подпирают длинные шесты с горящими свечами с ароматом лимонной травы. Внутри ряды бочек с откидными крышками. Все подписаны: «МУКА», «САХАР», «КОРИЧНЕВЫЙ САХАР», «СОЛЬ», «РИС». Когда переступаешь порог, в нос ударяет запах, как будто где-то горит патока. В одном углу сарая за загородкой огромная свиноматка, лежащая на боку (скорее всего, завалившаяся от собственного веса), и десять пятнистых поросят, которые пытаются занять более выгодное положение у ее сосков. Рядом со свинарником – длинная струганая доска, лежащая на самодельных козлах, а на ней серебристый кассовый аппарат, в котором кнопки утоплены в окошках «50 центов», «1 доллар», «Без сдачи».

– Я слушаю вас, – обращается к нам женщина.

До этого момента она стояла, наклонившись к свиньям, поэтому ни Ребекка, ни я ее не заметили. Ребекка уже изучает самые дальние уголки сарая, поэтому отвечать приходится мне.

– Если честно, – признаюсь я, – мы ищем, где бы купить новую одежду.

Женщина всплескивает руками. У нее жесткие рыжие локоны-спиральки и тройной подбородок. Ростом она не выше полутора метров. Когда она идет, обувь чавкает, как будто у нее мокрые носки.

– Вы приехали в нужное место, – говорит она. – У нас тут есть всего понемногу.

– Я вижу.

– Мой девиз – покупать каждого товара по одной штуке. Так покупателю легче и быстрее выбрать.

Я побаиваюсь покупать что-либо у Элоиз. Откровенно говоря, у нее есть все, но явно не то, что хотелось бы купить.

– Мама! – спешит к нам Ребекка с вечерним платьем с блестками. – Что скажешь? Очень сексуально, да?

У платья слишком тонкие бретельки и оно слишком обтягивает.

– Подожди, когда тебе исполнится семнадцать, – говорю я дочери. Она вздыхает и исчезает за ситцевой занавеской.

– Извините, – окликаю я продавщицу, которая ведет меня по лабиринту сарая, – мисс…

– Зовите меня Элоиз. Меня все так зовут.

Ребекка, держа в руках черное вечернее платье в блестках (куда в нем ходить в такой деревне, как Таунер?), уже навыбирала ворох одежды.

– Нашла, что хотела, милая? – спрашивает Элоиз. Потом поворачивается ко мне: – Вы вместе?

– По всей видимости, да, – отвечаю я, подходя к вороху отобранной Ребеккой одежды.

Ребекка смотрит на бирку красных пляжных шорт.

– Посмотри на цену, мама! – Она поднимает вверх шорты. – А меньшего размера нет?

– Все, что есть, – на витрине. Я с удовольствием отнесу это в примерочную.

Элоиз скрывается за углом, ведомая, как я предполагаю, шестым чувством, потому что гора вещей выше ее головы.

– Занимай шестую кабинку, – говорит она Ребекке.

Я заглядываю за угол, чтобы посмотреть на примерочные. Там стойла для коров.

– Мама!

Я подхожу к сияющей Ребекке.

– Эти… – она поднимает пару дизайнерских джинсов, – …стоят всего три доллара! А купальник от «Ла Бланка» и вовсе доллар пятьдесят!

Я приподнимаю пальцем белые ценники. Цифры написаны карандашом.

– Похоже, отныне мы всегда будем ездить сюда за покупками.

Я начинаю рыться в вешалках. С такими ценами что я теряю? Элоиз – экономная предпринимательница. Она заказывает только по одной вещи каждого размера. В итоге, если в продаже появляются полосатые брюки от «Лиз Клейборн», можно надеяться найти здесь единицу каждого размера: 44, 46, 48, 50, 52, 54 и 56. Если, скажем, вы носите 50-й размер, а до вас в магазине побывал кто-то с 50-м размером, вам не повезло. Так и получается с несколькими приглянувшимися мне вещами; я ношу 48-й размер, и, видимо, в Северной Дакоте он пользуется спросом. Похоже, лучше всего продаются размеры 48 и 56. Ребекка продолжает снимать плечики с вещами – у нее еще угловатая фигура подростка.

Мимо меня с прелестным желтым джемпером в руках проходит Элоиз.

– Я увидела тебя и вспомнила вот об этом. Тридцатый размер, да, милая?

– На самом деле ей больше всего нужен бюстгальтер и белье. У вас продается белье?

Элоиз подводит меня к очередному ряду бочек. Я протягиваю руку к бочке с буквой «S» [8]8
  Для маркировки нижнего белья используется буквенное обозначение: S – приблизительно 36-й размер.


[Закрыть]и достаю несколько трусиков розового цвета, цвета фуксии, черные кружевные и белые в зеленый цветочек.

– Отлично! – радуюсь я, беря все, кроме черных кружевных.

Элоиз возвращается с аккуратно упакованным бюстгальтером. Я отношу его Ребекке.

– Можешь переодеть белье, – говорю я. – Мы его покупаем.

– Ма… – говорит дочь, выглядывая поверх вращающихся дверей в стойло. – Ты забыла?

– Ой!

Я роюсь в сумке в поисках еще одной прокладки. Мусорного ведра нигде не видно. Я наклоняюсь к Ребекке.

– Просто зарой ее в сено или спрячь под что-нибудь.

Ребекка устраивает для нас с Элоиз показ мод. Мы, скрестив ноги, сидим на бочке с бельем, когда из примерочной выходит Ребекка в желтом джемпере.

– Какая прелесть, милая! – восклицает Элоиз.

Ребекка выглядит изумительно. Она убрала волосы с лица и заплела их в косу, которая лежит поверх круглого отложного воротника полосатой рубашки в тон джемперу. Ребекка босиком. Она кружится, и ее юбка взлетает вверх.

– Дайте-ка угадаю, – указывает Элоиз на ноги Ребекки, – тридцать шестой?

Она шаркает в другой угол, туда, где с балок свисает каноэ фирмы «Олд Таун».

Ребекка останавливается на шести парах шорт, восьми футболках, паре джинсов, белых укороченных штанах, толстых гетрах, черных туфлях, белых туфлях, белье и прочих мелочах, халате с плюшевыми мишками, хлопчатобумажном свитере, синем в горох бикини и двух заколках-пряжках для волос из шелковых лент рисового плетения.

– Поверить не могу! – удивляется она, выходя из примерочной и глядя на гору одежды, которую аккуратно сложила Элоиз. – Это обойдется в целое состояние.

Сомневаюсь: я не переставала мысленно все подсчитывать, поэтому не думаю, что мы превысили сумму в пятьдесят долларов.

– Что ж, сегодня у тебя день рождения. Радуйся.

– Ну-с, – говорит Элоиз, когда Ребекка бросается меня обнимать. – А вы что берете?

– Не стоит беспокоиться. – Я нервно скрещиваю ноги, потом снова поджимаю их.

– Я не позволю тебе путешествовать со мной в таком виде! – заявляет Ребекка. – Только не сейчас, когда я так сногсшибательно выгляжу.

– Что ж, я бы купила что-нибудь из белья, – признаюсь я.

Я сижу на бочке с буквой «М», поэтому спрыгиваю с нее, поднимаю крышку и вытаскиваю несколько трусиков. Потом достаю стринги с леопардовым рисунком.

– Ой, мама, это твое! Ты должна купить их!

– Не думаю.

Стринги мне нравятся, как всегда нравились кружевные пояса и шелковые чулки. Теоретически они мне нравятся, но я понятия не имею, как их носить, поэтому не колеблюсь ни секунды.

Ребекка на пару с Элоиз просматривает вешалки, выбирает хлопчатобумажный сарафан, шорты цвета хаки и шелковую безрукавку. Найти более сочетающиеся вещи, как я уже сказала, проблематично: мой размер пользуется спросом.

– На самом деле мы не должны ничего мне покупать.

– Давай раздевайся, – велит Ребекка, указывая на коровьи стойла. Я вхожу туда и сбрасываю кроссовки. Сено застревает у меня между пальцев и покалывает. Внутрь заглядывает Элоиз, и я смущенно прикрываю руками грудь.

Элоиз бросает на пол две обувные коробки: кожаные женские сандалии и черные туфли на каблуках. И те и другие 37-го размера. Как она узнала?

Прежде чем что-то примерить, я смотрю на цену каждой вещи – привычка одеваться в дорогих калифорнийских бутиках, которая сейчас совершенно бессмысленна: здесь нет ничего дороже пяти долларов. Первое платье, которое я примеряю, слишком тесное в груди. Я разочарованно бросаю его на солому. Почему-то я надеялась, что все будет смотреться на мне так же идеально, как на Ребекке.

Следующим я примеряю хлопчатобумажный джемпер такого же фасона, как у Ребекки, только красный с синими и розовыми цветами, а к нему белую льняную блузку с пуговицами вдоль спины и вышитыми цветами на воротнике и рукавах. Потом надеваю сандалии, которые принесла Элоиз, и выхожу из примерочной. Ребекка хлопает в ладоши.

– Тебе правда нравится?

Здесь нет ни одного зеркала, поэтому приходится полагаться на мнение дочери.

Последним я меряю облегающее платье на бретелях и под него надеваю каблуки. Для этого наряда мне даже зеркало не нужно. По тому, как платье облипает тело, я понимаю, что сидит оно плохо. Могу себе представить это доселе скрытое одеждой зрелище – выпирающие бедра и живот! Это платье для Ребекки, не для меня.

– Хочешь посмеяться? – спрашиваю я Ребекку.

Она спрыгивает с бочки с бельем и заходит в примерочную, оставляя дверь открытой.

– Кто бы поверил? Моя мама – клёвая телка!

– Еще скажи, что не видно моих бедер и задницы. И что живот не выпирает.

Ребекка качает головой.

– Не стану тебе такого говорить, раз ты считаешь, что выглядишь плохо. – Она кивает на мои бедра и обращается к Элоиз: – А вы что скажете об этих выпирающих резинках от трусов?

Элоиз поднимает палец вверх, бежит к бочонку с бельем, достает леопардовые стринги и швыряет их мне – невесомые, как пушинка.

– Никогда, – говорю я Ребекке. – Никогда я это не надену.

– Просто примерь. Не понравится, не будешь покупать.

Я вздыхаю и подтягиваю платье вверх. Потом, изворачиваясь и не снимая туфель, стягиваю трусы и поднимаю леопардовые стринги к свету.

– Крошечным лоскутком ткани вперед, – инструктирует меня Ребекка.

– А ты откуда знаешь?

Я продеваю одну ногу, потом вторую. Натягиваю стринги и, к своему удивлению, чувствую себя удобно. Я практически не ощущаю тонкий материал между ног. Я опускаю платье и делаю несколько шагов, чтобы привыкнуть к ощущению ткани ягодицами. Потом открываю дверь.

– Какая красотка! – восклицает Элоиз.

Ребекка поворачивается к ней.

– Берем.

Весь ансамбль стоит не больше четырех долларов.

– Нет, не берем. Куда я буду это носить? – Я стягиваю тонкую материю и остаюсь в одних стрингах. – Зря выброшенные деньги.

– Как будто четыре доллара тебя разорят, – ворчит Ребекка.

Пока мы спорим, появляется Элоиз с тонким облегающим нарядом красного цвета.

– Я подумала, вам может понравиться вот это. В конце концов, вы еще не купили ночную сорочку.

Я беру его. Он такой нежный, что выскальзывает из рук и падает на сено, как сорванный цветок.

Вам знакомо состояние, когда один-два раза за всю жизнь во время похода по магазинам меряешь какие-то вещи, и, даже не видя себя в зеркало, на сто процентов уверена, что еще никогда так сногсшибательно не выглядела? В черном платье, о котором грезила Ребекка, я такого не испытала. Но этот атласный наряд на тонюсеньких плетеных бретелях и с высоким разрезом сбоку сидит как влитой.

Прежде чем выйти к Ребекке, я провожу руками по бедрам. Касаюсь груди. Расставляю ноги, наслаждаясь тем, как атлас скользит по разгоряченной, возбужденной коже. Так вот что означает «быть сексуальной»!

Я надевала нечто подобное в первую брачную ночь – белую пижонскую сорочку с кружевным воротником и шестью матерчатыми пуговицами спереди. Мы с Оливером сняли номер в гостинице «Меридиан» в Бостоне. Оливер ничего не сказал о сорочке. Он разорвал ее во время ласк, а когда мы съехали, я поняла, что оставила ее на полу в номере для новобрачных.

Еще даже не открывая дверь, чтобы показаться Ребекке, я уже знаю, что возьму его. Если бы я могла, то вышла бы в нем из магазина и поехала по автострадам Среднего Запада, ощущая, как атлас трется о бедро каждый раз, когда я переключаю скорость. Я принимаю театральную позу и выгибаю спину у задней стены коровьего стойла.

Ребекка и Элоиз аплодируют. Я кланяюсь. Закрываю за собой дверь и очень медленно стягиваю наряд через голову. Кстати, о выброшенных деньгах. Правда заключается в том, что я бросила единственного мужчину, с которым спала в своей жизни. И для кого я буду надевать этот наряд?

Я надеваю хлопчатобумажные трусики, которые намерена купить, но останавливаюсь, снимаю их и вновь натягиваю стринги. Надеваю шорты, застегиваю пуговицу и молнию. Я делаю шаг вперед, чтобы зашнуровать кроссовки, и меня охватывает запретное ощущение свободы. Такое чувство, что у меня есть тайна, которую никто не должен знать.