Текст книги "Последнее правило"

Автор книги: Джоди Линн Пиколт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 41 страниц)

ТЕО

Мне было девять лет, когда мама записала меня в группу к психотерапевту на занятия для братьев и сестер аутистов. Нас было всего четверо: две девочки с лицами, напоминающими землю вокруг слива (у них была младшая сестра, которая кричала не переставая), и мальчик, чей брат-близнец был законченным аутистом. И я. Мы все должны были становиться в круг и говорить по очереди, что нам нравится в наших родных братьях-сестрах, а чего мы терпеть не можем.

Первыми говорили девочки. Они признались, что терпеть не могут, что малышка постоянно будит их по ночам, но им нравится, что первым словом, которое она произнесла, было не «мама» или «папа», а «Сиси». Потом настал мой черед. Я признался, что терпеть не могу, когда Джейкоб без разрешения берет мои вещи, и я совсем не против, когда он перебивает меня, чтобы сообщить никому не нужные сведения о динозаврах, но когда перебивают его, он злится и с ним случается припадок. Мне нравится, как он разговаривает, – иногда это кажется смешным, хотя речь идет о серьезных вещах. Например, психолог в лагере сказал ему, что научиться плавать «плевое дело», и с Джейкобом тут же случился припадок, потому что он подумал, что ему придется плеваться под водой и он обязательно утонет. Потом наступила очередь второго мальчика. Не успел он и рта раскрыть, как распахнулась дверь, влетел его брат-близнец и уселся ему на колени. Мальчишка перднул – да-да, перднул. Тут в дверь просунула голову их мама. «Прошу прощения, – извинилась она, – Гарри любит, чтобы подгузники ему менял Стивен».

«Не везет Стивену!», – подумал я. Но он абсолютно не смутился, как смутился бы я, и совершенно не разозлился, как разозлился бы я на его месте. Стивен только засмеялся и обнял брата. «Идем», – сказал он, взял брата за руку и вывел из комнаты.

Мы еще чем-то занимались в тот день, но я не мог сосредоточиться. Из головы не шел образ девятилетнего Гарри в огромном памперсе и Стивена, который его меняет. Вот еще одно, за что я люблю своего брата-аутиста: он умеет ходить на горшок.

Во время обеденного перерыва ноги непроизвольно привели меня к Стивену. Он сидел один, ел яблоки, которые лежали нарезанными в пластмассовом контейнере.

– Привет! – поздоровался я, забираясь на соседний стул.

– Привет!

Я оторвал соломинку и вставил ее в пакетик сока. Выглянул в окно, пытаясь разглядеть, что он там увидел.

– Ну и как тебе? – спустя минуту спросил я.

Он не стал делать вид, что не понял моего вопроса. Достал кусочек яблока, пожевал, проглотил.

– На его месте мог оказаться я, – ответил он.

Мама Спатакопулос не вмещается за свидетельской трибуной. Ей приходится протискиваться на место свидетеля, и судья в конце концов просит пристава принести более удобное кресло. Если бы я оказался на ее месте, то уже спрятался бы под этим дурацким стулом, но она, похоже, даже рада. Вероятно, она считает себя лучшим подтверждением того, насколько вкусная у нее еда.

– Миссис Спатакопулос, ваше место работы? – спрашивает Драконша, известная и под именем Хелен Шарп.

– Называйте меня Мамаша.

Прокурорша смотрит на судью, тот пожимает плечами.

– В таком случае, Мамаша, где вы работаете?

– Я хозяйка пиццерии «У Мамаши Си» на главной улице в Таунсенде.

– Как долго вы владеете этой пиццерией?

– В июне этого года будет пятнадцать лет. Лучшая пицца в Вермонте. Приходите, я вас угощу.

– Очень любезно с вашей стороны… Мамаша, вы работали днем десятого января две тысячи десятого года?

– Я работаю каждый день, – гордо заявляет она.

– Вы знали Джесс Огилви?

– Да. Она частенько ко мне наведывалась. Хорошая девочка, умная головка на плечах. Однажды после снежной бури она помогла мне посыпать дорожку солью – не хотела, чтобы я шлепнулась.

– Вы разговаривали с ней десятого января?

– Я помахала ей, когда она вошла, но в тот день был сумасшедший дом.

– Она была одна?

– Нет. Она пришла со своим женихом и мальчиком, с которым занимается.

– Вы видите сегодня в зале суда этого мальчика?

Мамаша С. посылает моему брату воздушный поцелуй.

– Пару раз он приходил с мамой за пиццей. У него проблемы с усвоением глютена, как у моего отца, царство ему небесное.

– Вы разговаривали в тот день с Джейкобом Хантом? – спрашивает прокурор.

– Да. Когда я принесла их заказ, он уже сидел за столом один.

– Вам известно, почему Джейкоб Хант остался за столом один? – спрашивает Хелен Шарп.

– Они все перессорились. Жених разозлился на Джейкоба, Джесс на своего жениха за то, что тот разозлился на Джейкоба, а потом жених ушел. – Она качает головой. – Потом Джесс разозлилась на Джейкоба и сама ушла.

– Вы слышали, почему они ссорились?

– У меня было восемнадцать заказов, я не прислушивалась. Слышала только последнюю фразу Джесс перед уходом.

– Какую именно, Мамаша С.?

Женщина поджимает губы.

– Она велела ему проваливать.

Прокурор возвращается на свое место, наступает черед Оливера. Я не смотрю полицейские сериалы, я практически не смотрю телевизор, за исключением «Блюстителей порядка», с тех пор как Джейкоб прибрал к рукам пульт. Но находиться в зале суда – сродни тому, как наблюдать за игрой в баскетбол: одна команда забивает мяч, потом мяч переходит к противнику, который уравнивает счет. И так по кругу. И совсем как в баскетболе, держу пари, все решают последние пять минут.

– Значит, вы не слышали, что стало причиной ссоры, – констатирует Оливер.

– Не слышала. – Она подается вперед. – Оливер, ты настоящий красавчик в этом модном костюме.

Он улыбается, но немного вымученно.

– Спасибо, Мамаша. Вы по-настоящему внимательны к своим клиентам.

– Нужно же зарабатывать на жизнь, верно? – говорит она, потом качает головой. – Похоже, ты похудел. Слишком часто питаешься вне дома. Мы с Константином беспокоимся за тебя…

– Мамаша, нужно покончить с заданным вопросом, – шепчет он.

– Ладно. – Она поворачивается к присяжным. – Ссоры я не слышала.

– Вы стояли за стойкой?

– Да.

– Возле печи?

– Да.

– Вокруг вас работали другие люди?

– В тот день еще трое.

– И было шумно?

– Звонил телефон, играли в пинболл, работал музыкальный автомат.

– Значит, вы не знаете, почему расстроилась Джесс?

– Нет.

Оливер кивает.

– Когда Джейкоб остался один, вы с ним разговаривали?

– Попыталась. Но он не очень-то разговорчив.

– Он когда-нибудь смотрел вам в глаза?

– Нет.

– Он делал что-нибудь угрожающее?

Мамаша С. качает головой.

– Нет, он хороший мальчик. Я просто оставила его в покое. Похоже, именно этого он и хотел.

Сколько я себя помню, Джейкоб всегда хотел быть частью компании. Именно поэтому я никогда не приглашал друзей домой. Мама стала бы настаивать, чтобы мы взяли играть и Джейкоба, а это стопроцентная гарантия того, что дружбе пришел бы конец. (Вторая причина моего нежелания – стыд. Я не хотел, чтобы посторонние знали, как я живу. Я не хотел объяснять все заморочки Джейкоба: несмотря на то что мама продолжает утверждать, что это всего лишь причуды, окружающим они покажутся чертовски смешными.)

Однако временами Джейкобу удавалось проникать в мою обособленную жизнь, отчего становилось еще хуже. Однажды я построил из пятидесяти двух карт домик, а Джейкоб решил, что будет смешно, если он потыкает его вилкой, – вот так и с жизнью.

В начальной школе я был из-за Джейкоба настоящим изгоем. Но когда мы перешли в средние классы, приехали ребята из других городков, которые не знали о синдроме Аспергера. Каким-то чудом мне удалось подружиться с двумя мальчиками, Тайлером и Уолли, которые жили в Южном Берлингтоне и играли последней моделью «летающей тарелки». После занятий они пригласили поиграть и меня. Я тут же согласился, даже не стал звонить маме и спрашивать разрешения. От этого я казался себе еще «круче». Я не стал объяснять, что не позвонил, потому что меня и так часто не бывает дома. Мама уже привыкла, что я возвращаюсь домой, когда темнеет, а в половине случаев даже не замечает, что меня нет.

Это был, говорю без преувеличения, лучший день в моей жизни. Мы пускали «летающую тарелку» по полю для игры с мячом, и несколько школьниц, которые остались, чтобы поиграть в хоккей на траве, пришли в своих коротких юбочках на нас посмотреть. А в волосах у них играли солнечные зайчики. Я прыгал выше головы, рисуясь перед зрительницами, а когда вспотел, одна из девочек дала мне попить из своей бутылки. Я прижался губами к тому месту, где еще минуту назад прикасались ее губы, – считайте, поцеловал ее, если говорить откровенно.

А потом появился Джейкоб.

Не знаю, что он там делал, – наверное, проходил какой-то тест не в своей, а моей школе, а теперь ждал со своим психологом, пока мама приедет и заберет его. Как только он меня увидел, тут же окликнул. Я понял, что «попал». Сперва я сделал вид, что не слышу, но он подбежал прямо к полю. «Твой приятель, Хант?» – спросил Тайлер. Я в ответ только рассмеялся. Метнул тарелку в Джейкоба, сильно метнул.

К моему удивлению, Джейкоб, который, даже если захочет, и простуду не подхватывает, поймал тарелку и побежал с ней. Я замер, но Тайлер бросился за ним. «Эй, „тормоз“! – крикнул он Джейкобу. – Сейчас ты у меня получишь!»

Он оказался проворнее и повалил Джейкоба на землю. Замахнулся, чтобы стукнуть, но я уже сидел у Тайлера на спине, оттаскивая его от брата. Тарелка покатилась на улицу. «Не смей, черт возьми, его трогать! – выкрикнул я Тайлеру прямо в лицо. – Если кто-нибудь посмеет обидеть моего брата, будет иметь дело со мной».

Я оставил кашляющего Тайлера в грязи, взял Джейкоба за руку и повел к входу в школу, где не слышно, как за моей спиной и спиной моего придурковатого братца перешептываются девочки, где ходят учителя, которые не дадут Тайлеру и Уолли отомстить мне.

«Я хотел поиграть», – сказал Джейкоб.

«Они не хотели играть с тобой», – ответил я ему.

Он топнул по грязи. «Жаль, что я не старший брат!»

Фактически он старше, но говорил он не о возрасте. Он просто не мог выразить свои чувства словами. «Сначала перестань забирать чертовы чужие „летающие тарелки“», – сказал я.

Потом подъехала мама, опустила окно. Она широко улыбалась. «Я думала, что заберу одного Джейкоба, но посмотрите на это! Вы двое нашли друг друга».

ОЛИВЕР

Я уверен, что присяжные не все понимают из того, что вещает Марси Алстон, эксперт-криминалист. Она настолько сногсшибательно красива, что я с легкостью представляю себе, как трупы, на которые она натыкается, садятся и начинают хватать ртом воздух.

– Первый раз, когда мы прибыли на место, мы осмотрели дом с целью обнаружения отпечатков пальцев и нашли таковые на компьютере и в ванной комнате.

– Можете объяснить нам сам процесс? – просит Хелен.

– Кожа на пальцах, ладонях и подошвах не гладкая – она состоит из папиллярных линий различной длины и формы. Между этими линиями находятся отверстия потовых канальцев, которые, забиваясь потом, кровью, грязью, пылью и так далее, оставляют отпечаток этих линий на твердых поверхностях. Моя задача состоит в том, чтобы выявить эти отпечатки. Иногда требуется увеличительное стекло, иногда источник света. Как только отпечаток становится видимым, его можно сфотографировать, а если его сфотографировать, то можно сохранить и сравнить с уже имеющимися образцами.

– Откуда вы берете эти образцы?

– Снимаем отпечатки пальцев у жертвы, у подозреваемых. Из базы автоматической системы дактилоскопической идентификации. Сравниваем с отпечатками пальцев преступников, понесших наказание в США.

– Каким образом вы проводите сравнение?

– Мы смотрим на определенные области и находим узоры – дельты, изгибы, спирали, петли – и ядро (пункт, локализованный в середине отпечатка). Мы визуально сравниваем известный отпечаток с неизвестным, смотрим на общие сходные формы, а потом на более специфические детали – окончание линии дактилоскопического узора либо на раздвоение папиллярной линии. В случае совпадения десяти из двенадцати признаков опытный криминалист может сказать, принадлежат ли эти отпечатки одному и тому же человеку.

Прокурор показывает изображения двух отпечатков пальцев. Джейкоб тут же выпрямляет спину.

– Отпечаток справа был обнаружен на кухонном столе. Отпечаток слева – принадлежит Джейкобу Ханту.

Пока она указывает на десять красных флажков, которыми отмечены совпадения этих отпечатков, я смотрю на Джейкоба. У него на губах играет идиотская улыбка.

– Основываясь на результатах сравнения, к какому выводу вы пришли? – спрашивает Хелен.

– Отпечатки пальцев, обнаруженные в кухне, принадлежат Джейкобу Ханту.

– Полиция обнаружила что-нибудь еще во время осмотра дома?

Марси кивает.

– Мы обнаружили, что противомоскитная сетка на кухне разрезана снаружи, оконная рана взломана и выдавлена. Под окном обнаружена отвертка.

– Были обнаружены отпечатки пальцев на оконной раме или на отвертке?

– Нет, но в тот день на улице было очень холодно, а это часто мешает снять отпечатки.

– Еще что-нибудь было обнаружено?

– Под окном – след от ботинка. Мы сделали оттиск и сравнили с ботинками, обнаруженными в доме.

– Вам известно, кому принадлежат эти ботинки?

– Марку Макгуайру, жениху жертвы, – отвечает Марси. – Мы решили, что он оставил их в доме, потому что часто оставался там ночевать.

– Еще что-нибудь было обнаружено в доме?

– Да. С помощью химиката под названием люминол мы обнаружили в ванной комнате следы крови.

Джейкоб что-то пишет в блокноте и передает мне: «Отбеливатель + люминол = искажение теста на следы крови».

– В полицию поступил по линии 911 звонок с мобильного жертвы? – спрашивает Хелен.

– Да. Утром одиннадцатого января мы приехали к дренажной штольне метрах в трехстах от дома, где временно жила Джесс Огилви, и обнаружили тело.

– В какой позе находилась погибшая?

– Она сидела, опершись спиной о цементную стену, руки скрещены на коленях. Она была полностью одета.

– Что еще примечательного обнаружила полиция в положении тела?

– Жертва была закутана в приметное самодельное стеганое одеяло, – отвечает Марси.

– Это одеяло было обнаружено на теле жертвы? – спрашивает прокурор и демонстрирует Марси громоздкий сверток всех цветов радуги, на котором запеклась кровь.

– Именно это, – отвечает Марки, и когда одеяло приобщают к уликам, я слышу, что Эмма затаила дыхание.

Хелен благодарит свидетельницу, и я встаю, чтобы начать перекрестный допрос.

– Как долго вы служите в отделе криминалистики?

– Четыре года, – отвечает Марси.

– Не так и давно.

Она удивленно приподнимает бровь.

– А вы сами давно работаете адвокатом?

– Вам пришлось повидать много трупов на местах преступлений?

– К счастью, не так много, как если бы я работала в Бостоне или Нашуа, – отвечает Марси, – но достаточно, чтобы набраться опыта.

– Вы сказали, что отпечаток пальца, обнаруженный в доме Джесс Огилви, в кухне, принадлежит Джейкобу.

– Верно.

– Вы можете утверждать, что наличие этого отпечатка указывает на него как на убийцу?

– Нет. Отпечаток лишь является подтверждением того, что он был на месте происшествия.

– Существует вероятность того, что Джейкоб оставил этот отпечаток в какой-нибудь другой день?

– Разумеется.

– Вы обнаружили также след от ботинка Марка Макгуайра под окном, где была выдавлена оконная рама, – говорю я. – Верно?

– Да, верно.

– Следы ботинок Джейкоба были обнаружены?

– Нет, – отвечает Марси.

Я делаю глубокий вдох. «Надеюсь, ты знаешь, что делаешь», – думаю я про себя, бросая взгляд на Джейкоба.

– А кровь в комнате… Вы смогли определить, что кровь принадлежит жертве?

– Нет. Мы попытались провести экспертизу ДНК, но результаты не оказались убедительными. Во взятых образцах присутствовали следы отбеливателя, а он часто искажает результаты экспертизы.

– Мисс Алстон, а это правда, что если разбрызгать люминол на отбеливатель, тоже получишь позитивный результат?

– Да, случается.

– Значит, обнаруженные вами следы крови могли быть следами отбеливателя?

– Это возможно, – признает она.

– А так называемая кровь в ванной может оказаться всего лишь отбеливателем, которым Джесс мыла плитку?

– Может быть и так, – возражает Марси, – что ваш клиент замыл следы крови отбеливателем, после того как убил девушку.

Я морщусь и тут же сдаю назад.

– Мисс Алстон, положение тела может многое сказать криминалисту, не так ли?

– Да.

– Вас ничего не удивило в положении тела Джесс Огилви?

Марси колеблется.

– От тела не избавились. Кто-то позаботился о том, чтобы посадить ее и завернуть в одеяло, а не просто вышвырнуть.

– То есть кто-то проявил о ней заботу?

– Возражаю! – вмешивается Хелен, и ее, как и следовало ожидать, поддерживает судья.

– Вы знакомы с моим клиентом, мисс Алстон?

– Честно признаться, знакома.

– Откуда?

– Он увлекается криминалистикой. Он присутствовал на нескольких местах происшествия, куда меня вызывали, и начинал давать нам советы, о которых никто не просил.

– Вы когда-нибудь позволяли ему помочь на месте происшествия?

– Разумеется, нет. Но совершенно очевидно, что его завораживает криминалистика. – Она качает головой. – На месте происшествия появляются только два типа людей: серийные убийцы, которые проверяют проделанную ими работу, и сумасшедшие, которые считают, что работа полиции похожа на телевизионный сериал, и поэтому хотят помочь в расследовании преступления.

Отлично! Теперь она заставляет присяжных задуматься, под какую из этих двух категорий подпадает Джейкоб. Я решаю свести потери к минимуму, пока окончательно не провалился.

– Больше вопросов не имею, – заявляю я.

Хелен встает, чтобы продолжить допрос свидетеля.

– Мисс Алстон, Джейкоб Хант появился у штольни, когда полиция осматривала тело?

– Нет, – отвечает она. – Мы его не видели.

Хелен пожимает плечами.

– Похоже, на этот раз загадок для него не осталось.

ДЖЕЙКОБ

Если я не стану известным криминалистом, как доктор Генри Ли, то стану судмедэкспертом. По сути, работа одна и та же, только более узкая специализация. Вместо того чтобы обследовать целый дом или отрезок леса, чтобы понять, что произошло, ты вытягиваешь историю из трупа, лежащего на столе в прозекторской.

Существует много причин, по которым иметь дело с трупами проще, чем с живыми людьми:

1. Они ничего не выражают мимикой, поэтому не нужно опасаться, что примешь улыбку за насмешку, и тому подобной ерунды.

2. Они никогда не устанут тебя слушать.

3. Им плевать, насколько близко ты стоишь.

4. Они не обсуждают тебя, когда ты выходишь из комнаты, не жалуются своим друзьям, как ты их раздражаешь.

Глядя на труп, можно предположить, как развивались события: вызвал ли выстрел в живот перитонит и сепсис, явились ли эти осложнения причиной смерти или к смерти привел синдром дыхательной недостаточности. Можно узнать, где умер человек: в поле или в багажнике автомобиля. Можно узнать, застрелили ли человека до того, как сжечь, или наоборот. (Когда трепанируют череп, можно увидеть кровь, которая подтекает в результате закипания мозга, – тепловое повреждение. Если кровоподтеков не видно, это обычно означает, что причиной смерти явился выстрел, а не пламя. Согласитесь, вам это тоже интересно.)

По всем вышеизложенным причинам я очень внимательно слушаю свидетельские показания доктора Уэйна Нусбаума. Я знаю его; видел раньше на местах происшествий. Однажды я написал ему письмо и получил автограф.

Он перечисляет свои титулы. Медицинский факультет Йельского университета – сначала по кафедре патологии, затем реаниматологии. Далее – помощник главного судмедэксперта штата Нью-Йорк. И наконец, уже двадцать лет на должности главного судмедэксперта штата Вермонт.

– Вы проводили вскрытие тела Джесс Огилви? – спросила Хелен Шарп.

– Я. Одиннадцатого января, – ответил он. – Тело доставили ко мне еще утром, но оно должно было оттаять.

– Какая температура была на улице, когда обнаружили тело?

– Двенадцать градусов ниже нуля, поэтому тело так отлично сохранилось.

– Во что она была одета?

– В спортивные брюки, футболку и легкую куртку. На ней был лифчик, но белье надето наизнанку. В маленьком переднем кармашке брюк, завернутый в туалетную бумагу, лежал зуб, а сотовый телефон – в застегнутом на «молнию» кармане куртки.

Обычно в «Блюстителях порядка», когда для дачи показаний приглашают судмедэксперта, он выступает от силы пять минут. Тем не менее Хелен Шарп трижды возвращалась к вопросу о результатах вскрытия: первый раз устно; второй раз показала графическое изображение тела, на котором доктор Нусбаум красным маркером отметил то, что считал важным; наконец она продемонстрировала снимки, сделанные во время вскрытия. Я наслаждаюсь каждой минутой. Не понимаю одну из присяжных, которую, кажется, вот-вот стошнит.

– Вы сказали, доктор, что взяли образцы мочи Джесс Огилви, крови и стекловидное тело для токсикологической экспертизы?

– Правильно.

– Какова цель этих экспертиз?

– Они позволяют узнать, присутствовали ли в крови погибшей чужеродные вещества. В случае с кровью и стекловидным телом – установить также время смерти.

– И каковы результаты?

– В крови Джесс Огилви не обнаружено следов наркотиков или алкоголя на момент смерти.

– Вы делали снимки во время вскрытия?

– Разумеется, – отвечает он, – это обычная процедура.

– Вы отметили необычные синяки или ссадины на теле?

– Да. Синяки на шее жертвы свидетельствуют о том, что жертву душили, а синяки на плечах – о том, что ее удерживали силой. Синяки были ярко-фиолетовые, с хорошо очерченными краями, а значит, они появились не ранее чем за сутки до смерти. К тому же на коже спины имелись царапины, нанесенные уже после смерти, – вероятно, тело перетаскивали. На этих снимках можно увидеть разницу между синяками. Те, что нанесены после смерти, желтоватые и твердые. – Он указывает еще на одну фотографию, на которой изображено лицо Джесс. – Жертву жестоко избили. У нее перелом основания черепа, синяки вокруг глаз, сломан нос. И не хватало переднего зуба.

– Вы смогли определить, получены эти повреждения до или после смерти?

– Сам факт появления кровоподтека указывает на то, что возник он еще при жизни. Зуб… Не могу сказать с уверенностью, но, похоже, именно этот зуб лежал у нее в кармане.

– Можно настолько сильно ударить человека в лицо, что у него выпадет зуб?

– Да, можно, – допускает доктор Нусбаум.

– Были ли повреждения на теле жертвы сходны с повреждениями на теле человека, которому нанесли сильный удар в лицо?

– Да, были.

– Доктор, – спрашивает Хелен Шарп, – после проведенного вскрытия и изучения результатов токсикологической экспертизы вы смогли с высокой долей вероятности назвать характер смерти?

– Да, это убийство.

– Что явилось причиной смерти Джесс Огилви?

– Черепно-мозговая травма, приведшая к субдуральному кровоизлиянию, то есть кровоизлиянию в мозг, вызванному ударом или падением.

– Как быстро погибает человек от кровоизлияния в мозг?

– Возможно, сразу, возможно, в течение нескольких часов. В данном случае жертва относительно быстро скончалась от полученной травмы.

– А синяки, обнаруженные на теле Джесс Огилви, каким-то образом связаны с ее смертью?

– Нет.

– А выбитый зуб?

– Нет.

– В ее крови не было обнаружено следов наркотиков и алкоголя?

– Нет, не было.

– Значит, доктор Нусбаум, – подводит итог Хелен Шарп, – единственной причиной смерти Джесс Огилви, по результатам вскрытия, стала черепно-мозговая травма, которая вызвала кровоизлияние в мозг?

– Совершенно верно.

– Свидетель ваш, – говорит прокурор, и тут встает Оливер.

– Известно ли вам происхождение всех повреждений, – спрашивает он, – которые обнаружены на теле Джесс Огилви?

– Нет.

– Вы также сказали, что кровоизлияние в мозг мог вызвать либо удар, либо падение.

– Совершенно верно.

– А существует вероятность того, доктор, – спрашивает Оливер, – что Джесс Огилви оступилась, упала и в результате получила кровоизлияние?

Судмедэксперт поднимает голову и усмехается.

Я ненавижу подобные ухмылочки: они означают «Ты умнее всех, да?», на самом же деле подразумевается «Ты идиот!».

– Существует. Может, Джесс Огилви оступилась, упала и пострадала от субдуральной гематомы, – отвечает доктор Нусбаум. – Но я сильно сомневаюсь, что она пыталась себя задушить или выбить себе зуб, надела навыворот белье, оттащила себя за три сотни метров и села в штольне, закутавшись в одеяло.

Я громко смеюсь. Речь настолько едкая, что ее следует использовать в «Блюстителях порядка». Оба – и мама, и Оливер – смотрят на меня. Их чувства понять легко. Злые как черт.

– Вероятно, настало время объявить перерыв? – спрашивает судья.

– Перерыв! – восклицает Оливер. – Подлечить нервишки!

Судья Каттингс откашливается.

– Принимаю за выражение согласия.

В комнате чувственной релаксации я ложусь под тяжелое одеяло. Мама в уборной; Тео положил голову на вибрирующую подушку. Он бормочет сквозь зубы и напоминает робота.

– Пощекочи меня, Элмо, – говорит он.

– Джейкоб, – после полутора минут молчания заявляет Оливер, – твое поведение в зале суда очень рассердило меня.

– Что ж, твое поведение в зале суда меня тоже злит, – отвечаю я. – Ты до сих пор не сказал им правду.

– Ты же знаешь, пока еще не настал твой черед. Ты видел процедуру суда по телевизору. Сначала дают слово обвинению, потом мы будем исправлять то, что натворила Хелен Шарп. Но, Джейкоб, ради бога… Каждый раз когда ты взрываешься или смеешься над словами свидетеля, ты бьешь по своим воротам. – Он смотрит на меня. – Представь себя на месте присяжного, у которого есть дочь – ровесница Джесс, и тут подсудимый громко смеется, когда судмедэксперт рассказывает об ужасной смерти Джесс. Что, по-твоему, думает про себя присяжный?

– Я не присяжный, – отвечаю я. – Поэтому понятия не имею.

– Последнее замечание судмедэксперта на самом деле было смешным, – добавляет Тео.

Оливер хмурится.

– Я что, спрашивал твое мнение?

– Твоего тоже никто не спрашивал! – отвечает Тео и швыряет мне подушку. – Не слушай его, – говорит мне Тео и выскальзывает из комнаты.

Я вижу, что Оливер не сводит с меня глаз.

– Ты скучаешь по Джесс?

– Да. Она была моим другом.

– Тогда почему ты этого не показываешь?

– Кому я должен показывать? – интересуюсь я, садясь. – Я же знаю, что чувствую, – вот что главное. Неужели ты никогда, глядя на истерику, устроенную на людях, не задавался вопросом: людям на самом деле так плохо или они просто хотят, чтобы другие видели, насколько им плохо? Выставлять чувства напоказ – значит, обесценивать их. Делать менее искренними.

– Что ж, большинство так не думает. Большинство людей, увидев снимки со вскрытия тела любимого человека, обязательно расстроились бы. Даже всплакнули.

– Всплакнуть? Ты шутишь? – Я цитирую фразу, услышанную в школе: – Да, я готов убить, лишь бы присутствовать на этом вскрытии.

Оливер отворачивается. Я абсолютно уверен, что он меня неправильно понял.

А вы?