Текст книги "Идеальная жизнь"

Автор книги: Джоди Линн Пиколт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Касси решила, что не помешало бы, чтобы буря разразилась в воскресенье, тогда в понедельник отменили бы занятия.

Она зашла в кухню. Весь день она провела у Коннора, но обещала маме, что вернется до того, как упадет первая снежинка. Ее мама ужасно боялась снега. Она выросла в Джорджии и до переезда в Мэн после замужества никогда не видела снега. Вместо того чтобы готовиться к снежной буре – как мама Коннора, которая достала свечи и купила побольше молока, которое засунула на хранение в погреб, – Аврора Барретт с широко раскрытыми глазами сидела за кухонным столом, слушала прогнозы погоды по радио и ждала, что ее похоронят заживо.

Единственный положительный момент в северо-восточном ветре Аврора видела в том, что у нее появлялся шанс обвинить мужа во всех неудачах своей жизни. Касси выросла, точно зная, что мама ненавидит Мэн, что она не хотела сюда переезжать, не хотела быть женой булочника. Она продолжала мечтать о доме, лужайка которого тянется к речке, о решетчатой скамейке в тени вишен, о тающем южном солнце. Укрывшись в тени, Касси наблюдала, как мама ругала Бэна и постоянно вопрошала, сколько еще будут длиться эти «временные» десять долгих лет в богом забытом месте.

Чаще всего отец просто стоял, позволяя жене спустить пар. Формально вина лежала на нем: он пообещал Авроре, что, как только удастся продать булочную хоть с небольшой выгодой, они тут же вернутся в ее леса. Но булочная год от года приносила только убытки, а правда заключалась в том, что в глубине души отец и не собирался покидать Новую Англию. Пока Касси взрослела, Бэн лишь однажды дал ей толковый совет. «Прежде чем решишь, кем стать, – сказал он, – реши, где хочешь жить».

Касси отправилась спать, а снегопад так и не начался. Но утром, когда она проснулась, мир уже изменился. Белая лужайка простиралась прямо под окном ее спальни, а холмы и сугробы настолько сгладили пейзаж, что она практически перестала ориентироваться в пространстве. Касси схватила яблоко, засунула его в карман и села за стол в кухне, чтобы обуться.

Она хорошо слышала звуки ссоры, хотя родители бранились в спальне наверху.

– Продай булочную, – грозилась мама, – или я за себя не отвечаю!

Отец только фыркнул.

– На что ты можешь быть способна, чего мы еще не видели?

Касси вздрогнула, когда порыв ветра залепил снегом окно перед ней.

– Почему бы тебе просто не уехать домой?

Уехать домой? Касси замерла. Повисло продолжительное молчание, прерываемое лишь стонами и вздохами бури. Потом она услышала заключительную реплику мамы:

– Мне что-то нехорошо. Совсем нехорошо.

Последовал звук открываемого графина с бурбоном, который стоял у Авроры на туалетном столике. Чем больше она пила, тем меньше выносил ее отец. Порочный круг.

– Господи боже! – вздохнул отец и бросился вниз по лестнице.

Он был полностью одет, как и Касси, и готов встретиться лицом к лицу со снежной бурей. Он взглянул на дочь, коснулся ее щеки – почти извинение.

– Присмотри за ней, договорились, Касс? – попросил он и, не дожидаясь ответа, вышел.

Касси завязала шнурки на ботинках. Потом сварила яйцо всмятку, как любила мама, и понесла его с гренком на тарелке наверх, решив, что, если мама что-то съест, последствия будут не столь удручающими.

Когда она приоткрыла дверь, Аврора лежала поперек кровати, прикрывая глаза руками.

– Ой, Касси, – прошептала она, – милая, пожалуйста… Свет…

Касси, закрыв за собой дверь, послушно вошла в спальню и сразу почувствовала липкий, сладкий запах бурбона, который повис в углах комнаты, смешавшись со следами отцовского гнева.

Аврора мельком взглянула на поднос с завтраком, который поставила Касси, и расплакалась.

– Он тебе сказал, куда пошел? Он пошел на улицу в это… в эту снежную бурю… – Она резко махнула в сторону окна, доказывая, что права. Потом прижала руку ко лбу и потерла переносицу. – Не знаю, почему это происходит. Просто не понимаю почему.

Касси взглянула в покрасневшие мамины глаза и скомандовала:

– Вставай!

Аврора повернулась к дочери и непонимающе заморгала.

– Что-что?

– Я сказала тебе вставать.

Касси было всего десять лет, но повзрослела она уже давно. Она стянула маму с постели и принялась подавать ей одежду: водолазку, свитер, теплые носки. После секундного недоумения Аврора уступила, молча принимая все, что ей протягивала дочь.

Касси открыла входную дверь, и в дом ворвался ледяной ветер. Аврора отпрянула.

– Выходи! – скомандовала девочка. Она прыгнула в снег и улыбнулась, когда чуть не по пояс увязла в сугробе. Потом повернулась к маме. – Я не шучу.

На то, чтобы отойти от крыльца едва ли на пару метров, Авроре понадобилось целых пятнадцать минут. Она дрожала, а губы у нее стали почти фиолетовыми – она не привыкла в снегопад выходить на улицу. Ветер сорвал с Касси шапку, и она закружилась на снегу. Мать наклонилась и, как ребенок, коснулась сугроба.

Касси зачерпнула пригоршню снега и слепила аккуратный снежок.

– Мама! – крикнула она – минутное предупреждение – и бросила его что было сил.

Снежок попал Авроре в плечо. Она стояла абсолютно неподвижно, недоуменно моргая и не понимая, чем заслужила такое обращение.

Касси наклонилась и налепила кучу снежков. Она бросала их один за другим, оставляя следы у мамы на плечах, груди, ногах.

Касси никогда ничего подобного не видела. Создавалось впечатление, что мама понятия не имеет, чего от нее ждут, даже не представляет, что надо делать.

– Бросай в меня! – кричала Касси, но ее слова замерзали на ветру. – Черт возьми, бросай в меня!

Она наклонилась, на этот раз гораздо медленнее, ожидая, пока мама повторит ее движение. Аврора из-за алкоголя двигалась вяло, даже покачнулась, пытаясь выпрямиться, но все же удержала снежок. Касси молча смотрела, как мама отводит руку назад и бросает его.

Снежок угодил ей прямо в лицо. Пока Касси отплевывалась и вытирала снег с ресниц, мама уже запаслась собственным небольшим арсеналом. В слепящем белом свете глаза Авроры уже не казались такими красными, а ее тело на ледяном холоде начало двигаться более ритмично.

Уловив в завывании ветра посторонний звук, чистый и звонкий, Касси прислушалась. Мамин смех. Он становился все громче, все чище. И улыбающаяся девочка, расставив руки, кружилась на снегу, подставляя себя под легкие, сладкие удары.

Когда бы Уилл ни просыпался со сбитым в ногах одеялом, с покрытой испариной грудью, он точно знал, что опять видел тот «громовой» сон. Но подробностей он не помнил. По правде говоря, с годами, хотя он все чаще видел сны, у него все легче и легче получалось от них отмахиваться. Он вставал и принимал душ, смывая воспоминания, которые связывали его с народом сиу.

В четверг он заступал на дежурство в вечернюю смену, поэтому продолжал спать и видеть сон о громе, пока его не разбудил телефонный звонок.

– Это Фрэнсис Бин из библиотеки, – представился голос. – Мы подобрали материалы, которые вы просили.

– Я не просил никаких материалов, – пробормотал Уилл, протягивая руку, чтобы положить трубку на рычаг.

– …по антропологии.

Он расслышал эти затихающие слова и тут же снова поднес трубку к уху.

Утром в четверг в маленькой библиотеке было темно и тихо, как в могиле. Он назвал себя у стойки библиотекаря, и ему тут же передали кипу бумаг, перетянутых резинкой.

– Спасибо, – поблагодарил Уилл, проходя к столу, где он мог бы прочитать статьи Касси.

Две статьи из специализированного журнала. Третья, из «Нэшнл джиогрэфик», содержала десяток снимков знаменитого доктора Кассандры Барретт на раскопках в Танзании, где она и обнаружила руку. Уилл быстро прочел о значении находки для антропологии и пролистал до абзаца, где упоминалась сама Касси.

«Доктор Барретт – довольно молодой ученый, больше похожая на одну из студенток университета, которых она часто привозит на раскопки, чем на ведущего специалиста, – признается, что уютнее чувствует себя в полевых условиях, чем в лекционном зале».

Уилл обдумывал эти слова, глядя на снимок на первой странице, где Касси, склонившись, сметала пыль с половины длинной желтой кости. Уилл перелистал страницы и посмотрел в конец статьи: «В области, где господствуют мужчины, доктор Барретт, по всей видимости, легко станет ведущим ученым».

– Снисходительный ублюдок, – пробормотал он.

Уилл просмотрел страницу, пытаясь найти еще один снимок Касси, и, ничего не обнаружив, вернулся к началу статьи. На тридцать шестой странице журнала была фотография непосредственно самой руки, а для сравнения чуть ниже – снимок руки Касси. Еще один снимок Касси занимал оставшуюся часть страницы. Солнце было у нее за спиной, а лицо оказалось в тени – так обычно любят снимать репортеры «Нэшнл джиогрэфик». Уилл коснулся большим пальцем ее чуть вздернутого подбородка. Фотография была слишком темная, чтобы разглядеть глаза. Он многое бы отдал за то, чтобы увидеть ее глаза.

Он не мог взять в толк, как женщина, которая чувствует себя как дома в африканских лугах, может быть счастлива, когда ее преследуют папарацци. Удивлялся, как после написания статьи в научный журнал она может читать статьи в таблоиде «Инкуайрер», которые порочат героя, которого играл ее муж. Как, черт возьми, Алекс Риверс вообще познакомился с Кассандрой Барретт? Чем они занимаются по утрам в воскресенье, о чем, обнявшись, говорят по вечерам, когда никто не слышит?

Уилл оставил статьи на столе – все, за исключением странички с изображением силуэта Касси. Когда библиотекарь отвернулась к компьютеру, он сложил страницу и засунул ее в карман джинсов. Он думал о том, как пойдет с ней домой, понимая, что скоро страница потрется и потускнеет по краям и он едва ли сможет вообще разглядеть лицо Касси.

Глава 6

Когда она открыла входную дверь, на пороге стояла самая красивая женщина на свете. Касси молча уставилась на ее длинные, блестящие волосы и изумрудно-зеленые глаза. На женщине была шелковая блузка цвета зимней дыни, кашемировый берет и огромный шарф, дважды обернутый вокруг талии и служивший ей юбкой.

– Касс, ну виданное ли дело… – произнесла гостья тонким, слабым голосом, который совершенно не вязался с ее обликом, и прошла мимо Касси, поддерживая правую руку левой. Рука женщины от запястья по локоть была в черной гипсовой повязке.

– Нет, ты скажи, – вздохнула она, – что мне делать с «Клорокс»? [5]5
  Компания, занимающаяся производством пятновыводителей и отбеливателей для тканей.


[Закрыть]

– «Клорокс»? – пробормотала Касси, спотыкаясь и спеша по лестнице за незнакомкой, которая уже наливала себе стакан апельсинового сока из ее холодильника.

Женщина засмеялась.

– В чем дело? Алекс опять полночи мучил тебя разговорами о себе?

Касси сжала кулаки. Она не знала, кто эта женщина, но Алекс, несомненно, проявил такт. Вчера, пока Касси спала на пляже, он велел Джону, своему водителю, привезти все альбомы с фотографиями и слайды, которые имелись в доме. Позже Алекс сидел рядом с ней в темной, тихой библиотеке. Он давал незнакомым лицам имена, простыми линиями набрасывая для Касси прошлое. Детальнее он описывал более значимые события. А она сидела, прижавшись к уютному плечу Алекса, и смотрела, как ее жизнь приобретает цвет и форму.

Женщина выпила стакан сока и села на высокий мраморный табурет, обхватив его ногами. Касси прищурилась, пытаясь припомнить фотографию, которую вчера показывал Алекс из ее альбома из колледжа.

– Ты раньше была блондинкой? – спросила она.

Женщина поморщилась.

– Миллион лет назад. Господи, да что с тобой? – изумилась она.

Алекс так тихо подошел к Касси сзади, что о его приближении она поняла лишь по потемневшим глазам гостьи. На нем было только полотенце, обвязанное вокруг талии.

– Офелия, – холодно произнес он, обнимая Касси. – Какое «счастье» видеть тебя прямо с утра!

– Да уж! – хмыкнула Офелия. – Я тоже рада тебя видеть.

Касси, которая как зачарованная наблюдала за их перепалкой, снова взглянула на нее. Вовсе не удивительно, что она не чувствовала угрозы от ее присутствия. Красивейшая из женщин, которая появилась на их пороге, уделила Алексу внимания ровно столько, сколько апельсиновому соку, а сам Алекс хотел лишь одного – уйти.

Алекс кивнул на ее гипс.

– Тендинит? Перевозбуждение? Несчастный случай на производстве?

– Да пошел ты! – беззлобно ответила Офелия. – Поскользнулась на тротуаре.

Алекс пожал плечами.

– Тебе еще повезло.

– Повезло? На следующей неделе у меня съемки в рекламе «Клорокса», которую покажут на всю страну, и моя правая рука должна наливать отбеливатель в чертов мерный стаканчик…

– Ты тоже актриса?

Негромкий вопрос Касси прервал тираду Офелии. Она уставилась на Алекса.

– Что ты, черт побери, с ней сделал?

Алекс ободряюще улыбнулся Касси.

– Офелия, ты вообще читаешь газеты? Или твоего уровня образования для этого не хватает?

– От чтения появляются морщины. Я смотрю новости по телевизору.

Алекс, скрестив руки на груди, облокотился о мраморный островок в центре кухни.

– С Касси произошел несчастный случай в минувшее воскресенье, она ударилась головой. Полиция обнаружила ее на кладбище, она не помнила, как ее зовут. К ней понемногу начинает возвращаться память.

Глаза Офелии округлились – Касси даже разглядела белый ободок вокруг зеленой радужной оболочки. Потом гостья повернулась к Алексу.

– Как для тебя все удачно складывается! – заявила она. – Не сомневаюсь, что ты изобразил из себя святошу.

Алекс, не обращая внимания на язвительное замечание Офелии, нагнулся и поцеловал Касси в лоб.

– Ее зовут Офелия Фокс, но это не настоящее ее имя, – хотя в ней мало чего осталось настоящего. В рекламе снимают ее руки. В колледже она была твоей лучшей подругой. Когда мы познакомились, вы жили в одной комнате в общежитии, и, насколько я успел узнать, она твой единственный недостаток. – Он потуже затянул полотенце и направился к лестнице. – Да, Офелия, – расплылся в улыбке он, – если ты будешь хорошо себя вести, я дам автографы твоей съемочной группе.

Касси недоумевала, как человек, специализирующийся на антропологии, мог познакомиться с такой девушкой, как Офелия Фокс. Но она не успела озвучить свой вопрос, как Офелия подошла и провела длинными тонкими пальцами по заживающему порезу у Касси на виске.

– Слава богу, – сказала она. – Не думала, что ты поранишься.

Касси рассмеялась, шрамы беспокоили ее меньше всего. Она чуть отступила от Офелии и изучающе взглянула ей в лицо, пытаясь вспомнить хоть что-то.

– Ты красивая, – честно сказала она.

Офелия отмахнулась от комплимента.

– У меня слишком близко посажены глаза, а нос на полсантиметра перекошен вправо. – Она вытянула здоровую руку, очень бледную, которую венчали пять лепных ноготков с белыми краями-полумесяцами. – Вот в этом моя красота. Каждый раз в кадре появляется все больше моего тела. В прошлый раз снимали до самого плеча, поэтому я думаю – это только вопрос времени.

Даже Алекс, которого Касси считала настоящей звездой, не был настолько зациклен на своей персоне. Но Офелия казалось такой серьезной, когда вытягивала руку и любовалась ею, что она не смогла сдержать улыбки.

– Тебя еще чем-нибудь угостить? – спросила она, указывая на пустой стакан.

Офелия подошла к шкафчику, порылась внутри и достала оладью.

– Съем вот это. Я и сама отлично ориентируюсь.

– Вот и хорошо, – улыбнулась Касси. – Может быть, устроишь небольшую экскурсию и для меня?

Офелия с тревогой посмотрела на нее.

– Боже, Касси, и сколько это продлится? Должно быть, так жить ужасно!

Касси пожала плечами.

– У меня есть Алекс.

– Дождешься от него помощи!

Касси отвернулась к столу и принялась резать клубнику на восемь крошечных кусочков. Она методично работала ножом, прислушиваясь к стуку лезвия о мраморную поверхность.

– Почему вы ненавидите друг друга? – поинтересовалась она.

Касси не знала, захочет ли Офелия отвечать на этот вопрос, да и услышала ли она его вообще.

– Масло? – спросила Офелия и закрыла глаза, словно пробуя угадать, где оно находится, потом открыла холодильник. – Вот оно!

Она попыталась удержать оладью сломанной рукой, а второй намазать ее маслом, но у нее ничего не получилось.

– Давай я, – предложила Касси.

Она протянула оладью Офелии, которая не сводила глаз со своего предплечья, как будто оно было инородным предметом.

– Ничего не могу ею взять. Это сводит меня с ума. И болит чертовски.

– Как ты сломала руку?

Она пожала плечами.

– Так закончился один из ужаснейших дней. Я снималась для журнала «Родители» и целый день держала на весу голеньких трехмесячных малышей. – Она вытянула руки перед собой, демонстрируя, как именно держала младенцев. – Все внимание было сосредоточено на детских попках и моих руках у них под мышками. И вот один ребенок – мальчик – начинает на меня писать. А на мне шелковая блузка от «Версаче», которую я купила в прошлом месяце. Помнишь, я тебе показывала? И я точно знаю, что пятно невозможно будет вывести. – Она замолчала, чтобы откусить еще оладьи. – А потом мне перед уходом говорят, что дадут знать, если – если! – они решат напечатать этот снимок в следующем номере. Я вышла на улицу, дождь льет как из ведра, а у меня нет зонтика. И следующее, что я помню: я лежу посреди грязной лужи прямо на вывернутой руке и умираю от боли. – Она усмехнулась. – Но я все-таки назначила свидание врачу из травмпункта. – Она повернулась к Касси. – Ты знала, что больше не делают белых гипсов? Сама можешь выбрать цвет повязки – розовый, зеленый, даже цвет фуксии. Я решила, что сделаю черный, потому что он подходит к большинству моих нарядов.

Касси, устав от ее объяснений, облокотилась о стол.

– Да ладно, хватит обо мне! – Офелия улыбнулась, и Касси поняла, что она имела в виду раньше: ее носик располагался не совсем по центру. – Как поживают твои косточки?

– Косточки?

– Господи, Касс, только и разговоров было, что о твоих выездных занятиях в этом семестре! Я думала, это настолько глубоко засело у тебя в мозгу, что даже из-за комы ты не способна это забыть. Ты собиралась… дай-ка вспомню… в Кению, по-моему, в мае, со старшекурсниками.

– Я еще не ездила в университет. Алексу необходимо вернуться на съемки «Макбета», поэтому мы решили, что я возьму творческий отпуск и поеду с ним.

– «Мы решили»? – Офелия покачала головой. – Ты хочешь сказать, что он решил. Ты никогда не ездила на съемки с Алексом. По крайней мере, не в середине учебного семестра. Должно быть, ты потеряла не только память, потому что Касси, которую я знаю, смогла бы пропустить две лекции подряд, только если бы с ней случился паралич. – Она улыбнулась. – Может быть, свозить тебя в университет? Запереть на часок-другой в старом пыльном кабинете с твоими исследованиями, а потом пусть Алекс тащит тебя, визжащую и брыкающуюся, в Шотландию.

Касси почувствовала, что крепче сжала рукоятку ножа. У нее не было причин верить Офелии больше, чем Алексу, но она почему-то ей верила.

Касси сглотнула и положила нож на стол рядом с нарезанной клубникой. Провела пальцем по красной лужице из сока и семечек – сердцевина ягоды, кровь.

– Почему вы с Алексом терпеть друг друга не можете? – повторила она вопрос.

Офелия вздохнула.

– Потому что мы с Алексом слишком похожи, чтобы ужиться друг с другом. Хоть и на разных уровнях, но мы варимся в одном котле. Мы оба зациклены на работе. И оба хотим, чтобы ты принадлежала только нам.

Касси засмеялась резким, дребезжащим смехом.

– Это же смешно, – сказала она. – Ты моя подруга. Он мой муж. В моей жизни хватит места для вас обоих.

Офелия, подняв голову к стеклянной крыше, прислонилась к центральному островку.

– Скажи это Алексу, – ответила она. – С первого дня он старается поглотить тебя целиком.

Алекс, как будто подслушав, вернулся чуть позже с ящиком, полным костей. Он шел, делая вид, что под весом этого ящика еле переставляет ноги. Касси сидела за кухонным столом, перелистывая альбомы, и ее внимание было полностью поглощено выцветшим снимком белокурого мальчика. Он был худощавым, хорошо развитым физически и обнимал Касси за шею. Ей было тринадцать, но в ней не было той подростковой нескладности, из-за которой трудно отличить мальчиков от девочек.

Касси не поднимала головы и не заметила деревянного ящика с мудреными надписями.

– Алекс, – спросила она, – а где сейчас Коннор? Почему я с ним не общаюсь?

– Не знаю. Ты никогда не хотела о нем говорить.

Касси коснулась пальцем узкой пряди волос, развевающихся на снимке у щеки Коннора.

– Наверное, мы поссорились. Одна из тех глупых детских ссор, когда чувствуешь, что с годами обида притупляется, но все равно остается растерянность, которая мешает все исправить.

Алекс открыл ящик.

– Сомневаюсь. Ты просто фанатически любишь собирать кусочки. – Он подбросил в воздухе несколько костяшек, тяжелых и желтых, и Касси ловко поймала их, как жонглер. – Вот тебе несколько.

Алекс высыпал содержимое ящика на обеденный стол, прямо на страницы открытого альбома.

– И не говори, что я никогда ничего тебе не приношу, – улыбнулся он.

Касси убрала мягкую вату и газеты, которые использовались при транспортировке, и пробежала кончиками пальцев по полусотне фрагментов костей. Каждый был помечен тушью, буквы с наклоном влево указывали могилу, место раскопок и дату обнаружения.

– Ой, Алекс, – пробормотала она. – Где ты это взял?

– В Англии, в Кембридже, – ответил он.

– Ты купил мне череп?

Алекс взъерошил волосы.

– Ты не представляешь, через что мне пришлось пройти, чтобы они позволили увезти это домой. Я был вынужден сказать доктору Ботеру…

– Доктору Ботнеру?

– Да какая разница! Мне пришлось сделать огромный благотворительный взнос и сказать ему, кто ты. И еще заверить, что ты обязательно пришлешь экспонаты назад в музей, а не станешь хранить их в качестве предметов для беседы в доме какого-то актера. – Он рассеянно взял кусочек ваты и стал растягивать его, как ириску. – А чтобы сюрприз удался, мне пришлось вести переговоры по телефону в те шесть минут, пока тебя не было рядом.

Касси недоуменно уставилась на мужа.

– Вчера?

Алекс пожал плечами.

– Я купил их, когда был в Шотландии. Но вчера поторопил с доставкой. Я не знал, сколько времени у тебя займет адаптация, и хотел, чтобы ты почувствовала себя как дома.

Касси улыбнулась, и он, как всегда, удивился, почему репортеры, вместо того чтобы снимать ее, постоянно фотографируют его. Если его черты что-то и выражали, это было лишь слабым отражением чувств, которые играли на лице Кассандры.

– Конечно, – заметила она, – любая другая женщина больше обрадовалась бы розам.

Алекс наблюдал, как руки Касси автоматически начинают раскладывать кости черепа по размеру.

– Я не променял бы тебя ни на какую другую, – ответил он.

Касси перестала разворачивать нижнюю челюсть и замерла, опустив глаза на свои руки. Потом встала и наклонилась, чтобы поцеловать Алекса.

– Наверное, я самая счастливая женщина в Калифорнии, – сказала она.

Алекс подчинился ей, цепляясь за ее слова и чувствуя электрический ток от прикосновения ее кожи. Он не знал, что ей ответить; он никогда не находил нужных слов – просто привык говорить то, что за него уже написали другие. Как жаль, что он давным-давно не научился выражать словами ощущение того, что если она уйдет, если когда-нибудь его бросит, то он перестанет существовать. Но этого он сказать не мог, поэтому поступил так, как поступал всегда: надел чужую маску, первую, какая попалась под руку, лишь бы не оставаться беспомощным.

Он отстранился, изменилось настроение: легкая комедия, теперь клоунада. Посмотрев на рассыпанные кости, Алекс удивленно приподнял брови.

– Уж точно тебе повезло больше, чем ему, – сказал он.

Он оставил Касси разбирать подарок на пять рядов, плюс нижняя челюсть, а сам спустился по лестнице за второй частью подарка: клеем и брусками пластилина, формой с песком, которую Касси использовала, чтобы поддерживать кусочки черепа вместе, пока она их соединяла. Все это он привез из ее лаборатории в их доме.

Когда он вернулся, она уже разложила несколько кусочков кости, от начала до конца, и Алекс видел, как легко они совмещаются.

– На ярлыке указано, что он жил в Средние века, – сказала Касси. – Я нарекла его Ланселотом. – Она залезла в ящик, который держал Алекс, достала клей и нанесла тоненькую полоску на один край кости. Положив ее в сторону в форму с песком, она приклеила второй кусок, а потом сделала из песка подпорку, чтобы кусочки держались вместе, пока клей не высохнет. – Сначала я соберу черепной свод, а потом, если получится, – отдельно лицо. Пока эти две части будут сохнуть, можно заняться мыщелками нижней челюсти – совместить с суставными впадинами, чтобы посмотреть, правильно ли смыкаются зубы, прежде чем намертво приклеить лицо.

Алекс покачал головой.

– А еще говорят, что людям не понять Шекспира.

Касси улыбнулась, не поднимая глаз от работы.

– Никто и не должен понимать моего бормотания. Вот мой слушатель. – Она провела пальцем по челюсти Ланселота. – Но он уж точно ничего не услышит.

Она почти час собирала кусочки этого трехмерного пазла. Алекс как зачарованный сидел напротив.

Касси посмотрела на него.

– Неужели ты никогда раньше не видел, как я это делаю? – Когда Алекс отрицательно покачал головой, она улыбнулась. – Хочешь помочь?

У него заблестели глаза. Потом он нежно взял кусочек древнего черепа и провел большим пальцем по острому краю.

– Я понятия не имею, как к этому подступиться, – признался он. – С меня толку мало.

– Это просто. – Руки Касси протянули ему второй кусочек, и она так совместила края, что они идеально совпали. – Можешь склеить эти две части.

Он смотрел на ее пальцы, лежащие поверх его, на ее ладони, сжимающие его собственные, на обломки кости. Никому бы не пришло в голову соединить их с Касси, когда они были порознь, но, раз оказавшись вместе, они тоже оказались идеальной парой.

Касси приняла его молчание за замешательство.

– Ты попробуй, – подбодрила она. – Это как моделирование. Наверное, ты собирал в детстве модели.

Детство Алекс провел в основном в одиночестве, мечтах и исследовании сельских окрестностей Нового Орлеана. Он предпочитал прятаться, часами сидел на вишне и читал книги, которые крал в городской библиотеке: «Гекльберри Финн», «Алый знак доблести», «Радости секса».

Родители Алекса ненавидели друг друга, но придавали мнению окружающих чересчур большое значение, чтобы развестись. Мать отворачивалась от него, потому что он слишком напоминал ей отца. Отец отворачивался от него, потому что Алекс не оправдал ожиданий, которые Эндрю Риво возлагал на сына: он мечтал о том, что сын с радостью будет переходить с ним реку вброд, охотясь на гусей; что его сын научится отменно стрелять, а позже пропускать с ребятами по рюмочке.

На двенадцатилетие Эндрю Риво купил сыну сложную деревянную модель конестогской повозки [6]6
  Тяжелая и прочная повозка с широкими колесами, крытая плотной материей. Обычно запряженная 4–6 лошадями. Такими повозками пользовались пионеры Запада.


[Закрыть], похожей на те, на которых, как учили Алекса в школе, первые переселенцы пересекли Орегонскую тропу [7]7
  Дорога, сыгравшая главную роль в освоении Фронтира – западной границы территории.


[Закрыть].

– Я помогу тебе ее собрать, парень, – пообещал отец, и для Алекса это обещание провести время вместе было намного ценнее самого подарка.

Он открыл ящик и аккуратно вынул гладкие деревянные части и металлические кольца, которыми крепилась накидка.

– Не так быстро! – ударив по рукам, охладил его пыл отец. – Ты должен будешь заработать каждую часть.

Модель постепенно собиралась каждый раз, когда Алекс, по мнению отца, вел себя как мужчина. Он подстрелил гуся и принес его домой за бьющиеся в конвульсиях лапы, хотя дважды останавливался, так его тошнило, – и в награду отец помог ему собрать саму повозку. Он проплыл на пироге в темноте по черным венам реки, руководствуясь только запахом, нашел лачугу старой ведьмы, у которой его отец покупал дрянной виски, – за это отец помог ему собрать переднее сиденье и упряжь для лошадей. Он упал с дерева и получил открытый перелом, но не проронил ни слезинки – и тем же вечером отец присел к нему на край кровати и помог его трясущимся пальцам вставлять спицы в четыре колеса.

Годам к тринадцати он закончил собирать модель. Она была совершенной и хрупкой – точь-в-точь как ее исторический прообраз. Алекс наконец приклеил накидку из муслина, а через час отнес повозку в лес за домом и разбил сломанной веткой на кусочки…

– Алекс! Алекс!

Он вздрогнул от крика. Глядя на мужа круглыми глазами, Касси размахивала перед ним бумажным полотенцем.

– Держи, – сказала она, – ты весь в крови.

Он посмотрел на колени, увидел фрагменты сломанной кости и порез на большом пальце.

– Боже мой! – воскликнул он. – Прости меня.

Касси, прижимая влажное полотенце к его руке, только пожала плечами.

– Они очень хрупкие. Я должна была сразу предупредить. – Она нерешительно улыбнулась. – Похоже, ты не рассчитал собственные силы.

Алекс отвернулся. Касси закончила с лицом, и теперь Ланселот пустыми глазницами смотрел на него из формы с песком. Он сидел молча, пока Касси собирала заднюю часть черепа. Тут были почти все фрагменты, и он наблюдал, как она аккуратно располагает четыре кусочка вокруг того места, где должна была быть сломанная им кость.

Алекс встал, пробормотав что-то неразборчивое даже для самого себя. Единственное, что он знал: ему нужно выйти из комнаты, пока Касси не закончила! Он больше не сможет видеть этот череп как совокупность всех фрагментов; его глаза будет постоянно притягивать недостающая часть, кость которой он сломал.

– Мы ограбим кладбище, – заявила Касси, – на Хэллоуин.

Праздник был через две недели, и это было настоящим дерзким приключением, а Коннор никогда бы от такого не отказался. Касси пыталась как-то отвлечь Коннора от тревожных мыслей: его отец потерял работу и целыми днями пропадал в гараже с бутылкой, и было абсолютно ясно, что Коннор не сможет поступить в колледж, хотя страстно мечтает стать ветеринаром. Касси заметила искорки в глазах друга и поняла, что расшевелила его.

На Хэллоуин они выскользнули из дома в полночь, предварительно подготовившись, – старшеклассники в школе сказали им, что полицейские каждый год дежурят на кладбище Святого Иосифа, но кладбище для животных возле Мейфэр никем не охранялось.

Они крались по улице, как кошки, оставаясь в тени и держа рюкзаки на вытянутых руках, чтобы лопаты и грабли не тарахтели. Они миновали следы минувшего праздника: деревья, обмотанные туалетной бумагой, почтовые ящики, по которым стекали разбитые яйца. Касси шла впереди, Коннор в свете луны шагал с ней след в след.

Кладбище для животных – небольшой, окруженный забором участок, окаймленный серебристыми соснами. Каждый в городе здесь кого-то похоронил – кота, свинку, золотую рыбку, – хотя многие могилки были безымянные. По молчаливому согласию Коннор с Касси двинулись к одному из немногих надгробий на кладбище. Оно извещало о том, что здесь упокоился Руфус, мастиф, которого все недолюбливали, но который оказался единственным созданием, сумевшим избежать острого языка старой госпожи Монаган. Руфус умер шесть лет назад, а миссис Монаган – три, поэтому Касси не думала, что они заденут чьи-то чувства, если выкопают собачьи кости.