Текст книги "Тройной агент"

Автор книги: Джоби Уоррик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

17. Решимость

Виргиния, Лэнгли – январь 2010

Шейх Саид аль-Масри сразил исполина и бурно радовался.

В одном из своих редких публичных заявлений человек № 3 в «Аль-Каиде» провозгласил этот взрыв «удачно завершившейся эпопеей». А своего агента, убийцу Хумама аль-Балави, возводя в статус звезды, называл «знаменитым писателем и проповедником, <…> прилетевшим к нам из далеких мест моджахедом», которому удалось проникнуть на базу ЦРУ, смертельного врага группировки.

В своем послании, опубликованном на джихадистских сайтах вскоре после самоподрыва смертника, аль-Масри едва ли не в открытую брал на себя ответственность, но прямо этого не говорил, потому что иначе (как отлично понимал старый вояка) только подверг бы себя лишнему риску. Он лишь намекал, что знаком с самыми сокровенными деталями заговора, называя его «образцом терпения, грамотного планирования и мудрого руководства».

«Он привел в действие свое прекрасное, удивительное и великолепно спроектированное взрывное устройство, которое оставалось невидимым для глаз неверующих», говорил аль-Масри. Затем, обращаясь прямо к мертвому бомбисту, он официально объявил, что освобождает Балави от всех сомнений, которые таил на его счет, ибо получил ответ на те вопросы, которые вплоть до самого конца не давали ему покоя.

«По милости Господа, ты победил, о, верующий вместе с Господом Каабы, о, Абу Лейла, Аллах велик! – сказал он. – Ты был правдив и доказал это».

Но реакция аль-Масри была даже сдержанной по сравнению с ликованием главаря талибов Хакимуллы Мехсуда. Лидер когда-то приютившей Балави группировки потрудился заснять иорданца на видео перед его гибелью, так что теперь обладал доказательством своей причастности к столь успешной операции. И доказательство это ему пригодилось: в первые же дни после случившегося конкурирующие с его группировкой банды талибов стали делать попытки присвоить успех себе. Одна такая группа, например, утверждала, что взрыв устроил недовольный американцами афганский солдат.

Хакимулла пришел в такую ярость, что принялся рассылать западным журналистам имейлы, подписываясь настоящим именем.

«Мы заявляем, что ответственность за эту атаку лежит на подразделении ЦРУ в Афганистане», – писал в своих посланиях Хакимулла Мехсуд. Взрыв был «мщением за убийство Байтуллы Мехсуда, а также убийство Абдуллы из ‘Аль-Каиды’» – это он явно имел в виду Абдуллу Саида аль-Либи.

Еще тридцатилетний предводитель талибов намекал на прекрасную новую фазу, в которую будто бы вступает племя мехсудов. Вылазка бомбиста-смертника, став самой крупной операцией его группы, проведенной вне района базирования, весьма способствовала усилению влияния лично Хаки-муллы Мехсуда. Прежде он был местным джихадистом с весьма ограниченными запросами, но это прежде. Вслед за своим погибшим двоюродным братом он принялся хвастать планами атак на страны Запада, в первую очередь на «Америку, это преступное государство», на которое он возлагал вину за гибель Байтуллы.

«– Наши фидаины уже проникли в Америку, страну, сеющую террор, – нагло врал Хакимулла Мехсуд в одном из видеообращений. – Мы нанесем чрезвычайно болезненные удары по самому логову фанатиков».

Впрочем, с подобной риторикой его опередил Балави. Своим актом самопожертвования, сказал он в одном из видеоклипов, снятых за несколько часов до смерти, «я открываю череду операций возмездия против американцев с их беспилотными дронами, причем такие операции будут проводиться далеко за пределами Пакистана».

Иными словами, бойтесь: Хост – это только начало. 4 января в 8.30 старшие менеджеры ЦРУ пришли в директорский кабинет на понедельничное собрание – самое торжественное чуть ли не за все последнее десятилетие. По просьбе Леона Панетты начали с минуты молчания. Высшие начальники Центра антитеррора склонили головы, кто-то молился, другие плакали.

Обычно словоохотливый Панетта выглядел подавленным, от недосыпания под глазами набрякли мешки. Вскоре после собрания ему предстояло отбыть из Лэнгли на базу военно-воздушных сил в Делавэре, невдалеке от Довера, – встречать военно-транспортный самолет, везущий домой тела погибших. И там, в жестокий мороз, выстоять на аэродромном бетоне, пока из самолета один за другим вынесут накрытые флагами гробы. А потом выдержать общение с родственниками погибших в пустом ангаре, где будет краткое поминовение – первое в череде множества такого рода мероприятий, запланированных на следующие несколько дней.

Панетта не знал, на какой точно день намечена встреча с Балави, но был знаком с общим планом развертывания операции и с нетерпением ожидал ее результатов. И теперь на его плечах лежал груз знания имен и лиц каждого из погибших и раненых. Он живо помнил, как встречался с несколькими из них во время инспекционных поездок на базы, где почти всегда созывали общее собрание, на котором рядовые оперативники и аналитики могли задавать вопросы директору ЦРУ. На этих собраниях он испытывал гордость, что руководит такими умными, талантливыми мужчинами и женщинами. Теперь, в частных беседах с близкими друзьями, он признавался, как жестоко мучит его то, что вероломство Балави не удалось распознать вовремя. Панетта перечитал бумаги, содержавшиеся в досье информатора, изучил фотографии красного «субару» с выбитыми взрывом окнами и десятками пробоин от шрапнели. Пытаясь распространять вокруг себя ауру спокойствия, внутренне он был глубоко потрясен. Как же могли они позволить террористу так запросто к ним проскользнуть? – спрашивал он себя вновь и вновь. «Леон чувствовал себя в ответе, – сказал один из менеджеров, друг Панетты, встречавшийся с ним в те первые дни после катастрофы. – Да, собственно, мы все так чувствовали – все, кто знал о намеченной на тот день встрече».

Но когда Панетта, наконец, предстал перед руководителями отделов и подразделений ЦРУ на их утреннем собрании, его голос был тверд. После минуты молчания он предупредил, что всем предстоит необычайно крепко потрудиться. В должное время будет проведено всеобъемлющее расследование, сказал он, но сейчас ЦРУ должно направить всю свою энергию на Территорию племен в Северо-Западном Пакистане. Гибель семи сотрудников в один день это исторический рекорд – такого уже двадцать пять лет не случалось, – но ведомство не может позволить врагу даже малейшей передышки. То есть должно быть как раз наоборот, сказал он.

– На войне неминуемо приходится рисковать, но мы ведь семья – мы должны быть единой семьей! – сказал Панетта. – Теперь мы должны еще больше сплотиться, и не только чтобы пережить боль утраты, но сплотиться также и для того, чтобы непременно, обязательно выполнить свое предназначение.

Панетта продолжал говорить, ветераны Управления сидели тихо.

– В прошлом году мы здорово задали им перца, и они теперь пытаются нанести ответный удар, – сказал он. – Но мы должны сохранять за собой инициативу.

И, разумеется, новая инициатива была уже «на подходе».

В канун Нового года, всего через несколько часов после взрыва, принадлежащий ЦРУ одинокий «предатор» нанес первый карающий удар: он уничтожил служивший талибам убежищем дом около города Мир-Али в Северном Вазиристане. Среди четверых погибших был известный в «Талибане» командир по имени Хаджи Омар Хан, близкий союзник клана Мехсудов и ветеран гражданской войны с Советами.

Менее чем через двадцать четыре часа последовал второй удар, уничтоживший в нескольких милях от Мир-Али троих боевиков-талибов вместе с их машиной. Третьим ударом там же, поблизости, 3 января были убиты еще двое боевиков «Талибана».

Но это ЦРУ еще только разминало мышцы.

6 января, через два дня после речи, которую Панетта произнес перед руководством Управления, роботопланы слетелись к тренировочному лагерю в Датта-Хель и кружили там недалеко от дома, где смастерили начиненный взрывчаткой жилет Хумама аль-Балави. Первая волна ракет поразила сложенную из саманных блоков крепость, служившую штабом лагеря. Затем, когда повстанцы засуетились среди развалин в поисках тел, раздался следующий залп. Когда пыль осела, там остались лежать минимум одиннадцать мертвых тел, в том числе двое арабов, в которых пакистанские власти опознали эмиссаров «Аль-Каиды».

8 января последовала еще одна атака (пятая за девять дней); она закончилась уничтожением пятерых талибов, прятавшихся в доме-убежище. На следующий день удар по тренировочному лагерю в деревне подле Мираншаха унес жизни еще четверых. Среди погибших оказался деятель «Аль-Каиды» иорданского происхождения, служивший телохранителем Шейха Саида аль-Масри. Если аль-Масри там и присутствовал, ему удалось ускользнуть.

Так продолжалось и дальше. До 19 января, то есть меньше чем за три недели после взрыва на базе, ЦРУ нанесло одиннадцать отдельных ракетно-бомбовых ударов по узкой полосе между Северным и Южным Вазиристаном; при этом погибло минимум шестьдесят два человека. Дроны как озверели: еще никогда с тех пор, как в 2004 году эскадрильи «предаторов» появились в небе над Пакистаном, они не вели себя так дерзко.

Этот шквал огня был санкционирован на самом верху, то есть в Белом доме. Как объяснили впоследствии высшие чины администрации, еще до взрыва на базе в Хосте все связанные с «Талибаном» цели Управлению были известны и даже распределены по порядку очередности. Но лишь к началу нового года флот имевшихся в распоряжении ЦРУ дронов вырос; новые «орбиты», осенью одобренные президентом Обамой, были задействованы только теперь. И, что еще важнее, ведомству разрешили временно нарушить одно из неписаных правил практики применения беспилотников. До взрыва в Хосте ЦРУ старалось избегать массированных бомбардировок, которые могли бы спровоцировать народные протесты в Пакистане. Теперь же руководители ведомства, как и солидарный с ними президент, были уже не в настроении проявлять сдержанность.

«Взрыв в Хосте привел к тому, что политическая обходительность перестала быть сдерживающим фактором, – сказал один из чиновников администрации Обамы, отвечающих за национальную безопасность, когда обсуждалось, чем США должны ответить на этот взрыв. – Теперь мы сбросили оковы».

Удар, вызвавший наибольшее удовлетворение в Лэнгли, был нанесен 14 января в районе Шактои – это довольно малонаселенная местность между двумя Вазиристанами. Дрон ЦРУ нарезал медленные круги над бывшей медресе, религиозной школой, в которой с некоторых пор устроили себе базу талибы. Осведомители доложили о присутствии в их лагере долговязого, с клочковатой, всегда нечесаной бородой, командира – на их взгляд, довольно высокого ранга. Телефонный перехват подтвердил, что это Хакимулла Мехсуд.

Перед самым рассветом два сильнейших взрыва сровняли и школу, и примыкавшее к ней здание с землей. В числе десяти заснятых дронами тел оказались несколько боевиков-узбеков, о которых было известно, что они служили в личной охране главаря талибов.

Пакистанские средства массовой информации поспешили тут же вбросить новость: Хакимулла Мехсуд, тот самый, кто помог Балави подготовить и осуществить самоубийственную миссию, во время бомбежки находился в усадьбе; скорее всего, он погребен под обломками. Один англоязычный новостной сайт разместил на своей главной странице огромный заголовок: НЕУЖЕЛИ ХАКИМУЛЛА ПОГИБ?

Панетта целыми днями висел на своем безопасном телефоне, отдавая приказы и принимая доклады экипажей «преда-торов», тогда как для широкой публики его роль сводилась лишь к тому, чтобы организовать и достойно провести долгие скорбные мероприятия. Вместе со своим заместителем Стивом Кэппсом он посетил больше двадцати похоронных и мемориальных церемоний, начавшихся в Довере и закончившихся четыре с лишним месяца спустя последними похоронами на Арлингтонском национальном кладбище. Он даже съездил в Иорданию, чтобы подбодрить руководителей Мухабарата, и встретился с товарищами Даррена Лабонте по работе на опорном пункте ЦРУ в Аммане, пообещав, что лично проследит, чтобы о его вдове и ребенке позаботились.

Уже в Довере человеческое измерение этой трагедии проявилось во всей полноте. На базу ВВС в Делавэре Панетта прилетел с генералом Джеймсом И. «Конем» Картрайтом, генералом морской пехоты и на тот момент вице-председателем Объединенного комитета начальников штабов. Вместе они встретили гробы; предполагалось, что затем он побеседует с родственниками погибших в специально подготовленных комнатах. Но родителей, детей, жен и мужей оказалось так много, что пришлось разместить всех в более обширном зале в капелле на базе. Когда Панетта прибыл, зал был полон скорбящими. Взрослые стояли группами около стен, дети играли или сидели у родителей на коленях.

«То, как много было людей, меня просто сразило», – вспоминал потом один из помощников Панетты.

Протискиваясь сквозь толпу, Панетта кому-то пожимал руки, кого-то обнимал. Потом он произнес перед собравшимися краткую речь.

«Вы должны понять две вещи, – сказал он. – Мы воздадим должное вашим близким и любимым, как положено, самым достойным образом, и начнем прямо здесь, в Довере. Одновременно мы будем продолжать сражаться, потому что они именно этого хотели бы».

В Иордании тем временем другие официальные лица из ЦРУ и Госдепартамента собрались в Аммане для участия в королевских похоронах Али бен Зеида, начавшихся с того, что по красной ковровой дорожке пронесли тело капитана Мухабарата в сопровождении почетного караула из двадцати четырех элитных бойцов в традиционных красных с белым головных платках-куфиях. Похоронную процессию возглавляло подразделение волынщиков, а за гробом шел двоюродный брат бен Зеида, король Абдалла II вместе с королевой Раниёй и их старшим сыном, наследным принцем Хусейном.

В Америке скорбящие семьи собрались для проведения частных церемоний во множестве мест – их география охватывала пространство от тихоокеанского прибрежного Орегона до Рокфорда, Иллинойс, и пригородов Бостона на атлантическом побережье. Чтобы почтить память Джереми Уайза, боевые друзья «морского котика» собрались в военно-морской капелле в Виргиния-Бич, Виргиния, а в честь Гарольда Брауна-младшего двое его старших детей – двенадцатилетний Пол и одиннадцатилетняя Магдалина – сыграли дуэтом на саксофоне и кларнете перед мессой в католической церкви его родного городка Болтона, Массачусетс. Борцы с наркотиками и полицейские-мотоциклисты плакали над гробом Скотта Робертсона в Акроне, Огайо, а в это же самое время в кафедральном соборе Аннаполиса, Мэриленд, один из сослуживцев по ЦРУ Даррена Лабонте поведал собравшимся о храбрости бывшего армейского рейнджера, которого товарищи прозвали Спартанцем. Выступавший сотрудник сравнивал павшего сослуживца с Леонидом, античным воином и царем Спарты, напомнив, как тот, окруженный значительно превосходящими силами персов, в ответ на требование сложить оружие ответил: «Молон лабе!» – «Приди и возьми». Дженнифер Мэтьюс воздавали должное на двух раздельных панихидах – в стенах семейной церкви во Фредериксберге, Виргиния, и в маленькой кирпичной молельне около Гаррисберга, Пенсильвания, куда она девочкой ходила на занятия воскресной школы. Торжественная тишина воцарилась в битком набитой фредериксбергской церкви, когда со своего места поднялась старшая, двенадцатилетняя дочь Мэтьюс и звонким сопрано запела арию из «Отверженных» – мюзикла, который так любила ее мама. Пусть кто-то погибнет, но кто-то дойдет, пела она. Вставай, испытай судьбу!

Минди Лу Парези во исполнение воли покойного мужа сделала все, чтобы Дэна Парези похоронили на том самом Уилламеттском кладбище ветеранов в Портленде, около которого он мальчишкой играл в войну. Тело, облаченное в форму «зеленого берета» и ботинки парашютиста (все это Минди Лу привезла с собой на базу ВВС в Довере), она забрала и в цинковом гробу повезла через всю страну. Предполагалось, что панихиду, на которой будут присутствовать только близкие друзья и члены семьи, проведут, не открывая гроба, однако до начала вдова Дэна Парези попросила оставить ее ненадолго наедине с телом мужа. Несколько минут она тихо молилась, потом подошла к гробу и осторожно приоткрыла крышку. Лицо Дэна было окутано кисеей, руки в белых перчатках.

Минди Лу хотелось в точности представить, что пришлось испытать ее мужу, поэтому она собралась с силами и коснулась его израненного тела. Стояла и гладила его закутанное в саван лицо. Пощупала пустые места в перчатках, где должны были быть его пальцы. Провела руками по всей длине мундира, сквозь ткань ощущая торчащие, переломанные кости.

В последний раз поцеловала мужа и закрыла гроб.

5 февраля родственники павших сотрудников и сотни их коллег по ЦРУ собрались в Лэнгли, чтобы отдать последний долг погибшим. На церемонию приехали лучшие из лучших во всем вашингтонском сообществе борцов за национальную безопасность – представители Пентагона, Конгресса и Белого дома; их вез кортеж автомобилей, которому пришлось нелегко: на столицу налетела сильнейшая снежная буря. В отделанном мрамором вестибюле здания ЦРУ родителей, детей, жен и мужей усадили на складные стулья перед помостом, на котором играл струнный ансамбль. На помосте лицом к собравшимся стоял президент Барак Обама и, бок о бок с ним, Панетта и Кэппс.

Президент заговорил первым; один из пассажей его речи был обращен к детям, сидящим в первых рядах.

«Я знаю, все это вам тяжело, но, пожалуйста, помните одно: вашим мамам или папам не всегда легко было покидать дом, – говорил Обама, – но они поехали в чужие края защищать нашу страну. И отдали свою жизнь, чтобы защитить ваши.

Их служба была секретной, но сегодня каждому американцу известно, в чем состояла их миссия, – продолжал он. – Потому что их послужной список виден всем, он вокруг нас повсюду. В нем имена тех экстремистов, которые больше не представляют угрозы нашей стране, потому что эти экстремисты уничтожены. В нем те атаки террористов, которые не произошли, потому что были предотвращены».

Панетта в своей речи обращался главным образом к родственникам убитых сотрудников ЦРУ.

«Мы на фронте, – сказал он. – И будем продолжать биться с врагом».

В Управление уже начали поступать секретные телеграммы с отчетами об успехах в Северном Пакистане, но за последние дни штормовые тучи вновь сгустились: угрожающе зашевелились ячейки «Аль-Каиды» от Восточной Африки до Аравийского полуострова, новые угрозы зазвучали из уст их главарей. Ведомство получило подтверждение, что Хакимулла Мехсуд чудом спасся от покушения на его жизнь и вновь яростно угрожает изыскать способы убивать американцев. Проявился в виде новой аудиозаписи и Усама бен Ладен: он превозносил до небес предпринятую в Рождество попытку взорвать направлявшийся в Детройт пассажирский авиалайнер, обещая, что американцы «не смогут и мечтать о мире и спокойствии». Шейх Саид аль-Масри, лишившийся одного из своих телохранителей, по-прежнему жил где-то в горах Пакистана, слушал над собой стрекотанье «предаторов» и продумывал следующий ход. Война была далеко не окончена.

«Наша решимость непреклонна, – продолжал Панетта, – наша энергия неистощима».

После произнесения речей один из сотрудников ЦРУ запел печальную балладу, и народ мало-помалу начал покидать здание штаб-квартиры. Сгущались сумерки, крупными хлопьями валил снег.

18. День поминовения [55]55
  День памяти павших во всех войнах в большинстве штатов отмечается 30 мая.


[Закрыть]

Виргиния, Арлингтон – 21 мая 2010

Прошло почти пять месяцев, пока, наконец, Элизабет Хэнсон не была похоронена должным образом. Пришлось преодолеть массу препятствий, в том числе и поначалу сопротивление Пентагона: как это гражданских служащих ЦРУ вдруг будут хоронить на самом престижном в стране военном кладбище. Леон Панетта, привыкший, когда ему надо, этаким бульдозером сметать бюрократические препоны, позвонил старому приятелю Роберту Гейтсу, бывшему директору ЦРУ, при Буше-младшем ставшему министром обороны и оставленному на этом посту Обамой. С его помощью все устроилось: гражданская служащая Хэнсон в соответствии с желанием родственников удостоится чести лежать на Арлингтонском кладбище. Датой погребения (завершающего череду «хостовских» похорон) выбрали 21 мая; как всегда на церемонии будет присутствовать Панетта.

Но когда этот день настал, руководству ведомства было не до церемоний. В то самое утро директор ЦРУ едва успел вернуться домой после срочных двухдневных консультаций с правительственными чиновниками Пакистана в Исламабаде. Вместе с Джеймсом Л. Джонсом, советником по национальной безопасности, Панетта ездил в Исламабад за дополнительной информацией о молодом американце пакистанского происхождения, обвиняемом в том, что 1 мая он пытался взорвать начиненный взрывчаткой автомобиль прямо на Таймс-сквер в Нью-Йорке. Подозреваемый, безработный финансовый аналитик Файзал Шахзад [56]56
  Файзал Шахзад (р. 1979) 7 мая 2009 г., бросив работу в США, уехал в Пакистан, где прошел подготовку в тренировочном лагере террористов; благодаря бдительности прохожих его бомба на Таймс-сквер (1 мая 2010 г.) была обнаружена и обезврежена. Приговорен к пожизненному заключению.


[Закрыть], сообщил полиции, что обучение взрывному делу он проходил в 2009 году во время посещения афгано-пакистанского пограничья. Чуть погодя всплыло видео, на котором Шахзад обнимает своего пакистанского покровителя Хакимуллу Мехсуда.

Попытка взорвать спрятанную в машине бомбу, к счастью, провалилась, но начальство разведслужбы США было шокировано тем, насколько густо весь этот замысел захватан пальчиками Мехсуда. Каким-нибудь годом раньше Хакимулла Мехсуд был никому неведомым «быком» на подхвате у полуграмотного родоплеменного гангстера, живущего в дальнем горном захолустье Северо-Западного Пакистана. Теперь, выдвинувшись благодаря тому, что его двоюродный брат погиб в результате ракетного обстрела ЦРУ, и став одним из главарей «Талибана», Хакимулла Мехсуд ухитрился поставить под удар жизни американцев в самом сердце крупнейшего города их страны. Не это ли имел в виду Мехсуд, когда предупреждал, что его моджахеды «уже проникли в Америку, страну, сеющую террор». Интересно, сколько еще таких бомбистов сюда направлено… или, может быть, они уже здесь?

Но когда Панетта садился в свой лимузин, чтобы ехать на похороны Хэнсон, его голова была занята кое-чем покрупнее даже таких событий. Все утро ему звонили помощники, сообщая подробности того, что может стать открытием исключительной важности. Оказывается, в очередной раз вытащив закинутый в поисках террористов бредень, в нем нашли нечто неожиданное. Картина того, что сейчас обнаружилось на пакистанской Территории племен, пока не совсем прояснилась, но аналитики ведомства полагают, что обнаружен деятель «Аль-Каиды», которого они так долго искали.

Речь шла о Шейхе Саиде аль-Масри, человеке № 3 среди террористов и том самом командире, который курировал атаку Хумама аль-Балави на ЦРУ в Хосте.

Не успев прийти в себя после занявшего всю ночь полета, Панетта мгновенно ожил. Забросал вопросами начальника Центра антитеррора.

Что мы знаем? Как мы его нашли? Насколько вы в этом уверены?

Ответ из Лэнгли: Недостаточно уверены. Пока.

Сидя в машине, Панетта думал о том, что из всего этого можно извлечь. Шейх Саид аль-Масри – если, конечно, это и вправду он – станет одним из важнейших главарей террористов, когда-либо попадавших на перекрестие прицела ЦРУ. На данный момент это наиболее выдающийся командующий «Аль-Каиды» после разве что Усамы бен Ладена и Аймана аз-Завахири. А если смотреть с практической точки зрения, то он даже более влиятелен.

Когда огромный черный катафалк с гробом Хэнсон въехал на территорию Арлингтонского национального кладбища, роботопланы ЦРУ в ожидании приказа бороздили небо над домом в окрестностях Мираншаха. Надо же, какой удивительный финал у этой поистине ужасной главы в истории ведомства, подумал Панетта.

Но действительно ли это тот самый шейх?

Панетта позвонил в Белый дом, чтобы сообщить новейшую информацию Раму Эмануэлю, главе президентской администрации.

– …но пока добро не даем, – сказал он в конце разговора.

Прежде чем в Хосте успела рассеяться пыль, начали опрашивать свидетелей. Как такое могло случиться?

Уже через несколько часов после взрыва выжившие сотрудники излагали известные им факты, да и в подразделении прикомандированного к базе спецназа по свежим следам подготовили свой отдельный рапорт. Двойной агент ЦРУ (то есть на самом деле тройной) умудрился проникнуть внутрь безопасной базы ведомства и пронес туда привязанное к телу необычайно мощное взрывное устройство. Сумел подобраться на расстояние пары десятков метров к группе из шестнадцати сотрудников разведки и только тогда привел устройство в действие. Немедленное вмешательство опытных полевых медиков и хирургов многим спасло жизнь, но десять человек погибли, в том числе бомбист и прошедший обучение в ЦРУ водитель-афганец.

Формулирование более сложных вопросов заняло и времени побольше. Старшие сотрудники Панетты сосредоточились на ключевых решениях и начали распутывать ситуацию шаг за шагом от конца к началу, от Хоста до Кабула и Аммана и, со всей неизбежностью, до Лэнгли. Тем, что Панетта узнавал, он сразу же делился с советниками Белого дома, в том числе с главой администрации Рамом Эмануэлем и советником по национальной безопасности Джеймсом Л. Джонсом. И он, и Стив Кэппс разобрали по косточкам совещания за закрытыми дверями, проводившиеся в комитетах по разведке Сената и Конгресса. Законодатели были настроены сочувственно, да еще их отвлекала катастрофа, чуть было не случившаяся в небе над Детройтом на Рождество, так что парламентских запросов по всей форме можно было не опасаться.

С благословения Белого дома Панетта решил предпринять два собственных расследования. Одним занялась специальная комиссия из ветеранов ЦРУ – сотрудников, имеющих большой опыт в вопросах антитеррора и контрразведки. Второе, не зависимое от первого, проводили два старых вашингтонских аса, известные и уважаемые в разведсообществе люди – бывший посол при ООН Томас Пикеринг и Чарльз И. Аллен, бывший менеджер ЦРУ, который когда-то служил представителем разведки в Департаменте внутренней безопасности страны – на эту должность его назначил Буш-младший во время своего второго срока. Эти две комиссии должны были изучить тысячи секретных телеграмм, докладных записок и сообщений по электронной почте, опросить выживших сотрудников ЦРУ, а также их начальников и сослуживцев из Хоста, Кабула, Исламабада, Аммана и Лэнгли.

Прошел почти год, прежде чем комиссии завершили отчеты. В течение этого срока, основываясь на скудных опубликованных данных, свои суждения высказало множество бывших разведчиков и экспертов по терроризму. Колонки комментаторов, новостные статьи и блоги привлекали особое внимание общественности к двум ощутимым промахам, которые будто бы и привели к катастрофе в Хосте; в то же время указывалось и на более глубокие изъяны главной разведывательной службы страны. Несколько отставных старших сотрудников ведомства возлагали вину на начальницу базы в Хосте Дженнифер Мэтьюс и, в более широком плане, на менеджеров ЦРУ в Лэнгли, которые одобрили ее назначение на этот фронтовой пост, несмотря на отсутствие у нее опыта службы в зоне военных действий. Другие наблюдатели с этим не соглашались, говоря, что истоком фатально ошибочных решений, принятых в Хосте, послужила все прочнее укореняющаяся в ведомстве боязнь риска. Даже в Ираке и Афганистане, уверяли эти критики, многие сотрудники ЦРУ живут за стенами безопасных крепостей, где пострадать никак невозможно; всю грязную работу по поиску и уничтожению террористических угроз они целиком переваливают на технику и иностранных коллаборантов. Вступив на этот путь, они, естественно, постепенно забывают азбуку работы с агентурой, вплоть до полной утраты проверенных временем навыков оценки и курирования информаторов и двойных агентов.

Не обходили критики и бытующее в ЦРУ пренебрежение законом. Но что именно пошло не так в Хосте тем предновогодним вечером, до конца понять им не удавалось.

Ведомственное расследование событий в Хосте действительно выявило множество нарушений. Комиссия пришла к выводу, что Дженнифер Мэтьюс и ее подчиненные в Хосте (при поддержке чиновников, сидящих в Кабуле и Лэнгли) во время встречи с Балави пренебрегли стандартными процедурами безопасности, вероятно, ослепленные стремлением заручиться благорасположением агента. Предупреждений, которые могли бы насторожить ЦРУ и помочь заподозрить Балави в обмане, наверх не передавали. Отчасти, видимо, потому – решили члены комиссии, – что к источникам подобной информации не было полного доверия. Отдельные озарения не доходили до руководства, поскольку их высказывали в частных имейлах и эсэмэсках, которые не попадали в ведомственный резервуар данных, касающихся Хумама аль-Балави. А при встречах на высшем уровне в Вашингтоне ведомство, хоть и не располагало всем объемом реальных фактов, демонстрировало завышенные ожидания.

Комиссия обнаружила: как Мэтьюс, так и старшие менеджеры в Лэнгли, поверили, что Балави – иорданский агент, на которого можно полагаться. А предостережения, поступавшие от тех, кто знал его лучше других, то есть от Али бен Зеида и Даррена Лабонте, конечно, терялись в свете «неопровержимых» и «очевидных» доказательств, которые сотрудники видели собственными глазами, а именно слов и картинок, которые Балави передавал по электронной почте из укрывища «Аль-Каиды».

«Все, что они видели и читали, плюс страстное желание добраться до верховных лидеров ‘Аль-Каиды’, привело к тому, что их главной заботой стало доброе здоровье и безопасность человека, полного решимости стать бомбистом-смертником», – сказал Томас Пикеринг, соруководитель группы, проводившей независимое расследование.

Следственная комиссия ведомства порекомендовала провести существенные реформы, и Панетта их незамедлительно начал внедрять, причем сразу несколько. Были повышены стандарты подготовки и требования к опытности менеджеров, работающих за рубежом, несмотря на выводы следствия о том, что неопытность не была решающим фактором, приведшим к трагедии в Хосте. ЦРУ также ужесточило меры безопасности на зарубежных базах и разработало систему «красных команд», которым предписывалось испытывать средства обороны ведомства, как это делал бы противник; были введены также внутренние проверки для защиты от двойных агентов и шпионов.

Комиссия посчитала, что возлагать вину за несчастье на какого-то одного человека или одно нарушение было бы неправильно. Но отметила, что, так же как это бывало и до атаки террористов 11 сентября, менеджеры на каждом уровне были глухи к предупреждениям и не желали замечать недоработок, которые задним числом кажутся очевидными.

После 11 сентября на вопрос, почему такое множество министерств и правительственных ведомств не сумели сорвать заговор «Аль-Каиды», двухпартийная комиссия пыталась ответить на страницах единого отчета. «Комиссия 9/11» перечислила десятки тактических просчетов ЦРУ, ФБР и других спецслужб, но гораздо большим всеобщим промахом, по ее мнению, была неспособность помыслить о немыслимом.