Текст книги "Тройной агент"
Автор книги: Джоби Уоррик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Когда до отъезда оставалось всего несколько дней, бен Зеида неожиданно вызвали на совещание к начальству Мухабарата. Войдя в зал заседаний, он обнаружил, что вместе с непосредственным начальником его ждут несколько старших офицеров, все в темных костюмах, при галстуках и с мрачными физиономиями.
Мы решили не посылать вас в Афганистан на встречу с Балави, сказал один из офицеров. Для близкого родственника короля это слишком опасное задание.
– Но это же мое дело! Я его веду! – возмутился бен Зеид.
Остаток дня он провел в беготне по кабинетам Мухабарата, пытаясь оспорить решение начальства. То ругался, то пытался жаловаться, а когда ни то ни другое не подействовало, пригрозил:
– Я все равно поеду в Афганистан, даже если ехать придется на свой страх и риск, – сказал бен Зеид. А потом, сузив глаза до щелочек, произнес самую страшную угрозу. – Все равно я поеду в Афганистан, – повторил он, – даже если придется быть на подхвате у американцев.
Чтобы это не было пустой угрозой, бен Зеид уже провел определенную работу, так что, конечно же, из опорного пункта ЦРУ в Аммане в Мухабарат незамедлительно позвонили, заявив официальное ходатайство о присутствии бен Зеида в Хосте. Американцы объясняли это тем, что иорданский капитан единственный, кто знаком с Балави; тот может заартачиться, если бен Зеида не окажется на месте.
– Али нам необходим, – сказал представитель ЦРУ.
Мухабарат сдался.
Предполагалось, что бен Зеид и Лабонте вылетят в Афганистан 6 декабря, но иорданец был готов и собран даже днем раньше. Последовали слезные прощания с семьей, причем особенно переживала жена брата, которую начали одолевать дурные предчувствия с той минуты, когда она узнала о предстоящей его поездке.
Жены обоих напарников тоже беспокоились больше, чем обычно. Рэйчел Лабонте переживала по поводу поездки в Италию, где они с мужем собирались провести рождественские праздники: вдруг Даррену не удастся вернуться вовремя? Мало того, из случайно подслушанных обрывков разговоров у нее составилось представление о цели поездки, а также о том, что у мужа имеются серьезные сомнения насчет осведомителя, с которым они должны в Афганистане встретиться.
– Ведь он же может оказаться бомбистом-смертником! – вдруг выпалила она.
Подобные опасения жены по поводу его работы Даррен Лабонте слышал частенько и обычно развеивал шуткой. Но на сей раз не стал.
– Ты права, это возможно, – сказал он серьезно. Потом, взяв ее за руку, попытался объяснить, почему у него такие противоречивые чувства. На этот раз игра стоит свеч, сказал он, а главное, если все удастся, он, может быть, и вовсе прекратит такими вещами заниматься. Может, даже бросит навсегда всю эту ловлю террористов.
– Но если я сейчас не поеду, а дело окажется именно таким, каким ожидается, это будет большой ошибкой, – сказал он. – А если все закончится успехом, можно будет остановиться. Потому что тогда я смогу сказать, что все-таки сделал то, ради чего сюда приезжал. И наоборот, если я не поеду, а там что-то случится…
Он смолк. Рейчел поняла, что его мысли были о бен Зеиде.
– В общем, я бы этого себе никогда не простил, – наконец прервал он молчание.
Для последнего прощания обе пары собрались у Лабонте дома в пять утра. Пока мужчины не уедут в аэропорт, сидели на балконе, пили кофе. Слезные сцены у выхода на летное поле привлекают слишком много внимания, кроме того, на сей раз жены решили быть стойкими. В связи с этой поездкой мужей в Афганистан обе испытывали необычное беспокойство, но между собой решили всеми силами стараться его не выказывать.
Женщины знали, что их мужья преклоняются перед античной воинской традицией, строго соблюдавшейся в армиях Афин и Спарты. В Древней Греции матери спартанских воинов побуждали сыновей биться храбро, говоря им слова, которыми Фида Дауани и Рейчел Лабонте напутствовали теперь мужей: «Возвращайтесь со щитом или на щите».
Но когда двое офицеров взялись за чемоданы, Фида не смогла сдержаться. Отведя Даррена Лабонте в сторонку, устремила на него молящий взгляд темных глаз.
– Пожалуйста, береги Али, – сказала она.
Мухабарат сделал еще одну попытку удержать Али бен Зеида от встречи с Хумамом аль-Балави. Это было 5 декабря, когда капитан иорданской разведки и его партнер от ЦРУ Лабонте завершали подготовку к поездке.
В тот вечер один из старших начальников иорданской разведслужбы, позвонив старому другу, работавшему на опорном пункте ЦРУ в Аммане, заговорил о деле Балави конфиденциально.
У нас есть причины для серьезной тревоги, сказал иорданец, а затем две причины назвал.
Первая касается исторических прецедентов, сказал он. Мухабарат уже много лет имеет дело с джихадистами всех мастей и кое-что о них знает, в том числе знает, кого можно, а кого нельзя перевербовать. Всякую шушеру – бандюганов и авантюристов, прилепляющихся к террористическому движению ради собственной выгоды, – перековать действительно можно; иногда из них получаются полезные осведомители. Но радикалы идейные, а тем более идеологи, никогда реально на сторону противника не переходят. Истинно верующий может притворяться и лгать, но в глубине души никогда свою веру не предаст. А у этого Хумама аль-Балави все равно что клеймо на лбу: истинно верующий.
Это был весомый аргумент, особенно в устах ветерана иорданской разведки, через руки которого прошли десятки радикальных исламистов. Коллега из ЦРУ слушал его внимательно.
Вторую причину для тревоги иорданцу принесли наблюдения за тем, как дело развивалось в последние недели. Не странно ли, спросил он, что Балави так настаивает, чтобы встреча произошла в Мираншахе, а не в стенах укрепленной базы, где его безопасность была бы обеспечена?
Вполне может быть, что он заманивает вас в ловушку,предупредил многоопытный иорданец.
Подводя итог своим размышлениям, офицер признал, что Мухабарат ничего изобличающего Балави не нашел и не имеет конкретных оснований сомневаться в том, что агенту действительно удалось проникнуть в круги руководства «Аль-Каидой». Все это лишь смутные предположения, объяснял он, но есть опасение, что бен Зеид не тот сотрудник, который годится на роль куратора именно этого агента. Не исключено, что бен Зеид в свое время слишком сблизился с завербованным и утратил способность судить здраво и беспристрастно.
Когда иорданский разведчик закончил излагать свои опасения, коллега из ЦРУ поблагодарил его за откровенность и пожелал доброй ночи. Положив трубку и задумавшись над услышанным, он особо выделил в речи иорданца одну фразу: есть опасение, что бен Зеид не тот сотрудник.
При всем своем могуществе Мухабарат известен постоянными внутренними трениями и подковерной борьбой, которую ведут между собой различные фракции, добиваясь для своих людей преимуществ. Известно, что даже у мягкого и незлобивого бен Зеида в руководстве много врагов, которые его опасаются, полагая, что двоюродный брат короля обязательно должен, пользуясь своим положением и связями в ЦРУ, претендовать на самое высокое кресло.
Так вот в чем смысл предупреждения! Иорданцы не зря волнуются: они боятся, что Али бен Зеид в скором будущем может стать их боссом. Решив, что все понял, сотрудник ЦРУ выкинул услышанное из головы и никому вне тесного кружка подчиненных, работающих в Аммане, об этом не рассказывал.
Следующим утром бен Зеид и Лабонте приехали в Международный аэропорт имени королевы Алии, сели в самолет, и он взлетел в сланцево-серое небо, взяв курс на Афганистан.
12. Репетиция
Афганистан, Хост – декабрь 2009 г.
Едва в день Рождества зашло солнце, Дженнифер Мэтьюс уселась перед компьютером и включила маленькую веб-камеру, прикрепленную к верхней рамке экрана. День был тяжелым, и дальше должно было стать только хуже, хотя она этого еще не знала. Как раз в тот час самолет Северо-западных авиалиний, следующий из Амстердама рейсом 253, снижался, готовясь к посадке в Детройте, а в его салоне сидел молодой нигериец, спрятавший восемьдесят граммов военной взрывчатки у себя под одеждой [49]49
Речь идет о неудавшейся попытке взрыва самолета Умаром Фаруком Абдулмуталлабом 25 декабря 2009 г. Контроль в аэропорту спрятанную под бельем взрывчатку не выявил, но, когда смертник пытался привести устройство в действие с помощью химического детонатора, на нем загорелось белье, и он тут же был обезврежен пассажирами и командой.
[Закрыть]. Попытка нигерийца взорвать в небе самолет сработала как тревожная сирена на опорных пунктах ЦРУ по всему миру, так что сотрудникам подразделений антитеррора всю ночь было не до сна. Тем не менее дома, в заснеженном Фредериксберге, все было благостно и спокойно, и дети Мэтьюс только и ждали, когда можно будет распаковать рождественские подарки. А мама свяжется с ними по скайпу.
Кликнув мышью «дом», Мэтьюс стала ждать соединения. Через несколько секунд на экране развернулась маленькая видеопанель, и перед Мэтьюс засверкала огоньками елка в гостиной родного дома.
– Здравствуй, мамочка, – хором приветствовали ее трое детей.
Муж Мэтьюс присоединил к компьютеру веб-камеру, чтобы, пока мать за границей, во время регулярных сеансов связи дети могли с ней видеться. Они заранее договорились таким образом отпраздновать Рождество всем вместе; к мужу и детям в этот день должны были присоединиться и родители Мэтьюс, чтобы тоже иметь возможность видеть дочь на экране. Все будут стараться сделать этот праздник как можно более нормальным.
Мэтьюс выслушала последние семейные новости, а затем все развернули подарки – сперва дети, потом их мать, которой подарки были присланы в Афганистан заранее, за несколько недель. Потом, когда охи и ахи утихли, младший – шестилетний сынишка – вдруг спросил:
– Мамочка, а можно нам посмотреть твое ружье?
Все засмеялись, но Мэтьюс с готовностью согласилась. Поднесла к компьютеру автомат, который всегда был при ней в жилом помещении, а потом вынула из кобуры и пистолет. Мальчишка радостно заулыбался. Не у многих мам его друзей есть собственное боевое оружие.
Разговор прервался, когда в дверь постучал дневальный, объявив, что обед готов и ее ждут в столовой. Обед в этот день был особый, праздничный, и Мэтьюс, как начальница базы, должна была на нем присутствовать. После обмена прощальными словами и воздушными поцелуями Мэтьюс вернулась к работе в Афганистане. Прихватив теплую куртку и бронежилет, направилась в столовую.
Тот день в Хосте был сырым и пасмурным, что делало еще тягостнее завесу уныния, сгустившуюся над базой в последние две недели. До декабря жизнь в Хосте казалась Мэтьюс вполне сносной, предсказуемой и даже в каком-то смысле обыденной. Она привыкла работать дольше, чем обычно, и приспособилась к незнакомым ей раньше обязанностям. Почти каждый день выходила на пробежки и стала худеть. Начала даже радоваться тому, как быстро бежит время – на базе столько дел, что не заметишь, как год пройдет!
Потом началась эта волынка с Хумамом аль-Балави.
О новом иорданском осведомителе Мэтьюс знала с ранней осени, но лишь в последнее время его дело стало непосредственно касаться базы в Хосте и ее лично. Балави был завербован в Аммане, а от ЦРУ его курировали как непосредственно из Лэнгли, так и с опорного пункта Управления в Исламабаде.
Но теперь поступил приказ принять Балави в Хосте, где Мэтьюс предназначена роль хозяйки.
По идее такая возможность должна была вызвать у новой начальницы базы радостное волнение: ведь это упрочит ее репутацию. Но многие недели ожидания и бесконечные споры по мелочам – с подчиненными, с начальством в Лэнгли и, опосредованно, с самим осведомителем – ее энтузиазм поумерили.
К операции с Балави жаждало примазаться множество посторонних, в том числе начальство из Лэнгли, Аммана и Кабула. При этом никто из них поступать в ее распоряжение не собирался. А Балави мог появиться в Хосте завтра, мог послезавтра, а мог и никогда не появиться.
Что ж, по крайней мере, первую проблему – вопрос о том, кто кому подчиняется, – решить было реально. Мэтьюс не стеснялась, когда требовалось поставить себя как надо. Да, ее решения не всегда бесспорны, но, если дело происходит на ее базе, ей всем и руководить.
Давление на нее было дичайшим. Во всем мире о предстоящей встрече с Хумамом аль-Балави знало человек двадцать-двадцать пять, но вот ведь штука: один из них проживал по адресу Вашингтон, Пенсильвания-авеню, дом 1600 [50]50
Адрес резиденции президента США (Белый дом).
[Закрыть]. Вторично информируя президента Барака Обаму об иорданском «золотом источнике», ему сообщили и о том, что ЦРУ планирует встретиться с этим осведомителем в Афганистане. То есть президент знал, что специалисты ведомства, изучив агента и проверив со всех сторон, собираются вооружить его и отправить на битву с одним из самых отъявленных врагов Америки, вторым человеком в «Аль-Каиде», Айманом аз-Завахири. И, естественно, президент Соединенных Штатов ждал вестей о чрезвычайно важных событиях, развивающихся в Хосте.
Как лицо, ответственное за все детали предстоящей встречи, однажды зимним вечером Мэтьюс села за компьютер, чтобы набросать самый важный оперативный план в своей жизни. От нее требовалось придумать, каким образом доставить Балави в Афганистан, как не утратить его доверия, провести обучение и незамеченным отправить обратно в Пакистан, пока там никто его не хватился. За двадцать лет работы в ЦРУ ей никогда еще не приходилось писать ничего подобного. Много недель спустя план Мэтьюс передали в руки ветеранов Управления, и те, изучая, изумлялись его элегантности и простоте.
Главное – правильно рассчитать время. По расчетам Мэтьюс, в распоряжении ЦРУ на все про все было часов девять – чуть больше рабочего дня в Вашингтоне. Первая трудность – как агенту выбраться из Пакистана. Найти дорогу в приграничный поселок Гулям-Хан Балави способен и сам, но пересечь границу ему надо помочь, да и дальше горы кишат талибами. Вертолет отпадает, рассуждала Мэтьюс, а посылать кого-то из американцев, даже тренированного спецназовца, чересчур рискованно. Это лишь привлечет внимание, а если информанта с сопровождающим остановят, то, скорее всего, или похитят, или убьют. Нет, лучше к границе послать доверенного афганца.
Кроме всего прочего, Балави нужна легенда, объясняющая его отсутствие в течение нескольких часов; что ж, у ЦРУ и за этим дело не станет. Он же теперь личный врач Завахири, пусть в этом качестве и отправляется в Мираншах за лекарствами для своего знаменитого пациента. Балави дадут с собой пакетик с таблетками и мазями для старого диабетика: пусть полечит плохое кровоснабжение и связанные с этим кожные проблемы.
Следующая трудность – как сделать, чтобы Балави вошел в базу и вышел из нее незамеченным. Самая большая головная боль – Мэтьюс знала – это главные ворота. Среди афганских солдат, охраняющих внешний периметр, запросто могут быть шпионы «Талибана», и уж тем более их полно среди местных гражданских, которые толпятся у ворот в надежде найти на базе работу или ожидая медицинской помощи. Ценным осведомителям в Хосте всегда давали возможность проходить через главные ворота, не предъявляя документов, чтобы их лиц никто не видел. А уж ради агента такой важности, как Балави, придется принять еще большие предосторожности.
Наконец, сама встреча. Мэтьюс она представлялась общим сбором. Лэнгли нужно знать, действительно ли Балави агент или он виртуозный жулик, поэтому Мэтьюс собиралась созвать всех опытных оперативников, чтобы те задавали ему вопросы и присмотрелись к языку жестов. Предполагалось, что Балави известны подробности о множестве крупных террористов и помимо Завахири, поэтому Мэтьюс необходимо было присутствие лучших специалистов по «Аль-Каиде» и «Талибану», чтобы извлечь все возможное из встречи, которая может оказаться единственным шансом ведомства допросить двойного агента, проникшего в «Аль-Каиду». Но самое главное: если иорданец действительно готов навести ЦРУ на Завахири, его надо будет кое-чему обучить и, может быть, снабдить инструментом. Техники покажут ему, как посылать тайные сигналы, сообщая, где и когда должен быть нанесен удар. Инструментарий для этого имеется, и весьма обширный, например, мобильный телефон, который может принимать и посылать цифровые фотографии, с виду совершенно обычные, но на самом деле в них закодированы географические координаты, так что после расшифровки на фотоснимке выявятся точные координаты места, где он произведен.
Был во всем этом и еще один важнейший аспект, который Мэтьюс тоже не обошла вниманием. Вызывая Балави на встречу, ЦРУ тем самым лишний раз ставит на карту жизнь агента. Значит, ведомство должно сделать все возможное, чтобы он был доволен и мотивирован. Офицер иорданской разведки Али бен Зеид поведал Мэтьюс о сложности характера своего подопечного, о его ранимом самолюбии, и она внимательно все выслушала. Приняла к сведению и то, что Балави воспитан в традициях, которые требуют при деловом общении всяческой обходительности и учтивости, а уж после десяти месяцев опаснейшей работы в Пакистане разговаривать с ним надо будет очень уважительно. Бен Зеид подчеркнул, что Мэтьюс следует обратить на это особое внимание. Прием должен быть проведен с арабской церемонностью – сперва торжественная встреча, официальное знакомство, рукопожатия и долгий обмен любезностями. Потом Балави нужно предложить угощение и медицинскую помощь. А в качестве жеста особой сердечности и для закрепления дружбы его надо поздравить с днем рождения, подарив торт. Что ж, испекли и торт – бисквитно-кремовый, с шоколадной глазурью, по собственному рецепту шеф-повара базы.
«Надо сделать так, чтобы он почувствовал себя желанным гостем», – непрестанно повторяла Мэтьюс подчиненным.
Мэтьюс все дописала, перечитала. Вместе с подразделением охраны и самим Балави во встрече будут участвовать шестнадцать человек, а может, и больше. План вышел несколько необычным, но ведь и Балави – необычный агент. То, что он сообщает, выходит далеко за рамки типичной сплетни о талибах, подслушанной где-нибудь в чайхане или на базаре. Балави обещает помочь поквитаться за 11 сентября и за сотню других громких преступлений. Очень возможно, он сумеет указать путь к полному уничтожению «Аль-Каиды».
Закончив, Мэтьюс переслала наброски плана в Лэнгли, попросив высказать замечания. Некоторые детали вызвали споры; кроме того, ей сообщили, что пришлют в помощь двоих сотрудников из Кабула – заместителя начальника тамошней базы и Элизабет Хэнсон.
Однако с ключевыми пунктами плана руководство согласилось полностью. Балави нужно защищать любой ценой, хранить от всяческого зла и беречь от дурного глаза. В общем, носитесь с ним, как с писаной торбой, велели Мэтьюс.
Но можно ли ему верить? Во времена более спокойные, когда на Управление еще не обрушилась ответственность за сбор информации для двух войн, на каждого двойного агента или переметнувшегося иностранного шпиона ЦРУ выделяло по куратору – специалисту, который контролировал подопечного и следил, нет ли признаков двурушничества. Такого рода контроль и поиск шпионов в своей среде относится к сфере деятельности контрразведывательного отделения конторы; именно там сосредоточены мастера по искоренению вражеских агентов и других угроз разведслужбе. Но с тех пор как началась война в Ираке, времени на то, чтобы персонально опекать каждого осведомителя, катастрофически не хватало – осведомителей стало столько, что за всеми не уследишь. Ненадежных или сложных в общении просто отбраковывали и заменяли другими. Так что серьезный допрос в контрразведке Балави не грозил: в конце концов, парня завербовали в дружественной разведслужбе и даже успели забросить. Что поделаешь, ну не успел никто из американских специалистов оценить его, хотя бы визуально.
Впрочем, задним числом, через много недель после случившегося, знавшие о деле Балави сотрудники отделения контрразведки на следствии показывали, что они и тогда находили поведение Балави подозрительным. Как и того начальника из Мухабарата в Аммане, их беспокоило, что события в Пакистане вызревают как-то уж слишком быстро, слишком легко.
До Мэтьюс эти сомнения не докатились даже в виде отголосков, и в конце декабря она получила одобрение своего замечательного, прекрасным слогом написанного плана, в котором все вращалось вокруг единственной цели – обеспечения безопасности Хумама аль-Балави.
Выйдя во двор, Даррен Лабонте оглядел скопление людей около здания, где ЦРУ проводит опросы осведомителей, и покачал головой. То был день репетиции: Мэтьюс проводила практические учения по организации встречи все еще неизвестно где пропадающего иорданского информанта, – и Лабонте все очень не нравилось.
– Гуси, гуси, га-га-га, – вполголоса пробурчал он слова детской потешки, что в его устах означало издевку над бесполезными бюрократическими сборищами. – Что за дурацкая клоунада?
Проведя на базе в Хосте уже две недели, бывший рейнджер стоял теперь с Али бен Зеидом и тринадцатью другими сотрудниками на посыпанной гравием площадке, и все вместе они изображали, как будут встречать Хумама аль-Балави, если неуловимый иорданец соблаговолит явиться. Шеренга мужчин и женщин в джинсах и военном обмундировании без знаков различия протянулась вдоль фасада здания примерно там, где запланирована встреча; Дженнифер Мэтьюс прохаживалась вдоль строя. Серое бетонное здание с металлическим навесом на стальных столбах, прикрывавшим стоявших перед фасадом сверху, было расположено в дальнем конце мини-крепости ЦРУ внутри базы, в нескольких ярдах от сторожевой башни, с которой открывается вид на город Хост. Проведя две томительно скучные недели за забором базы ЦРУ, Лабонте успел хорошо изучить, где тут что.
Он перевел взгляд на женщину, руководившую учением. Поначалу Мэтьюс ему понравилась, но, уже на рождественской неделе, в разговоре по скайпу с близким другом прозвучало что-то вроде жалобы на ее манеру общения: Лабонте раздражала начальственная резкость – либо, мол, делаешь, как я сказала, либо катись, скатертью дорога.
«Они перед этим Балави прямо что шапки ломать собрались, – друг пояснил, как ему со слов Лабонте представлялось происходившее на базе. – А он куратор, это его дело. Понятно, что свистопляска вокруг Балави ему не нравилась».
Главное возражение Лабонте: слишком много народа. Четырнадцать сотрудников разведки плюс водитель – это на двенадцать больше, чем требуется – вот как он рассуждал. Как Лабонте, так и бен Зеид имели большой опыт работы со скрытыми агентами в Афганистане и на Ближнем Востоке, и этот опыт говорил им, что встреча с агентом почти всегда проводится с минимальным количеством участников. Один сотрудник за рулем – ведет машину к назначенному месту, второй на заднем сидении – ощупывает агента, нет ли у того передающих устройств или оружия. В Хосте сотрудников из Аммана даже не выпускали с базы (считалось, что риск похищения чрезмерно велик), но Лабонте все равно предпочел бы менее многолюдную встречу – по соображениям безопасности. Даже наиболее доверенных осведомителей обычно держат в неведении: не посвящают в планы ведомства, не позволяют видеть лица и знать имена оперативников ЦРУ, за исключением собственно кураторов. Так безопаснее для всех: чем меньше осведомитель знает, тем меньше он может выдать под страхом казни или пытки, если попадется противнику.
Да и помимо этого у Лабонте возникло ощущение тревоги: все шло куда-то не туда, вызывая что-то вроде предчувствия, о котором он говорил и бен Зеиду, и тому другу, с которым общался по скайпу. Но было ли это просто усталостью после двух недель непрестанного ожидания и неуверенности пополам со скукой или чем-то большим (может быть, его знаменитым «паучьим чувством»), оставалось неясным.
«И он, и Али были настроены очень скептически, – говорит тот его друг. – Ни на минуту не забывали, что парень может оказаться перевертышем или просто мошенником, падким до денег. Нет, никаких таких особо явных признаков, что малый переметнулся, не было. Но если вдуматься: кто сперва будет сидеть рядом с Завахири, а потом примет участие в разработке его убийства?»
Да и у других, в том числе и у нескольких тяжело вооруженных мужчин, в задачу которых входила безопасность сотрудников ЦРУ, подобные опасения тоже возникали. Во время той репетиции произошла резкая стычка между начальником охраны Скоттом Робертсоном и Мэтьюс; этот инцидент потом всплыл во время следствия.
Робертсон, хотя на базе тоже без году неделя, перед этим чуть не десять лет занимался защитой правительственных чиновников США в Багдаде, и за те худшие годы, когда инсургенты устраивали всякого рода вылазки по сотне раз на дню, успел довести навыки до автоматизма. В день репетиции несколько сотрудников видели, как Робертсон и Мэтьюс, отойдя на несколько шагов от общей группы, о чем-то, понизив голос, сердито поспорили. Как вспоминает свидетель, после этого Робертсон подошел к охраннику Дэну Парези и пожал плечами. О чем был спор, никто не знает, но со стороны казалось, что все улажено.
Примерно в то же время Парези, бывший «зеленый берет», жаловался коллегам в «Блэкуотере» на организацию охраны. А бывший «морской котик» Джереми Уайз, всего две недели назад прибывший в Хост, в имейле от 21 декабря, посланном приятелю, тоже «морскому котику», намекал, что у него имеются серьезные разногласия с гражданским начальством по поводу проведения некоей важной операции. «Иногда наша работа как раз в том и состоит, чтобы сказать: сэр, я не думаю, что вам следует это делать. Это вы не очень хорошо придумали», – писал он.
Шли дни, конфликт не утихал, и Лабонте в конце концов решил обратиться к своему начальству в Иордании. Сел за компьютер и отправил по электронной почте письмо начальнику опорного пункта ЦРУ в Аммане и копии нескольким другим менеджерам пункта, предупреждая, что дело Балави угрожает слететь с рельсов.
По словам сотрудника, который это его письмо читал, оно начиналось так:
Здесь у нас три проблемы.
Затем он перечислял их:
В операцию вовлечено слишком много народа.
Мы продвигаемся слишком быстро.
Слишком во многом мы перестаем владеть ситуацией, позволяя Балави диктовать нам.
В Аммане письмо Лабонте вызвало неудовольствие. Начальник опорного пункта внимательно его прочел, но решил не вмешиваться. Дело слишком важное и должно идти своим чередом, сказал он коллегам.
Видело ли это письмо начальство ЦРУ в Лэнгли, неясно. Во всяком случае, Мэтьюс его никто не направил, хотя она, конечно, и так наверняка знала о сомнениях Лабонте.
Характерен совет, который дал подчиненному начальник охраны базы, когда несколько позже, в разгар последних приготовлений к визиту Балави, этот боец попросил разрешения тоже поприсутствовать на встрече осведомителя, с которым так носятся.
Робертсон сказал: Держись-ка от этого дела подальше.
За время Рождественских праздников лишь усугубилось смятение в умах бен Зеида и Лабонте. Вылетая в Хост, разведчики из Аммана планировали долго там не задерживаться, по-быстрому встретиться с подопечным и вернуться, но шла уже третья неделя их пребывания на базе, где делать им было практически нечего, а никакого Балави не наблюдалось даже на горизонте.
Попытки Лабонте изменить формат встречи успехом не увенчались. Командовала в Хосте Мэтьюс, к тому же и Кабул, и Лэнгли ее всецело поддерживали. Позаботиться о большей безопасности она готова была лишь чуть-чуть. Согласилась, чтобы Балави обыскали сразу, как только, въехав на базу, он окажется во внутренней цитадели ЦРУ; при этом остальные сотрудники должны будут стоять на «почтительном» расстоянии (примерно в пятнадцати метрах). Но насчет того, где будет происходить встреча, она уперлась намертво, и точно так же ее нельзя было переубедить, что для опроса такого важного осведомителя не требуется большая и разноплановая команда. К тому времени Лабонте вообще перестал понимать, зачем эти споры: Балави продолжал требовать, чтобы встреча происходила в Пакистане, а это, как все прекрасно понимали, совершенно немыслимо. Замаячил реальный шанс, что встреча отменится, и командировка закончится полным фиаско.
Ко всему прочему и Лабонте, и бен Зеида снедала тоска по дому. Лабонте уже неделю назад должен был присоединиться к семье, наслаждающейся отдыхом в Тоскане на вилле, которую он самолично нашел и забронировал по интернету. Вместо этого он все еще тут, спит на коечке в вонючей гостинице для командированных вместе с незнакомыми мужиками. А бен Зеид тем временем начинает сходить с ума от жизни в четырех стенах. Из опасения, что иорданский принц крови может оказаться чересчур лакомой мишенью для кого-нибудь из афганских солдат, среди которых немало тайных сторонников «Талибана», ЦРУ ограничило его передвижения.
Между прочим, бен Зеид однажды повеселил служащих ЦРУ, чуть не спалив одно из банных помещений базы. Завзятый бактериофоб, он, пытаясь дезинфицировать туалет, облил сидение унитаза химическим чистящим средством. Потом зажег спичку, и горючие пары полыхнули так, что у него чуть не начисто сгорели брови.
Тем временем остальной личный состав базы изо всех сил пытался извлекать хоть какие-то крохи удовольствия из празднования Рождества. Выпивали и провозглашали тосты в баре для сотрудников ЦРУ – кстати, одном из немногих мест, где в Афганистане можно выпить пива, поскольку во всем тамошнем созвездии военных объектов США царит жесткий сухой закон. Распаковывали содержимое посылок с подарками, поедали сладости, делились с сослуживцами. Уайз, бывший «морской котик», а теперь охранник из «Блэкуотера», всем показывал присланный по электронной почте шустрым сыном по имени Итан красиво разрисованный список подарков, которые тот хотел бы получить от Санта-Клауса.
Дня через три последнее из рождественских лакомств было съедено, и все надежды на встречу с Балави испарились. Лабонте, взяв у бен Зеида мобильник, поделился этой новостью с женой: всё, наше дело в Афганистане закончено, выезжаю в Италию, как только достану билет на самолет.
Но, как вскоре выяснилось, он поторопился. Не прошло и двух-трех часов, как бен Зеид получил имейл с долгожданным сообщением. Хумам аль-Балави все-таки соглашается приехать в Хост. Он будет на базе завтра.
Перезванивать жене Лабонте не решился. Не хотелось их там огорчать, а кроме того: ну надумал Балави явиться, ну ладно, большой задержки это не вызовет. К Новому году он до Италии так и так доберется.
Объявленная дата прибытия Балави означала также и то, что Элизабет Хэнсон скоро полетит обратно в Кабул. О чем она сразу же сообщила матери в Рокфорд, Иллинойс. В общении с матерью Хэнсон всегда старалась излучать оптимизм, чтобы не давать той повода для беспокойства. О предстоящем событии она только и сказала, что предстоит важная встреча – и больше ни гу-гу.
Однако вечером, уже зная, что Балави, наконец, едет, Хэнсон лишилась обычной для нее беззаботности. Разговор закончила словами, которых мать не слыхивала со времен ее раннего детства: «Молись за меня, – сказала Хэнсон. – Помолись, чтобы все прошло нормально».
