Текст книги "Тройной агент"
Автор книги: Джоби Уоррик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
14. Нет Бога, кроме Бога
Афганистан, Хост – 30 декабря 2009 г.
30 декабря Дэн Парези встал рано и сразу ощутил две вещи. Первая – холод: на рассвете за тонкими стенами казармы, где разместили блэкуотеровских охранников, было минус пять по Цельсию, внутри тоже не бог весть какая баня. Вторая – голод. Спецназовским прозвищем Шакал Парези был обязан своему невероятному аппетиту и обыкновению таскать куски из тарелок товарищей. Столовая в Хосте ему очень нравилась, на его вкус здесь готовили лучше, чем где бы то ни было в Афганистане, а уж он познакомился с продукцией доброй дюжины здешних армейских пищеблоков. На кухне сейчас (взгляд на часы: шесть с минутами) уже, небось, блинчики на сковородках так и скворчат, а аромат жареного бекона и кофе настолько густ, что любой бывший «зеленый берет», будь он оттуда хоть в полуквартале, почувствует такой зов, словно его схватили за шкирку и тащат.
Вспомнил он и кое о чем посерьезнее, отчего, одеваясь в выстуженной казарме, немного даже напрягся: любимый осведомитель ЦРУ наконец-то собрался и едет в Хост. За время службы Парези имел дело с десятками информаторов, но в жизни не видывал, чтобы вокруг кого-то возникал такой ажиотаж пополам с раздражением. Неделями начальство базы занималось исключительно разработкой планов его приема; по ходу дела многие даже перессорились. Что до самого Парези, то к предложенным начальством и опробованным на репетиции мерам безопасности он относился весьма скептически и этого не скрывал, о чем сообщил и своему супервайзеру в Виргинии, и начальнику службы безопасности базы в Хосте Скотту Робертсону. А Робертсон и сам пришел к тому же выводу, особенно по вопросу, который считал крайне важным: слишком много народа соберется слишком близко к агенту, который только что работал по ту сторону, а значит, неблагонадежен по определению.
Такие разногласия не редкость и воспринимаются как часть нормальной жизни. За почти двадцать семь лет службы в армии, из которых без малого шесть отдано спецназу в Афганистане, Парези наблюдал множество стычек по поводу тактики. Бывает, все переругаются, чуть не с кулаками друг на друга лезут, но в конце концов старший по званию примет решение, и каждый выполнит свою часть работы. Теперешняя ситуация на первый взгляд вроде такая же, но в то же время и другая. Но в чем отличие, Парези никак не мог ухватить.
Парези быстро оделся и, пошарив около койки, нашел теплую куртку и оружие. Размером его комната была чуть больше того пространства, что выделяется бойцу в армейской палатке, но фанерные стенки обеспечивали что-то вроде уединения, да и места в ней вполне хватало – как раз помещалась койка, одежда и снаряжение, плюс книги и журналы, которые он привез с собой, чтобы коротать часы досуга. Дверь выходила в коридор, который вел в небольшую комнату отдыха с кожаным диваном, где контрактники могли перекинуться в картишки, почитать или просто посидеть с лэптопами на коленях, чтобы ознакомиться с заголовками новостей и проверить электронную почту. Там стоял легкий запах псины – из-за собак, которые во множестве забредают на базу, иногда получая статус подопечных. Например, последний из присланных «Блэкуотером» новичков, «морской котик» по имени Джереми Уайз, приблизил к себе белую вислоухую дворняжку по кличке Чарли; теперь этот Чарли спит в караулке и, стоит кому-нибудь из мужчин присесть на диван, начинает приставать, прихватывая зубами за одежду. Парези это не раздражало. Собак он любил и скучал по своей – черному с белым бостон-терьеру, такому глупому, что он назвал его Тормоз. Собаки напоминали ему о доме, куда он планировал вернуться в феврале, навсегда послав куда подальше и Афган, и военную службу.
Дэн Парези честь отдавал всю жизнь. Военным стремился стать с детства, еще с тех пор как играл в войну с мальчишками в лесу около Уилламеттского национального кладбища, рядом с которым жил с родителями в Портленде, Орегон. Окончив школу, на следующий же день записался служить, позднее стал парашютистом, воевал на Первой иракской. Несколько раз демобилизовывался, но ненадолго, – армия неизбежно затягивала его опять, пока, наконец, он не решил попробовать себя в элитных спецвойсках. За время изматывающих тренировок, перемежавшихся отборочными испытаниями, он сбросил тридцать фунтов весу, пока в 1995-м, в тридцать два года, не получил все-таки вожделенный зеленый берет.
Вскоре после этого, слоняясь вдоль витрин торгового комплекса около базы в Файеттвилле, Северная Каролина, он углядел симпатичную брюнетку, которая ела мороженое в магазине «Бас-энд-Боди». Вошел, попробовал с ней заговорить. Сначала девушка отшатнулась: на нее смотрел тощий малый в футболке с Бэтменом, белых носках и уродливых громадных очках («противозачаточных», как она их позже окрестила). Подружки, с которыми она бродила по магазинам, чуть было не вызвали охрану, но через пару минут они уже все вместе хохотали, озираясь в поисках места, где бы присесть и выпить кофе. Будущая Минди Лу Парези написала ему свое имя и номер телефона губной помадой на бумажной салфетке. А через восемь месяцев они поженились.
Жизнь молодоженов была нескончаемой чередой расставаний: Дэна Парези то и дело отправляли за океан. Он служил в Боснии, Руанде, на Филиппинах, в других горячих точках. Вышло так, что и сентября 2001 года он оказался дома, и они, сразу оба – и муж, и жена, – инстинктивно почувствовали, что дело пахнет жареным.
«Пойду-ка я, пожалуй, на работу, бэби», – сказал он.
Сперва Парези послали в Афганистан, потом второй раз в Ирак. Домой отпускали раз в год на тридцать дней, повидаться с Минди Луи двумя дочками, Александрой и Сантиной. О том, что видел за морем, дома много не рассказывал, лишь помянул несколько раз недобрым словом песчаные бури и отвратную погоду вообще, а в моменты особой интимности признавался, что попытки Соединенных Штатов привнести демократию западного образца в коррумпированное, клановое общество, где две трети взрослых не умеют читать, ему видятся бесплодными. О том, что он представлен к медали «Бронзовая звезда», Минди Лу узнала, когда муж дал ей официальное письмо из Пентагона со словами: «Вот. Прочти». Это был официальный отчет о том, как Парези помог расставить ловушку на караван «Аль-Каиды», в котором ехал один из старших командиров террористической группировки. В той операции 2002 года шестнадцать инсургентов были убиты, еще столько же ранены.
В среде товарищей Парези был известен невозмутимым хладнокровием и свойственной разве что дзен-буддистам заботой о мелочах. Бывало, ночью, в кромешной тьме, он штурмовал убежища «Талибана»; бывало, ходил в разведку по дальним тылам талибов; в афганской одежде просачивался в деревни, кишмя кишевшие повстанцами, а вся поддержка – иногда один, только один, – американец рядом.
«Бывают задания, когда ты знаешь, что в случае чего никто на выручку не примчится, – рассказывает один из сослуживцев, воевавший рядом с Парези. – И хорошо бы знать наверняка, что напарник и сможет, и захочет вытащить тебя живым или мертвым. Вот он был такой. Всегда спокойный, и ты знал, что он тебя никогда не бросит».
После задания, вернувшись в лагерь, Парези отыскивал какое-нибудь тихое местечко и расслаблялся – обычно с книгой, трубкой и бутылкой воды. Он никогда не употреблял алкоголь и не повышал голос. Когда его что-то беспокоило или расстраивало, принимался ходить взад-вперед или находил, чем заняться.
Осенью 2008-го ему стукнуло сорок пять, он был в прекрасной физической форме, и вдруг Министерство обороны объявило ему, что в его услугах больше не нуждаются. После двадцати шести лет службы и в двух шагах от получения звания сержант-майора вместо повышения он внезапно получил обходной лист. В армии и так перебор мастер-сержантов средних лет, так что через тридцать дней чтобы духу твоего тут не было.
Когда-то Парези мечтал, выйдя в отставку, поселиться в горах на западе штата Орегон, чтобы ходить на рыбалку и стариться рядом с Минди Лу. Но военная пенсия, которую ему назначили, исходя из звания, даже и думать ни о чем подобном не позволяла, и он взялся за поиски первой своей работы на гражданке. Проходили недели, потом месяцы. Денег становилось все меньше, перспектив тоже не прибавлялось, и он решил пойти на контракт в «Блэкуотер» – скажем, на годик. Срок контракта разбили, с тем, чтобы половину времени он провел на родине, выполняя обязанности инструктора, а половину – за морем, главным образом в Афганистане, где «Блэкуотер» подрядился осуществлять защиту объектов и сотрудников ЦРУ. В день за работу в горячей точке платили по семь сотен долларов, то есть достаточно, чтобы оплачивать счета и откладывать на старость. В конце февраля, пробыв в Хосте меньше четырех месяцев, он снова полетит домой, на этот раз распрощавшись с Афганистаном навсегда.
Жилищные условия в этой последней командировке тоже оказались много лучше, чем на дюжине других передовых баз, где ему приходилось кантоваться, – то были вообще жутчайшие места, где американцам и афганцам приходилось спать с автоматами в обнимку, всем взводом, будто кильки в банке, в душной вонючей палатке, а на рассвете облегчаться в чистом поле, сидя орлом над собственноручно вырытой ямкой. Но теперь-то он уже не «зеленый берет», да и вообще не военнослужащий, а высокооплачиваемый охранник из ЧОПа, запятнанного множеством скандалов в прессе, которая, в частности, утверждает, что его контрактникам случается убивать безвинных иракских мирных жителей. Впрочем, на практике подлинными командирами Парези были сотрудники ЦРУ, почти все моложе его, и уж точно никто не обладал его опытом выживания среди опасностей Афганистана. Когда их решения возмущали Парези, он не молчал, хотя вообще-то знал свое место. Ему надо было кормить семью, и он делал свое дело, даже когда что-то ему не нравилось.
Подносы с завтраком опустели, а время до прибытия информанта еще оставалось, это время надо было как-то убить, и Парези направился в гараж, куда за последние несколько дней уже много раз наведывался: когда-то он служил и армейским механиком, а за время предыдущих командировок в Афганистан научился нескольким способам, позволявшим сделать машину более устойчивой к взрыву придорожной мины. Здесь он провел немало часов свободного времени – бесплатно, просто чтобы было чем занять мозги. И в тот день тоже: пошел в гараж и на морозе принялся возиться со старыми рыдванами, которые использовало ЦРУ для встреч с афганскими агентами на местности.
К дневнику, куда обычно он записывал свои мысли, Парези давно не притрагивался: все не мог заставить себя сесть и сосредоточиться. Когда позвонил домой, его голос звучал как-то не так, не как обычно, его словно что-то отвлекало или заботило. Минди Лу Парези этот его тон был знаком, и она сразу насторожилась.
– Дэн, что с тобой? Там у вас все в порядке? – спросила Минди Лу. Впрочем, его ответ она знала заранее.
– Да ладно тебе, бэби, успокойся.
А что он еще мог сказать?
Держа в руке костыль, Хумам аль-Балави обвел глазами вереницу малолитражек, грузовиков и такси, высматривая машину, присланную за ним. Когда он прибыл в Гулям-Хан, где располагался единственный пропускной пункт на границе Исламской республики Афганистан и Северного Вазиристана (Пакистан), была середина дня 30 декабря. На встречу в Хосте Балави опаздывал уже больше чем на сутки. Интересно, его еще ждут?
Контрольный пункт стоял на пакистанской стороне и представлял собой усадьбу с глинобитным домом и такими же надворными постройками, между которыми суетились несколько нервных стражей с автоматами; тут же стоял старинный пулемет с дулом, направленным в сторону Афганистана. Пассажиры, едущие в Афганистан, выстроились в очередь к такси и частным машинам, которые перевезут их через разделительную линию – она впереди, примерно в миле по шоссе; оттуда дорога ведет на запад, до самого Кабула. Очередь понемногу подвигалась, а Балави стоял в нерешительности, наблюдая, как стражи в теплых куртках заглядывают в багажники, проверяют паспорта и потрошат чемоданы в поисках наркотиков и оружия.
Чувствовал себя Балави ужасно. Сломанная нога все еще болела, да еще пришлось плестись чуть не целый день по изрытой колдобинами дороге из Мираншаха с пудовым грузом примотанной к груди взрывчатки, нашпигованной металлом. Он стоял теперь в очереди на паспортный контроль, в руке держа иорданский паспорт, виза в котором была на семь месяцев просрочена, а под рубашкой скрывая бомбу. Очередь еще чуть-чуть подвинулась.
Подняв взгляд, Балави увидел, как ему кто-то машет, стоя среди машин, ждущих пассажиров на Афганистан. Махавший был высоким, ладным и, судя по одежде, афганцем. Когда они сошлись поближе, встречающий учтиво поприветствовал Балави по-английски с пуштунским акцентом.
Он открыл дверцу белого седана, и Балави сел в машину. Водитель запустил мотор, и машина поползла к очереди автомобилей, направляющихся на север. Водитель махнул удостоверением, и их автомобиль пропустили без очереди и без досмотра. Несколько минут машина тужилась, одолевая довольно крутой подъем; наконец, проехав пограничный столбик, они оказались на афганской территории.
Водитель буркнул несколько слов по мобильнику, и начался долгий, длившийся почти час, спуск с горы в полупустынную долину, где проживает большая часть примерно полумиллионного населения провинции Хост. Чуть не нависая над опасными обрывами, дорога вилась вдоль круч серпантином; водители то резко закручивали баранку, то внезапно жали на тормоз, чтобы не влететь в промоину или бомбовую воронку.
Афганский офицер сидел впереди один, пассажир – сзади, прямо за ним. Аргаван был из тех немногих местных, кого ЦРУ считало ценными кадрами: он был трудолюбив и надежен, как восход солнца. Еще молодой, лет тридцати, с карими глазами и аккуратно подстриженной бородкой, он одним из первых окончил организованную в Афганистане школу спецназа для местных, потом продвинулся и стал начальником подразделения афганцев, которых ЦРУ наняло для помощи американцам в охране базы. Насколько велико было к нему доверие ведомства, видно из того, что встречать столь важного осведомителя его послали одного. Но тут опять-таки: какой-нибудь американец мог начать опрос прямо в машине, без лишних церемоний агента обыскав, нет ли оружия. Хорошо ли это будет? Да и не дано американцу пересекать границу Пакистана с такой же легкостью, как это выходит у местного уроженца, говорящего на пушту.
Как только горы вокруг расступились и местность выровнялась, автомобиль свернул с шоссе. На въезде в деревушку асфальт кончился, и Аргаван повел машину медленно, при этом явно что-то высматривая, потом остановился у глинобитного дувала бампер к бамперу с красным хэтчбеком «субару»: за рулем там кто-то сидел, двигатель работал. Оба водителя вышли из автомобилей и обменялись приветствиями; затем Аргаван вернулся и отворил ближнюю к Балави заднюю дверцу.
Вылезайте. Меняемся машинами, сказал он. Для конспирации.
Скоро они опять пустились в путь вдвоем, двигаясь теперь быстрее по ровной плоской дороге среди орошаемых полей. Было уже четверть пятого, то есть к назначенному времени встречи в Хосте Балави опаздывал на двадцать шесть часов.
Отставание от графика началось по вине «Талибана». По согласованию с ЦРУ Балави должен был прибыть в пакистанский город Мираншах во вторник 29 декабря, там нанять машину до контрольного пункта на границе, где его подхватит Аргаван. Но полевой командир талибов Хакимулла Мехсуд, похоже, решил из мученичества Балави выжать все до капли – во всяком случае, по части пропаганды, – поэтому отбытие иорданца без конца откладывали, чтобы дать возможность видеооператорам Талибана снять сперва один клип, потом другой… В итоге, когда Балави добрался до Мираншаха, марш-бросок к границе предпринимать было уже бессмысленно: не успеть, на ночь пограничный пункт закрывается.
Перед этим Балави вконец измотали нескончаемыми мероприятиями по увековечению его предсмертных мыслей. За последние дни декабря он написал как минимум две статьи и дал три (а может, и больше) длинных видеоинтервью плюс несколько коротких. На одном видео Балави сидит у какой-то стены во дворе между двумя автоматчиками в масках и рассуждает о праведности мученичества. Другое обставлено как обычное ток-шоу, где Балави отвечает на вопросы невидимого «ведущего». На третьем Балави сидит (пожалуй, немного нервничая) рядом с самим Хакимуллой Мехсудом, и оба сообщают о своей решимости отомстить за смерть вождя «Талибана» Байтуллы.
В этом последнем клипе они говорят на разных языках – Мехсуд на пушту, а Балави по-арабски и по-английски – и друг на друга почти даже не смотрят, сидят на какой-то подстилке по-турецки, со всех сторон обложенные автоматами и брикетами взрывчатки «Си-4». Вожак талибов, глядя прямо в камеру, превозносит Балави как мужчину, «горящего желанием совершить деяние, которое причислит его к мученикам джихада».
«Совесть не позволила ему шпионить и доносить неверным на своих братьев-мусульман», – пояснил Мехсуд. И продолжил в том смысле, что ЦРУ своими авианалетами сеет «боль и горе», но «Талибан» нашел в конце концов способ, позволяющий нашим фидаинам «проникать на американские базы и, жертвуя собой, наносить по ним такие сокрушительные удары, что там их запомнят на сто лет».
Балави, одетый в полевую военную форму, бледный и тщедушный, говорил, то и дело поглядывая на листочки с записями.
«Эту атаку мы задумали вместе, – сказал он. – Ею мы дадим понять американцам, что веру в Бога, нашу истинную веру и благочестие, которое мы стараемся насаждать, мы не променяем ни на какие богатства мира».
Благочестие, которое мы стараемся насаждать. Со своего места на заднем сидении Балави видел лицо Аргавана в зеркале заднего обзора, его устремленные на дорогу глаза: как и все афганские водители, он инстинктивно все время сканировал обочину – нет ли свежей земли, то есть не прикопана ли недавно мина. Служа в охране, Аргаван зарабатывает деньги, чтобы кормить семью, но при этом он – слуга американцев. Двумя днями раньше Балави провозгласил, что такие люди являются изменниками и не достойны жить на белом свете. «Даже их повара и шоферы… даже те, кто работает в саду или на автомойке!»
«Убив такого, ты совершишь еще более благое дело, чем если убьешь американца, – сказал Балави в ходе одного из своих видеообращений. – Эти наемники – их цепные псы».
Впереди давно уже маячил большой аэродром; наконец Аргаван привлек к нему внимание пассажира. Хост.
Почти два часа машина ехала по местам, не охваченным сотовой связью, но, когда стало ясно, что до городских предместий рукой подать, Балави жестом попросил у водителя мобильный телефон. Тот набрал номер, который Балави дал ему на обрывке бумаги, и через несколько секунд в трубке зазвучал голос, по которому сразу чувствовалось, что арабский язык человеку родной.
– Салям алейкум, – приветствовал его Али бен Зеид. – Мир тебе.
Балави попросил простить его за задержку и вновь высказал опасение, что афганские охранники будут его щупать и разглядывать, а не исключено, что они шпионы.
– Вы ведь там примете меня как друга, правда же? – спросил он.
Бен Зеид поспешил его в этом заверить.
Машина неслась во весь опор, вздымая колесами тучи тончайшей пыли. Потом замедлила ход: они приближались к главным воротам. Автомобиль юркнул между высокими стенами в сужающийся каньон, предназначенный для того, чтобы транспортные средства выстраивались перед контрольно-пропускным пунктом в колонну по одному. На последних метрах, из-за установленных на пути барьеров с колючей лентой по верху, машинам приходится несколько раз резко сворачивать, на малом ходу выполняя крутую змейку, – это чтобы они подольше оставались под прицелом крупнокалиберного пулемета, Балави скрючился на сидении, нижний край тяжелого жилета вдавился ему в живот, но, как и обещал бен Зеид, никакого досмотра не последовало. Аргаван свернул налево к воротам, и, лишь едва сбавив скорость при выполнении зигзагов у последнего заграждения из «бастионов Hesco», машина выкатилась на открытое пространство летного поля.
Потом опять свернули влево – и покатили вдоль края взлетно-посадочной полосы, мимо грузовиков-заправщиков, песочного цвета бронемашин пехоты и странного вида зелененького вертолета на предангарной площадке, одиноко стоявшего со слегка обвисшими лопастями несущего винта, похожими на крылья присевшей отдохнуть доисторической гигантской стрекозы. Справа все тянулась и тянулась высокая стена с колючей проволокой по верху, а за ней виднелись железные крыши зданий; сами здания взгляду Балави еще не открылись.
Балави заерзал, сползая по сидению все ниже. Много дней он размышлял над тем, что в эти минуты будет чувствовать. В его предсмертных записках потом найдут его предвидение того, как джинны, то есть демоны, будут нашептывать ему сомнения, пытаясь сбить с пути.
– И что, собираешься об этот свой джихад расшибиться до смерти, позволив жене выйти замуж за другого, а детям – расти сиротами?
– Кому ты оставляешь красавицу жену? Кто позаботится о твоей немощной маме?
– У тебя такая замечательная работа. Неужто не жаль бросать?
Они поравнялись с проемом в стене, и Аргаван направил «субару» под открытый шлагбаум второго КПП, а потом, свернув налево, проехал и третий. Теперь машина была как бы во дворе форта из «бастионов Hesco», поставленных один на другой, так что стены, по верху увенчанные спиралями колючей ленты, высились на три метра. Вдоль той стены, что напротив въезда, стояли пять крытых железом новеньких зданий и несколько домиков поменьше. К предпоследнему в этом ряду зданию сбоку пристроен широкий навес. Балави бросилась в глаза большая группа людей, стоявших там нестройной шеренгой. Ворота во внутренний двор за машиной немедленно закрылись.
На середине посыпанной гравием площадки перед зданием Аргаван остановил автомобиль параллельно навесу, метрах в двадцати от него. Со своего места на заднем сидении за водителем Балави мог теперь ясно видеть людей, собравшихся его встречать. По меньшей мере человек двенадцать, среди них несколько женщин. А вот и Али бен Зеид – стоит в камуфляжной панаме рядом с крупным, ростом выше него, мужчиной в джинсах и бейсбольной кепке. Они вдвоем стоят чуть сбоку от шеренги встречающих, ближе всех к машине, так что Балави уже отсюда видно, что бен Зеид ему улыбается.
Балави продолжал тупо смотреть на собравшихся, как вдруг дверца машины отворилась, и он оказался лицом к лицу с быковатым громилой – трехдневная щетина, пронзительные голубые глаза. Одна рука в перчатке потянулась к Балави, другая сжимала автомат с опущенным книзу стволом. Балави замер. Потом боком, боком стал по сидению отползать прочь от вооруженного охранника.
Сжав ручку противоположной двери, Балави стал вылезать из машины с другой стороны: занес и опустил на гравийную площадку негнущуюся правую ногу, следом за ней здоровую. С усилием, превозмогая боль, разогнулся и встал, опираясь на металлический костыль. Как сквозь туман, до него доходило, что бен Зеид окликает его, но поднять взгляд было выше его сил.
Когда же мои слова напитаются моею кровью?
Медленной, шаткой походкой Балави двинулся вперед, одновременно нащупывая правой рукой взрыватель.
И когда ты будешь там, уже на грани, джинн шепнет тебе свой самый ужасный вопрос, когда-то написал он.
Кто позаботится о твоих малолетних детях? А о престарелом отце?
Вокруг уже слышались крики, стволы нацелились на него.
В хадисах [54]54
Хад и с – предание о поступках и изречениях пророка Магомета; хадисы, признанные теологами достоверными, образуют сунну – мусульманское Священное предание, составляющую одну из основ шариата.
[Закрыть] утверждается, что тот, кто говорит ‘Свидетельствую: нет бога, кроме Бога единого, хвала ему и слава’ в тот день защищен будет Господом от сатаны, – когда-то написал Балави. – В тот день, когда станет он на путь мученичества, враг Господа не тронет его.
И вот теперь Балави бормочет себе под нос эти слова по-арабски:
– Ашхаду Алла илляха илля-Ллаху! Свидетельствую: нет бога, кроме Бога.
Вокруг стоял уже громкий крик – что-то про его руку, но Балави все шел вперед. Слышал лишь собственный голос, который стал отчетливее.
– Ашхаду Алля иляха илля-Ллаху!
На его пути кто-то встал. Балави поднял взгляд и обнаружил, что с обеих сторон двое мужчин направили на него автоматы. Небритый – тот, что открыл дверцу машины, – что-то крича, обходил его слева, а двое других до зубов вооруженных охранников загораживали дорогу, притискивая к машине и перекрывая путь и вперед, и назад. Один из охранников, блондин, выглядевший моложе других, стоял в полуприседе, словно собираясь на него прыгнуть.
Балави слегка повернулся, нащупал пальцем взрыватель и бросил взгляд поверх крыши автомобиля. Уже без улыбки бен Зеид сделал шаг к нему. Стоявший рядом с ним рослый мужчина, схватив его за плечо, потянул обратно.
Балави закрыл глаза. И сделал еле уловимое движение пальцем.
