Текст книги "Бесконечная война"

Автор книги: Джо Холдеман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)

 Глава 3

Для того чтобы подвести все три шлюпки в непосредственную близость к челноку, висевшему в трехстах километрах над поверхностью планеты, сориентировать орбиты и уравнять скорости, потребовалось десять часов. Я забрался в просторный безразмерный космический скафандр, неуклюже обнял Мэригей и перелетел на реактивной тяге от тамбура к тамбуру.

Табло, закрепленное внутри шлема, сообщило, что юз-дух в челноке хороший, температура низкая, но не опасная для жизни. Так что я выбрался из скафандра и вызвал еще двоих, Я решил позвать на поддержку Чарли и шерифа, на тот случай, если здесь окажется нечто такое, что Человек мог бы понять лучше, чем мы. Я позвал бы и Антреса-906, если бы его можно было легко втиснуть в скафандр. Вдруг тельциане оставили здесь написанные брайлевским шрифтом записки наподобие: «Смерть подонкам-людям» или что-нибудь еще в этом роде.

Я спросил челнок, что произошло, но не получил никакого ответа. Это не было удивительно: для того, чтобы держаться на низкой стационарной орбите, не требуется много ума. Но при нормальных условиях мой вопрос был бы немедленно транслирован электронному мозгу на планете, и ответил бы мне уже он.

Я был готов к ужасному зрелищу наподобие скелетов, привязанных к противоперегрузочным сиденьям. Но в ракетке не было никаких признаков человеческой жизни, если не считать нескольких рабочих комбинезонов, свободно висевших в воздухе. Судя по всему, челнок был выслан на орбиту под управлением автопилота.

После того как Чарли и шериф перебрались ко мне, мы собрали и сложили на место комбинезоны, привязались к сиденьям, и я нажал раскрытой ладонью на кнопку с цифрой «один», под которой располагалась табличка «Возвращение в Центрус». (Вот итог всех этих бесчисленных недель, проведенных в анабиозе.) Челнок выждал одиннадцать минут, а затем начал снижаться.

Мы приблизились к маленькому космопорту с востока, оставив под собой пригороды Вендлер и Гринмаунт. Была ранняя весна; снег еще полностью покрывал землю. Солнце уже стояло высоко над горизонтом, но ни из одной трубы не поднимался дым. В поле зрения не было ни одного флотера, ни единой живой души.

В космопорте имелись только две посадочные полосы. Они тянулись строго с востока на запад и были далеко, возле горизонта, обнесены высокими оградами. Ограды были выстроены не из опасения крушения, хотя, конечно, оно когда-нибудь могло произойти. Их главной задачей бьшо защищать людей, которые могли оказаться поблизости, от гамма-излучения двигателей челнока.

Обширное поле было пустым. Никто не смотрел на приземлившийся челнок из диспетчерской башни. Никто не примчался во флотере, чтобы изумленно приветствовать нас. Я открыл люк; из челнока вниз спустилась легкая лестница.

Тяготение оказывало на нас двоякое действие: оно и успокаивало, и утомляло. Наши костюмы оказались недостаточно теплыми для влажного холода, и к тому времени, когда мы преодолели километр, отделявший нас от главного здания, все дрожали – даже генетически совершенный шериф.

Внутри было почти так же холодно, но, по крайней мере, не дуло.

Помещения стояли пустыми и пыльными. Насколько мы могли видеть, в здании не было никакой энергии. Имелся небольшой беспорядок, который, правда, ограничивался только несколькими кучками рассыпанных бумаг и выдвинутыми ящиками столов. Никаких признаков паники или насилия – и никаких отталкивающих свидетельств массового бедствия в виде разбросанных останков тел.

И никаких надписей, начертанных дрожащей рукой на пыльной поверхности стола: «Берегитесь, конец близок», или чего-нибудь наподобие этого. Складывалось впечатление, будто все отправились на ланч и почему-то поголовно задержались на нем.

Но они отправились на ланч голыми.

По всем коридорам, за всеми рабочими столами были навалены кучи и кучки одежды, как будто каждый человек останавливался там, где был, раздевался и уходил прочь. Смятые за много лет силой притяжения, жесткие от пыли, одежды большей частью все же были узнаваемы. Деловые костюмы, и комбинезоны рабочих, и несколько комплектов униформы. Вся верхняя одежда и белье, сложенные поверх обуви.

– Это...– На сей раз много повидавший Чарли не мог подыскать подходящих слов.

– Страшно,– закончил я.– Интересно, такая картина только здесь или повсюду?

– Я думаю, что повсюду,– откликнулся шериф, присев на корточки. Он выпрямился, держа в руках безвкусное бриллиантовое кольцо, судя по всему, земной антиквариат.– Здесь не было никаких уборщиков.

Несмотря на полнейшую загадочность обнаруженного нами, мы все были голодны и нашли кафетерий.

Мы не стали связываться с холодильником и морозильником, но нашли кладовую с несколькими коробками консервированных фруктов, мяса и рыбы. Быстро перекусив, мы разделились и отправились на поиски свидетельств, каких-нибудь улик, которые дали бы возможность понять, как давно планета опустела, что здесь случилось.

Шериф нашел пожелтевшую газету, датированную 14 Галилея 128 года.

– Как это можно было предположить,– сказал он.– Тот самый день, когда мы отправились обратно, с учетом относительности.

– Значит, они исчезли в то же время, когда и наше антивещество.

Мои часы принялись бибикать, напоминая мне, что флотилия Мэригей вот-вот пройдет над нашими головами. Втроем мы с большим трудом смогли общими усилиями открыть дверь аварийного выхода.

Небо было затянуто дымкой, а то мы разглядели бы наши спасательные шлюпки как три расположенных рядом белых пятнышка, проплывающих по небу.

Мы поговорили в течение нескольких минут, но сумели мало что рассказать. Основное содержание нашего разговора можно было бы выразить тезисом: «Две необъяснимые веши, случившиеся одновременно, с большой долей вероятности имеют одну и ту же причину».

Мэригей сказала, что они продолжат визуальное наблюдение с орбиты. У них не было никакого серьезного оборудования для этого, но на «тройке» обнаружился мощный бинокль. Оттуда смогли разглядеть и наш челнок, и полосу, которую он пропахал в снегу при приземлении, и второй челнок, укрытый засыпанным снегом брезентом.

Спасательные шлюпки должны были приземляться на своих маршевых двигателях, так что им следовало выбрать место, где в округе на несколько километров не было никого живого – в противном случае все, кто окажется в весьма значительном радиусе, неминуемо погибнут. Ведь гамма-излучение нашего челнока составляло менее одного процента от излучения больших судов.

Но, судя по тому, что мы видели, с этим не должно быть проблемы.

Если бы живые люди обнаружились в городе, нам предстояло бы выехать в сельскую местность и найти достаточно большую и ровную площадку, пригодную для того, чтобы послужить заменой космопорту. Я помнил пару ферм, которые без всякого внутреннего протеста готов был использовать для этой цели; просто в память о былом.

В раздевалке цокольного этажа нам удалось найти зимнюю одежду: легчайшие ярко-оранжевые рабочие комбинезоны. Они оказались маслянистыми на ощупь. Я знал, что это не следы смазки, а просто некий неизвестный мне полимер, образующий вакуумную прослойку менее миллиметра толщиной между слоями костюма, но он придавал одежде ощущение засаленности.

Продолжая против всякой логики надеяться на невозможное, мы вошли в служебный гараж, но аккумуляторы всех машин оказались мертвы. Правда, шериф вспомнил об одной аварийной машине, которую мы и нашли снаружи. Предназначенная для работы в ситуациях, когда энергия была недоступна, она имела маленький плутониевый реактор.

Этот транспортер оказался неизящной угловатой штуковиной, ярко-желтой коробкой, предназначенной для борьбы с пожарами, спасательных работ в отдаленных местностях и оказания прямо на месте неотложной медицинской помощи. Внутри он был достаточно просторен для того, чтобы разместить шесть коек для больных и оставить проход для врачей и медсестер.

Попасть в машину оказалось нелегко: двери были покрыты многолетним слоем льда. Мы разыскали в гараже пару больших отверток и тяжелых гаечных ключей и пробили себе путь внутрь.

Когда дверь открылась, в машине зажегся свет, что было хорошим признаком. Мы включили на полную мощность антиобледенитель и осмотрелись кругом – удобная передвижная база, которую можно будет использовать и сейчас, и после высадки остальной части нашей группы, пока хватит плутония.

Цифры на табло расхода энергии сообщали, что машина располагает топливом на 11 245 часов. Я задумался над тем, как правильно интерпретировать эти данные; ведь, скорее всего, транспортер, поднимаясь по крутому склону горы, расходовал больше энергии, чем стоя здесь с включенным освещением салона.

Когда ветровое стекло обрело полную прозрачность, шериф сел на место водителя. Мы с Чарли пристегнулись к жестким стульям у него за спиной.

– Пароль спасательных машин обычно был «пять-шесть-семь»,– сообщил шериф,– Если это не сработает, нам нужно будет придумать, как отменить блокировку.– Он пробежал пальцами по вспомогательной клавиатуре и был вознагражден приятным перезвоном.

– Запрос? – спросил механический голос.

– Ручное управление,– ответил шериф.

– Включено. Двигайтесь с осторожностью.

Водитель передвинул рукоять на движение вперед; электрический двигатель заскулил все громче и громче, набирая обороты, пока все шесть колес с обрадовавшим нас хрустом не вырвались из ледового капкана. Машина сдвинулась с места, шериф по широкой дуге плавно повернул в сторону ворот космопорта и повел транспортер к городу.

Шины из губчатого металла звучно шуршали по покрытой толстым настом дороге. Мои часы подали сигнал, и мы остановились, чтобы я мог выйти наружу и доложить Мэригей о достигнутых результатах.

С этой стороны города не имелось никаких предместий: строительство в направлении космопорта было строжайшим образом запрещено. Тем не менее, миновав пятикилометровую зону отчуждения, мы сразу же попали в город.

Это была, пожалуй, самая интересная часть Центруса. Здесь находились старейшие постройки планеты, приземистые глинобитные лачуги с выложенными из бревенчатых рам дверными и оконными проемами. Над ними возвышались двух– и трехэтажные кирпичные здания следующего поколения.

Открытая дверь одного из древних домов болталась на одной петле и, по-видимому, была готова оторваться. Мы остановили машину и вышли, чтобы зайти внутрь. Я услышал, как шериф расстегнул свою кобуру. «Что, черт возьми, он ожидает здесь найти?» – удивилась какая-то часть моего сознания. А другая часть была спокойна.

Тусклый свет, проникавший сквозь грязные оконные стекла, показал ужасное зрелище: весь пол был усыпан костями. Шериф пнул несколько штук, а затем присел на корточки, чтобы осмотреть их повнимательнее.

– Это останки не Человека и не людей,– сказал он, подняв длинную кость. Задумчиво перебрал еще несколько и уверенно сообщил: – Собаки и кошки.

– Дом с открытой дверью зимой оказался для них единственным убежищем,– согласился я.

– И здесь же был единственный источник пищи,– добавил Чарли.– Они ели друг друга.

Мы привезли сюда собак и кошек, зная, что они на протяжении большей части года будут полностью зависеть от нас. Они служили милым напоминанием о той цепи жизни, которая началась на Земле.

И закончилась здесь? Я почувствовал желание как можно скорее попасть в город.

– Здесь мы ничего не узнаем.– Шериф, видимо, чувствовал то же самое; он резко выпрямился и обтер руки о маслянистые штаны комбинезона.– Едем дальше.

Интересно, что с того момента, как челнок сошел с орбиты, направляясь к планете, все инстинктивно согласились с моей руководящей ролью, но теперь на водительском месте и в буквальном, и в фигуральном смысле находился шериф.

К тому времени, когда солнце поднялось к зениту, мы выехали на Главную улицу, забитую брошенными машинами. Дорога и тротуары, не знавшие ремонта на протяжении многих лет, находились в ужасном состоянии. Нас подбрасывало на рытвинах и кочках, образовавшихся за эти годы от промерзания дороги.

Автомобили и флотеры не были брошены у обочин; они скопились кучами, главным образом у перекрестков. В пределах города автоматическое управление обычно отключается, так что, когда водители исчезли, машины продолжали двигаться, пока не сталкивались с чем-то тяжелым.

Большая часть окон домов была не занавешена. Это также не ободряло. Кто же уезжает надолго, не задернув занавески в своем жилище? Полагаю, что те же самые люди, которые бросают свои флотеры посреди улицы.

– Почему бы нам не остановиться и не проверить наугад какой-нибудь дом, который не окажется завален собачьими костями? – сказал Чарли.

Судя по виду, он чувствовал себя так же, как и я; было самое время выйти из этой пляшущей на волнах лодки.

Шериф кивнул и прижал машину к тротуару; видимо, на тот случай, если движение внезапно возобновится. Мы вооружились нашими отвертками, чтобы взламывать замки, вышли и направились к ближайшему трехэтажному жилому дому.

Первая квартира справа оказалась незапертой.

– Здесь жил Человек,– сказал шериф; его голос дрогнул.

Большинство из нас не имело обыкновения запирать свои дома.

В жилище царила строгая атмосфера функциональности и крайней простоты. Несколько предметов деревянной мебели без каких-либо мягких сидений. В одной комнате стояли пять дощатых кроватей (вернее, топчанов) с деревянными чурбаками, которые они использовали вместо подушек.

Я не впервые задумался: не были ли у них где-нибудь припрятаны подушки для занятий сексом. На этих досках было бы очень неудобно лежать на спине, а тем более стоять на коленях. А остальные полторы пары наблюдали, пока одна пара предавалась соитию? Взрослые всегда поселялись вместе группами по пятеро, а дети жили отдельно, в интернате.

Может быть, они занимались сексом все вместе каждый третий день. У них не было разницы между гомо– и гетеросексуальностью.

Квартира была полностью лишена украшений, как и тельцианская ячейка. Предметы искусства предназначались для общественных мест, где ими могли любоваться все. А Человеки не хранили сувениров и не собирали коллекций.

На всех горизонтальных поверхностях лежал однородный слой пыли, и мы с Чарли, оба, начали чихать. У шерифа, похоже, ген, связанный с этим процессом, отсутствовал.

– Возможно, нам удастся больше узнать в жилище людей,– предположил я.– Больше беспорядка, больше улик.

– Наверняка,– согласился шериф.– Это может быть любая из соседних квартир.

Население Человеков было равномерно распределено по городу; очень великодушный жест с их стороны.

Соседняя дверь оказалась заперта, как и остальные семь в подъезде. Вскрыть замки отвертками нам не удалось.

– Вы могли бы прострелить замок,– предложил Чарли.

– Это слишком опасно. К тому же у меня только двадцать патронов.

– Вообще-то,– заметил я,– вы, вне всякого сомнения, найдете их неисчерпаемый запас в полицейском участке.

– Лучше выйдем наружу и выбьем окно,– предложил шериф.

Мы отправились на разрушенную улицу, и он поднял обломок покрытия величиной с кулак. Он обладал довольно хорошим броском для того, кому никогда не доводилось заниматься бейсболом. Камень отскочил обратно, но на стекле появились несколько трещин. Мы с Чарли последовали его примеру. После множества ударов окно почти побелело от бесчисленных трещин, но все еще держалось.

– Ну что ж...– протянул шериф.

Он достал свой пистолет, направил его в центр окна и выстрелил. Шум от выстрела оказался удивительно громким; эхо далеко раскатилось по улице. В стекле появилась дыра с кулак величиной. Он прицелился на метр правее, выстрелил еще раз, и на этот раз большая часть стекла с приятным звоном посыпалась вниз.

Подошло время для очередного радиоконтакта, так что мы отдыхали несколько минут, пока я давал Мэригей отчет о наших невеселых наблюдениях. Мы согласились, что им следует отложить приземление до тех пор, пока нам не удастся узнать хоть немного побольше. Кроме того, те члены экипажа, которые последними возвратились к жизни, были все еще слабоваты для того, чтобы безопасно перенести такую нагрузку, как приземление.

Мы не стали вынимать куски стекла, которые остались торчать в раме. Я мог пролезть внутрь и отпереть окно, чтобы оно превратилось в достаточно большой, хотя и неудобный, вход. Шериф и Чарли подсадили меня, а затем мы тянули и толкали друг друга, пока все трое не оказались внутри. Тогда после этого я сообразил, что мог просто подойти к входной двери и отпереть ее.

В квартире был беспорядок еще до того, как мы принялись ее обстреливать. Вся комната, куда мы попали, была завалена грудами книг, по большей части с печатями университетской библиотеки. Теперь они были просрочены на восемь лет Среднего Пальца.

Я увидел висевший на стене диплом и почувствовал легкое удивление – женщина, жившая здесь, Роберта Мор, была математическим физиком и как-то раз приезжала в Пакстон, чтобы побеседовать с парой моих студентов по поводу выполнения дипломной работы в Центрусе. Мы тогда завтракали вчетвером...

– Мир тесен,– заметил Чарли, когда я сообщил об этом.

Шериф возразил, что дело не только в этом и вряд ли могло получиться так, что один из нас оказался знаком со взятым наугад обитателем этого квартала, если бы мы оба не преподавали одну и ту же науку, а дом не находился бы в окрестностях университета.

Я мог бы поспорить с его логикой, но за прожитые годы научился находить более приятные способы пустого времяпрепровождения.

Повсюду пыль и паутина. На стенах четыре большие картины маслом – на мой вкус, не очень хорошие. Одна, украшенная почти в центре пробоиной от пули, была подписана: «Тете Роб с любовью». Вероятно, эта подпись объясняла наличие всех четырех картин.

Хаос в комнате казался естественным. Если убрать пыль и паутину, то получилось бы типичное логово ученого, живущего в одиночестве.

Судя по всему, когда произошло то, что произошло, она находилась в кухне. Там стоял небольшой деревянный обеденный столик с двумя стульями; на одном из них громоздилась высокая стопка книг и журналов.

Одна тарелка с неопознаваемыми остатками пищи могла, возможно, послужить уликой. Кухня, в отличие от кабинета хозяйки, была очень опрятна, вся посуда, за исключением одной тарелки, вымыта и убрана. Посреди стола стояла фарфоровая ваза, из которой торчали несколько хрупких коричневых палок. Независимо от того, что произошло, это случилось посреди ее трапезы, и у нее не оказалось времени или желания доесть пищу и убрать за собой. Рядом не было брошенной одежды, но человек, живущий один, не обязан одеваться к обеду.

Ее одежда оказалась разложена на кровати, которая была аккуратно застелена покрытым густой пылью покрывалом бордового цвета. Точно посреди противоположных стен висели еще две картины, написанные тем же самым художником. В комоде имелось три ящика: блузки, юбки и брюки, нижнее белье, все аккуратно сложенное. В шкафу лежали два пустых чемодана.

– Видно, что она не упаковывала вещи,– констатировал Чарли.

– У нее не было на это времени. Позвольте, я кое-что проверю.

Я возвратился в кухню и нашел вилку, которой она ела, на полу справа от стула.

– Посмотрите-ка сюда.– Я поднял вилку, к остриям которой пристал довольно крупный кусок засохшей еды.– Я не думаю, что она вообще хоть что-нибудь предвидела. Она просто исчезла, выронив вилку, в тот момент, когда подносила ее ко рту.

– С нашим топливом было не так,– заметил шериф.– Если мы все еще продолжаем думать об общей причине.

– Ты физик,– повернулся ко мне Чарли.– Что может заставить материальные предметы исчезнуть?

– Коллапсарный переход. Но они вновь появляются где-то еще.– Я помотал головой.– Материя не исчезает. Предмет может откуда-то пропасть, но при этом он просто изменит свое положение или состояние. Частица и античастица уничтожают друг друга, но они все же остаются «там» в произведенных при аннигиляции фотонах. Даже вещи, поглощенные сингулярностью, центром черной дыры, на самом деле не исчезают, i

– А вдруг это было устроено ради нас? – предположил шериф.

– Что? Каким образом?

– Я не имею ни малейшего понятия, каким образом. Но, похоже, единственным объяснением может служить физическая возможность происшедшего. И у нас, видимо, будет достаточно времени, чтобы постараться это выяснить.

– Давайте сыграем шутку с этими ренегатами,– провозгласил Чарли с подчеркнутым центрусским акцентом,– пускай все сделают так, чтобы казалось, будто четырнадцатого галилея сто двадцать восьмого года все напрочь исчезли. Все разденемся, покидаем одежду, где стояли, и голыми спрячемся в укромных местах. А сами тем временем откачаем топливо из «Машины времени» и заставим их вернуться.

– А потом ка-ак выпрыгнем! – добавил я.

Шерифа наши упражнения в остроумии обидели.

– Я не утверждаю, что это разумно. Я только говорю, что пока никакая версия не подходит к обнаруженным фактам.

– Так давайте поищем другие факты.– Я сделал широкий жест рукой.– Как мы будем выходить: через окно или воспользуемся дверью?