Текст книги "Бесконечная война"

Автор книги: Джо Холдеман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

 Глава 4

Собрание закончилось в полночь, после того, как я призвал к голосованию. Шестнадцать человек поддержали нас, восемнадцать были против, а шестеро воздержались. Поддержка оказалась даже больше, чем я рассчитывал.

Мы шли домой, с удовольствием вдыхая ночной воздух, почти не разговаривая друг с другом. Снег сыпал с небес, приятно хрустел под ногами.

Мы вошли через черный ход и сразу же увидели Человека. Он сидел за обеденным столом, потягивая чай. У огня грел спину тельцианин. Моя рука автоматически дернулась за отсутствующим оружием.

– Уже поздно,– сказал я Человеку, не сводя взгляда с фасеточного рыбьего глаза тельцианина.

Тот помахал своей семипалой рукой; все четырнадцать суставов неприятно изогнулись.

– Мне нужно не откладывая поговорить с вами.

– Где дети?

– Я попросил их подняться наверх.

– Билл! Сара! – позвал я.– Что бы вы ни намеревались нам сказать, они имеют право это услышать.

Я повернулся к тельцианину.

– Вечер доброй удачи,– произнес я на его языке.

Мэригей повторила те же слова, правда, с лучшим произношением.

– Благодарю,– ответило существо по-английски,– но, боюсь, не для вас.

Оно было одето в черный плащ, который в сочетании с морщинистой оранжевой кожей составлял идеальный наряд для Хеллоуина. Плащ несколько маскировал иноплеменника, скрывая осиную талию и огромный таз.

– Наверно, я стал совсем стариком,– сказал я Человеку.– Лори походила на одну из нас.

– Она такая и есть. Она не знала, что мы все слышали.

На лестнице появились Билл и Сара в длинных ночных рубашках.

– Спускайтесь. Мы не собираемся говорить чего-нибудь такого, чего вам нельзя было бы услышать.

– Зато я собираюсь,– возразил Человек.– Возвращайтесь в постели.

Дети повиновались.

Неутешительно, но и неудивительно. Но они в любом случае могут подслушать.

– Это Антрес-девятьсот шесть,– представил Человек тельцианина,– атташе по культуре на Среднем Пальце.

– Хорошо,– кивнул я.

– Вас интересует, почему он здесь?

– Не особенно. Но валяйте, сообщите.

– Он пришел сюда потому, что тельцианские представители должны присутствовать на любых переговорах, связанных с возможными путешествиями к тельцианским планетам.

– Какое это имеет отношение к культуре? – поинтересовалась Мэригей.

– Прошу прощения?

– Это атташе по культуре,– пояснила она,– Какое он имеет отношение к нашему намерению позаимствовать временной челнок?

– Понятие «культура» включает в себя и туризм. А кража не есть заимствование.

– Наш маршрут не имеет к ним никакого отношения,– сказал я.– Мы намереваемся идти прямо, прочь из плоскости галактики, и так же прямо вернуться обратно. Фактически это будет равнобедренный треугольник.

– Для этого вы должны были обратиться в соответствующие инстанции.

– Конечно. И начнем с вас, шериф.– Он запоздало прикрыл тыльную часть кисти руки, на которую было нанесено идентификационное клеймо.

– Вы могли начать с кого угодно. Мы коллективный разум.

– Но послали вы не любого. Вы послали единственного Человека в этом городе, который имеет оружие и занимается силовыми упражнениями.

– Вы оба солдаты.– Он приподнял полу куртки и показал нам большой пистолет.– Вы могли оказать сопротивление.

– Сопротивление чему? – спросила Мэригей.

– Требованию пойти со мной. Вы арестованы.

В Пакстоне слишком мало преступников, чтобы устраивать настоящую тюрьму, но помещение с замками на дверях, естественно, было. Я находился в белой комнате без окон, где имелся матрас на полу и унитаз. Рядом с унитазом на стене висел умывальник, а в противоположном конце комнаты стоял складной стол. Никакого сиденья. В стол была встроена клавиатура, но она не работала.

В комнате, как в баре, пахло разлитым алкоголем. Видимо, они по каким-то причинам использовали для дезинфекции спирт.

Я заглядывал в участок в прошлом году и знал, что тут есть только две камеры для задержанных. Так что мы с Мэригей явили собой прилив преступности. (Вообще-то серьезных преступников не оставляли здесь даже на ночь, а прямо отправляли в настоящую тюрьму в Вимберли.)

Какое-то время я потратил на поиски ошибок в своих расчетах, а потом сумел заставить себя поспать несколько часов, несмотря на то что освещение не выключалось.

Когда шериф открыл дверь, я увидел за его спиной солнечный свет; значит, было десять или одиннадцать часов. Он вручил мне белую картонную коробку, в которой оказались мьио, зубная щетка и другие туалетные мелочи.

– Душ в холле,– сообщил он.– Когда будете готовы, прошу вас к себе на чай.

С этими словами он повернулся и удалился.

Душевых кабины оказалось две. В одной уже находилась Мэригей.

– Сказал он тебе что-нибудь? – спросил я, повысив голос, чтобы перекрыть шум воды.

– Только отпер дверь и пригласил на чай. Почему мы не догадались поступать так с детьми?

– Теперь уже слишком поздно начинать.

Я принял душ, побрился, и мы вместе отправились в кабинет шерифа.

Пистолет висел на вешалке у него за спиной. Все бумаги на столе были небрежно сдвинуты в угол, а посредине стоял чайник, тарелка с крекерами и баночки с джемом и медом.

Мы сели, и он налил нам чаю. У него был усталый вид.

– Я всю ночь пребывал в Дереве.– За время, прошедшее с тех пор, как в Центрусе наступило утро, он мог связаться с сотнями или тысячами Человеков – И получил предварительное согласие.

– И на это потребовалась целая ночь? – удивился я.– Для коллективного разума вы общаетесь не слишком быстро.

На этот счет я уже не раз посмеивался над моими коллегами-Человеками в университете. (Вообще-то физика была хорошим примером ограниченности Человека: отдельный Человек мог воспользоваться запасом знаний моих коллег, но он или она все равно не смогли бы ничего как следует понять, если не изучали предварительно физику.)

– Значительную часть времени заняло ожидание вызванных индивидуумов. Помимо вашего... вашей проблемы, нужно было принять еще одно решение, имеющее к ней отношение. Чем больше листьев, тем больше Дерево.

Варенье оказалось из зеленики, кислой ягоды с пряным ароматом, которая сразу же мне понравилась; это оказалась одна из немногих вещей, которые произвели на меня приятное впечатление чуть ли не в первый же день после моего прибытия на Средний Палец. Я прилетел сюда глубокой зимой.

– Итак, вы решили повесить нас на городской площади? – бодро сказал я.– Или это будет простая тайная казнь?

– Если бы вас было необходимо убить, это уже бьгло бы сделано.– (Прекрасное чувство юмора.)

– Тогда что же явилось предметом обсуждения?

Он подлил себе чаю.

– Придется подождать. Мне потребуется одобрение Целого Дерева,– Это означало отправку сообщения на Землю и обратно, что должно бьгло занять по меньшей мере десять месяцев.– Но предварительное согласие состоит в том, чтобы отослать вас с моего благословения. Дать вам временной челнок.

– Зато при этом,– подхватила Мэригей,– вы избавляетесь от полутора сотен опасных мятежников.

– И это еще не все. Уже сейчас каждый из вас представляет собой изумительный анахронизм. А только представьте себе, какую ценность вы обретете через сорок тысяч лет!

– Живые окаменелости,– сказал я.– Блестящая мысль.

Он на мгновение задумался: слово было незнакомым.

В знакомом ему мире не имелось никаких настоящих окаменелостей.

– Да, и в строении тела, и в образе мыслей. В том смысле, в каком я сам связан со своим родоначальником. Я должен сам подумать об этом.

Мне показалось, что он имел в виду то, что на их языке означало «коллективное л».

– Вы сказали, что принималось два решения,– заметила Мэригей.– Связанных между собой.

– Второе решение – это как бы зеркальное отражение вашего.– Он улыбнулся.– Вы знаете, я очень люблю людей. Меня всегда очень печалило, когда я видел, как вы живете исковерканной жизнью.

– Исковерканной... нашим индивидуализмом? – решил уточнить я.

– Именно так! Неспособностью слиться с Деревом и разделить свою жизнь с миллиардами других.

– Ну что ж, нам предоставили выбор, когда увольняли со службы. У меня было более двадцати лет, чтобы пожалеть о том, что я не присоединился к вам, но пока что я по-прежнему рад, что не сделал этого.

– Да, у вас был выбор, и некоторые ветераны приняли другое решение.

– И сколько же их было? – поинтересовалась Мэригей.

– Вообще-то меньше одного процента. Но Человек был тогда для вас новым и странным. Дело в том, что с тех пор, как вам предложили выбор, прошла уже сотня лет – почти триста земных лет. Население Среднего Пальца дошло за это время до двадцати с лишним тысяч, а этого более чем достаточно для того, чтобы поддержать жизнеспособную генетическую базу. Так что я хочу снова предложить людям выбор.

– Любой желающий сможет стать вами? – Я имел твердое убеждение, сходное с предчувствием, что детям следует остаться со мной.

– Нет, это могут быть только несколько особей из поколения, те, кто пройдет тест на пригодность. И они, конечно, не станут по-настоящему мною: их генетическая структура будет неудовлетворительной. Но все равно, они окажутся листьями Дерева.– Он улыбнулся, и выражение его лица не показалось мне снисходительным.– Для вас это звучит ужасно, не так ли? Вы называете нас «зомби».

– Мне представляется, вас уже и так достаточно на этой планете. Не считая десяти миллиардов, или сколько вас там, на Земле. Почему бы не предоставить нас самим себе? Ведь первоначальный план был именно таков.

– Эта идея совместима с первоначальным планом, только гуманнее, чем он. Вы не видите этого, потому что вы слишком старомодны.

– Ну что ж, по крайней мере, у нас есть десять месяцев, чтобы привыкнуть к мысли.– (Чтобы убедить Билла и Сару.)

– О, дело здесь не только в космическом корабле. Я могу забежать вперед: и если Целое Дерево не будет согласно, то воздействовать придется лишь на немногих людей. Но я знаю себя; я знаю Дерево. Никакой проблемы не будет.

– Но те, кто присоединится к вам, все же останутся человеческими особями? – спросила Мэригей.– Они смогут все так же жениться и иметь семьи?

На лице Человека появилось озадаченное выражение.

– Конечно нет.

– Но будут ли они хотя бы способны на это? – добавил я.

– О, нет. Они должны будут согласиться на стерилизацию,– Он потряс головой,– Вы не понимаете. Вы говорите, что меня больше чем достаточно. На самом деле это вас слишком много.

 Глава 5

Прямо из тюрьмы я отправился в университет. Моя лекция начиналась в 14.00, а я любил приходить в «лавку» за час до занятий, чтобы еще разок просмотреть конспекты и иметь возможность поговорить со студентами, если бы у них появилось такое желание. К тому же в это время в преподавательской столовой подавали горячий ланч.

Именовать это заведение университетом было, конечно, проявлением мании величия, несмотря даже на то, что здесь давали дипломы по двум дюжинам специальностей. Оно представляло собой десяток стоявших кружком бревенчатых домов, соединенных между собой крытыми переходами. Мой физический корпус состоял из двух лабораторий, двух маленьких аудиторий и аудитории побольше, которую мы делили с химиками и астрономами. На втором этаже (на самом деле это был всего лишь высокий чердак) находился склад учебных материалов и два небольших кабинета.

Я делил кабинет с Человеком и Джинн Сильвер. Джинн не была на собрании, потому что уехала в Центрус на свадьбу сына, но я был почти уверен, что она окажется на нашей стороне.

Она не испытывала ни малейшей любви к Человеку вообще и, в частности, к тому из них, с которым ей приходилось встречаться в этом кабинете.

Когда я, быстро выхлебав тарелку супа в столовой, вошел в кабинет, он находился там. Это было странно: занятия у него проходили с утра, и обычно он здесь не болтался.

Он смотрел в окно.

– Знаете,– сказал он без всяких предисловий,– мы ожидали, что вы будете одним из первых, кто сможет присоединиться к нам. А вовсе не первым, кто с нами расстанется.

– Именно так все и было – Я сел и уставился на мой экран.– На какую-то микросекунду у меня возник такой соблазн. Но затем здравомыслие все же вернулось.

– Шутки в сторону. Вам нужно некоторое время, чтобы обдумать преимущества нашего общества.

– Я не шучу,– ответил я, подняв на него взгляд.– Для меня это было бы нечто вроде смерти.

– Смерть вашей индивидуальности.– Он произнес последнее слово очень медленно, с едва уловимым оттенком презрения.

– Вряд ли вы сможете по-настоящему понять это. Это свойство человеческого существа,

– Я человеческое существо.– С технической точки зрения это было правдой.– Если вы хотите иметь еще детей, то вы можете взять их.

Это был, конечно, неотразимый аргумент.

– Благодарю вас, двух вполне достаточно.– Я вызвал на экран компьютера директорию.

– Вы могли бы сберечь столько времени для исследований...

– Я не провожу исследований. Я всего лишь скромный рыбак, который пытается преподавать кинематику вращения. Если, конечно, ему дают возможность просмотреть записи.

– Прошу прощения.

В дверь негромко постучали.

– Мастер Манделла...

Барил Дэйн, с последнего курса.

– Заходите, Барил.

Он взглянул на Человека.

– Я не хочу отнимать у вас время. Только, ну... В общем, я слышал о вашей идее путешествия во времени. А любой может в него отправиться?

– Нам придется вести отбор среди добровольцев.– Он был не из лучших студентов, но я делал скидку на его домашние условия. Его мать была пьяницей, а отец жил в Филбине.– А тебе уже исполнилось шесть лет?

– В архимеде исполнится. Тринадцатого архимеда.

– Ты не опоздаешь,– До совершеннолетия ему оставалось еще шесть месяцев,– Нам понадобятся молодые люди. Что тебе удается лучше всего?

– Музыка. Я не помню, как это у вас, по-английски, называется... чозед-ренг.

– Арфа,– подсказал Человек, глядя в сторону.– Сорокачетырехструнная магнетогармоническая неоарфа.

Бог мой, я ненавидел ее стонущий звук.

– Посмотрим. Нам потребуются разнообразные таланты.

Хотя, пожалуй, людская музыка будет пользоваться приоритетом.

– Благодарю вас, сэр.– Он кивнул и отступил, как будто я все еще оставался его учителем.

– Дети уже знают,– сказал Человек.– Я удивлен.

– Хорошие новости быстро расходятся.– Я выдвинул громко скрипнувший ящик, вынул стило и блокнот и притворился, что переписываю что-то с экрана.

В классной комнате было душно. Я немного приоткрыл окно и сел на стол. Все двенадцать студентов были на месте.

Симпатичная девочка за передней партой подняла руку.

– Скажите, мастер, на что это похоже – оказаться в тюрьме?

– Прата, за столько лет, проведенных в школе, ты должна была узнать все, что следует знать о тюрьме,– Ответом послужил легкий смешок.– Это просто-напросто комната без окон.

– Вы испугались, мастер? – Это Модеа, мой лучший ученик.

– Конечно. Человек нам неподотчетен. Меня могли запереть навсегда и заставить есть те помои, которые и вы, и они называете едой.– Они снисходительно улыбнулись моей старомодности.– Или же могли казнить меня.

– Человек не стал бы этого делать, сэр.

– Полагаю, что вы знаете их лучше, чем я. Но шериф достаточно прозрачно намекнул, что это вполне в их силах.– Я поднял над головой свой конспект.– Давайте отвлечемся ненадолго от этой темы и вспомним, что нам известно о большом «I», моменте инерции.

Это была трудная тема. Кинематика вращательного движения не поддается интуитивному усвоению. Я не забыл, сколько неприятности имел с ней в недавнем прошлом, ближе ко Дню Ньютона. Дети ходили на уроки, записывали то, что я им говорил, но большинство из них делало это «на автопилоте». Потом они заучивали наизусть свои записи, надеясь со временем сложить из них единую картину. А некоторые и не надеялись. (Я подозревал, что трое совершенно безнадежны, и мне придется вскоре поговорить с ними.)

Урок кончился. Пока ученики одевались, Гол При высказал наконец общее беспокойство:

– Мастер Манделла, а если Человек позволит вам забрать космический корабль, то кто будет нашим преподавателем? Учителем математической физики?

Я на мгновение задумался, взвешивая возможности.

– Вероятно, Человек, если такой специалист найдется в Пакстоне.– Лицо Гола слегка напряглось. Ему приходилось заниматься у моего соседа по кабинету.– Хотя я постараюсь поискать. В Центрусе есть множество людей, которые могли бы вести эти занятия, если, конечно, у них внезапно появится стремление жить на границе.

– А вы могли бы вести занятия на корабле? – спросила Прата.– Если мы тоже улетим?

Выражение ее лица было загадочным и несколько двусмысленным. Спокойно, парень: она лишь немного старше твоей дочери.

– Конечно. Это единственное, на что я способен.

Вообще-то мне могли поручить заготавливать рыбу для «Машины времени». Вероятно, она должна была стать основой рациона, а я хорошо умел пользоваться косарем.

Вернувшись домой после занятий, я не пошел прямо на причал. Не было никакой спешки. День был ясным и холодным, Мицар озарял небо голой энергетической синевой, похожей по цвету на электрическую дугу. Я решил дождаться Билла из школы.

Я согрел чайник и просмотрел новости. Информация передавалась из Центруса, так что наша история стала известна, но была спрятана в разделе провинциальных новостей и имела перекрестные отсылки к рубрикам «ветераны» и «Земля». Ну и прекрасно. Я не хотел получить слишком много вопросов до тех пор, пока у нас не появятся ответы на них.

Я попросил включить любое произведение Бетховена и молча слушал, глядя на озеро и лес. Наверняка придет время, когда я буду считать сумасшедшими тех, кто решил променять эту жизнь на аскетическую строгость и однообразие бытия на космическом корабле.

Да, было время, когда я – мы – питали романтические иллюзии насчет жизни на границе. Мы прибыли сюда, когда Мэригей была беременна Биллом. Но с тех пор место сильно разрослось и стало подобием Центруса, только без его удобств. А более удаленных мест, где можно было бы жить, не было. Не существовало никакого демографического давления (по крайней мере, в том масштабе, о котором имело бы смысл говорить). И никаких культурных предпосылок, опираясь на которые можно было бы обосновать переезд еще куда-нибудь.

Одной из бесполезных вещей, которые я запомнил со школы, был тезис Тернераp [11]11
  Тернер, Фредерик Джексон (1861-1932) – американский историк.


[Закрыть]. А он гласил, что американский характер был сформирован стремлением к границе, которая всегда удалялась и всегда сохраняла свою притягательную силу.

От этой мысли меня ненадолго бросило в дрожь. Не были ли наши помыслы проявлением этого самого стремления?

Временной версией мечты, погибшей задолго до моего рождения. Хотя она привела моего отца вместе со всем моим семейством – в микроавтобусе «фольксваген», чье ржавое тело было сплошь разрисовано цветами,– на побережье Тихого океана, а затем на север, на Аляску. Где мы обнаружили сляпанные на скорую руку в подражание пограничным факториям лавки, где подавали кофе латте и капуччино.

Вполне возможно, что из всего десятка миллиардов душ, населявших этот угол Галактики, только Мэригей и я имели какое-то призрачное осознание американского понятия границы. И Чарли, и Диана, и Макс были рождены в месте, которое все еще именовалось Америкой, но это было вовсе не то место, о котором рассуждал Фредерик Джексон Тернер, и его единственная «граница» проходила на расстоянии бесчисленных световых лет и столетий, где мужчины и женщины вели беспричинную борьбу с непостижимым врагом.

Появился Билл, мы надели передники и перчатки и отправились на причал. Обрабатывая первые два перемета, мы двигались в почти полном молчании, обмениваясь лишь необходимыми односложными словами. Билл казнил рыб с таким пылом, что дважды всадил косарь глубоко в деревянный стол.

– Ну как, тебе наговорили гадостей насчет родителей – тюремных пташек?

– Пташек? А, заключенных в тюрьму... Да они в основном считали, что это очень забавно. Похищение космического корабля и все такое прочее – как в кино.

– Похоже, что мы его все-таки получим.

– Наша историчка, Человек, сказала: она думает, что дадут. Они могут заменить этот корабль на более новый; пригнать его с Земли через коллапсар. И никакой реальной потери.– Он с силой рубанул лезвием по рыбе.– Для них.

Его намек был достаточно ясен.

– Но потеря может быть реальной для тебя. Если ты не отправишься с нами.

Он мгновение смотрел на корчившуюся безголовую рыбу, затем отрубил ей хвост и бросил ее в морозильник.

– Есть вещи, которые я не могу сказать по-английски. Возможно, в нем нет для этого слов.

– Продолжай.

– Ты сказал: «Может быть потеря для тебя». Или же ты мог сказать: « Будетпотеря для тебя». Но ничего среднего между этими двумя значениями.

Я замер, держа леску в руках и пытаясь разобраться в грамматике.

– Я не понимаю. «Может» говорится, если речь идет о будущем, о чем-то находящемся под сомнением.

Он выплюнул фразу на стандартном языке:

– Та meey a cha! «Мееу» говорят, когда результат сомнителен, но решение принято. Не «ta loo a cha» или «ta lee а cha», означающее то же самое, что и ваше «может быть» или «будет».

– Я никогда не был силен в языках.

– Наверно, да. Но дело не в этом, не в этом, не в этом...– Он сердито стиснул челюсти, лицо покраснело. Казнил еще одну рыбу и прицепил голову на крюк.– Независимо от того, какой будет результат, вы сделали это. Вы объявили всему миру: «Черт с ними, с Биллом и Сарой». Вы идете своим собственным путем. Позволит вам Человек или нет, но намерение у вас именно такое.

– Это очень резко.– Я закончил разделывать рыбину.– Вы можете отправиться с нами. Я хочу, чтобы вы были с нами.

– И что ты предлагаешь? Бросить все! Большое спасибо.

Я внутренне напрягся, чтобы говорить спокойно.

– Вы могли бы рассмотреть это как возможность.

– Возможность для вас. Мне через десять лет будет... что-то около тридцати чуть больше, или чуть меньше, а все, кого я знаю, кроме вас, будут мертвы уже сорок тысяч лет. Это не возможность. Это приговор! Почти смертный приговор.

– Для меня это граница. Единственная оставшаяся.

– Ковбои и индусы,– негромко сказал он, вновь принимаясь за рыбу. Я не стал добавлять «пакистанцы».

Я понимал, что нормальным был он, а не я, даже по меркам моей собственной давно погибшей культуры. Мэригей, и я, и другие ветераны Вечной войны не раз перескакивали вперед во времени, обычно зная, что по возвращении единственными живыми нашими современниками будут те люди, вместе с которыми они совершили это путешествие.

И через двадцать лет после окончания войны это все еще являлось для меня важнейшим из понятий: настоящее – всего лишь иллюзия и, хотя жизнь продолжается, любая жизнь – это просто парок от дыхания на ветру. На следующий день этой посылке суждено было оказаться оспоренной, причем со стороны совершенно неожиданного оппонента.