Текст книги "Бесконечная война"

Автор книги: Джо Холдеман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)

 Глава 2

К счастью, у меня получилась шестичасовая передышка между посадкой на космической станции «Афина» и временем начала тренировки КМЖС. Этого должно было хватить на приведение в порядок нервишек, особенно ежели прибегнуть к помощи парочки успокоительных «колес». Я отправилась в свой крохотный бокс, достала и проглотила пилюли, а потом просто спокойно полежала на койке. Затем отыскала кают-компанию и долго любовалась вращающейся внизу планетой – зеленой, белой и голубой. На орбите совсем рядом с нами болталось еще одиннадцать кораблей, среди которых был один большой крейсер, надо думать, тот самый «Боливар», который доставит меня к Альфе-10.

Кают-компания была большая и почти пустая– Еще две женщины в незнакомой мне бежевой форме (предположительно из команды станции) сидели за столиком и болтали на странном, очень быстром языке «ангелочков». Я прислушивалась к ним, но мозг работал медленно и явно не поспевал за их беседой.

Пока я получала кофе, в зал вошел мужик, одетый в зеленовато-коричневый камуфляж, точно такой, как у меня. В этой уютной комнате, выдержанной в «земных» тонах и обитой деревянными панелями, наши камуфляжи, как и камуфляжи женщин, не слишком-то годились для мимикрии.

Мужчина подошел ко мне и тоже взял чашку кофе.

– Вы капитан Поттер? Мэригей Поттер?

– Угадали. Вы с Беты?

– Нет, я работаю на станции, хотя и служу в армии.– Он протянул мне руку,– Майкл Даби. Можно и просто Майк. Полковник. Я ваш временный начальник, ответственный за переориентацию.

Мы отнесли наши чашки к столику.

– Вы, я полагаю, должны помочь мне понять расклад будущего, исходя из современного настоящего?

Он кивнул.

– Подготовить вас к взаимодействию с людьми, которыми вы будете командовать, а также с другими офицерами.

– К чему я никак не могу привыкнуть, так это к мысли, что буду кем-то командовать. Я ведь не солдат, полковник.

– Майк. На самом деле вы солдат куда лучший, нежели считаете. Я видел и ваше личное дело, и ваши психологические профили. Вы участвовали во многих схватках и все же умудрились сохранить здоровую психику. Даже те ужасные события на Земле и то не сумели сломать вас.

(Мы с Уильямом гостили на ферме моих родителей, когда на нее напали какие-то подонки. Они убили маму и отца.)

– Разве это есть в моем личном деле? Ведь тогда я уже не была солдатом, Мы оба уволились.

– Ну, там много чего есть.– Он поднес к губам свою чашку, продолжая внимательно всматриваться в меня поверх края чашки.– Не желаете ли узнать, что думал о вас ваш классный наставник в школе?

– Ну вы и тип, однако!

– Это в ваше время так говорили. Теперь говорят «тифус».

Я рассмеялась.

– Похоже на название болезни.

– А это и есть болезнь – Он вытащил из кармана говорящую записную книжку.– Последний раз вы были на Земле в две тысячи седьмом году. Вам там так не понравилось, что вы вторично завербовались в армию.

– А теперь там стало получше?

– Было хуже, потом лучше, потом еще лучше. Как всегда. Когда я отбыл оттуда в две тысячи триста восемнадцатом году, атмосфера была, во всяком случае, более миролюбивой.

– Тоже завербовались по новой?

– Только не совсем так, как сделали это вы. Я ведь еще десятилетним мальчонкой знал, кем буду. Теперь, впрочем, такое известно всем.

– Как? Вы уже тогда знали, что будете временным офицером по переориентации?

– Ага.– Он улыбнулся.– Я точно не знал, что это за штуковина такая, но ненавидел это дело сильнее, чем дьявол – ладан. Мне ведь пришлось пойти в специальную школу, чтобы овладеть языком – солдатским жаргоном. Причем у меня на это ушло целых четыре года – вдвое больше, чем у большинства солдат.

Думаю, что на Земле сейчас расквартировано куда больше наших войск. Конечно, усилен контроль над населением, но и жизнь стала безопаснее. Преступность и анархия, столь характерные для вашего времени, теперь стали достоянием истории. Большинство людей живут счастливой, наполненной жизнью.

– Гомосексуалы. Семей-то нет!

– О, у нас есть и семьи, и родители, только семьи складываются не наугад, не по воле случая. Чтобы сделать численность населения Земли стабильной, как только один человек умирает, его место тут же занимает продукт ускоренного созревания. Новорожденного отдают паре, члены которой выросли вместе и с самого детства знали, что они наделены талантом воспитания детей. Каждой такой паре разрешается брать на воспитание до четырех ребятишек.

– «Продукт ускоренного созревания» это что – дети из пробирки?

– Из инкубаторов. Никакой родовой травмы. Никакой неуверенности по части будущей судьбы. В армию теперь поступает исключительно разумное и трезвое пополнение.

– Ну и как же оно отнесется ко мне? Не будут ли эти люди недовольны тем, что им отдает приказания гетеросексуальная деревенщина? Так сказать, динозавр?

– Они изучали историю. Они не станут обвинять вас в том, что вы такая, какая есть. Но если вы попробуете вступить в сексуальную связь с одним из мужчин, могут начаться неприятности.

Я покачала головой:

– Этого не случится. Единственный мужчина, которого я люблю, потерян для меня навеки.

Майк уставился в пол и прочистил горло. Неужели этот профессионал и в самом деле способен испытывать смущение?

– Уильям Манделла... Как бы мне хотелось, чтобы они этого не делали... чтобы обошлись без ненужной жестокости.

– Мы надеялись изменить назначение и прикомандировать меня к его подразделению.

– Из этого не вышло бы ничего хорошего. Парадокс, но куда денешься.– Майк двигал кофейную чашку, следя за игрой отражающихся на покрытии стола зайчиков.– Вы оба слишком долго пробыли рядовыми. И объективно, и субъективно. Так что начальство было просто вынуждено дать вам обоим офицерские звания. Но отдать вас под команду Уильяма было невозможно. Даже отбросив в сторону проблему гетеросексуальности, он все равно заботился бы о вашей безопасности больше, нежели о выполнении своего задания. Солдаты заметили бы это, и такая ситуация им определенно пришлась бы не по душе.

– А в вашем великолепном новом мире такого никогда не случается? Неужели ваши командиры не влюбляются в своих подчиненных?

– Конечно, такое случается. Бывает и у гетеро, бывает и у гомо. На то она и любовь. Их разлучают, иногда даже наказывают, но чаще дело ограничивается выговором.– Майк жестом отмел в сторону эту дискуссию.– Все это теория. Если нет шума и грязи, то кому какое дело. Но в вашем с Уильямом случае ситуация могла бы стать источником постоянного раздражения.

– Большинство ваших солдат, как я понимаю, никогда в глаза не видывали гетеросексуалов?

– Никто не видел. Этот порок определяется еще в детстве и легко поддается излечению.

– Поразительно! Может, вы и меня полечите?

– Нет. Боюсь, это делается только в детском возрасте.– Майк расхохотался.– Извините, я не понял, что вы меня просто разыгрываете.

– А вы не думаете, что моя гетеросексуальность подорвет мой командирский авторитет?

– Нет. Как я уже говорил, солдаты знают, какими люди были раньше. Кроме того, подразумевается, что рядовым не положено анализировать чувства своих офицеров. Их дело маленькое – выполняй приказ. И еще им известно про КМЖС, и они скоро поймут, как великолепно вы подготовлены.

– Но я ведь не вхожу в число офицеров, которым положено брать на себя командные функции. Я же административный состав.

– Однако если все, кто стоит над вами, будут убиты... Такое, знаете, тоже бывает.

– Вот тогда-то армия и поймет, какого маху она дала. Только поздно будет.

– Сами убедитесь, во что вы превратитесь после КМЖС.– Майк поглядел на часы.– А оно начнется уже через пару часов.

– Не угодно ли вам перед этим поужинать со мной?

– Хм... Нет. Я предполагаю, что ужинать вам не захочется. Перед КМЖС вас основательно прочистят. Так сказать, с обоих концов.

– Звучит впечатляюще.

– Это всех впечатляет. Кое-кому даже нравится.

– Вы меня к числу таких не относите?

Майк помолчал.

– Давайте об этом поговорим потом, когда все будет уже позади.

 Глава 3

Сама прочистка оказалась не таким уж ужасным испытанием, поскольку еще до того, как она завершилась, меня успели накачать успокоительной наркотой. Так что я пошевелиться не могла – лежала, как бревно с глазами. Меня побрили, да так, что я стала совсем как новорожденная. Побрили и руки, и ноги. И только начали крепить на мне кучу всяких датчиков, как я ушла в отключку.

Когда же очнулась, то была голой и куда-то мчалась изо всех сил. Толпа таких же голых людей неслась за мной и моими друзьями, швыряя в нас на бегу камни. Тяжелый булыжник больно ударил меня под лопатку, я задохнулась и упала. Коренастый неандерталец схватил меня и дважды; стукнул чем-то по голове.

Я понимала, что все это иллюзия, сон, но одновременно знала, что мой обморок вполне реален. Когда через мгновение я очухалась, неандерталец с силой уже раздвигал мои ноги и готовился насиловать. Я вцепилась ему в глаза и откатилась в сторону. Он потянулся за мной с теми же намерениями, но моя рука уже нащупала его дубинку. Я взмахнула ею, сжимая обеими руками, и раздробила неандертальцу череп. Оттуда брызнула кровь и полетели ошметки мозга. Он издох, колотя ногами по земле и содрогаясь. При каждом спазме сперма толчками выбрасывалась наружу. Господи, я же понимаю, реальность – вещь необходимая, но разве нельзя было избавить меня от кое-каких деталей?

А теперь я стояла в рядах фаланги, держа в руках щит и длинное-длинное копье. Перед нашим рядом стоял еще ряд мужчин, вооруженных более короткими копьями. Все стальные наконечники были под одним и тем же углом наклонены в сторону несущихся на нас коней, образуя стену сверкающего железа. Это было не самое трудное. Просто стой себе крепко, а там что бог пошлет – победу или смерть. По мере приближения детали легкого вооружения персов делались все более легко различимыми. Трое из этих воинов должны были оказаться поблизости от меня в том случае, если мы убьем их лошадей или если кони сами остановятся.

Лошадь, что скакала левее от меня, прорвалась. Та же, что была правее, попятилась и попыталась умчаться обратно. Той, которая шла прямо на меня, два копья вонзились в грудь, и, когда она рухнула, древко моего копья переломилось. Лошадь билась, дергалась, разбрызгивая во все стороны кровь и издавая какое-то странное, ни на что не похожее тонкое ржание. При падении она придавила мужчину, стоявшего непосредственно передо мной. Выбитый из седла перс упал на мой щит и сшиб меня с ног в ту самую минуту, когда я пыталась вытащить из ножен мой короткий меч. Рукоять меча уткнулась в ребра, и я чуть было не поранилась, когда, вскочив на ноги, наконец обнажила его.

Перс потерял свой круглый щит, но его меч уже падал на меня, описывая широкую дугу. Я приняла удар клинка на край щита и, как меня учили, рубанула, целясь в незащищенную кисть руки и предплечье. Перс увернулся, но конец клинка задел ему локоть – видимо, удачно,– перерезал сухожилие или что-то в этом роде. Воин выронил меч и, пока он нашаривал его другой рукой, я полоснула его по лицу, нанеся страшную рану от глаза до рта. Он завопил, и лоскут кожи оторвался от лица, обнажив окровавленные кости и зубы. Я уже готовилась мощно ударить его сбоку прямо в открывшееся передо мной горло, но туг что-то больно ударило меня в спину, и окровавленный наконечник копья вышел из моей груди чуть повыше соска. Я рухнула на колени, умирая, но тут же почему-то удивилась, обнаружив, что у меня нет грудей. Я была мужчиной, вернее юношей.

Было темно и холодно, окоп провонял дерьмом и гниющей человеческой плотью. «Еще пара минут»,– пробормотал сержант театральным шепотом. Я услышала, как дважды булькнула фляжка. Потом сержант передал ее мне – со степлившимся джином. Мне удалось не закашляться, и я отдала ее следующему. В темноте я ощупала себя. Грудей опять не было, а поискав между ног, я получила весьма странное ощущение. Меня затрясло, но тут я услышала, как мой сосед начал отливать, и мне захотелось немедлен-; но последовать его примеру. Левой рукой я начала расстегивать пуговицы ширинки, а правой держала винтовку. Еле-еле я успела вынуть свой прибор, как горячая моча потекла прямо по пальцам. «Примкнуть штыки»,– прошептал сержант, и хотя я еще не кончила, но инстинкт все же победил:; левой рукой я нащупала защелку под мушкой моего «энфилда», а правой вытащила из-за спины висевший на поясе штык, который тут же с легким щелчком сел на ствол моей винтовки.

– Когда-нибудь я достану тебя даже в аду, сержант Симмонс,– вполне миролюбиво сказал мой сосед.

– Это может случиться довольно скоро, Рец. Еще тридцать секунд.

Пулеметный расчет немцев находился от нас в восьмидесяти ярдах. Чуть-чуть правее меня. Там у них был еще по меньшей мере один очень хороший снайпер и, похоже, артиллерист-наблюдатель. Мы рассчитывали, что нас в 1 час 17 минут поддержат наши пушки, что и будет сигналом для начала атаки. Если артобстрел не начнется, что вполне вероятно, мы все равно пойдем: впереди два неполных взвода стрелков, за ними – гренадеры. Похоже, конечно, на самоубийство, но если сдрейфить – верная смерть.

Я вытерла руку о грязные засаленные брюки и сняла большим пальцем предохранитель. Обойма полная, патрон' заслан в магазин.

Поставила левую ногу на что-то вроде приступочки, правой уперлась покрепче в дно окопа. Колени дрожали, а задница судорожно сжималась, пытаясь предотвратить приступ медвежьей болезни. Я чувствовала, как застилают слезы глаза, как сохнет в глотке, как во рту крепнет металлический привкус. Но ведь это все не всамделишное! «Пошли!» – тихо скомандовал сержант, и я перешагнула через край окопа, выстрелила с руки в общем направлении противника и бросилась бежать туда же, передергивая затвор и ощущая смутную гордость, что все еще не наложила в штаны.

Потом плюхнулась в грязь и стала прицельно стрелять, ориентируясь на звук пулеметных очередей, не видя мушки. Стрелять я перестала, когда второй взвод пробежал мимо нас. Какой-то гренадер упал рядом со мной, и хотя успел крикнуть мне «пошел!», но тут же застонал – пуля ударила в него. А я уже поднялась и бежала, в винтовке была новая обойма. Еще четыре в запасе. Тут меня ранило в ногу, и, сделав один чертовски болезненный шаг, я рухнула на землю.

Я ползла, стараясь не забить ствол грязью, затем скатилась в мелкую воронку, наполненную водой и разложившимися лохмотьями человеческой плоти. Услышала, как заработал еще один пулемет. Дышать в воронке было нечем. Я попыталась, подтянувшись на руках, поднять голову повыше, чтобы вдохнуть хоть немного чистого воздуха, но тут пуля ударила меня прямо в рот, кроша зубы.

Никакой хронологии не было. Отсюда я попала в туман, окутывавший Бридс-Хилл, где дралась на стороне англичан в сражении при Банкер-Хилле [7]7
  Одно из первых крупных сражений в Войне за независимость. Произошло в окрестностях Бостона 17 июня 1775 г. Окончилось поражением американских повстанцев. (Примеч. пер.)


[Закрыть], как его зовут американцы. Потом была палуба корабля, где мы отбивались от пиратов под горящими парусами. Еще потом – другой корабль, где, оглушенная артогнем, я пыталась сбить самолет камикадзе, камнем падавший на нас.

Я летала на бипланах с крыльями, обтянутыми брезентом, и на сверхскоростных истребителях. Я стреляла из лазеров и из луков, я уничтожала города простым нажатием кнопки. Я убивала людей пулями и кинжалом «боло», не говоря уж о закодированных десятитысячных десятичных дробях. И каждую секунду я знала, что это тренировка, но ощущала и ужас, и боль, и тоску, и ощущения эти длились минуты или часы в зависимости от обстоятельств. Я спала примерно столько же времени, сколько бодрствовала, но отдыха как такового не было вообще, так как во время сна мозг загружался историческими сведениями, уставами и прочими данными, относящимися к воинской службе.

Когда через три недели меня отключили, я в буквальном смысле находилась в кататоническом состоянии. Впрочем, это была норма, и с помощью специальных психотропных лекарств меня вернули к действительности. Эти лекарства срабатывали в девяноста процентах случаев. Остальные десять из сотни погружались в небытие.

 Глава 4

После КМЖС мы все получили по две недели для отдыха и реабилитации – к сожалению, на орбите, а не на Небесах. И пока мы исходили потом в офицерском спортзале, я познакомилась с командным составом нашего подразделения – такими же слабыми и нервными после пребывания в насыщенном кислородом жидком фтористом углероде, после всех этих пыток, членовредительства и запоминания наизусть целых томов.

Наши тела превратились в морщинистую массу плоти после первого же дня занятий, а вся цель первых упражнений заключалась в том, чтобы поднять руки над головой да еще попытаться встать и сесть без посторонней помощи. После сауны морщины стали исчезать, но разговаривать между собой мы могли только односложными фразами. Больше всего мы походили на огромных розовых мускулистых младенцев. Должно быть, все эти три недели нас брили или подвергали депиляции ежедневно или даже чаще.

Среди нас было трое мужчин, что оказалось весьма поучительным. Голых мужиков я навидалась предостаточно, а вот полностью бритых – никогда. Догадываюсь, что мы все выглядели чем-то вроде учебных экспонатов, предназначенных для демонстрации особенностей человеческого тела. У Окаявы произошла эрекция, и Моралес долго подначивал его, однако, к моему облегчению, дальше дело не пошло. И все равно в общественном, так сказать, смысле ситуация была весьма своеобразная.

Наш командир – Анжела Гарсия – по абсолютному возрасту была на десять лет старше меня, хотя по календарю – на несколько столетий моложе. Она была резковата и казалась очень сдержанной и спокойной. Я с ней была немного знакома, правда, знакомство шапочное – она командовала взводом, хотя и не тем, в котором воевала я, во время нашего поражения на Тет-2. Обе ее ноги имели такой же новый вид, как моя рука. На Небеса мы прибыли одновременно, но отращивание новых ног требовало втрое большего времени, чем отращивание руки, а потому там мы не встретились. Мы с Уильямом выписались раньше, чем Гарсия смогла выходить в общую комнату отдыха.

Уильям появлялся во многих моих сновидениях во время КМЖС в виде неясной фигуры где-то в толпе. Иногда там бывал и мой отец.

Мне сразу понравилась Шарна Тейлор – военный врач. Она ко всему относилась с насмешливым фатализмом и, пока находилась на Небесах, развлекалась до упора, нанимая одну за другой самых красивых девиц, охотно соглашавшихся помочь ей растратить весьма значительное состояние. Деньги у нее кончились за неделю до конца отпуска, и Шарне пришлось вернуться в Тресхолд, чтобы жить на армейском пайке и торчать от слабенькой наркоты, которую тут выдавали бесплатно. Ее трудно было назвать красивой – в результате страшного ранения она потеряла левую руку и грудь, а также левую часть лица. Все это Шарне вернули, но новые ткани не слишком хорошо сочетались со старыми.

Она относилась к этому просто, как и надлежало врачу, испытывая профессиональное восхищение перед чудесами, которые могла творить медицина: по календарному времени Шарна окончила медучилище 150 лет назад.

Ее КМЖС радикально отличалось от наших: она главным образом совершенствовалась в лечении раненых, а не в способах уничтожения людей. «Большая часть операций производится теперь машинами, а не хирургами»,– сказала она мне, когда мы без всякого удовольствия пощипывали нечто, весьма отдаленно похожее на пищу, каковое, как считалось, должно способствовать нашему быстрейшему выздоровлению. «Я могу обрабатывать раны на поле боя, стараясь сохранить жизнь человека до тех пор, пока он не будет отдан на попечение машин. Однако большинство современных видов вооружения не оставляет почти ничего, что стоило бы спасать». Тут Шарна криво улыбнулась.

– Мы не знаем, каковы будут наши нынешние противники,– сказала я,– хотя и подозреваю, что им не потребуется такая уж значительная модернизация, чтобы превратить нас в пар.

Мы захихикали, но тут же резко оборвали смех.

– Интересно, чем они нас сейчас пичкают,– вдруг сказала Шарна.– Это не похоже на напиток счастья. Я чувствую, как у меня чешутся подушечки пальцев и обостряется периферийное зрение.

– Временное воздействие на подсознание для улучшения настроя?

– Будем надеяться, что временное. Надо будет тут кое с кем перекинуться словечком.

Шарна выяснила, что в нашей пище просто содержалась добавка, вызывающая слабую эйфорию. Без этой добавки резкое прекращение КМЖС могло вызвать тяжелую депрессию. А я бы, подумала я, пожалуй, все же выбрала бы депрессию. Ведь в конце-то концов все мы тут обречены на гибель. Все, кроме одной, были участниками минимум одного сражения в войне, где средняя выживаемость в битве составляла примерно 34%.

Если даже очень верить в удачу, то все равно приходилось считаться с тем, что свои шансы выжить в будущей схватке мы уже почти исчерпали.

Космическая станция на ближайшие восемь дней была предоставлена в наше полное распоряжение. На десять офицеров приходилось тридцать человек обслуживающего персонала «Афины», и все это только для одной цели: вернуть нам силы. Постепенно налаживались дружеские отношения. Было очевидно, что в нескольких случаях они даже вышли за пределы просто дружеских. Чане Нгуен и Аурел-ло Моралес с первого дня почти не расставались и ходили как приклеенные.

Райза Дарни, Шарна и я, по логике вещей, были обречены образовать тесное дружеское трио. Главным было то, что все три не занимали командных должностей. Райза по возрасту немного превосходила нас с Шарной, она имела докторскую степень по инженерным системам. Выглядела же Райза молодо и казалась крутой, хотя родилась и воспитывалась на Небесах. Конечно, напомнила я себе, по-настоящему-то она не рождалась. И еще она не имела боевых ранений.

КМЖС у Райзы было по профилю сходным с моим, только ей оно казалось увлекательным, а не страшным. Странно, но она даже чуточку стыдилась этого. Дело в том, что, будучи с детства взращенной на применении психотропных средств, привыкнув к этому и к вытекающим из такой ситуации проблемам, Райза никак не соотносила кровавые схватки, снившиеся ей, со своим жизненным опытом.

Обе – и Райза и Шарна – обожали всяческую похабень, а поэтому моя гетеросексуальность их дико интриговала, так что, пока мы валялись в койках в состоянии легкой наркотической эйфории, они вытянули из меня почти весь запас информации, имевшейся у меня по данному вопросу.

Когда я впервые завербовалась в армию, мне пришлось подчиниться обычаю «трахаться по списочному составу». Так что я переспала с каждым рядовым в нашей роте уж никак не меньше одного раза. Хотя сам глагол «спать» в общем не подразумевает, что ты обязательно должна трахаться, но отказ партнеру считался неспортивным поведением. Ну а мужики они и есть мужики. Каждый считает своим мужским долгом влезть на бабу, даже если ему самому это дело до лампочки.

И на борту корабля, где обычай списочного состава переставал действовать, частая смена партнеров была делом обычным. Конечно, чаще всего я была с Уильямом, но ни я, ни он строгой верности друг другу не хранили, ибо у нашего поколения подобное поведение считалось по меньшей мере странным. Все мы были бесплодны, так что шансы на случайную беременность равнялись нулю.

Упоминание проблемы беременности чуть не довело Райзу и Шарну до рвоты. Ведь беременность – это такая штука, которая бывает только у животных. Шарна видела учебные фильмы, когда слушала курс истории медицины. Обо всех ужасающих подробностях данного процесса она шепотом сообщила нам. Мне пришлось сказать им, что меня родили именно таким способом и что хотя я причинила тем самым своей матери уйму неприятностей, но она все же почему-то простила меня.

Райза совершенно серьезно возразила, что виновником всего все же был мой отец. И нам показалось, что это невероятно смешно.

Однажды утром, когда мы сидели с Райзой вдвоем, любуясь от нечего делать из окна кают-компании видом на Небеса, она вдруг заговорила со мной о том, что и без того казалось очевидным.

– Ты об этом не упоминала, но я пришла к выводу, что ты никогда не любила женщину.– Она нервно откашлялась.– Я хочу сказать, что ты не была с ней в половой связи. Свою мать, как я поняла, ты обожала.

– Нет.– Я не знала, как выбраться из этой запутанной ситуации.– В наши времена такое было редкостью. Я хочу сказать, что, конечно, видела девушек и женщин, которые... бывали вместе. Ну в том смысле, что...

– Что ж,– она похлопала меня по руке,– тогда знай.

– О да... Я хочу сказать, что поняла. Спасибо, но...

– Я хотела сказать тебе, знаешь ли, что мы с тобой равны по чину. Так что это было бы вполне допустимо...– И она нервно хихикнула.– Хотя следует признаться, что, если бы и другие армейские правила нарушались с таким энтузиазмом, как это, армия давно превратилась бы в собрание непослушного сброда.

Я не знала, что ей ответить. До тех пор, пока она не обратилась ко мне напрямик, я думала о подобной возможности как о чем-то в высшей степени абстрактном.

– Я все еще тоскую по Уильяму...

Райза кивнула, еще раз похлопала меня по руке и быстрыми шагами вышла из комнаты.

Конечно, кроме воспоминаний об Уильяме тут было еще кое-что. Например, я никак не могла зрительно представить себе Райзу и Шарну занимающимися сексом. Разумеется, мне приходилось видеть женскую любовь и на сцене, и по трехмерному «ящику», но я никогда не могла поставить себя на место этих женщин. Вот с мужиком могу, особенно с таким, как, например, Сид – Исидор Жульпа. Он такой тихий, вечно погруженный в себя, смуглый и прелестный. Однако он слишком уравновешен, чтобы впасть в сексуальное извращение, трахаясь со мной.

Я все еще не могла разобраться в происходящем – путалась между виртуальным миром, реальным и искусственно наведенными воспоминаниями.

Я твердо знала, что никогда не убивала кого-либо ножом или дубинкой, но мое собственное тело таило в себе воспоминания об этом, причем воспоминания более реальные, нежели просто картинка, воспроизведенная мозгом. Я все еще ощущала прикосновение к своим несуществующим пенису и мошонке, свою безгрудость, поскольку в большинстве боевых заготовок КМЖС были задействованы главным образом мужчины. Конечно, подобные ощущения должны казаться куда более странными и чужеродными, нежели те, которые возникают, когда ты ложишься в постель с другой женщиной. Когда я в течение целых двух суток дожидалась выписки Уильяма из госпиталя после его заключительных лечебных процедур и занималась бесконечным чтением чуть ли не все эти дни и ночи напролет, у меня возникла мысль: не прибегнуть ли мне к специальной наркоте, симулирующей лесбийские отношения и предназначенной именно для одиноких женщин?

Исходя по меньшей мере из двух соображений, я этого не сделала, а теперь уже поздно. Все наркотики, которые существуют на «Афине», принадлежат КМЖС. А сейчас они мне вот как пригодились бы. Мне трудно обойтись только словесной формулой «Я то-то и то-то потому, что мои сотоварищи выращены в другой системе ценностей», понимая при этом, что снисходительно поглядываю на них с высоты пьедестала собственной якобы нормальности.

Норма. А я ведь буду заперта в космической жестянке со ста тридцатью мужчинами и женщинами, для которых моя личная интимная жизнь является столь же экзотичной, как каннибализм. Столь экзотичной, что у них для этого нет даже названия. Впрочем, я уверена: что-что, а название-то они подберут очень скоро.