Текст книги "Нежный защитник"
Автор книги: Джо Беверли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
Он вышел из нее и уложил ее на землю. Его губы заглушили ее крики, а руки снова заставили испытать вспышку безумного экстаза. Она билась в судорогах – гораздо более сильных, чем в прошлый раз, – и теперь напоминала женщину, потерявшую над собой контроль. А потом она лежала в его объятиях, обессиленная, дрожащая, не верящая в свое счастье.
– Эй, вы там! Я же велел вам не молчать!
– Ох, да заткнись ты! – взорвалась Имоджин. – Я завизжу, если он попытается меня убить, доволен?
– Ну и нахальная баба! – проворчал часовой, но оставил их в покое.
Фицроджер скорчился возле нее в приступе беззвучного хохота. Она накинулась на него с кулаками:
– Что тут смешного?
– В данный момент – все. – Он обнял ее с такой нежностью, о какой она не смела и мечтать. – По крайней мере теперь я умру счастливым.
– Лучше нам этого не делать. – Она резко высвободилась из его объятий. – Что-то мне кажется, будто ты совсем расклеился, Фицроджер!
– Неужели? – спросил он, поджимая колени к груди. Он был грязный, потный – и очень счастливый. Она с трудом узнавала этого сурового человека.
– Это что, всегда так будет? – поинтересовалась Имоджин.
– Надеюсь, что нет. Я хотел бы заниматься с тобой любовью не спеша, нежно и ласково, в мире и покое. Если при этом мы слегка пожертвуем дикой страстью – я не огорчусь.
– Ты имеешь в виду это? – Имоджин выразительно посмотрела на свою драную юбку. Впервые она задумалась над тем, как ужасно выглядит, но это не казалось ей сейчас важным.
– По-твоему, я хотел бы любить тебя в сырой пещере, зная, что через пару часов мы умрем?
– Ты сказал «любить»? – Она подняла на него вопросительный взгляд.
Он посерьезнел.
– Ох, – выдохнул он. – Имоджин, я и сам не знаю. Если такое чувство существует на самом деле, для меня оно в новинку. Ты мне очень дорога. И я готов защищать тебя ценой жизни.
Имоджин посмотрела ему в глаза и спрятала лицо у него на груди.
– Мне страшно.
– Лучше тебе избавиться от страха. – Он обнял ее, стараясь утешить. – Страх не приносит пользы.
– Нам надо придумать какой-то план. – Она покачала головой, стараясь не показать ему, что плачет.
– У тебя есть идеи?
– Да. – Она отодвинулась, снова загораясь жаждой деятельности. – Мы заберемся в потайной ход… – Тут Имоджин вспомнила, что это означает для него, и смутилась. – Ох…
– Вот тебе и «ох», – ответил он. – Я изо всех сил стараюсь об этом не думать.
– Страх не приносит пользы! – повторила она его слова, отчаянно пытаясь вдохнуть в него уверенность.
– Пожалуй, я бы избавился от страха, если бы отвел душу, как следует тебя выпоров! – Но в его глазах светилось тепло, и он больше не пытался отрицать свою слабость…
– Тогда часовой решит, что ты меня убиваешь!
– Но как только он увидит, что я всего лишь полирую тебе задницу, он начнет давать мне советы. Ты же слышала его слова. Он не одобряет чересчур говорливых женщин.
– Ой, хватит тебе! – Она смеялась и ничего не могла с этим поделать. – Сейчас мне совсем не до смеха!
– А я специально тебя рассмешил. – И со вздохом добавил: – Ладно, продолжай. Каков твой план, моя амазонка?
– Уорбрик пока этого не знает, но ему ни за что не протиснуться в потайной ход!
– Верно. Решится ли он доверить это кому-то из своих людей? Да, потому что иного способа получить сокровища у него нет.
– Итак, у нас появляется хоть какой-то шанс!
– Он оставит меня у себя в качестве гарантии твоей покорности. – Фицроджер грустно покачал головой. – Ну что ж, и на том спасибо.
– Ты не это хотел сказать!
– Страх слишком силен, Имоджин. – Он посмотрел ей в глаза. – По сравнению с ним смерть может стать избавлением.
– Но ты же пошел в подземелье?
– Да, и наверное, это можно считать самым храбрым поступком в моей жизни. По правде говоря, я сделал лишь несколько шагов, а потом полз на четвереньках и кричал, пока они не пришли за мной.
Имоджин не могла в это поверить. Она никогда бы не подумала, что он захочет так открыться перед ней. Она не знала, что сказать, и просто накрыла ладонью его руку.
– Я ничего не соображал и хотел лишь одного – выползти обратно из этой норы, но они побоялись, что я свалюсь с обрыва. Скорее всего так бы и вышло. Реналд совершил милосердный поступок. Он ударил меня изо всех сил. Они не рискнули оставлять меня одного и тащили дальше на себе. У меня до сих пор осталась пара знатных синяков на память. Я очнулся незадолго до того, как коридор закончился, и едва не рехнулся. Мне пришлось зажмуриться и повторять про себя, что мы идем по просторному залу, полному воздуха и света. И как только я вышел из подземелья, меня вывернуло наизнанку.
– Знаю, – негромко подтвердила она. – Тебя видели слуги.
– Надо же! И после этого кто-то еще мне верит? – Как это ни удивительно, он густо покраснел.
– Они просто решили, что ты отравился.
– А ты? – спросил он. – Что подумала ты?
– Разве я должна была думать о тебе плохо?
– Мне очень повезло с женой! – Он привлек ее к себе и крепко поцеловал. – А теперь слушай, что я придумал.
– И что же?
– Хочешь не хочешь, Уорбрику придется разделить свой отряд. Тебе скорее всего прикажут провести ту группу, что отправится в потайной ход за сокровищами, и для этого он наверняка отберет самых опытных и доверенных людей. Если тебе удастся убедить их идти без света или если ты сумеешь погасить свет по пути, ты запросто сможешь ускользнуть от них в этих коридорах. Полагаю, тебе не составит труда сориентироваться там даже во тьме?
– Но… – Имоджин решила, что сейчас не время напоминать о крысах. Уж если он заставил себя войти в подземелье, зная наверняка, что с ним будет, она переживет свидание с крысами. – Да, я смогу. Но ты останешься в когтях у Уорбрика!
– Но по крайней мере один из нас спасется, и ты сумеешь предупредить Реналда.
– А что потом?
– А потом вы с Реналдом придумаете, как меня освободить, – заявил он с поразительной беспечностью. – Я питаю бесконечную веру в мою амазонку. Но могу кое-что предложить и от себя…
Глава 17
Наступили сумерки, и Имоджин затихла в объятиях Фицроджера. Часовые у входа то и дело окликали их, приказывая подавать голос, и они болтали ни о чем, лишь бы усыпить их бдительность. Фицроджер повествовал о своей жизни, а она делилась в ответ своим небогатым опытом. Конечно, это не могло идти ни в какое сравнение с его знанием жизни, но она испытывала потребность рассказать ему о себе как можно больше. Имоджин понимала, что Фицроджер считает это своего рода прощанием.
Она молила небеса, чтобы они остались живы, но он в это не очень-то верил. Уорбрик не убьет его до тех пор, пока он будет служить орудием для укрощения Имоджин. Однако он слишком хитер и постарается превратить Фицроджера в безвредного пленника. Не надо объяснять, что для этого есть масса способов.
Она готова была уцепиться за любую возможность, и они обсудили все, что приходило им в голову. Но для составления каких-то определенных планов оставалось слишком много неизвестных обстоятельств.
Она должна будет действовать и принимать решения на свой страх и риск, а ему ничего не остается, как ждать избавления.
Его вера в ее способности даже пугала Имоджин. Она хотела напомнить, что всего две недели назад самым важным решением в ее жизни был выбор синего или алого платья. А самым близким знакомством с жестокостью стала потеря любимого кречета.
Но она промолчала, потому что оставалась их единственной надеждой, их последним шансом победить Уорбрика и спасти им обоим жизнь.
Она решила отвлечь его от тягостных мыслей.
– Расскажи, как ты стал наемником?
– Я встретился с отцом. После этого мне стало ясно, что я никогда больше не потерплю над собой власти такого человека и не смогу подвергнуть своих близких подобным издевательствам. Вот почему я считаю, что подвел тебя.
– Не каждому человеку дано избежать страданий. Возможно, такова воля Божья.
– В бессмысленной жестокости нет и не может быть Божьей воли, – отрезал он. – Тебя не удивит, если я скажу, что меня собирались сделать монахом?
– Монахом? – Она извернулась, всматриваясь в сумерках в его лицо. – Наверное, для тебя это было хуже смерти? – Имоджин не могла представить Фицроджера, живущего по законам святой обители. Бедность, смирение и бесконечные посты.
– Я был счастлив, – возразил он. – В монастыре мне было так хорошо, как нигде в этом мире. Все шло по заведенному порядку, все подчинялись одной дисциплине, и у меня была возможность учиться.
«Так хорошо, как нигде в этом мире». Это больно ранило ее самолюбие, хотя трудно было представить, что кровавый хаос, в каком они оказались после свадьбы, мог быть ему приятен.
– Так почему ты там не остался? – спросила она.
– Монастырь находился в Англии. Родные моей матери, и я вполне их понимаю, постарались отправить меня как можно дальше от дома. К несчастью, это приблизило меня к отцу. Он не желал иметь меня под боком и приказал аббату выгнать меня из монастыря. Аббат был вынужден выполнить приказ.
– Сколько тебе тогда было лет?
– Тринадцать. Трудный возраст. Я был в ярости от такой несправедливости. И вместо того, чтобы вернуться во Францию, я сбежал и добрался до Клива, чтобы потребовать правосудия.
– О Господи! – Имоджин болезненно поморщилась. – И что же дальше?
– В точности то, чего и следовало ожидать, – ответил он с едва заметной усмешкой. – Роджер не был таким негодяем, как Уорбрик, но сердце у него было каменное и напрочь лишено жалости и сочувствия. Когда я посмел с ним спорить, он меня высек. Когда я не заткнулся и после этого, он кинул меня в каменный мешок.
Он говорил почти спокойно, но Имоджин чувствовала, какой ценой дается ему это спокойствие.
– Что он надеялся этим добиться?
– По-моему, он в буквальном смысле собирался сгноить меня там, чтобы навсегда забыть о моем существовании. Хотя теперь мне кажется, что скорее всего он хотел забыть о том, что я собой олицетворяю. Из признанных им детей у него остался один Хью – несчастный жестокий заморыш. Роджер был жесток, но он никогда не был слабым. Его вторая жена оказалась бесплодной и равнодушной бабой, но отнюдь не собиралась на тот свет. Вряд ли он был счастлив.
– Тебе его жалко?
– Нет, – с силой произнес он.
Наступившая после этого тишина была весьма красноречивой.
Имоджин боялась, что теперь, подобравшись к самой темной части истории, Фицроджер прекратит свой рассказ. Она не хотела, чтобы он замолчал. Она хотела вместе с ним пережить те беды, что оставили в его душе столь глубокие шрамы.
Он пошевелился, устраиваясь поудобнее, и снова заговорил:
– Мое детство нельзя было назвать безоблачным, но дома и в монастыре я был сыт и более-менее ухожен. А каменный мешок… Я как будто в один миг попал в настоящий ад.
Они бросили меня на глубину десяти футов, так что я весь покрылся синяками и ссадинами. Это был простой колодец, в котором я не мог даже вытянуть руку на всю длину. На полу чавкала зловонная жижа. Вскоре она стала еще зловоннее из-за моих испражнений. Я был уверен, что задохнусь от этого запаха, но этого не произошло. Тьма была кромешной, и хотя умом я понимал, что люк где-то очень высоко, мне казалось, что он опускается на меня, чтобы раздавить…
Его передернуло. Имоджин погладила его по щеке, не зная, что сказать.
– Я плакал. Я кричал. Я молил о пощаде. Я совсем не был храбрым.
– Тебе было всего тринадцать лет, – постаралась она утешить его. – В этом возрасте я устраивала истерику из-за простой царапины на пальце.
– И все же в четырнадцать лет, когда ты сломала руку и тебе вправляли кости, ты даже не охнула.
– Откуда ты знаешь? – удивилась она.
– Я захотел узнать о тебе все, – ответил Фицроджер, проведя пальцем по ее подбородку.
Она не знала, как к этому относиться. Какую цель он преследовал?
– Рука болела так, что от истерики все равно не было никакого проку, – призналась она. – Тебе это понятно?
– Да, и вдобавок ты знала, что тебе стараются помочь. А я знал, что Роджер желает мне смерти.
– Как же тебе удалось выжить?
– Его слуги решили меня подкормить. – Он передернул плечами. – Они все ненавидели Роджера и Хью, а один малый говорил мне потом, что я похож на отца, а значит, его родной сын. Трудно сказать, что ими двигало. Освободить меня они не отважились, но стали приносить еду.
– Святой Иисус! И сколько же ты там просидел?
– Вечность. Я потерял чувство времени, и только потом прикинул, что прошло около месяца. Однажды Роджер решил съездить в Лондон. Тогда они вытащили меня из мешка, а вместо меня кинули туда скелет свиньи, чтобы обмануть Роджера, если он потрудится взглянуть, что со мной стало. Насколько мне известно, ему даже в голову это не пришло. – Она почувствовала, как он пошевелился под ней, прежде чем добавить: – Кости все еще лежат на дне этого мешка. Я сам видел их пару месяцев назад.
Столь откровенная жестокость потрясла Имоджин до глубины души.
– Он ни разу не вспомнил о сыне, которого обрек на такую жуткую смерть? И даже не взглянул на его останки? Ведь он не мог не понимать, что ты действительно его сын!
– Кто знает, что было у него на уме? Позднее я иногда мечтал о том, что силой заставлю его признаться… – Он глубоко, прерывисто вздохнул.
– Что ты сделал, когда освободился? Вернулся домой?
– Нет. Там меня не ждало ничего хорошего. Я решил стать воином.
– Но это не так-то просто. – Имоджин подняла голову, чтобы заглянуть ему в лицо.
– Да, но у меня была цель. Вряд ли тогда я смог бы описать ее словами, – грустно добавил он. – Но я инстинктивно понимал, что обязан стать сильным и ловким, чтобы отомстить Роджеру. Ну и, конечно, никогда больше не попадать в лапы к такому зверю.
Мысли об их нынешней ситуации зашевелились у нее в голове, как клубок ядовитых змей.
– Окружающие считали меня сумасшедшим, – произнес он со вздохом, – и смеялись над моими мечтами.
– Но ты не смеялся над моими, – заметила она.
– Я хорошо знаю, какой силой обладают мечты. – Он задумчиво играл прядью ее волос.
– Но как тебе удалось стать рыцарем без денег и без покровителей?
– Удача. Я наткнулся на отряд наемников. Одному из них требовался слуга. Я следил за их тренировками, а потом пытался все повторять. Вскоре стало ясно, что у меня слишком хрупкий скелет и оттого я слишком слаб. Тогда моей главной целью стало нарастить мышцы. Арно, капитан наемников, заметил мое упорство и даже подбадривал меня, когда бывал в хорошем настроении. В один прекрасный день он позволил мне тренироваться вместе с его солдатами, пока я не взял верх над его любимцем.
– И тогда ему стало ясно, что он вырастил самого великого воина нашей эпохи! – заключила Имоджин с улыбкой.
– И тогда ему стало ясно, что я ранил одного из самых сильных его солдат, – уточнил Фицроджер с горькой гримасой. – Он меня высек.
– Что? Но это же нечестно!
– Как это ни странно, Рыжик, жизнь вообще нечестная штука!
– В точности как сейчас, – вздохнула она.
– В том, что мы угодили в ловушку, виновата не жизнь, – сухо возразил он. – Виновата слабость, помноженная на глупость, причем в основном моя. Тем не менее Арно заинтересовался мной, поскольку понял, что у меня есть способности. Он стал сам меня тренировать, но перед этим дал понять, что спустит шкуру, если я снова серьезно покалечу кого-то из его людей. Вот почему я никогда не теряю контроля над собой во время поединков.
– В этом я успела убедиться! – рассмеялась она. – Но как же тебе удалось стать рыцарем?
– Арно водил нас воевать во Фландрию, и там я проявил себя с самой лучшей стороны. Он уговорил герцога посвятить меня в рыцари. Арно купил мне на свои деньги коня, латы и оружие и приказал драться на турнирах. Он с самого начала это задумал.
– Турниры? Это когда дерутся понарошку?
– Не совсем понарошку. Многие погибают от ран. Вот почему меня не пускали в Англию. Но турниры – весьма выгодное помещение денег.
– А ты был хорошим воином.
– А я был хорошим воином. Арно оставалось лишь пересчитывать моих пленников и собирать за них выкуп.
– Но это тоже нечестно! – возмутилась она.
– Это было честно. Я должен был расплатиться с ним за науку и за то, что он дал мне возможность стать рыцарем. Со временем я решил, что расплатился сполна. И Арно уже ничем не мог меня удержать.
– Что было потом?
– Я познакомился с Генрихом.
– С королем?
– Тогда еще не королем. Всего лишь самым младшим безземельным сыном Вильгельма Завоевателя. Генрих грезил Англией. Он всегда утверждал, что единственный имеет право на этот трон, потому что все остальные сыновья Завоевателя родились в Нормандии.
И в результате не побоялся пойти на братоубийство? Имоджин потрясла эта мысль, но она предпочла держать ее при себе.
– Генрих обожал турниры, – продолжал Фицроджер, – и почти не знал поражений. Я взял его в плен прежде, чем узнал, с кем имею дело. Он был в бешенстве и потребовал поединка, чтобы окончательно выяснить, кто из нас сильнее. Если он выиграет – получает свободу. И платит сто марок, если выиграю я.
Я позволил ему выиграть, но применил для этого все свое искусство, так что он не заподозрил меня в подлоге. Впрочем, даже если и заподозрил – не подал виду. Ему льстит быть единственным рыцарем, победившим в поединке Тайрона Фицроджера.
– Что ни говори, а он мне не нравится, – призналась Имоджин. – Он слишком груб и самоуверен.
– От слабого короля мало толку. Я должен был найти себе покровителя, а в Генрихе мне многое нравится, особенно его острый ум и решительность. Но я бы хотел, чтобы он чаще играл по правилам.
– Впервые увидев тебя, – призналась Имоджин, – я решила, что у тебя тоже нет правил.
– Хорошо. Именно такое впечатление я стараюсь внушить людям.
В его голосе прозвучала какая-то странная напряженность. Имоджин проследила за его взглядом. Снаружи стало уже почти совсем темно, а с темнотой на них навалились и черные страхи. Может, ей удастся отвлечь его разговором?
– Значит, ты стал одним из его придворных? – спросила она.
– Да. И так я попал в Англию. И в Клив. – Он ласково ткнул пальцем ей в нос и добавил: – И встретился с тобой.
– Благодаря смерти Уильяма Руфуса. – Имоджин с досадой прикусила язык. Нашла время заводить об этом разговор!
– Благодаря смерти Уильяма Руфуса, – холодно подтвердил он.
– Если Генрих и правда убил своего брата, это не может быть правильным, – заупрямилась она.
– Кто может сказать, что правильно, а что нет? Руфус привел страну на грань катастрофы. А Генрих любит Англию, и он умный правитель. Ему удастся навести порядок и поддерживать его всеми силами.
Она вспомнила, с каким восхищением Фицроджер говорил о порядках в монастыре.
– И ты хочешь быть частью этого порядка?
– И я хочу быть частью этого порядка.
Он подумал о том, что скорее всего уже никем не станет. Что его мечты умрут сегодня вместе с ним. И если Уорбрик наложит лапы на их деньги, Англия увязнет в новой междоусобице.
– А каким королем мог бы стать герцог Роберт? – спросила она. До сих пор ей не приходилось слышать о брате короля Генриха ничего хорошего.
– Отвратительным! – Он встал на ноги и поднял ее с земли. – По-моему, мне пора надевать латы, – проговорил он. – Уже совсем стемнело.
Имоджин помогала ему как могла, стараясь унять нервную дрожь. Это было равносильно тому, чтобы собирать его на верную смерть. И хотя ему полагалось носить латы и меч, не он, а она должна была стать ключом к их спасению.
Вскоре часовой крикнул, чтобы они вылезали из пещеры, и Фицроджер пробормотал:
– Наконец-то!
Однако у входа он задержался:
– У меня есть к тебе одна просьба.
– Какая? – пролепетала Имоджин. В ушах у нее звенело: «Последняя просьба!»
– Я хотел бы услышать, как ты зовешь меня по имени.
Она привстала на цыпочки, поцеловала его и произнесла:
– Да пребудет с тобой Господь, Тайрон!
Он сгреб ее в охапку и жарко поцеловал в ответ.
– Да пребудет Он с нами обоими!
Они выбрались наружу, в сгущавшиеся сумерки. Перед пещерой их ждал Уорбрик со своими людьми. Все уже сидели верхом. Имоджин оттащили в сторону и снова отдали под опеку Лига. Фицроджера – Имоджин старалась думать о нем как о Тае, но у нее ничего не получалось – отвели к его собственному коню. Это был хорошо выученный боевой конь. При желании Фицроджер мог отдать ему команду, и верное животное вынесло бы его на свободу даже ценой собственной жизни, однако расплачиваться за это пришлось бы Имоджин.
Они оба превратились в заложников друг друга.
Имоджин знала, что жертвует собой ради любви. А ради чего жертвовал ее муж?
Имоджин сосредоточилась и стала читать про себя молитву. Она не сомневалась, что Всевышний будет на их стороне – если Ему вообще есть дело до простых людей. Такое чудовище, как Уорбрик, – это ведь порождение дьявола, а не Бога.
У нее сохранился маленький кинжал для еды. На случай, если кто-то захочет ее обыскать, она спрятала его на бедре, под юбкой. Она могла поранить себя, потому что оставила для виду ножны на поясе, а Фицроджер наточил кинжал на камне до остроты бритвы. Ей пришлось обмотать лезвие обрывками своей юбки и надеяться на лучшее.
Какая польза может быть от этого игрушечного ножика, она и сама не знала, но лучше иметь хоть такое оружие, чем вообще ничего.
Лошадей надежно спрятали среди деревьев. Имоджин наконец сказала Уорбрику то, о чем уже знал Фицроджер.
– Вход в подземелье очень узкий. Через него может протиснуться не каждый мужчина, да и то без лат.
– Что? – Уорбрик чуть не зарычал от ярости. – По-твоему, я не смогу туда попасть?! – Он отвесил ей такую оплеуху, что у нее зазвенело в ушах. – Врешь!
Она услышала какую-то возню и поняла: Фицроджер не остался равнодушным, увидев, что ее бьют, и его повалили на землю. Шум прекратился так быстро, что стало ясно: он на время покорился. Она молилась, чтобы ему и дальше хватило выдержки. Они не могут рисковать и подставлять его под новые удары до того, как понадобятся все его силы.
– Я не вру! – заявила она Уорбрику, вытирая кровь с рассеченной скулы. – Если хочешь, проверь сам. И ты убедишься в моей правоте.
– Я-то проверю, – проворчал Уорбрик, – а вот ты, если соврала, пеняй на себя!
Он принялся отдавать приказания, выбирая тех, кто пойдет с ним, и отодвигая в сторону тех, кто останется.
Имоджин рискнула посмотреть на Фицроджера. Он стоял спиной к дереву, и на него было наставлено шесть обнаженных мечей, дрожащих в руках напуганных бандитов, готовых прикончить его в любую минуту. На лбу у него набухала большая шишка, и левая рука была в крови, но это оказалась просто царапина.
Его взгляд оставался ледяным и спокойным, и только Имоджин догадывалась, сколько на это требуется сил. Их взгляды на миг встретились, и она улыбнулась ему, но он наверняка понял, каких усилий стоила ей эта улыбка.
– Я рад видеть, что ты влюблена в Бастарда, леди Имоджин! – прошипел Уорбрик, больно сжав ее руку. – Ты ведь не станешь рисковать его жизнью, верно? – Он обернулся к тем, кто караулил Фицроджера, и приказал: – Отпустите его.
Бандиты подчинились и убрали мечи, но Фицроджер не шелохнулся.
– Неужто окаменел от страха? – вкрадчиво спросил Уорбрик.
Можно было подумать, что Фицроджер превратился в статую. Имоджин понимала, что все сейчас висит на волоске, но он ничем не мог ей помочь. Ничем. Потому что за любой его поступок придется платить ей.
– Прикрутите его к дереву, – велел Уорбрик своим людям, – да не жалейте веревки!
Фицроджеру завели руки за спину, чтобы привязать к стволу, и Имоджин услышала, как он сдавленно охнул от боли в раненой руке. Она почувствовала, как слезы щиплют глаза. Стоять часами в таком положении – это пытка даже для здорового человека.
– Выломайте пару хороших дубин, – продолжал Уорбрик, с довольной миной проверяя надежность пут, – и смотрите за ним хорошенько. Чуть что – крушите ему ребра. От доброй дубины никакие латы не спасут, и, если вы отдубасите его как следует, он будет подыхать долго и в страшных мучениях.
Фицроджер и глазом не моргнул, но Имоджин содрогнулась от ненависти. Подожди, Уорбрик, настанет и твой час!
– Не трясись прежде времени, леди Имоджин, – посоветовал Уорбрик, заметив ее дрожь, которую он принял за страх. – Пока ты покорна, мне нет нужды убивать кого-то из вас. И когда мы вернемся сюда с карманами, полными денег, я позволю тебе выкупить жизнь твоего мужа тем, что ты на глазах у него доставишь мне удовольствие. Хотя вы женаты без году неделя, он наверняка успел кое-чему тебя научить!
– Я очень религиозна, – пролепетала она, стыдливо потупившись. – А ведь телесное удовольствие – это самый страшный грех.
Уорбрик грубо расхохотался, мигом лишив ее надежды на то, что ее уловка сработает:
– Мне плевать на то, получишь ты удовольствие или нет, и если ты не знаешь, что делать, я мигом тебя научу и повеселюсь от души, когда увижу, как тебе это противно. – Он подмигнул Фицроджеру. – Может, ты даже поблагодаришь меня за науку, Бастард, – если вообще захочешь после меня к ней прикоснуться!
И снова Фицроджер не ответил. Уорбрик протопал к дереву и ударил его по лицу, так что голова ее мужа резко дернулась, а из разбитой губы потекла кровь.
– Ты еще не подох? – с издевкой поинтересовался Уорбрик. – Или тебя паралич разбил от страха?
Зеленые глаза полыхнули яростью, но больше Фицроджер никак себя не проявил. Уорбрик расхохотался, но теперь его хохот почему-то прозвучал не слишком уверенно.
– Ты за все ответишь, Бастард! Я буду развлекаться с твоей бабой до тех пор, пока ты не проснешься! Я хочу, чтобы ты на коленях молил меня пощадить ее!
Затем он схватил Имоджин и потащил в лес. Но вдруг остановился и с ненавистью уставился ей в лицо:
– Надеюсь, ты знаешь, как себя вести!
– Да, – заявила Имоджин. – Я знаю, как себя вести! – Она знала, что это ее единственный шанс спасти себя и мужа.
Он кивнул, довольный ее покорностью, и поволок дальше.
Имоджин могла себе представить, какие чувства испытывает в эти минуты Фицроджер. Ненависть, от которой темнеет в глазах, но это чувство до поры до времени спрятано на самом дне души. Оно будет жить там вечно – или до той поры, пока не вырвется наружу.
Она ненавидела Уорбрика уже давно, но только сейчас поняла, что значит испытывать к кому-то бешеную ненависть.
