Текст книги "Нежный защитник"
Автор книги: Джо Беверли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
Он покрывал поцелуями ее лицо и шею, постепенно спускаясь к вороту сорочки, и в какой-то момент она задрожала, охваченная нетерпением.
Рука, гладившая ее бедро, лениво легла ей на грудь, и Имоджин снова вздрогнула. Она честно заглянула в самые потаенные уголки своей души, но не обнаружила там страха. Смелея с каждой минутой, она мысленно обшарила закоулки своего рассудка в поисках затаившихся там черных демонов, но не нашла ни одного. Они исчезли без следа, не оставив даже самого маленького темного облачка.
Он распустил ворот ее рубашки и потеребил губами сосок.
– Ох, почему это так приятно? – пролепетала она.
– Может, всеблагой Господь специально это придумал?
– Не смей так говорить! – Но она вовсе не хотела, чтобы он прекратил свои ласки.
– Пора нам обсудить предостережения отца Вулфгана, – прошептал он, щекоча ее пылавшую кожу. – Давай выкладывай все по порядку. Что он считает опасным?
– Я не хочу…
– Расскажи мне, Имоджин. – Он осторожно лизнул ее сосок.
– То, что ты делаешь! – выдохнула она. – Это опасно. И поцелуи, когда играют языками. – Она уже не могла остановиться, словно где-то внутри прорвало плотину. – И руки почти во всех местах. Все, кроме… ну, ты знаешь. Воткнуть его в меня. Но и это не запрещено лишь потому, что Господу угодны новые невинные души.
– Знаешь, этот человек просто рехнулся, – со вздохом проговорил он.
Имоджин тоже приходило это в голову.
– Похоже на то, – робко призналась она, чувствуя себя законченной еретичкой. – Вчера, когда он меня допрашивал, мне показалось, что он готов силой выпытать у меня все, чем мы занимались. Он как будто… Это звучит глупо, но он как будто сам… возбудился. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Да. – Он оставил ее грудь, чтобы посмотреть на нее. – Я давно подозревал его в чем-то подобном. Итак, жена моя, позволишь ли ты мне поцелуи, когда играют языком, и руки почти во всех местах, и станешь ли ты наслаждаться моими ласками?
Годы послушания не так-то легко забыть, и Имоджин согласно кивнула.
– Помни, – повторил он, – никаких греховных союзов, но если ты позволишь, я сумею сделать тебе приятное. Это не имеет отношения к супружескому долгу или покаянию. Если тебе не понравится или ты снова почувствуешь страх – скажи мне. Да?
– Да, – ответила Имоджин, хотя твердо решила не останавливать его ни в коем случае. – Но что ты собираешься делать, если мы не будем…
– Вот это, – ответил он, снова приникнув к ее правой груди. Он немного отодвинулся, чтобы его пальцы могли одновременно играть с ее левой грудью.
Имоджин задрожала от наслаждения.
– Что я должна делать? – прошептала она.
– Ничего. Только скажи, если тебе будет больно или неприятно. – Он осторожно потеребил сосок зубами, отчего ее тело выгнулось ему навстречу, как тугой лук.
– Хорошо, – подбодрил он ее. – Мне нравится, когда ты отзываешься на мои ласки.
Имоджин зажмурилась, но, почувствовав, что он смотрит на нее, открыла глаза. Он наклонился и поцеловал ее. Она послушно раздвинула губы. Его рубашка щекотала напряженные от возбуждения соски, и Имоджин покрепче прижалась к нему, чтобы усилить это ощущение.
Он ласково рассмеялся ей в губы и отстранился.
– Ох, моя милая распутница, с тобой не захочешь, да согрешишь!
– Прости. – Она почувствовала себя виноватой.
– Тебе не за что извиняться. – Он снова ее поцеловал. – Я сам этого хочу. Я хочу, чтобы ты обезумела от наслаждения и чтобы я мог это видеть.
– Но разве это не нарушит данного тобой слова?
– Речь шла только о плотском союзе.
Имоджин заметила, что успела раздвинуть ноги, только когда он прижался к ней, к тому самому месту, что больше всего страдало от жгучей истомы. Она инстинктивно обхватила его ногами и тут же смутилась от собственной дерзости. Фицроджер понял ее чувства и заверил:
– Имоджин, мы не делаем ничего плохого. Ты не делаешь ничего глупого и неправильного. Только не стесняйся показать мне, что ты испытываешь.
Она сжала его ногами еще сильнее и подставила губы для поцелуя. Она не была уверена, но, кажется, он глухо застонал в ответ. Его руки скользили по ее телу. Она вздрогнула, когда он провел рукой по ее бедру и коснулся ягодицы, а потом прижал ладонь к самому интимному месту.
Она застыла на миг, скованная нерешительностью, и он ждал, пока она привыкнет. Имоджин чувствовала, как жадно пульсирует ее плоть под его горячей ладонью, моля о новых ласках, но ей казалось, что это место слишком чувствительно для любых прикосновений.
– Я не знаю, – пожаловалась она.
– Я хочу просто погладить тебя, очень осторожно. Я остановлюсь, как только ты скажешь.
– Как-то странно позволять кому-то себя там гладить. – Однако она подчинилась.
Его пальцы двигались легко и плавно, играя с самым чутким местечком.
– А может, и нет, – подумав, произнесла она, постепенно преодолевая скованность.
Она закрыла глаза, целиком сосредоточившись на обжигающих ощущениях, порожденных его лаской. И когда его губы снова сомкнулись на ее соске, Имоджин охнула от восторга.
– Ангелы небесные, направьте меня! – прошептала она. – Это так необычно! – И через минуту добавила: – Не останавливайся!
– Не буду.
У нее не было сил даже обнять его в ответ. Она широко раскинула руки и так вцепилась в края тюфяка, как будто от этого зависела ее жизнь.
– Можно мне тебя обнять? – задыхаясь, спросила она.
– Конечно.
Его рука действовала все более уверенно, и она приподнялась ей навстречу. Словно сквозь туман, до нее донесся его одобрительный шепот, побуждавший ее двигаться, отвечая на его ласки.
Зубы. Однажды он говорил что-то о том, что кусается… Она почувствовала его зубы на своем соске!
– Ты меня укусил!
Он поднял голову.
– Это… Я не против!
Он рассмеялся, и она снова почувствовала его зубы.
– Я не поверила бы в это ни за что в жизни, – пробормотала она. – Я не знаю, что мне делать. – От гулкого биения сердца у нее заложило уши, и все же она сумела расслышать его голос:
– Все хорошо, Рыжик. Позволь этому свершиться. Так и должно быть.
– Что? Скажи, что мне делать? – Ее возражения перешли в низкий стон, и ему пришлось заглушить его поцелуем. Она жарко целовала его в ответ, с трудом веря, что сумеет пережить эту бурю наслаждения, и глухо моля о пощаде.
И наконец это свершилось.
Очень удачно, что Фицроджер не прервал поцелуя, потому что она закричала, а тело ее забилось в судорогах. Он налег на нее всем своим весом, не позволяя вырваться, а его пальцы продолжали ласкать ее между ног. Ее тело сопротивлялось, оно словно обрело собственную жизнь, пока напряжение не разрешилось бурным экстазом.
Он не спешил убирать руку, но теперь касался ее едва-едва. Он по-прежнему лежал на ней, и его вес не казался ей больше огромным и удушающим. Медленно, осторожно он дал свободу ее губам, и Имоджин судорожно вздохнула, хватая ртом воздух.
– Боже милостивый… – вырвалось у нее.
– Иначе и не скажешь! – Его лицо снова стало непроницаемым, но она думала, она надеялась, что в глубине его зеленых глаз все же таится хотя бы капля душевного тепла.
Некоторая часть его тела упиралась ей в бедро, и она поняла, что он давно готов к соитию. Ее восторг был отравлен чувством вины.
– Но разве я не могу сделать что-то подобное тебе?
– Иногда. Но не каждый раз. Не думай, я не считаю себя обделенным. Ну, – подумав, уточнил он, – по крайней мере не слишком сильно. – Он медленно повернулся и привлек ее к груди.
Она ощутила под собой его твердое, горячее копье и шевельнулась – едва заметно. Такая твердая, переполненная кровью штука наверняка очень уязвима, и она боялась сделать ему больно. Он глухо охнул и сжал ее бедра.
– Нет, Имоджин!
Она внимательно посмотрела ему в лицо и пришла к выводу, что оно выражает не боль, а что-то другое. Несмотря на его железную хватку, ей удалось снова чуть шевельнуться.
Он наградил ее весьма увесистым шлепком, уложил на матрас, а сам выскочил из постели.
Имоджин села, довольно улыбаясь и совершенно не волнуясь из-за того, что ночная рубашка сползла и обнажила грудь.
– Разве ты не ляжешь со мной?
– Я говорил тебе, что буду спать на полу. Я дал слово монахам защищать их от вспышек твоей необузданной похоти, и, похоже, мне предстоит нешуточный бой!
На его лице не было и тени улыбки, когда он наклонился, чтобы задуть свечу, но Имоджин тихонько рассмеялась и скользнула под одеяло. Она ощутила вкус женской власти, когда ее не подавляли вина и страх, и это было самое восхитительное чувство на свете.
Наступила тишина, и она украдкой принялась ощупывать свое тело. Оно казалось таким же – а как же иначе? Ведь она все еще не утратила девственности. Но все же оно стало другим. Оно проснулось. И почувствовало голод. Она была абсолютно уверена, что на этот раз ничто не помешает им стать мужем и женой на деле, а не на словах.
Это чудо, этот восторг не имели ничего общего с жестоким насилием, которое она видела.
– Жаль, что ты не сделал этого раньше, – проговорила она во тьму.
– Насколько я припоминаю, я пытался это сделать.
– Если бы только ты не завел речь о демонах…
– Тогда мне это казалось глупой шуткой. Я недооценил влияние на тебя отца Вулфгана.
– Меня приучили поклоняться этому человеку, как святому. Не очень-то он приятная личность. Он несговорчивый, но честный. – Она все еще не справилась со своими сомнениями, и это прозвучало в ее голосе.
– И все же это не помешало твоему отцу зачать трех внебрачных детей. Вряд ли отец Вулфган одобрил бы такой поступок.
Имоджин вздохнула, снова проведя руками по ожившему телу.
– Ни за что бы не одобрил!
– Имоджин, – проговорил Фицроджер в темноте, – мне кажется, твоему отцу, как и многим другим отцам, было страшно представить тебя в постели с другим мужчиной. Отец Вулфган стал в какой-то мере его защитой, вместе с теми мужчинами, которые были допущены к тебе в качестве женихов. Он знал, что мужчины постарше могут и подождать.
– Ты ведь тоже готов был ждать, – мягко напомнила она.
– Но не так долго. Ты же не прочь заполучить меня прямо сейчас, разве не так?
Ее рука наткнулась на влажное местечко, которое только что ласкал ее муж, и она беспокойно дернулась.
– Да.
– Значит, завтра мы положим конец тому, что начали сегодня.
Имоджин готова была умолять его сделать это сейчас же, не откладывая, когда она забыла о страхах, а ее тело изнывает от голода, но он дал слово монахам.
Завтра она будет принадлежать ему целиком.
Глава 15
Впервые в жизни Имоджин была разбужена поцелуем, но, открыв глаза, увидела Фицроджера в полном боевом облачении. Он снова стал военачальником, а не любовником.
Имоджин поглядывала на него, пока одевалась. То, что было ночью, теперь казалось сном. Но воспоминания были слишком свежи, и они многое изменили. Ужас, внушенный расправой Уорбрика над Дженин, был похоронен на дне души. Он не был забыт, но остался там, где хранились ее воспоминания о смерти, болезнях и войне.
Близость мужского тела, близость тела Фицроджера больше не несла в себе угрозу, она стала для ее губ и рассудка даже слаще меда. Больше она не видела в этой близости ничего дьявольского или греховного. Она могла вызвать отвращение лишь у того, кто говорил о ней как о чем-то низменном и постыдном. Но близость, осененная доверием и нежностью, была ангельски чиста.
То возвышенное, приподнятое состояние, в котором пребывала Имоджин, не могло быть грехом.
Фицроджер даровал ей – со всей чуткостью и щедростью – невероятное блаженство. Ее тело и разум еще не остыли после этого чуда, их не остудила даже ледяная вода, которой она умылась, и холодное прикосновение одежды.
И она по-другому стала относиться к нему.
Даже теперь, после нескольких часов крепкого сна, легчайшее прикосновение будило в ней целую бурю эмоций. Запах, принадлежавший только ему, еще держался на простынях, и она не могла остаться к нему равнодушной. Теперь она понимала, отчего новобрачные ведут себя так странно и постоянно ищут повода уединиться. Они целиком захвачены этой новообретенной чувственностью и не в состоянии сосредоточиться на обычных делах.
Захвачен ли этим и он?
Имоджин наклонилась, чтобы надеть чулки, и исподтишка кинула взгляд на Фицроджера.
Она грустно вздохнула. Конечно, нет.
Он выглядел спокойным, и можно было не сомневаться, что его ум поглощен насущными проблемами. Словно желая доказать ей правоту этой догадки, он с нетерпением посмотрел на жену. Но тут его взгляд на какой-то обжигающий миг остановился на ее голой ноге.
У Имоджин перехватило дыхание, и она поспешила спрятать торжествующую улыбку. Она постаралась как можно дольше возиться со своими чулками.
Она хорошо помнила сделанное прошлой ночью открытие. Фицроджеру не так-то просто доставлять наслаждение ей и ничего не получать взамен. Возможно, он тоже переживает настоящую бурю чувств. Ее ноги почему-то дрожали и подгибались, когда она встала, чтобы выйти из комнаты.
Он отступил в сторону, пропуская ее вперед.
А потом сделал одно-единственное движение.
Его рука в латной рукавице легла Имоджин на шею и прижала к дверному косяку – совсем не больно, но решительно и властно.
Он поцеловал ее, и снова ему не удалось сдержаться: поцелуй вышел жадным и страстным.
Имоджин задрожала от неутоленной страсти, и страсть эта исходила от него. Он отшатнулся, зажмурился, как будто сам удивился своей несдержанности. Его неподвижная, напряженная фигура лучше всяких слов говорила о диком, чудовищном голоде.
Хотел ли он ее? Или ему просто нужна была женщина? Насколько она могла судить, он уже довольно давно умерщвлял свою плоть воздержанием.
Он поднял тяжелые веки. Взгляд зеленых глаз потемнел и затуманился. Он убрал руку, как будто только сейчас увидел, что делает, и с недоумением уставился на ее шею. Имоджин провела по ней рукой, хотя знала, что там не могло остаться отметин.
Зато ее губы горели, как от удара.
Она ждала его слов, но он лишь погладил ее по плечу и повел во двор.
Хватит ли им терпения дождаться ночи, чтобы утолить эту страсть? Как только они окажутся в Кэррисфорде, никто не помешает им удалиться в спальню. И вовсе незачем мучиться до самого вечера!
Имоджин едва сдерживала нервную дрожь. Она сгорала от нетерпения, но его жадный поцелуй ее напугал. Он казался ей драконом, посаженным на цепь. Он мог обогреть ее своим дыханием и унести высоко в небо на огромных крыльях, но мог и спалить, как пылинку, даже не заметив этого.
Они покинули монастырь в сопровождении вооруженного отряда из двадцати человек – в точности, как он говорил. Имоджин тронула такая забота о ее безопасности, хотя она считала ее излишней. Дорога от монастыря до Кэррисфорда всегда содержалась в отменном порядке и извивалась перед ними широкой лентой, как будто приглашая в путь. Солнце едва успело разогнать последние клочья утреннего тумана, обнажая серебристую от росы паутину, мерцающую между травинок. В зеленых кронах деревьев беспечно распевали какие-то пичуги.
Мирная, безмятежная картина обещала скорое возвращение домой.
Она услышала стон и оглянулась.
Поначалу не было заметно ничего подозрительного, но вскоре она увидела, что один из охранников побледнел, как полотно, и с трудом удерживается в седле. Вот он покачнулся и схватился за луку седла, чтобы не свалиться на землю. Фицроджер тоже это увидел. Он подъехал к солдату:
– Тебе плохо? – спросил он.
– Что-то живот прихватило, милорд, ничего страшного… – Он попытался придать себе бравый вид, но вдруг согнулся пополам, и его вырвало.
Через пять минут большинство солдат стонали от желудочных колик. Многих рвало. Здоровыми остались только шестеро, и Имоджин сразу бросилось в глаза, что на них цвета Фицроджера. Остальные были из отряда Ланкастера.
Значит, все это время опасность шла за ними по пятам.
– Гарет, – обратился Фицроджер к одному из тех, что были здоровы, – они ели что-то отдельно от вас?
– Не то чтобы ели, – смущенно пробормотал солдат. – Они пили, милорд. Люди Ланкастера прихватили с собой мех с вином.
– Но вы из него не пили?
– Нет, милорд.
– Теперь тебе ясно, почему я высек солдата за пьянство на посту? – спросил Фицроджер у Имоджин.
– Но почему ты взял с собой людей Ланкастера? – Страх, зашевелившийся в ее душе, грозил перерасти в панику. Все было спланировано заранее, причем с единственной целью – добраться до нее. Она снова посмотрела на дорогу. Сейчас она напоминала тропу в логово хищника.
– Я должен был оставить в Кэррисфорде свой гарнизон, – бесстрастно ответил он, – но мне хотелось усилить твою охрану, и я взял кое-кого из отряда графа. Теперь я вижу, что это было ошибкой.
– Лучше нам остаться здесь… – Она двинулась было обратно.
Он остановил ее, положив руку на плечо. Его взгляд мигом окинул всю картину: солдат, больных и здоровых, стены монастыря не более десяти футов высотой и дорогу на Кэррисфорд.
Имоджин немного успокоилась. Что бы ни случилось, Фицроджер найдет способ ее защитить. Ведь он – ее рыцарь, и притом лучший солдат в королевском войске.
– Монастырь не предоставит серьезной защиты тем, кто равнодушен к Божьему гневу, и это играет им на руку, – рассуждал он вслух. – Если мы поспешим, то можем их опередить. Ты умеешь ездить верхом?
– Конечно.
– Я имею в виду – мчаться во весь опор?
– Да. – Ее сердце забилось гулко и часто, но не от страха, а от готовности бросить вызов неведомым врагам. – Я ведь люблю охотиться, помнишь?
Это была довольно жалкая попытка пошутить, но он оценил ее по достоинству и улыбнулся.
– Отлично. – Он сорвал с седла одного из самых худосочных солдат Ланкастера и без церемоний вытряхнул его из толстой кожаной рубахи и круглого остроконечного шлема. – Надень это.
Имоджин проглотила возражения и выполнила приказ. Рубаха болталась на ней, как на вешалке, но грубая кожа могла послужить защитой от стрел. Ей стало не по себе при мысли, что на них могут напасть. При жизни ее отца смешно было даже подумать, что кто-то осмелится угрожать ей оружием. Впрочем, Имоджин была полна решимости выйти с честью из этого испытания. Она без сожаления бросила в траву драгоценный обруч и нахлобучила шлем прямо поверх вуали.
Фицроджер поднял с земли ее обруч:
– Нам не следует разбрасываться такими вещами, жена. – Веселый блеск в его глазах заставил Имоджин покраснеть от гордости.
Он обязательно победит, как бы ни был силен их враг.
Она сунула обруч под тунику, туго перепоясанную ремнем. Потом заметила, что у одного из больных солдат есть лук и стрелы. Она забрала у него лук, проверила тетиву и прикинула на руке. Конечно, он был больше того, к какому она привыкла, но на пару выстрелов ее хватит. Она закинула за плечо колчан со стрелами.
– Ты умеешь стрелять? – спросил Фицроджер.
– Да.
Он ничего не сказал и помог ей подняться в седло.
Вскоре они были готовы в путь: восемь человек против неведомого врага. Но Фицроджер считал, что большая армия не может находиться поблизости и остаться не замеченной его патрулями. Вдобавок злоумышленники вряд ли знакомы с суровыми порядками в отряде Фицроджера, а значит, ожидают, что вся его стража страдает от боли в желудке.
Ее муж подъехал ближе и протянул ей щит.
– Накинь ремень на плечо, а левую руку просунь в петлю.
Она сделала, как было велено. Это был небольшой круглый щит, гораздо легче его огромного щита в форме крыла, но для нее он все равно оказался слишком массивным.
Она почувствовала себя довольно глупо. Они не успеют доехать до Кэррисфорда, а ее рука уже онемеет от такой тяжести, и вообще вряд ли ей удастся орудовать щитом так же умело, как делают это солдаты. Не говоря уж о том, что щит помешает ей стрелять из лука.
– Они не станут в меня стрелять, – проговорила она.
– Кто знает, что им нужно? – Он пристально всматривался в даль. – Моя задача защитить тебя, Имоджин, и я делаю это, как могу. Держись рядом со мной и будь начеку. И не задумываясь выполняй любой мой приказ.
– Или что? – спросила она, снова пытаясь найти утешение в юморе.
– Или я поколочу тебя – если мы останемся живы.
На этот раз она поняла, что ему не до шуток.
Он взял меч на изготовку, еще раз окинул взглядом свой малочисленный отряд и отдал тихую команду. Они взяли с места в карьер: два человека скакали впереди, остальные сзади.
Имоджин не преувеличивала, когда сказала, что умеет ездить верхом, но шлем был слишком велик и все время сползал на глаза, а тяжелый щит болтался на скаку, молотя по чем попало. Ее нога вскоре покрылась синяками, а лошадь стала шарахаться от неожиданных ударов по бокам. Имоджин начала отставать. Фицроджер придержал коня, наклонился и схватил ее лошадь под уздцы. Имоджин вцепилась в гриву и сосредоточилась на том, чтобы не потерять щит и не вывалиться из седла.
Они уже давно въехали в лес, однако врагов не было видно.
А потом в воздухе засвистели стрелы. Один из передовых всадников рухнул вместе с лошадью. Они покатились по земле, пока не перегородили собой дорогу.
Фицроджер приказал остановиться. Не дожидаясь команды, его солдаты заняли круговую оборону, прикрывая собой Имоджин.
Она в шоке следила за тем, как выпущенная из леса стрела вонзилась в ее щит. А ведь это могло быть ее тело!
Она видела, как Фицроджер выдрал стрелу, угодившую ему в грудь. Едва справившись с испугом, Имоджин сообразила, что стрела не могла войти глубоко. Даже если она пробила латы, ее наверняка остановила кольчуга.
Воздух прошили новые стрелы. Теперь они шли низом, в надежде поразить лошадей. По счастью, почти все стрелы прошли совсем низко, и лошади не пострадали. Правда, одно животное заржало от боли, но всаднику удалось его успокоить. Имоджин видела, как набухает кровью пятно у нее на брюхе. Ничего страшного, простая царапина.
Святой Спаситель, неужели им суждено здесь погибнуть?
Солдат, упавший первым, так и не поднялся с земли. Это был Гарет. Тот, что рассказал им про вино.
Но Уорбрику совсем невыгодно ее убивать!
Никому не будет выгоды от ее смерти.
Кроме короля. Если она умрет, Генрих завладеет Кэррисфордом.
Но не мог же он…
Стрел стало меньше. Наступила минута зловещего затишья, растянувшаяся до невероятных пределов.
Затем из чащи выехали десять вооруженных до зубов солдат. С дикими воплями они схватились врукопашную с ее защитниками. Крики дерущихся перекрывали звон и скрежет металла, рвущегося к заветной цели – костям и плоти врагов.
Лошадь под Имоджин испугалась и заплясала, окруженная звоном и блеском стали. Имоджин рванула поводья изо всех сил, стараясь успокоить животное и в то же время выискивая шанс помочь своим. В суматохе она потеряла лук, но сейчас от него было мало проку. В такой свалке невозможно было прицелиться.
Она немного удивилась тому, как вдруг замедлились движения окружающих. Миновала всего минута с тех пор, как Гарет упал на дорогу, а ей казалось, что прошли годы. Все вокруг – и друзья, и враги – едва шевелились, как во сне.
Она видела, как открылся для удара один из врагов, но солдат Фицроджера не воспользовался этим шансом. Будь у нее под рукой хоть какой-то кусок металла, она запросто поразила бы этого человека. Лошадь снова заплясала под ней и повернула к Фицроджеру. Он тоже напоминал ей медлительного старика, хотя действовал гораздо быстрее остальных.
Его меч ударил по незащищенному торсу, и Имоджин могла поклясться, что услышала хруст рассекаемых ребер, прежде чем враг дико завизжал и рухнул с коня. И она нисколько не испугалась! Мало того, она издала воинственный клич, как будто сама свалила этого солдата!
Еще один ее защитник с жалобным воплем рухнул на землю. Их становилось все меньше.
Ее возбуждение сменилось апатией. Противник был слишком силен.
Имоджин пожалела, что у нее нет меча, хотя вряд ли сумела бы им воспользоваться. Но тут вспомнила про стрелы. И выхватила из колчана сразу несколько штук, готовая воткнуть стрелу в любого, кто протянет к ней руки.
Однако нападавшие слишком были заняты дракой, и пока им было не до нее. Кажется, их вообще занимал один Фицроджер, как будто они понимали, что доберутся до Имоджин, только разделавшись с ним. Он без труда бился один против троих, легко, будто играючи, отражая удары.
Ее сердце чуть не выскочило из груди, когда один из разбойников коварно подкрался сзади и занес над Фицроджером тяжелую булаву. Она закричала, предупреждая об опасности, но ее муж уже развернулся и ушел от удара, как если бы у него были глаза на затылке.
Улучив какой-то миг между двумя ударами, он даже улыбнулся ей весело и беспечно, как будто это была просто забавная игра.
Она с удивлением обнаружила, что улыбается ему в ответ. Это была не игра, и тем не менее никогда прежде она так остро не наслаждалась жизнью. Если даже ей суждено умереть на этой дороге – такая смерть будет не хуже, а даже лучше многих.
Но ни за что на свете она не сдастся в плен.
Тяжелый меч грозно просвистел в воздухе совсем близко от головы Фицроджера. Он мощным ударом отбил его и развернул коня, чтобы сразиться с другим нападающим.
Ранило еще одного солдата из их охраны, но враги понесли гораздо больше потерь. Один Фицроджер уложил не меньше троих. Имоджин с нетерпением ждала, когда кто-нибудь окажется достаточно близко и она воткнет в него свои стрелы. Она кричала от восторга, приветствуя каждый удачный удар и радуясь каждому поверженному врагу.
Упал еще один солдат из их отряда.
И тут разбойник наехал прямо на Имоджин. Она подняла лошадь на дыбы, стараясь отпугнуть его, и громко закричала. Фицроджер бился с двумя противниками, но сумел развернуть своего коня, чтобы ее прикрыть.
Он бился не на жизнь, а на смерть и все же умудрялся защищать и ее! Это было просто чудом.
Но тут лошадь одного из нападавших задом уперлась в ногу Имоджин, грозя раздавить ее своей тяжестью. Ах, с каким наслаждением Имоджин воткнула стрелу в конский зад!
Лошадь шарахнулась в сторону. Всадник удержался в седле, но на какую-то секунду открылся для удара.
И снова все замедлилось, как во сне.
Незащищенное место между наплечниками и шлемом их врага было видно Имоджин так же хорошо, как яблочко в центре мишени. И меч Фицроджера безошибочно нашел это место. Разбойник даже не успел понять, что ему конец, а ее муж со смертоносной ловкостью еще раз взмахнул мечом и отсек руку его сообщнику. Тот завыл от ужаса и грянулся оземь.
– Хорошая работа! – похвалил Фицроджер свою жену.
Ее сердце пело от счастья.
На него снова готовились напасть трое противников, но что-то остановило их атаку. Что же?
Ничего удивительного, что они боятся такого рыцаря, как Фицроджер!
И опять засвистели стрелы.
Одна ударила Имоджин по шлему, так что ее голова чуть не отвалилась. Она вскрикнула от испуга. Но гораздо больше стрел попало Фицроджеру в правый бок, не прикрытый щитом.
Кажется, семь штук. Теперь он был похож на ежа.
Он зло выругался, но Имоджин видела, что эти стрелы не могли причинить ему серьезного вреда. Тем не менее они пронзили кожу, лишив правую руку возможности держать меч. Он перекинул клинок в левую.
Последний из их солдат упал бездыханный, и дравшиеся с ним двое бандитов присоединились к трем своим дружкам. Один из них зловеще ухмылялся.
Время как будто остановилось.
Она увидела, как трое разбойников перекрыли дорогу на Кэррисфорд.
Она увидела, как двое других медленно, словно нехотя, приближаются к ним.
Она увидела, как из ран Фицроджера сочится кровь.
Когда он кивнул в сторону леса и почти спокойно сказал: «Туда!» – она бросила на землю бесполезный щит и колчан и направила лошадь в густую чащу.
Они неслись, не разбирая дороги, заставляя лошадей перепрыгивать через поваленные деревья и рискуя в любой момент слететь на землю, зацепившись за сук. Но остановка означала верную смерть для него, и гораздо более ужасную участь для нее.
Он был рядом с ней, однако Имоджин понимала, что во время этой бешеной скачки может полагаться только на себя – иначе она погибнет.
Она слышала, как трещат ветки под копытами лошадей их преследователей, но постепенно этот звук становился все тише.
Ее шлем слетел с головы, сбитый ударом толстой ветки, чуть не свалившей ее с седла. После этого она поехала медленнее.
От ее юбки остались одни лохмотья, но она была благодарна небесам за то, что ткань оказалась ветхой. Иначе ее наверняка сдернуло бы на землю.
Ее муж обнаружил в подлеске оленью тропу и поехал по ней. Имоджин, придержав своего коня, ехала следом.
Тропа вилась и вилась по оврагам, пока не спустилась вниз с косогора – такого крутого, что лошадь могла сорваться в пропасть в любой момент.
А вот и ручей.
– Ты сможешь через него перепрыгнуть? – спросил он, придержав своего взмыленного коня.
Она видела, что он с трудом держится в седле. Почти все стрелы, попавшие в него, обломились в бешеной скачке, но судя по всему, он потерял очень много крови.
– Да. Как ты себя чувствуешь?
– Поехали! – только и ответил он.
Она повернула лошадь к ручью и легко перемахнула через него, а потом остановилась, чтобы подождать Фицроджера. Он прыгнул следом за ней.
Эта мимолетная заминка дала Имоджин время осмыслить ситуацию.
– Там, прямо над нами! – крикнула она. – Там есть пещеры. Мы могли бы в них укрыться. – Но испугавшись, что Фицроджер сочтет ее трусихой, она добавила: – Я знаю, как отсюда попасть в Кэррисфорд.
– Едем туда, – решил он.
Она осторожно вела коня по крутым склонам, сплошь заросшим кустарником. То и дело из-под кустов выглядывали острые скалы. Имоджин вдруг испугалась, что не сумеет найти пещеры – ведь прошел не один год с тех пор, как она была здесь в последний раз. Но тут ей на глаза попался новый утес, и она, вспомнив это место, решительно направилась в ту сторону.
Она под уздцы провела коня через узкий проход в сумеречную прохладу пещеры. Фицроджер не отставал от нее ни на шаг.
– Надеюсь, мы не совершаем глупость? – спросила она, поежившись от холода. – Сначала мне это показалось хорошей идеей, но теперь я подумала, что мы похожи на детей, прячущихся под кроватью. Если они нас выследят, мы окажемся в ловушке. – Ее голосу вторило едва заметное эхо, хотя пещера была совсем небольшая. К добру или к худу ей попалась пещера, не связанная с тем бесконечным лабиринтом, что пронизывал эту гору насквозь.
– Мы давно от них оторвались, – возразил Фицроджер, – и я мог бы защищать это место достаточно долго.
То странное ощущение, из-за которого все окружающие казались Имоджин неуклюжими и заторможенными, все еще не покинуло ее. Оно стало не таким отчетливым, но не пропало совсем. И внушало ей неестественное спокойствие и уверенность. Разве не очевидно, что любой нормальный человек в подобной ситуации должен был бы трястись от ужаса?
– Позволь мне осмотреть твои раны, – предложила она.
– Не бери в голову, – небрежно отмахнулся он, осматривая их убежище и избавляясь от засевших в латах наконечников стрел, как будто это были простые колючки.
