Текст книги "Нежный защитник"
Автор книги: Джо Беверли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
Она искренне надеялась, что Генрих сотрет в порошок обоих братьев, но в глубине души таила гораздо более кровожадные планы. Ей хотелось, чтобы Уорбрик был не просто казнен, но и унижен и чтобы это обязательно происходило в ее присутствии.
Имоджин находилась в буфетной и пересчитывала свечи, когда ее посетила неприятная мысль. Когда король пойдет войной на Беллема, Фицроджер отправится с ним. Они будут воевать, в том числе и с Уорбриком. И Фицроджеру будет грозить смертельная опасность.
Она тут же постаралась успокоить себя тем, что этот тип всю жизнь только и делает, что воюет. Так чего же она боится?
Однако она боялась. Она боялась за своего мужа.
– Ах вот вы где, леди Имоджин, – услышала она голос Сиварда. – Там, во дворе, собрались ваши старые слуги. Они вернулись в замок.
Его глаза сердито блеснули, но Имоджин улыбнулась в ответ:
– Неужели они только сейчас услышали о том, что Уорбрик сбежал?
– Думаю, они только сейчас услышали, что в замке праздник. Если пожелаете, мы можем отослать их назад и приказать вернуться через неделю.
– Нет. Мы слишком нуждаемся в рабочих руках. – Имоджин вспомнила, как Фицроджер принимал вернувшихся работников, и снова улыбнулась: – Я выйду к ним на крыльцо, Сивард.
Нужно было раздобыть хоть немного денег. Она поспешила наверх и принялась шарить в вещах своего мужа. Конечно, все сундуки с деньгами были заперты, но ей повезло найти кошель с серебряными фартингами, висевший на ремне куртки.
Потом она заглянула в кабинет, где замковый писарь брат Катберт вручил ей полный список слуг. Наконец она вышла на крыльцо, где подобно Фицроджеру сверяла имя каждого из пришедших со списком и выдавала ему по серебряному фартингу.
Вот так. Пусть знают, кому они служат!
Почти все женщины немедленно отправились в ткацкую, где сразу же закипела работа. Имоджин показалось, что кое-кто из них не удержался от недовольной гримасы. И она пошла с ними в ткацкую: во-первых, для того, чтобы помочь им освоиться, а во-вторых, ей хотелось убедиться, что они не будут бездельничать.
В комнатах уже успели навести чистоту, и самые умелые швеи сидели за работой, восстанавливая то, что еще можно было пустить в дело. Другие перебирали обрывки тканей, вырезая из них неповрежденные куски, чтобы превратить их в полотенца или женское белье.
Как всегда, во время работы женщины болтали и сплетничали. Имоджин сидела среди них со своим шитьем и невольно прислушивалась к разговорам. Прежде служанки никогда не отваживались вести в ее присутствии столь откровенные беседы. Видимо, теперь к ней относились как к опытной замужней даме, а потому перестали стесняться. Или здесь сыграл свою роль тот факт, что ее отец, всесильный хозяин замка, уже мертв и можно не считаться с его упрямым желанием охранить свою дочь от реальной жизни.
– …Ты не поверишь, какой у него огромный, – шептала одна женщина, Дора, своей соседке. – Я аж обмерла: чего, думаю, с таким делать? Ну, да тот парень, у которого грудь, как бочонок, знает все как есть!
– Мне тоже нравятся большие мужики!
– Это в котором же месте большие, а?
– В любом!
По комнате прокатился дружный смех.
– Нет, ты послушай меня, Ида, – продолжала Дора. – Главное не то, что у них промеж ног, а то, что в башке! Никто не приголубил меня так, как один плюгавый старикашка, а я тогда была еще совсем девчонкой! Уж он показал мне, что к чему! А потом мне самой пришлось учить всем этим штучкам Джонни. Иначе у нас с ним ни за что бы не сладилось!
Имоджин от всей души пожелала, чтобы и ее кто-нибудь научил что к чему. Но, с другой стороны, она боялась, что знает теперь это слишком хорошо. Ведь Дора готова отдаться любому мужчине. Такие, как она, наверняка не брезгуют брать в рот эту штуку. Интересно, хватит ли отцу Вулфгану способности объяснить этой женщине, как глубоко она пала?
Но тут Дора заявила:
– Но коли уж говорить начистоту, мне никогда не нужен был никто, кроме Джонни. Не прибери его тогда лихорадка, ни один мужик бы меня не отведал, будь он хоть трижды король!
– Да ладно тебе, Дора, не ври!
– Да когда ж это я вам врала? – Дора кокетливо захлопала ресницами.
– Ух ты! Ну и как он тебе показался?
Дора гордо оглянулась, наслаждаясь всеобщим вниманием, и только теперь, по-видимому, заметила, что в комнате находится их госпожа. Щеки ее тут же стали пунцовыми.
– Не след мне об этом рассказывать!
Теперь все дружно уставились на хозяйку замка. Имоджин проговорила с натянутой улыбкой:
– Ничего страшного. Я ведь теперь тоже замужем!
– Да, леди, – согласились швеи, но разговор угас.
Через некоторое время Имоджин отложила работу и вышла. Не успела она закрыть за собой дверь, как возбужденное жужжание возобновилось.
Ее так и подмывало вернуться и послушать под дверью, но она была Имоджин из Кэррисфорда, а значит, выше таких вещей. А все эти женщины – невежественные простолюдинки, погрязшие в грехе и разврате.
Тут ей в голову пришла новая мысль: Фицроджер должен знать, «что к чему», и скорее всего предпочитает именно таких невежественных, погрязших в грехе женщин.
Имоджин так задумалась, что не заметила, как ноги сами привели ее в прежнюю комнату на самом верху башни. Там ее поджидал отец Вулфган, лицо которого было мрачным.
– Нам предстоит помолиться сегодня вместе, дочь моя!
– Разве это так необходимо именно сегодня? – слабо удивилась она.
– Именно сегодня, дочь моя! Ради очищения, ради новых сил или же ради прощения. – Он сверлил ее взглядом, как будто старался проникнуть в ее душу.
Имоджин постаралась напустить на себя безмятежный вид, но греховные речи Доры еще не исчезли из памяти и лишили ее душевного покоя.
Вулфган со стуком опустился на колени.
Под его пронзительным взором Имоджин пришлось сделать то же самое.
– Вот так, дочь моя! – зашептал он. – А теперь поговори через меня с Господом нашим Иисусом Христом, подвергавшимся искушению и денно, и нощно, но не согрешившим ни делом, ни помыслом! Что было этой ночью?
Имоджин от неожиданности онемела. Даже если бы все прошло так, как полагается, она не считала приличным обсуждать такие дела с посторонними, пусть это даже ее личный духовник.
– Неужели такое возможно? – в экстазе возопил Вулфган. – Неужели ты все еще девственна?!
– Нет! – инстинктивно солгала Имоджин и сжалась в ожидании Господней кары.
Но ничего не случилось, а Вулфган, судя по всему, поверил ее словам.
– Но тебе удалось устоять перед похотью? – осведомился он.
– Да, – угрюмо ответила Имоджин, опустив взгляд на свои руки, сложенные в молитвенном жесте.
– Благословенное дитя! А своему мужу ты помогла устоять перед похотью?
– Да, мне кажется, что помогла.
– Дважды, трижды благословенна! – Он стиснул ее руки скрюченными грязными лапами. – Ты уже встала на святой путь очищения и скоро сможешь повести его за собой к вечной жизни! А теперь помолись со мной о ниспослании тебе новых сил! – Он затянул знакомую литанию.
Имоджин со вздохом послушно вторила ему в нужных местах. Она помнила, что эта литания бесконечна. Пока Вулфган дойдет до последней строки, ее колени будут болеть сильнее, чем ступни.
Фицроджер единым духом преодолел лестницу, ведущую в башню. Кое-кто мог даже вообразить, будто им движет нетерпение. Абсолютно неуместное нетерпение, если учитывать его отношения с супругой. Его сердце сдавило ледяными тисками, когда он обнаружил, что их спальня пуста. Здесь не было ни Имоджин, ни даже следов ее пребывания. Ни забытой ленты, ни расчески, ни хотя бы женского волоса на подушке. Кровать застелили свежим бельем, как будто на ней никогда не спали.
Куда же она пропала? Он не позволит ей уйти!
Тайрон выскочил из пустой спальни и поспешил по коридору и винтовой лестнице к той светелке на самом верху башни, где раньше обитало Сокровище Кэррисфорда и где они устроили памятный поединок характеров, обсуждая брачный контракт. Даже после погрома, устроенного Уорбриком, лишенная дорогих гобеленов и чудесного витража на окне, эта комната все еще служила достойной оправой для хранившегося в ней самоцвета и напоминала о былой роскоши старого замка. Может быть, Имоджин просто соскучилась по своей старой спальне?
Он упрямо выпятил подбородок. Если ей так необходима золоченая клетка, она ее получит – но только вместе с ним, ее супругом.
Он остановился у двери, услышав два заунывных голоса, тянувших литанию на латинском языке.
На каждую реплику гнусавого голоса отца Вулфгана Имоджин послушно подавала ответ.
– Укрепи наш дух и охрани нас на святом пути…
– Молим тебя, услышь нас!
– Научи нас взалкать жизни вечной…
– Молим тебя, услышь нас!
Фицроджер, изо всех сил врезав кулаком по толстой каменной стене, резко повернулся и отправился к себе.
Этого гнусного святошу, спекулировавшего на ложном чувстве вины и греха, он обязательно размажет по стенке.
Глава 12
По дороге в свою комнату Фицроджер оглядел себя и грустно вздохнул. Может, оно и к лучшему, что ему не удалось прямо сейчас предстать перед Имоджин. Охота сегодня удалась на славу, и теперь от него пахло кровью, потом и внутренностями убитых зверей. Такое сочетание наверняка оскорбит деликатные чувства его молодой жены.
Во внутреннем дворе в Кэррисфорде была устроена баня с котлом горячей воды и большими ваннами. Лорд Бернард непременно заглядывал туда всякий раз, возвращаясь с охоты, чтобы войти в замок чистым и свежим. Генрих со своей свитой не преминули воспользоваться баней, чтобы отскрести кровь и грязь, а заодно позабавиться с приглашенными шлюхами. Фицроджер был не в том настроении, чтобы присоединиться к ним, а значит, снова стать объектом двусмысленных шуток. Он отправился в замок, не задумываясь о том, в каком виде предстанет перед Имоджин.
Теперь его коробило от собственной беспечности.
Он позвал слуг, чтобы ему приготовили ванну в его комнате, и начал раздеваться. Пока слуги возились с ванной и ведрами с горячей водой, Фицроджер, скинув заскорузлую от грязи одежду, глубоко задумался.
Что ему делать со своей женой? Он не сомневался, что совершит доброе дело, избавив Кэррисфорд от присутствия настырного священника, но он дал Имоджин обещание, что она сама будет распоряжаться в своем замке, и не хотел нарушать данное слово из-за таких пустяков. Слишком много чести для какого-то строптивого капеллана. Пусть бесится – лишь бы не совал нос в его дела.
Гораздо важнее было решить, стоит ли сегодня же ночью овладеть ею, не обращая внимания на мольбы и протесты. Ему до сих пор делалось тошно, стоило вспомнить, как каменело под ним ее тело. Наверное, он мог бы взять ее силой – но чего бы он этим добился? Ему претило насилие над несчастной запуганной девчонкой, но ситуация складывалась слишком опасная. Генрих спит и видит, что не кто иной, как Фицроджер, будет управлять этой частью Англии. А значит, друг и союзник короля обязан добиться поставленной перед ним цели любой ценой.
Он отпустил слуг нетерпеливым взмахом руки и с довольным вздохом опустился в горячую воду. Не спеша орудуя мочалкой и мылом, Фицроджер продолжал обдумывать ситуацию.
Пожалуй, они могут позволить себе роскошь завести отдельные спальни. Это будет выглядеть странным, но его вовсе не волновало мнение окружающих. Он много лет провел в свите Генриха, участвуя в сомнительных развлечениях своего покровителя, и по праву считался самым искусным солдатом в его войске. Никому и в голову не придет подвергать сомнению его мужественность.
Он откинул голову на бортик ванны и закрыл глаза, чтобы сосредоточиться на приятных воспоминаниях о том, как Имоджин загоралась под его ласками. Что может быть чудеснее, чем ощущать свою власть над этим дивным, неискушенным созданием?
Дверь в спальню распахнулась, и он в ту же секунду открыл глаза.
Имоджин моментально залилась краской, увидев, что он в ванне. Она принесла целую стопку чистого белья.
– Ох, простите, милорд! – пролепетала она, пятясь к двери. Но ей загородила путь девочка, тащившая небольшой сундучок.
– Войди, – приказал он. – Или ты забыла, что мы женаты? – Ему стоило большого труда не подать виду, как он рад. Имоджин переносила сюда свои вещи. Значит, у нее и в мыслях не было возвращаться в свою комнату.
Не смея поднять глаза, она вошла и положила на кровать белье, а девочке приказала поставить сундук у стены. Ее нежные щеки все еще покрывал милый румянец, а светлые волосы были свободно распущены по плечам. Живое олицетворение юности и непорочности – кем, собственно говоря, она и была. Его тело ответило совершенно недвусмысленным образом, готовое покончить с этой непорочностью прямо сейчас, но до сих пор Фицроджер умел справляться со своими эмоциями и не собирался идти у них на поводу и впредь.
– Я вернусь через… – пробормотала она, желая исчезнуть как можно скорее.
– Постой. – Против его воли это слишком напоминало приказ, но Имоджин остановилась на полпути к двери.
– Девочка, – обратился Фицроджер к служанке, – ты можешь идти.
Девочка вышла, неслышно притворив за собой дверь. Имоджин застыла на месте, не смея пошевелиться.
И что теперь?
– Ты могла бы потереть мне спину, – произнес он.
Она с опаской приблизилась к ванне. При наличии бани и специально обученного слуги можно было не сомневаться, что Сокровищу Кэррисфорда ни разу в жизни не пришлось мыть кого-то из гостей.
– И королю тоже? – робко спросила она.
Она задала правильный вопрос. Согласно обычаям того времени, хозяйка дома прежде всего должна была удовлетворять потребности самого знатного гостя.
– Не бойся, он не ждет твоей помощи. В бане и без тебя хватает женщин.
– Шлюх, – уточнила она с брезгливой гримасой.
– Да. Лучше иметь дело с женщинами, которые служат тебе с удовольствием, чем с теми, кто делает это против воли. – При виде несчастного выражения у нее на лице Фицроджер пожалел о своих словах. Но тут же с досадой подумал, что немного вины и ревности пойдут на пользу этой норовистой девице.
Она застыла посреди комнаты, не зная, что делать дальше. Он наклонился, подставляя спину.
Имоджин подошла к нему и стала намыливать мочалку.
Она осторожно провела мочалкой по его спине. На ощупь он был таким же твердым, как и на вид. И почему судьбе было угодно связать ее с таким жестким типом?
Потому, что ей требовался именно такой. И он вовсе не всегда такой жесткий и холодный. Однажды он был добр с ней и очень нежен, а ее женский инстинкт подсказывал, что Фицроджер может сделать ее счастливой, только надо найти способ заставить его снять маску.
Она окунула мочалку в воду, взбила побольше пены и еще раз провела ею по его спине, следя за его реакцией. Он опустил голову на колени, но при этом весь его вид говорил о том, что ему это доставляет удовольствие. Она смелела с каждой минутой, стараясь не пропустить ни одного дюйма его широкой спины и плеч. При этом она и сама испытывала странный восторг, словно это ее гладили теплой мочалкой.
Она не сразу сообразила, что от напряжения у нее сводит поясницу.
Она выпрямилась и будто нечаянно коснулась его влажных волос. А потом занервничала: что он ей скажет?
– Спасибо. – Его голос был мягким, даже сонным. – Ты вымыла меня на славу.
Она улыбнулась. Вернее, усмехнулась с весьма довольным видом. Она была очень горда тем, что нашлось хотя бы одно дело, с которым ей удалось хорошо справиться.
– Хочешь, я смою мыло? – предложила она.
– Да.
Она набрала в кувшин чистой воды и стала лить ее на спину мужа, смывая густую мыльную пену.
Под струями теплой воды он лениво потянулся всем телом, играя мускулами, а потом встал, расплескав воду из ванны. Имоджин не удержалась и попятилась в испуге, прижав к груди кувшин.
Он бросил на нее один только взгляд, и если и был до этого хоть немного расслаблен, то теперь на его лице снова утвердилась холодная маска.
– Полотенце! – отрывисто бросил он.
Она поспешно отставила кувшин и подала ему большое полотенце, стараясь не натыкаться взглядом на его тело. Какая же она глупая! Она заметила, что его тело совсем не загорело ниже пояса и его мужской орган не торчит от возбуждения.
Она с облегчением перевела дыхание.
– Подай мне чистую одежду.
Имоджин была рада поводу отвернуться и с готовностью полезла в его сундук.
– Простую или нарядную? – уточнила она.
– На твой выбор, – ответил он с легкой усмешкой.
Имоджин добросовестно перерыла все три сундука с одеждой и обнаружила, что сделать выбор не так-то легко. Здесь имелось все, что угодно: от кожи и замши до тонкого шелка. При желании он снова мог перещеголять самого короля, а мог вырядиться простым крестьянином. Впрочем, Фицроджеру не требовалось никаких уловок, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание.
Она повернулась, собираясь подать ему одежду.
Он сидел на скамье, скинув с себя мокрое полотенце. Она могла бы уже свыкнуться с видом его обнаженного тела, но это было не так-то просто. И она опять залилась краской.
– Ничего, вот заштопаешь меня разок-другой и совсем перестанешь обращать на меня внимание.
– Заштопаю тебя?..
– Разве ты не умеешь выхаживать раненых? – сурово прищурился он. – Что за новости?
– Я ум-мею… – пролепетала она испуганно. – Но не совсем… мне не приходилось зашивать раны. Хотя я знаю, как это делают… кажется.
– «Кажется»! – передразнил он. – Наверняка твой папочка оградил тебя даже от этого! Хотел бы я знать, от чего он тебя ограждал: от ран или от мужчин?
– Не смей так говорить о моем отце!
– Я буду говорить так, как мне угодно, Имоджин! Возможно, твоему отцу было по средствам держать в доме женщину для украшения. А мне – нет.
– Тогда зачем ты силой вынудил меня стать твоей женой? – выпалила она, швырнув в него одеждой.
Он встал и начал натягивать лосины.
– Я не вынуждал тебя силой, Имоджин, – терпеливо напомнил он. – Ни в прямом, ни в переносном смысле.
Имоджин лишь сердито закусила губу.
– И любой нормальный мужчина, даже благородный граф Ланкастер, вправе ожидать от своей жены самого нежного ухода в том случае, если его ранят, – продолжал он, возясь с одеждой. – Хотя, конечно, прежде всего это предполагает, что благородный граф вообще снизойдет до того, чтобы угодить в ситуацию, грозящую ранением.
Имоджин пожалела, что под рукой не нашлось ничего подходящего, чтобы швырнуть в его нахальную физиономию.
– Почему ты издеваешься над всеми подряд? Тебе не надоело упиваться своим превосходством? И разве Ланкастер виноват, что ему не пришлось когтями и зубами прокладывать себе дорогу наверх?
Его руки даже не дрогнули, но подбородок сурово выпятился вперед:
– Имоджин, думай, что говоришь.
– С какой стати? – взорвалась она, доведенная до бешенства этими бесконечными издевательствами и словесными поединками. – Что еще ты со мной сделаешь? Будешь бить? За то, что сказала правду?
Он выпрямился. В его глазах был арктический холод.
– Подойди сюда.
От страха у нее душа ушла в пятки. И кто тянул ее за язык? Разве можно дразнить этого дракона?
– Подойди сюда, – повторил он.
Имоджин готова была пуститься наутек, но гордость не позволила ей спастись бегством. Она двинулась к нему на непослушных ногах.
– Сядь. – Он показал на скамейку.
Имоджин рухнула на скамью – ноги ее не держали. Она не смела оторвать глаз от своих судорожно стиснутых рук.
– Имоджин, – миролюбиво заговорил он, взяв в руки рубашку. – Я искренне хочу быть с тобой добрым, но временами ты сама напрашиваешься на ссору. Я не…
Он умолк, не найдя нужных слов, и Имоджин от удивления забыла о своем страхе. Она и думать не смела, что когда-нибудь сподобится увидеть, как Фицроджер пришел в замешательство. Он не смотрел на нее, делая вид, что целиком занят своей одеждой.
– Я не очень-то привык к доброте, – продолжал он, – потому что пропитался жестокостью до самых костей, прокладывая себе путь наверх зубами и когтями.
– Прости, – смутилась она. – Я не хотела тебя обидеть…
Его глаза холодно сверкнули.
– Ты не обидела меня. Но ты задела мое больное место. А это очень опасно. Мудрая жена ради собственной пользы во время ссор и стычек не станет упоминать о моем прошлом и о моем происхождении.
– Но я не хотела ссориться! – возразила она.
– Тогда можно лишь подивиться тому, что ты только и делаешь, что затеваешь ссоры, – проговорил он, натянув наконец рубашку.
А потом внезапно повернулся.
Одной рукой он схватил Имоджин за руки, другой – за волосы. Он даже успел обхватить ее ногами, не позволяя двинуться с места. Она оказалась совершенно беспомощна в этой ловушке из твердого, сильного мужского тела. Ее сердце колотилось, как бешеное, а с губ слетел слабый испуганный писк.
– Вот видишь, – ухмыльнулся он, – с кем ты связалась.
Ее страх немного утих, когда до нее дошло, что он не собирается причинять ей боль.
– Я никогда не сомневалась, что ты превосходишь меня в силе, Фицроджер!
– И во всем остальном тоже, Рыжик.
– Я хочу быть равной тебе! – обиженно сказала она и затихла: вот сейчас он рассмеется!
Но он не поднял ее на смех.
– Тогда добивайся поставленной цели. – Он равнодушно отпустил ее и поднял с пола тунику. Имоджин, содрогаясь от пережитого страха, осторожно потерла побелевшие запястья. Белые отметины на нежной коже – свидетельство его власти над ней – приводили ее в отчаяние.
– Предлагаешь мне научиться владеть мечом? – горько спросила она. – И постараться обзавестись такими же мускулами, как у тебя?
– Иди к цели так, как считаешь нужным. В конце концов, я тоже был когда-то хилым, недоношенным ребенком, да вдобавок еще и бастардом. – Фицроджер завязал тесемки на вороте туники и накинул сверху куртку. – Но дело не в физическом превосходстве. Я сильнее короля и могу убить его в поединке. Но делает ли это меня выше его – или хотя бы равным? Нет. Я выполняю его приказы. И я буду сражаться на его стороне.
Имоджин окинула взглядом его мощное, поджарое тело, и ее осенила новая мысль:
– А за меня ты будешь сражаться?
– По-моему, я уже это делал, – напомнил он ей.
– Да, верно… – смутилась Имоджин. – А почему ты служишь королю?
– Он помог мне стать тем, кем я стал, и я в долгу перед ним и считаю себя его союзником. А кроме того, он может меня наградить.
– А почему ты готов служить мне?
– Возможно, по тем же причинам. – Он бросил на нее из-под ресниц загадочный взгляд.
Награда! Это слово разбудило в ней тревогу и недоверие.
– Я понимаю, ты думаешь, что я помогу тебе карабкаться вверх, но какая награда у тебя на уме, Фицроджер?
Он отвернулся, чтобы взять расшитый золотом пояс, лежавший на сундуке. Его голос снова стал бесстрастным и невыразительным:
– Я не сомневаюсь, что у Сокровища Кэррисфорда найдется что предложить грязному бастарду. – Когда он снова посмотрел на нее, от восхищения у Имоджин перехватило дыхание. В черной тонкой тунике, подпоясанной золотым поясом, Фицроджер выглядел так внушительно, что его слова казались нелепой шуткой.
– Как бы ты ни начинал, лорд Фицроджер, сейчас вряд ли кому-то придет в голову тебя жалеть!
– Меньше всего я нуждаюсь в чьей-то жалости, Рыжик! – Он с издевкой указал на ее залатанное платье. – Или ты уже утратила желание перещеголять меня хотя бы в нарядах?
– У меня почти ничего не осталось! – ответила Имоджин, злясь на его жестокость. Снова и снова, едва между ними забрезжит хотя бы намек на понимание, на что-то близкое и душевное, чего ей так не хватает, как он тут же натягивает на себя пресловутую маску. И Имоджин остается лишь гадать, была ли на самом деле эта искра нежности или она снова забивает себе голову глупыми иллюзиями?
Он принялся перебирать принесенную ей стопку одежды и, разумеется, как все мужчины, за одну минуту превратил ее в бесформенную кучу. Он выбрал лиловое платье и накидку из золотистого шелка. Все было безнадежно изорвано, и Имоджин не выбросила эти вещи только из-за хорошей ткани.
– Надень это.
– На накидке такая дыра, что ее уже не заштопаешь. Посмотри, какие это лохмотья!
– Все равно надень! – Он кинул ей платье. – Если на тебе будет достаточно украшений, никто не обратит внимания на дыры. Я хочу, чтобы сегодня люди видели Сокровище Кэррисфорда во всей его красе.
– То есть полюбовались на твою добычу?
– Совершенно верно. – Он надел на руки тяжелые золотые браслеты. Затем извлек из сундука кошель и протянул Имоджин. – Твой утренний подарок.
– Но… – Она покраснела от стыда.
– Я не считаю себя недовольным, жена.
Она посмотрела ему в глаза и поверила.
Она раскрыла кошель и вынула оттуда драгоценный пояс, инкрустированный аметистами и слоновой костью. Он был выполнен с изумительным мастерством и не уступал в красоте ни одному из ее прежних украшений. Она догадывалась, что это очередное проявление его доброты: по обычаю молодожен преподносит невесте утренний дар или объясняет, чем он недоволен, – и на глазах у нее выступили слезы.
– Спасибо.
– Одевайся, – приказал он. – Король вот-вот войдет в зал.
Он опустился на скамью и вытянул ноги.
Он собирается смотреть, как она одевается? Имоджин застыла.
– Вид твоего обнаженного тела не распалит во мне греховную похоть, Рыжик. Одевайся.
Имоджин начала стаскивать с себя тунику, но вдруг опустила руки и, повернувшись к Фицроджеру, гордо вздернула подбородок, хотя от страха пересохло во рту.
– Нет!
– Почему нет? – На лице его не дрогнул ни один мускул.
– Это может быть правильно по закону, это может быть правильно даже перед Господом, но это неправильно для меня!
Он встал и двинулся к ней, излучая угрозу каждой клеточкой своего огромного тела.
Имоджин испуганно моргнула. Наверное, она перегнула палку. С мужеством отчаяния она осталась на месте и даже постаралась выдержать его взгляд.
Но вот он расслабился, и в его зеленых глазах мелькнула усмешка.
– Хорошая попытка. – С этими словами Фицроджер оставил ее одну.
Ноги ее подкосились, и она рухнула на пол, содрогаясь от ужаса. Как ей это удалось? Она никогда в жизни не посмела бы перечить своему отцу, не говоря уже о Фицроджере!
Похоже, у нее просто не было иного пути, как постоянно сражаться за свои права, даже не зная толком, остались ли у нее эти права или уже нет… Единственным человеком, советовавшим ей не уступать ни в чем, был отец Вулфган. Все прочие наверняка в один голос уговаривали бы ее покориться своему супругу и быть ему хорошей женой.
Особенно в постели.
Вот только супругу, судя по всему, доставляло удовольствие провоцировать ее на ежедневный, ежечасный бунт.
Когда Имоджин спустилась в зал, она была одета в выбранное Фицроджером платье и подаренный им роскошный пояс. Она приказала служанке заплести волосы в две косы, демонстрируя свое положение замужней дамы, но не покрыла голову вуалью, потому что у нее не было подходящего обруча.
В заполненном мужчинами зале мгновенно наступила тишина. Она по взглядам поняла, что все эти люди завидуют ее мужу, и получила от этого немалое удовольствие. Фицроджер поднялся ей навстречу, чтобы проводить к почетному месту рядом с королем.
– Вы ослепительны! – заявил Генрих с веселой улыбкой. – Похоже, Тай отлично справился со своим делом!
Имоджин потупилась, чувствуя, что неудержимо краснеет.
– Ах, какая очаровательная невинность! Жаль, что она не остается на всю жизнь! Готов поспорить, что этой ночью вы уже гораздо охотнее отправитесь в постель, не так ли? И вас не придется подталкивать! – Имоджин готова была провалиться от стыда сквозь землю. – Между прочим, близость с женщиной всегда вызывает у нас волчий аппетит! – благодушно продолжал король. – А где же… – Он замолк на полуслове, и Имоджин готова была поклясться, что Фицроджер подал королю какой-то знак.
Шлюх не было видно, и Имоджин поняла, что Генрих снизошел до ее требований. Какой он необычный человек! Ведь он был повелителем Англии, но в то же время не обижался, когда над ним подшучивали, и даже позволил удалить из зала шлюх! Значит, он веселый и добрый монарх, охотно награждающий тех, кто хорошо ему служит. И карает тех, кто выступает против него.
Можно ли сказать то же о Фицроджере? Что ему нужно от нее? Безусловно, прежде всего ему нужны сыновья – если только она не наберется духу объявить во всеуслышание, что их брак не состоялся.
Наверняка он тоже будет с ней добр и наградит ее, если она выполнит его волю, и накажет, если она не покорится.
И она смирилась с этим. Такова жизнь.
Она вспомнила, из-за чего началась их последняя ссора. Он решил, что Имоджин ничего не умеет делать. Она убедит его в обратном.
Она действительно была неплохо подготовлена, но ей никогда не позволяли самой зашивать глубокие раны или выхаживать заразных больных. Возможно, отец оказал ей этим медвежью услугу, хотя старался сделать как лучше.
Она знала наверняка, что захочет сама выхаживать Фицроджера, если его доставят домой израненного. Вот только хватит ли ей умения и опыта?
Кстати, а где сейчас находятся те, кто был ранен во время штурма Кэррисфорда? Скорее всего их отправили в монастырь Гримстед. Среди них должен быть и Берт, пострадавший из-за ее упрямства. Завтра же она отправится в лазарет при монастыре и начнет учиться!
Подали ужин, и присутствующие, накинувшись на еду, начали возбужденно обсуждать сегодняшнюю охоту. Удалось загнать и убить двух молодых оленей, а также много мелкой дичи. Пока музыканты негромко выводили какую-то медленную мелодию, король и его придворные с упоением вспоминали прелести погони, мастерство охотников, отвагу ловчих соколов и поразительное чутье гончих.
Неожиданно Фицроджер резко встал со своего места, и Имоджин подняла на него испуганный взгляд. Поначалу ей показалось, что сейчас он отведет ее в спальню, чтобы овладеть ею, но он направился к музыкантам. Позаимствовав у одного из них арфу, Фицроджер устроился на табурете посреди зала.
Разговоры затихли: все ждали, что будет дальше.
Он сидел как ни в чем не бывало, не спеша пробуя инструмент. А затем обвел зал веселым взглядом.
– Милорды, вы наверняка ждете от меня старых куплетов, но сегодня я буду петь для своей жены!
Он не был наделен сильным голосом, но обладал на удивление хорошим слухом. Еще более удивительным оказалось то, что песня была как будто специально сложена в ее честь.
Красой бесподобной славна моя леди,
Ей розы кивают, ей птицы поют.
Вспоенная сладкой медвяной росой,
Весь Запад собой озаряет она.
Легка ее поступь, светлы ее очи,
А голос божественной флейты нежней.
Пусть будет она безмятежной и кроткой —
Сокровище Запада, дивный цветок!
Песня пришлась мужчинам по вкусу, несмотря на некоторую сентиментальность. Имоджин не могла прийти в себя от изумления: она и не подозревала за Фицроджером подобных талантов! А может, он просто заплатил какому-нибудь менестрелю, чтобы тот сложил в ее честь эти строки? Тем не менее последняя строчка заставила ее насторожиться.
Сокровище. Всегда только сокровище!
Он встал и поклонился.
Она улыбнулась и, поднявшись со своего места, забрала у Фицроджера арфу.
