Текст книги "Воин тумана (сборник)"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 62 страниц)

– Я передам… Я… Завтра… Нет, нынче же вечером… Если…

– Вот и хорошо. Вот и передай. – Артаикт сжал ему плечо и отступил назад.

Гиперид посмотрел на стражников.

– Но мне придется рассказать ему о том, что тут произошло! Латро, я думаю, ты тоже не притронешься теперь к этой рыбе. Меня так от нее просто в дрожь бросает… Наверное, нам пора домой…

И вот теперь мы снова отправляемся в цитадель. Может быть, нам удастся хоть как-то помочь Артаикту и Артембару.

Глава 2
СМЕРТЬ АРТАИКТА

Сегодня утром меня поднял с постели громкий голос глашатая. Я натягивал сапоги, когда в дверь комнаты, где спим мы с Ио, постучал Гиперид.

– Латро! – позвал он. – Ты не спишь?

Ио села на постели и спросила, в чем дело.

– Артаикта должны казнить нынче утром, – сказал я ей.

– Ты помнишь, кто это?

– Да, – отвечал я, – помню. Я говорил с ним вчера вечером перед тем, как мы с Гиперидом вернулись домой.

Тут на пороге появился сам Гиперид.

– А, так ты уже встал! Хочешь пойти посмотреть на их казнь?

Я спросил, кого еще должны казнить кроме Артаикта.

– Боюсь, что его сына. – Гиперид грустно покачал головой. – Ты ведь помнишь этого мальчика?

Я напряг память.

– Кажется, я видел вчера какого-то ребенка… Мальчика, чуть старше Ио…

– А ты, – Гиперид ткнул пальцем в Ио, – останешься дома, понятно? У тебя есть, чем заняться. И вообще, это зрелище не для юной девицы.

Я последовал за Гиперидом; на улице нас уже ждал чернокожий. Втроем мы отправились на берег, где начинался мост, построенный Великим Царем через Геллеспонт. Именно здесь – об этом все еще продолжали кричать глашатаи и шушукаться жители Сеста – и должен был умереть Артаикт. День был пасмурный и ветреный, с севера, со стороны Первого моря через Геллеспонт все время наплывали серые тучи.

– Этот ветер, – пробормотал Гиперид, – лишнее напоминание, что нам до отъезда отсюда нужно купить новые плащи. А тебе, Латро, плащ просто необходим. Твои лохмотья даже нищему не годятся.

Чернокожий тронул Гиперида за плечо, заглядывая ему в лицо вытаращенными глазами.

– Что? И тебе тоже? Ну конечно куплю! Я же сказал – всем. Плащ нужен даже маленькой Ио.

Чернокожий помотал головой и снова заглянул Гипериду в лицо.

– А, понял! Ты хочешь спросить, куда мы отправимся дальше? Я как раз собирался рассказать вам об этом. Но сперва давайте найдем местечко, откуда будет все видно, а потом поговорим.

К этому времени жители Сеста сгрудились в центре открытой площадки, и воинам Ксантиппа приходилось отгонять их тупыми концами копий. К счастью, кое-кто из воинов узнал Гиперида, и нам без особых хлопот удалось занять места впереди. Смотреть пока было не на что – в центре площадки двое рабов копали яму, по всей видимости, для столба, который принесли с собой.

– Самого Ксантиппа еще нет, – сказал Гиперид. – Значит, начнут нескоро.

Я спросил у него, кто такой Ксантипп.

– Наш стратег, – отвечал он. – Все эти воины подчиняются ему. Разве ты не помнишь? Артаикт ведь упоминал его имя вчера.

Я признался, что не помню. Имя "Артаикт" тоже казалось мне весьма смутно знакомым, хотя глашатаи все время упоминали его; потом я припомнил, что сам недавно сказал Ио о вчерашнем разговоре с человеком по имени Артаикт.

Гиперид задумчиво посмотрел на меня:

– Неужели и про рыбу не помнишь?

Я помотал головой.

– Соленые сардины! Ты знаешь, что такое сардины, Латро?

Я кивнул. Чернокожий тоже.

– Это такие небольшие серебристые рыбки, – сказал я. – Толстенькие такие. Говорят, они очень вкусны.

– Верно.

Между тем из толпы уже послышались выкрики: "Тащите его сюда!", "Где вы его прячете?". Гипериду пришлось повысить голос, чтобы его было слышно.

– Сардины очень жирные, – продолжал он. – Даже если они соленые, жиру в них все равно полно. Вот вы, люди вполне разумные, ответьте мне на один вопрос. Это для меня очень важно, так что сперва подумайте хорошенько.

Мы дружно кивнули в знак согласия.

Гиперид глубоко вздохнул и сказал:

– Если бросить на уголья жаровни соленую сардину – на раскаленные уголья, заметьте! – не может ли получиться так, что когда ее жир растопится и потечет, она как бы вдруг шевельнется? Не может ли растопленный жир брызнуть с такой силой, что перевернет рыбку?

Я уверенно кивнул. Чернокожий только пожал плечами.

– Ага, – сказал Гиперид. – Я присоединяюсь к мнению Латро, а Латро сам вчера видел это, хотя ничего и не помнит.

Тут над толпой поднялся рев.

Чернокожий мотнул головой в сторону толпы, а Гиперид воскликнул:

– Смотрите! Вон они идут – и, хотя каждый из них стоит целую сотню талантов, обоих сейчас зарежут, как баранов! – Он горестно покачал головой.

Мужчине было, по-моему, лет пятьдесят; он был коренастый, крепкий, среднего роста, с бородой стального цвета. Сыну Артаикта на вид было лет четырнадцать; черты его лица еще не сформировались окончательно, как это обычно бывает у подростков; темные глаза казались бездонными. У мужчины руки были связаны впереди.

Их вел высокий, худой человек в доспехах, но без щита и копья. Я не заметил, чтобы он подал какой-нибудь сигнал, но глашатаи вдруг разом завопили: "Молчите! Все молчите! Будет говорить Ксантипп, благородный стратег из Афин!" И когда разговоры в толпе немного стихли, Ксантипп выступил вперед.

– Граждане Сеста! – воззвал он. – Эолийцы, дети ветра! Эллины! – Он говорил громко и четко, видно, что привык командовать войском. – Слушайте меня! Хотя я выступаю перед вами, увы, не от имени всех эллинов.

Это заявление настолько поразило собравшихся, что все тут же умолкли и стали слышны крики птиц над Геллеспонтом.

– Мне жаль, что я вынужден говорить так, – продолжал Ксантипп. – Но не настали еще такие времена, когда брат перестанет наконец поднимать руку на брата.

По толпе пролетел гул одобрения. Когда все снова стихло, Гиперид улыбнулся мне:

– Они, кажется, решили, что мы забудем, как они совсем недавно выступали против нас.

– И все же я обращаюсь к вам, – продолжал Ксантипп, – и горжусь этим! Я представитель афинского собрания, и это мой город вернул вам величайшее сокровище, которым только может обладать человек, – свободу! – Снова последовал взрыв одобрительных выкриков. – Но мы не требуем за это ничего, кроме благодарности. – Громко выраженная благодарность тут же последовала, и Ксантипп заговорил снова:

– Как я уже сказал, я не могу сейчас выступать от имени всех эллинов. Кто знает, каковы планы Коринфа? Мне это неизвестно. Кто знает, на что способен дикий народ Аркадии? Только не я.

О, граждане Сеста! Те спартанцы, что появились здесь, уплыли на своем корабле еще до того, как город был освобожден, вы сами это знаете. Что же касается Фив, то всем ли известно, что его воины, славящиеся своей жестокостью, выступали заодно с варварами? – Эти слова вызвали в толпе ропот возмущения, а Гиперид прошептал: "Бей сильнее, Ксантипп, они еще дышат!" – Многие из моих друзей-храбрецов – а они были и ваши друзья, не забывайте об этом! – пали в великой битве при Платеях. И пали они вовсе не под стрелами варваров, но от копий конников Асоподора из Фив.

Толпа испустила такой стон, будто тысяча женщин одновременно начали рожать. Я еще подумал, что в какой-то степени это так и есть – возможно, в грядущие столетия люди будут считать, что сегодня на свет родилось нечто совершенно новое и произошло это здесь, на узкой полоске земли, далеко врезавшейся в воды Геллеспонта.

– Но у моего родного города есть и другие храбрые сыновья, их много, и если у вас возникнет в них нужда – только позовите, и они явятся немедленно! – Восторженные вопли были Ксантиппу ответом. – А теперь к делу! Все мы здесь – и вы, и я – слуги богов. Мне нет нужды перечислять все прегрешения и преступления Артаикта. Вам они известны лучше, чем мне.

Многие говорили мне, что его выгоднее было бы отправить в Персию, раз он готов заплатить богатый выкуп.

Тут мне показалось, что Ксантипп метнул быстрый взгляд в сторону Гиперида, хотя сам Гиперид этого не заметил.

– Но я отверг все подобные предложения! – Толпа ревом выразила свое одобрение. – И все же, прежде чем свершится правосудие, мы поступим так, как всегда поступают свободные люди, – мы проголосуем! В моем родном городе, где изготавливают немыслимое количество всяких ваз, урн, тарелок и прочей глиняной посуды, мы обычно голосуем с помощью черепков. Каждый гражданин может нацарапать на черепке инициалы того кандидата, за которого он отдает свой голос. В Сесте, как мне говорили, есть традиция голосовать с помощью камней – белый камень означает "да", черный – "нет". Так что сегодня вы снова будете голосовать с помощью камней. Мальчик, что стоит рядом со святотатцем Артаиктом, – его сын! – Ксантипп указал на Артембара.

Толпа негодующе загудела, а какой-то мужчина слева от меня даже погрозил кулаком. – Граждане Сеста, вы сами определите, жить ему или умереть. Если вы пожелаете, чтобы он жил, отойдите в сторону и дайте ему бежать. Но если хотите, чтоб он умер, преградите ему путь и бросьте в него камень. Выбор за вами!

Ксантипп махнул рукой воинам, стоявшим возле Артаикта и его сына, один из них сказал что-то на ухо мальчику и шлепнул его по спине. Ксантипп, видимо, полагал, что мальчик бросится сквозь толпу, но он бросился прочь от толпы по сужающейся полоске земли – прямо к морю. Наверное, надеялся спастись вплавь, если успеет достигнуть воды.

Но воды он не достиг. Вслед ему тотчас полетели камни, несколько мужчин бросились вдогонку. Я видел, как мальчик упал, когда ему в голову попал камень величиной с мой кулак. Он сумел подняться, шатаясь, сделал еще несколько шагов и снова упал – в него попало не менее полусотни камней.

Надеюсь, он умер быстро, хотя и не могу судить, когда именно он испустил дух; несомненно одно: многие продолжали кидать в него камни и после того, как он уже был мертв.

Что же касается его отца, то после того, как он стал свидетелем гибели собственного сына, его опрокинули спиной на столб и прибили к этому столбу – вбив гвозди в обе щиколотки и в оба запястья; затем столб подняли вертикально и нижний его конец опустили в вырытую яму, засыпали песком и камнями и укрепили. Некоторые женщины начали было швырять камни и в него, но воины заставили их прекратить это, опасаясь, что камни попадут в стражников, выставленных Ксантиппом для охраны казненного.

– Пошли, – сказал Гиперид. – Представление окончено, а мне еще надо много чего успеть. Ты, Латро, ступай на рынок и купи плащи, о которых я тебе говорил. Сумеешь? Я дам тебе денег.

Я сказал, что сумею, если такие плащи есть на рынке.

– Наверняка, – успокоил меня Гиперид. – Возьми с собой чернокожего и Ио, пусть сами себе выберут. Слишком большие не бери, с длинным плащом и в беду недолго попасть. Да, вот еще что: мне купи что-нибудь поярче. Только не красный – пусть уж спартанцы носят красные плащи! – хотя вряд ли кто-нибудь примет меня за спартанца, как мне кажется. И не желтый – желтые слишком быстро выцветают. Пусть будет синий или зеленый, побогаче на вид, если у них подходящий найдется. И смотри, чтоб по длине мне подходил. – Он был на полголовы ниже и меня, и чернокожего. – И потолще выбирай, потеплее!

Я кивнул, и он выдал мне четыре серебряные драхмы. Чернокожий тронул его за плечо и показал, будто тянет за веревку.

– А, ты насчет отъезда! Ты прав. Я же обещал рассказать вам. Ну, это очень просто. Вы ведь оба знаете про мост, построенный Великим Царем?

– Да, я помню, глашатаи кричали, что казнь состоится как раз возле начала этого моста, – сказал я. – Наверное, армия Великого Царя шла по той самой дороге, по которой сейчас идем мы?

– Совершенно верно. Этот мост был построен из лодок, из сотен лодок, и все они были связаны длинными канатами, а сверху накрыты настилом из досок. Этот мост продержался почти год, насколько мне известно, пока штормом не разорвало канаты. Персы так и не стали его чинить, но канаты собрали и сложили здесь, в Сесте. Они, должно быть, стоят очень дорого.

Конечно, их можно было бы распустить, если бы Великий Царь вновь приказал построить мост… Ксантипп даже хочет увезти эти канаты с собой в Афины, чтобы похвастаться. Вот уж там удивятся! Ведь у нас никто никогда не видывал канатов такой толщины. – И Гиперид показал, каковы были эти канаты; даже если он вдвое преувеличивал их толщину, все равно это было что-то невероятное. – Ну так вот, – продолжал он. – Первый вопрос, который здесь заинтересовал буквально всех: кто сделал эти канаты и что с ним стало потом. Ксантипп поручил мне выяснить это, и я узнал, что отвечал за подготовку моста человек по имени Эобаз, один из тех варваров, что сумели перелезть через стену и бежать из города, – это пытался сделать и Артаикт.

И вот вчера ночью, Латро, Артаикт сообщил мне, что беглецы собирались отправиться на север и добраться, вероятно, до самой стены Мильтиада [172]172
  Мильтиад – командующий греческими силами в битве при Марафоне; построил стену поперек Херсонеса Фракийского для охраны своих тамошних владений.


[Закрыть].

Ксантиппу очень хотелось бы выставить этого Эобаза вместе с его канатами всем афинянам на обозрение. Так что мы отправляемся в погоню, как только "Европа" будет готова к отплытию.

Я спросил, когда это произойдет.

– Завтра после полудня, надеюсь. – Гиперид вздохнул. – Что, по всей вероятности, означает, что отплываем мы послезавтра. "Европу" уже почти закончили конопатить. Потом надо погрузить припасы. Но я еще не все получил, да так и не получу, если буду продолжать болтать здесь с вами.

Так что отправляйтесь-ка за плащами, а когда вернетесь, начинайте складывать вещи. Скорее всего, мы сюда уже не вернемся.

И он поспешно направился в доки, а мы с чернокожим вернулись в Сест и пошли к дому, где провели нынешнюю ночь, чтобы забрать с собой Ио.

Однако в доме никого не оказалось.

Глава 3
ПРОРИЦАТЕЛЬ

Эгесистрат прервал было меня, но теперь я снова вернулся к своим записям. Сейчас уже поздно, и все остальные уже спят, но Ио сказала, что, когда взойдет солнце, я забуду все, что видел и слышал сегодня, поэтому мне хочется непременно успеть все записать.

Когда мы с чернокожим вернулись в наш дом и обнаружили, что Ио нет, я очень встревожился. Хоть я и не могу вспомнить, как ко мне попала эта рабыня, но знаю, что люблю ее. Чернокожий засмеялся, глядя на мою мрачную физиономию, и знаками объяснил, что Ио, видимо, все-таки решила пойти следом за нами, чтобы увидеть казнь Артаикта. Я был вынужден признать, что он, скорее всего, прав.

Мы опять вышли из дома и отправились на рынок. Сразу в нескольких лавках в переднем ряду мы нашли множество подходящих плащей. Я выбрал грубые, некрашеные плащи для чернокожего, для Ио и для себя. Они были совершенно новые, сделанные из немытой шерсти и настолько плотные, что не промокли бы в любой дождь. Я понимал, что хороший крашеный плащ, какой хотел для себя Гиперид, будет стоить дорого, поэтому долго торговался, покупая нам простые плащи, а чернокожий при этом (а он, как мне кажется, умеет торговаться куда лучше, чем я) все время что-то говорил лавочнику на неведомом мне языке. Вскоре я понял, что лавочник-то как раз этот язык понимает, хоть и притворяется, что не знает на нем ни слова. В конечном счете даже я начал понимать некоторые слова – "зилх", например, означало "дешево", а "сель" – "шакал", и это последнее слово особенно лавочнику не понравилось.

Пока мы с ним препирались, я высматривал плащ для Гиперида. Яркие плащи казались мне слишком тонкими. Но наконец я обнаружил теплый плащ ярко-синего цвета и подходящего размера, сделанный из тонкой мягкой шерсти. Я указал на него лавочнику, который к этому времени, должно быть, весьма утомился от споров с чернокожим. Так вот, я вытащил четыре серебряные драхмы и объяснил, что это все деньги, какие у нас имеются, и я хотел бы купить на них эти четыре плаща.

(Это было не совсем правдой: я ведь знал, что у чернокожего тоже есть какие-то деньги, однако он вовсе не собирался тратить их на плащи. Да и с собой он их наверняка не прихватил.) Пусть отдает нам выбранные плащи за четыре драхмы, сказал я торговцу, и мы отлично договоримся. Если же он не согласен, тогда нам придется поискать товар в ином месте. Он долго рассматривал монеты, потом взвесил их, а мы с чернокожим внимательно следили, чтоб он не подменил их. В конце концов он заявил, что не может отдать целых четыре плаща за такую цену и что синий плащ стоит по меньшей мере две драхмы, но, если мы хотим, отдаст нам серые плащи, по драхме за каждый.

Я отвечал, что мы не можем отказаться даже от самого маленького плаща, который нам нужен для ребенка, после чего мы отправились в другую лавку и начали всю процедуру сначала. И только тут я понял – из намеков, которые делал хозяин лавки, – насколько нервничают эти торговцы, не зная, уйдут афинские воины из Сеста или останутся. Если останутся, лавочники могут рассчитывать на хорошую торговлю, ведь у большинства воинов есть деньги, а также немало награбленного добра. У некоторых денег даже очень много. Но если афиняне уйдут, а персы снова вернутся и начнут осаду города, всякой торговле конец, потому что все станут экономить деньги на еду, зная, что осада может затянуться. Догадавшись об этом, я умышленно упомянул вслух, что завтра мы отплываем, и цена на зеленый плащ, который я торговал, тут же значительно упала.

В этот момент в лавку вошел первый торговец, с которым мы торговались раньше (владелец второй лавки, судя по его виду, готов был просто убить его), и сказал, что передумал: мы можем забрать все четыре плаща за четыре драхмы. Мы вернулись в его лавку, и он уже протянул было руку за деньгами, но тут я решил немного наказать за то, что он заставил нас так долго торговаться. Я начал снова рассматривать плащи и как бы ненароком спросил у чернокожего, как, по его мнению, подойдет ли синий плащ Гипериду, ведь плавание нам предстоит долгое.

Торговец прокашлялся.

– Так вы отплываете? – спросил он. – И ваш капитан – Гиперид?

– Совершенно верно, – отвечал я. – Но другие корабли пока что с якоря не снимаются. Они останутся здесь еще по крайней мере на несколько дней.

Тут торговец удивил меня и, надо думать, чернокожего тоже, спросив вдруг:

– Этот Гиперид… он ведь лысый, верно? И такой круглолицый? Погодите, он же говорил мне, как называется его корабль… "Европа", да?

– Да, – отвечал я. – Он наш капитан.

– Ох! Вот как. Знаете, мне, может, и не следовало бы вам это говорить, но если вы намерены купить этот плащ для него, тогда у него будет сразу два новых! Он заходил сюда следом за вами и заплатил мне целых три драхмы за роскошный красный плащ. – Торговец забрал у меня синий плащ и расправил его. – А этот вообще-то для более высокого человека.

Мы с чернокожим переглянулись, явно ничего не понимая.

Торговец достал восковую табличку и стиль:

– Я вам выпишу счет за покупку. А вы можете приложить к нему свой знак.

Скажете капитану, если он захочет вернуть синий плащ, я отдам ему деньги.

Цена будет здесь указана.

И он начал царапать на табличке; когда он закончил, я написал свое имя – "Латро" – против каждой строчки его записей, пользуясь той же системой знаков, что и здесь, в своем дневнике. Я старался писать как можно ближе к его словам, чтобы мое имя тоже наверняка стерлось, если он нагреет табличку, чтобы стереть свои записи. Потом мы с чернокожим отнесли плащи домой и принялись паковать вещи. Я все надеялся, что Ио вот-вот вернется, но она не появлялась.

Когда мы покончили со сборами, я спросил чернокожего, что он собирается теперь делать, и он показал мне знаками, что хотел бы уйти в свою комнату и немного поспать. Я сказал, что, пожалуй, поступлю так же, и мы разошлись. Через несколько минут я, стараясь не шуметь, снова отворил дверь своей комнаты, надеясь потихоньку выбраться наружу, и увидел, как чернокожий делает то же самое, стараясь "не разбудить" меня. Я улыбнулся и покачал головой, он улыбнулся в ответ, и мы вместе отправились на берег в надежде отыскать Ио.

По крайней мере, насколько я мог судить, таково было единственное намерение чернокожего. Я же, должен признаться, преследовал двойную цель: мне хотелось попытаться, если это будет возможно, еще и освободить Артаикта.

Когда мы приблизились к месту казни, то встретили нескольких припозднившихся зевак, и один из них сказал нам, что Артаикт уже мертв. С виду он казался вполне разумным, и я спросил, откуда ему это известно. Он ответил, что воины тыкали казненного остриями копий, но тот даже не вздрогнул, и тогда один из стражников воткнул ему копье в живот, чтобы увидеть, пойдет ли кровь; крови вытекло совсем немного, и стало ясно, что сердце Артаикта уже не бьется.

Чернокожий показал мне знаками, чтоб я попытался что-нибудь узнать насчет Ио. Я спросил этого прохожего насчет девочки, и он ответил, что единственным ребенком, которого он здесь видел, была молоденькая девушка, которая пришла сюда вместе с хромым мужчиной. Вряд ли Ио можно было назвать девушкой (я ее хорошо помню, я ведь говорил с ней нынче утром), и мы пошли дальше, а я спросил у чернокожего, не знает ли он, что это мог быть за хромой мужчина. Он отрицательно покачал головой.

И все же это была Ио! Я узнал ее сразу. Только она, какой-то мальчик, стражники и тот хромой мужчина все еще стояли у мертвого тела Артаикта.

Мужчина опирался на костыль, и я увидел, что у него нет правой ступни, а вместо нее к икре привязана деревяшка, крепившаяся с помощью ремней, как сандалия. Хромой плакал, а Ио старалась его утешить. Увидев нас, она заулыбалась и помахала рукой.

Я сказал, что ей не следовало нарушать приказ Гиперида, и прибавил, что, хоть я ее за это бить и не буду, Гиперид может и выпороть. (Я, впрочем, не стал ей говорить, что, если бы Гиперид вздумал наказать ее слишком строго и жестоко, я бы мог и убить его. После чего меня, по всей вероятности, тоже убили бы афинские воины.) Ио объяснила, что вовсе не хотела проявлять непослушание и просто сидела на крыльце, когда увидела хромого человека, который показался ей таким усталым и опечаленным, что она решила немного его утешить, а он попросил ее проводить его к месту казни, поскольку его протез и костыль сильно вязли в песке. Так что, заявила Ио, она пошла вовсе не для того, чтобы смотреть, как казнят Артаикта – ведь ей запретил это Гиперид, – а просто помогла немного хромому эллину, чего Гиперид ей, конечно же, запрещать не стал бы.

Чернокожий, слушая все это, заулыбался, и мне тоже пришлось признать, что все это не лишено смысла. Хромому я сказал, что Ио пора возвращаться домой, но мы проводим и его, если ему тоже нужно назад, в Сест.

Он кивнул и поблагодарил меня, а я позволил ему опереться на мою руку.

Сознаюсь, мне было любопытно узнать, кто он такой, этот эллин, что оплакивал казненного мидийца. Отойдя немного от места казни, я спросил, что он знает об Артаикте и что это был за человек.

– Он был мне лучшим другом, – отвечал хромой. – Последним, какой у меня остался в здешних краях.

– Но разве вы, эллины, не сражались против персов? – спросил я. – Разве память изменяет мне и это было совсем не так?

Он покачал головой и ответил, что отнюдь не все города воевали с Великим Царем, причем некоторые поступили очень неумно. Никто, добавил он, не сражался так храбро и беззаветно при Саламине, как царица Артемизия, правительница одного эллинского города – союзника Великого Царя [173]173
  Артемизия – правительница города Галикарнас, которая с пятью военными кораблями участвовала в Саламинской битве (480 г. до н.э.) на стороне персов и своим мужеством заслужила похвалу Ксеркса.


[Закрыть]. А в битве при Платеях, добавил он, фиванская конница была самой храброй из храбрых, а священная дружина из Фив билась до последнего.

– Я тоже из Фив, – гордо сообщила ему Ио.

Он улыбнулся ей и вытер глаза.

– Я уже это понял, милая; тебе достаточно заговорить, чтобы это сразу стало ясно. Сам-то я с острова Закинф. Знаешь, где это?

Ио отрицательно помотала головой.

– Это маленький остров на западе. Может быть, именно потому, что он такой маленький, все у нас считают его самым красивым островом на свете.

– Надеюсь, что когда-нибудь тоже его увижу, – вежливо сказала Ио.

– Я тоже надеюсь когда-нибудь снова увидеть свой родной остров. Когда смогу без опаски туда вернуться. – И он добавил, повернувшись ко мне:

– Спасибо, что помог мне, теперь я смогу идти сам, – кажется, дорога уже вполне твердая.

Я был так занят собственными мыслями, что едва расслышал его слова.

Если он действительно был другом Артаикта (а здесь ни один эллин не станет зря говорить такое), то, вполне вероятно, он знал и Эобаза, за которым мы вскоре отправимся в погоню. Более того, он мог бы помочь мне спасти его, если это будет необходимо. Он хоть и калека и в бою от него проку мало, но, подумал я, в схватке нужны не только мечи да копья; к тому же если Артаикт был ему другом, то, видимо, считал его в чем-то полезным и нужным.

С этими мыслями я и предложил ему наше гостеприимство в доме, который захватил Гиперид, упомянув, что там много всякой еды и хорошее вино, а потом предложил ему у нас и переночевать, если Гиперид позволит.

Он поблагодарил и сказал, что деньги у него есть, поскольку Артаикт не раз щедро награждал его, а остановился он в одном зажиточном доме, где ему вполне удобно.

– Меня зовут Эгесистрат, – сказал он. – Эгесистрат, сын Теллиаса, хотя известен я теперь под именем Эгесистрата из Элиды [174]174
  Элида – местность на северо-западе Пелопоннеса. Известна своим коневодством. В Элиде преобладало крупное землевладение; до 420 г. до н.э. она была союзницей Спарты, играя второстепенную роль.


[Закрыть].

– А мы были в Элиде! – воскликнула Ио. – На пути к… в общем, на север. Там царь Павсаний принес жертву богам. Латро об этом не помнит, но чернокожий и я помним. А почему ты говоришь, что ты из Элиды, если назвал своей родиной Закинф?

– Потому что так получилось, – отвечал ей Эгесистрат. – Я оттуда недавно. Моя семья происходит из Элиды, но это история не для молодой девушки, даже если она из Фив.

– Меня зовут Латро, – сказал я. – Ио, я полагаю, ты уже знаешь. Имени нашего чернокожего друга мы не знаем – мы не говорим на его языке, – но можем за него ручаться.

Эгесистрат несколько секунд смотрел прямо в глаза чернокожему – мне показалось, ужасно долго, – а затем заговорил с ним на каком-то языке (думаю, именно на этом языке чернокожий торговался с лавочником), и чернокожий стал ему отвечать, а потом прикоснулся ко лбу Эгесистрата, а тот – к его лбу.

– Это язык арамеев, – сказал мне Эгесистрат. – По-арамейски имя твоего друга означает "Семь Львов".

Мы к тому времени уже почти добрались до городских ворот, и он спросил меня, далеко ли находится дом, о котором я говорил. Я сказал, что на следующей улице.

– А я живу по ту сторону рынка, – сказал он. – Нельзя ли мне немного передохнуть у вас и выпить с вами вина? От ходьбы у меня культя разболелась. – Он кивнул на свою искалеченную ногу. – Я был бы вам очень признателен.

Я сказал, что он может оставаться у нас сколько угодно, и спросил, какого он мнения о моем мече.