Текст книги "Воин тумана (сборник)"

Автор книги: Джин Родман Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 62 страниц)

Глава 24
ПОЧЕМУ ТЫ ПРОИГРАЛ?

Этот вопрос по-прежнему читается в глазах Ио. Я делаю записи в своем дневнике, а она с упреком смотрит на меня.

– Не знаю, так было надо, – ответил я ей и добавил, вспомнив великана с палицей (интересно, с какой стати ему пришло в голову давать мне советы во время поединка?):

– А ты думаешь, было бы лучше, если б я победил его? Нам всем – только хуже. Кроме того, это было бы не совсем справедливо: ведь Басий не стал ломать мне спину о стол во время нашей первой схватки, верно? Хотя мог. И на этом наш поединок тогда бы и закончился.

Басий только что вернулся; он ходил в гостиницу, где ему смазали жирной целебной мазью поврежденное мною плечо.

– Вино еще осталось? – спросил он.

Ио взболтнула кувшин и даже заглянула внутрь:

– Еще, по крайней мере, полкувшина.

– Вот я и попользуюсь. Твой хозяин, девочка, здорово силен! Немного тренировки – и сможет в Играх участвовать!

– Ты бы лучше воды в вино добавлял, – посоветовала ему Ио, – а то еще разум утратишь, как сам говорил.

– Я лучше в свою чашу плюну. То же самое и получится, – пошутил он и посмотрел на меня. – А ты действительно не помнишь, кто ты и откуда родом?

Я покачал головой. Милетец, уснувший прямо за столом, пошевелился и застонал во сне, точно женщина на ложе страсти.

– Судя по виду, ты варвар. У эллинов таких крючковатых носов не бывает.

И у илотов [116]116
  Илоты – здесь: жители Лаконии и Мессении, покоренные спартанцами.


[Закрыть]тоже. Да и меч твой выглядит по-иноземному. Латы-то у тебя есть?

– У него были доспехи, – вмешалась Ио, – но, по-моему, они остались у Каллеос. Это две такие пластины, которые скрепляются на плечах и на талии, да?

Басий кивнул, осушил свою чашу и снова наполнил ее.

– Я таких много видел на мертвецах еще при Платеях. От этих лат и толку-то никакого, можно сказать.

– Расскажи мне об этом сражении, – попросил я его. – Раз ты там был, вдруг и я вспомню…

– Что с тобой было? Но я же не знаю, где именно ты находился. – Он обмакнул палец в вино и стал рисовать на столе. – Смотри, вот здесь была наша армия, а здесь – передний край и армия врага. – Он плеснул немного вина на стол. – В долине было черно от персов. А один из наших офицеров – Амомфарет его звали – довольно сильно донимал Павсания своими выходками.

Вообще-то его бы следовало на Совет вызвать. Да только почему-то не вызвали. То ли послание не дошло (так говорил Павсаний), то ли Павсаний его и не посылал (так говорил Амомфарет). Ну, они сами быстренько все уладили, и Павсаний поставил Амомфарета с его таксидой в тысячу воинов вот сюда, в резерв, – специально чтобы показать, как доверяет ему.

– А разве не наоборот? – удивилась Ио.

– Ты ведь не мужчина; ты военного искусства никогда не поймешь! Однако знай, что резерв – важнейшая часть войска. Когда армия терпит поражение, резерв направляется в самую горячую точку. Вот здесь, справа, было много гор и холмов; там, в жалких и грязных деревушках, мы и прятались вместе с местными жителями, пока не вышли на открытое пространство, чтобы вступить в сражение с врагом, которому теперь стали хорошо видны. И вдруг Павсаний отдал приказ отступать…

– А кто он, этот Павсаний? Один из ваших царей? – снова прервала его Ио. – У вас что же, два царя?

– Разумеется, два! – ответил Басий. – Это единственно верная система правления государством [117]117
  Во главе Спарты стояли два царя, власть которых была ограничена пятью эфорами, обладавшими всей полнотой законодательной, судебной и полицейской власти.


[Закрыть].

– А по-моему, они должны враждовать между собой.

– Вот именно! Предположим, был бы только один. Так жить пробовали многие народы. Если он чувствует свою силу, то отбирает у своих подданных все – жен, сыновей, имущество. В общем, делает что хочет. А посмотри, как у нас? Если бы один из наших правителей попробовал так вести себя, мы бы тут же переметнулись на сторону второго. Так что они даже не пробуют.

Однако же Павсаний – не царь наш, а регент при малолетнем Плейстархе. – Басий протянул ко мне пустую чашу, и я перелил в нее немного вина из своей, а он потом сделал то же самое. – Теперь слушайте дальше. Вот здесь была почти пересохшая речка, а это Аргиопий, обыкновенная деревушка, построенная неподалеку от храма богини зерна…

* * *

…Желтая трава под ногами, яркая небесная синь режет глаза. На горизонте вздымаются коричневые холмы. По равнине снуют темные фигурки всадников, чуть дальше видны красные плащи воинов противника; они рассыпаны по полю, точно кровавые брызги. Мардоний на белом жеребце гарцует среди своих Бессмертных. Воют трубы, возвещая наступление. Я пытаюсь держать свою сотню вместе, однако нас расталкивают мидийцы со своими луками и огромными плетеными щитами, за ними идут вооруженные копьями воины и лучники, тела которых раскрашены белой и красной краской.

Мы бежим через равнину, одни обгоняют других; те, у кого вооружение легкое, убегают далеко вперед, оставляя тяжеловооруженных людей позади, и вот я уже не вижу вокруг ни одного знакомого лица – только пыль, топот ног, а впереди сверкающая бронзой стена гоплонов, ощетинившаяся копьями…

Ио меняла у меня на лбу влажную тряпку, когда вдруг прямо надо мной склонился вражеский воин в красном плаще, с султаном из конских волос на шлеме. Я потянулся было за мечом, но моя Фальката куда-то исчезла…

– Все хорошо, лежи спокойно, господин мой, – послышался голос Ио. – Все хорошо.

Вражеский воин выпрямился, и я узнал в нем Эвтакта.

– И давно он в таком состоянии? – спросил Эвтакт.

– Нет, – ответила Ио. – Когда он упал, Басий сразу послал за тобой слугу из гостиницы.

Я хотел сказать, что чувствую себя хорошо, однако с языка срывались слова моего родного языка, непонятного эллинам.

– Он все время что-то говорит, – продолжала Ио, – да только понять ничего нельзя. И по-моему, он нас не видит.

– Мне уже лучше, – удалось выговорить мне на их языке.

– Вот и хорошо! – Эвтакт опустился возле меня на колени. – Что же с тобой случилось? Может, Басий тебя ударил?

Я совершенно не понимал, о чем он спрашивает.

– Мы бежали, шло наступление, – попытался я объяснить ему, – но как только перед нами снова возникла стена из гоплонов, мы превратились в обыкновенное стадо. Мидийцы, правда, бросились на щиты с копьями, прорвали защиту и погибли. От стрел никакого проку не было, а Фальката моя куда-то запропастилась…

– Это его меч, – пояснила Ио.

Я рассказал им еще о том, что Марка убили, а Умери я отыскать не сумел – видно, не следовало нам ходить в Речную страну.

– Уж не колдовство ли это? – сказал Эвтакт. – Где тот колдун?

– Вон там, спит прямо за столом, на улице, – указала рукой Ио.

– Может, и спал, да только теперь его за столом что-то не видно. – Эвтакт бросился к двери. Я медленно сел.

– Тебе лучше, господин?

Личико Ио было таким озабоченным, что я не мог сдержать улыбки:

– Конечно лучше! И я тебя знаю. Только не помню, кто ты и как твое имя.

– Я Ио, твоя рабыня. Меня тебе подарил Светлый бог.

Я огляделся: комната была тесная, темная, и в ней пахло дымом. Я сказал:

– Этого я не помню. А где это мы?

– Просто в гостинице.

Вошла высокая безобразная женщина с короткими черными волосами и сказала:

– Здравствуй, Латро. Помнишь меня?

– Латро? – переспросил я.

– Ну да, ты Латро, а я твой друг Эврикл. Большой приятель Каллеос. Ты помнишь Каллеос?

Я покачал головой.

– Кое-кто считает, что я могу тебя вылечить, – сказала странная женщина с мужским именем. – Впрочем, и мне того же хочется, только я не знаю, что тут произошло, пока я спал. Может быть, ты мне расскажешь, девочка? Мне бы это здорово помогло.

– Ты помнишь, как они боролись с Басием? – спросила Ио.

– Да. Басий два раза уложил Латро, а потом Латро два раза уложил Басия.

А когда Басий уложил его в третий раз, поединок закончился. Мы еще, помнится, выпили по этому поводу, и Басий пошел в гостиницу чем-нибудь смазать поврежденное плечо, а Латро собирался сделать запись в своей книге…

Я с беспокойством посмотрел на Ио и попытался встать. Она поспешно сказала:

– Она у меня здесь, господин. И твой стиль тоже.

– …а мне что-то спать захотелось, – продолжал этот Эврикл, который на самом деле был женщиной, – вот я и уснул. И больше ничего не помню. А что произошло потом?

– Басий вернулся, и они еще выпили вина, и Басий спросил у Латро, есть ли у него доспехи. – Ио посмотрела на меня. – Это Басий взял твой меч, господин мой. Он его сохранит для тебя.

– Продолжай, – велел ей Эврикл.

– А я сказала, что сейчас их у него нет. А потом Латро попросил Басия рассказать о каком-то сражении, и Басий сразу понял, о каком сражении идет речь, и стал рассказывать о спартанских царях и о том, где и как стояли войска. – Ио умолкла и перевела дыхание. – Потом Латро вдруг закричал, сбил кувшин со стола, пролил вино, а Басий обхватил его сзади и попытался уложить на землю, но Латро вырвался. Тогда Басий и слуги из гостиницы бросились на него, повалили, и он кричать перестал, но без конца говорил что-то непонятное, и они перенесли его сюда. Басий сказал, что Латро мало воды добавлял в вино, но это не правда: он разбавлял вино очень сильно, куда сильнее, чем сам Басий.

Эврикл кивнул и сел со мной рядом на низенькую постель.

– Что это было, Латро? Почему ты кричал?

– Там все кричали, – возразил я. – Бежали навстречу врагу и кричали.

Они отступали – наше войско было куда более многочисленным; казалось, еще один хороший удар – и войне конец. И тут они остановились и повернулись к нам, выставив щиты и копья, точно лось свои огромные рога…

– Понятно. – Из подбородка у странной женщины с мужским именем торчало несколько курчавых волосков; она потрогала их пальцем. – Эвтакт считает, что это колдовство, однако я сомневаюсь. Скорее, злой умысел кое-кого с Олимпа. Пожалуй, нам следует принести жертву богу войны. Или… Латро, у спартанцев есть лекарь по имени Асклепий. Ты когда-нибудь о нем слышал?

Я покачал головой.

– Он самый лучший из спартанских лекарей, а поскольку ты находишься под опекой спартанцев… Я поговорю с Эвтак-том. А сам составлю заклинание, способное призвать на помощь некие силы. К здоровью людей, правда, они обычно отношения не имеют… И все же надо попробовать – вдруг хоть немного помогут.

Когда Эврикл, которого я все-таки считал женщиной, ушел, со мной осталась Ио и ни за что не хотела уходить, хоть я бы предпочел, чтобы она сходила и выяснила, что происходит, а потом обо всем мне рассказала. Она наконец согласилась, но сперва по моей просьбе принесла мне табурет, чтобы удобнее было писать. Эвтакт поставил у моей двери двух гоплитов, однако дверь разрешил держать открытой, и я уселся так, чтобы свет падал на лист папируса.

* * *

Вернувшись, Ио рассказала, что рабы спартанцев строят алтарь богу-врачевателю, о котором говорил этот Эврикл, который на самом деле женщина. Она сказала также, что Басий бывал в храме этого бога на острове Пелопоннес и велел, чтобы я, после того как Эвтакт принесет жертву во имя моего исцеления, всю ночь провел у алтаря. В отсутствие Ио я перечитывал свои записи, откуда и узнал, что уже ночевал однажды в храме и то был храм богини зерна.

Уже завтра Эвтакт намерен был отправиться в Элевсин вне зависимости от того, явится мне божество или нет. Из Элевсина есть хорошая дорога прямо на Пелопоннес.

Я спросил Ио, что это за безобразная женщина с мужским именем Эврикл, которая обещала сотворить для меня заклятие. Девочка удивилась и сказала, что никакая это не женщина, а действительно Эврикл из Милета, мужчина, хоть и носит пурпурный плащ. Это показалось мне очень странным.

Хозяин гостиницы принес ужин, и я попросил его принести также лампу. Он сказал, что проиграл, поставив на меня, но ничуть не огорчен, потому что здорово повеселился, когда я сбил с ног того нахала. Он еще долго спрашивал, кто я да откуда, но ни на один из его вопросов я ответить не мог. Он сказал, что в гостинице бывает много чужеземцев, однако он не берется определить, откуда я родом.

Тогда я попросил его перечислить те народы, к которым, по его мнению, я принадлежать не могу. И ответ его был таков: я не эллин (я, разумеется, и так это знал), не уроженец Персеполиса (я спросил, что это за полис – оказалось, столица империи Великого царя), не египтянин (я еще помнил, что пожалел об участии в египетском походе; я, конечно, бывал там, хотя это и не моя родина; возможно, кто-нибудь там даже меня помнит), не фессалиец, не фракиец, не критянин и не кариец [118]118
  Карийцы – доиндоевропеиское племя, жители Карий, государства на юго-западе Малой Азии.


[Закрыть].

После этого разговора я еще больше укрепился во мнении, что мне совершенно необходимо отыскать своих старых друзей и родной дом. Я знаю: я многое могу забыть, но этого никогда не забуду! Царица Страны мертвых обещала, что вскоре я снова встречусь со своими друзьями; интересно, а вдруг и они попали в плен к спартанцам? Мне хотелось уснуть, однако стоило закрыть глаза, как передо мной вставал лес копий, огромные щиты и белые стены храма, возле которых валялись убитые.

Глава 25
Я, ЭВРИКЛ…

Я, Эврикл, по просьбе твоей рабыни, описываю здесь события позапрошлой ночи и последовавших за нею суток, дабы история, рассказанная мне Ио, обрела должную форму. Ио попросила меня об этом, потому что Эвтакт-спартиат запретил тебе прикасаться к свитку, полагая, что, ежедневно делая записи, ты вредишь своему рассудку. Ио, однако, хочет, чтобы здесь была описана вся последовательность событий и она могла бы прочитать о них тебе, когда это будет позволено; следует отметить, что почерк у меня гораздо более четкий и мелкий, чем у самой Ио.

Однако же прежде позволь кое-что рассказать о том, кто я такой. В данный момент вполне возможно, что августейший регент просто хочет, чтобы ты считался больным; хотя с другой стороны, ему, видимо, хотелось бы, чтобы ты поскорее выздоровел – я от всей души надеюсь, что он этого хочет, – но как после столь долгой болезни сможешь ты вспомнить своего друга и попутчика, вместе с которым путешествовал по суровому острову Пелопса, если я не опишу здесь себя и не окажу тем самым помощи твоей нестойкой памяти? Так я и поступлю, но прежде успокою маленькую (однако свирепую, как овод!) Ио, которая кусает от нетерпения губы.

Итак, начнем. Родился я в Милете, в Малой Азии; отец мой тоже оттуда родом и, по словам моей матери, был весьма уважаемым гражданином. Когда мне минуло одиннадцать, я увидел во сне Триодиту; она протягивала мне листья какого-то растения, уговаривая с их помощью избавиться от одного мальчишки, из-за которого меня несколько раз несправедливо наказывали. Я не сразу отыскал это растение, но все же нашел, сорвал, как она велела, на рассвете и изловчился положить его в одно лакомство, а потом притворился, будто с наслаждением угощаюсь, пока вредный мальчишка лакомство у меня не отнял и не съел сам. После чего он несколько дней проболел и умер. Смерть его мудрый жрец совершенно справедливо приписал воздействию стрел Метких стрелков с острова Делос [119]119
  Так могли называть близнецов Аполлона и Артемиду, владевших волшебными стрелами смерти, разившими без промаха. Брат и сестра родились на плавучем острове Астерия, который затем стал называться Делосом в честь явления миру этого чуда (от греч. «являю»).


[Закрыть].

Ну а потом – как ты, мой дорогой друг, наверное, догадываешься – я принес богине множество различных даров; и хотя то были главным образом воробьи, лягушки и прочая мелочь (я ведь был еще ребенком), мне показалось (у меня хватило на это ума или, скорее, наглости), что приняты они были вполне благосклонно. Прошло несколько лет, и я услышал о великом храме, построенном карийцами в ее честь и совсем не так далеко от Милета. Я отправился туда, в глубь страны, странствуя по большей части пешком, и обратился с просьбой к тому лукавому посланнику богов, который одалживает ворам свои крылатые сандалии, принеся ему, разумеется, подходящий дар – большого черного кролика с беленьким полумесяцем на лбу (за которого удостоился похвалы жреца, чьей доброты – о, хрупкие тростинки, будьте моими свидетелями! – я не забуду до конца дней своих).

Вернувшись в Милет, я обнаружил, что мать в связи с моим долгим отсутствием успела переехать – то ли на Самое, то ли на Хиос, – в чем явно чувствовалась рука богини, и я решил: с этих пор лишь Триодита будет считаться моей матерью, а я по мере сил честно стану служить всем, кто пользуется ее покровительством. Я предлагал свою службу и тем, кто, подобно отважному Агамемнону [120]120
  Агамемнон – мифический царь Микен, вставший во время Троянской войны во главе греческого войска; чтобы флот смог отплыть, ему пришлось принести в жертву свою дочь Ифигению.


[Закрыть], прозванному Царем людей, искал ее милости.

В конце концов я был вознагражден ею сполна. Не стесняясь, скажу в любой компании, что нет мне равных в посвященных ей таинствах ни среди женщин, ни среди мужчин; нет у нее и более способного ученика в плетении всяческих заклятий, составлении ядовитых снадобий или в вызывании мертвых из подземного царства. Ты и сам присутствовал при одном из подобных чудес, содеянных мною, и я молю великую богиню, которая прошлое и будущее видит столь же ясно, как настоящее, чтобы она когда-нибудь восстановила утраченную тобой память и ты мог бы стать моим свидетелем.

Теперь о моей внешности. Я истинный сын Иона [121]121
  Ион – мифический прародитель ионийцев, сын Аполлона и афинской царевны Креусы.


[Закрыть], ростом куда выше большинства мужчин, однако изящного телосложения, точно танцовщик. Я храбр и ловок, хотя, возможно, и недостаточно мускулист. Глаза у меня несколько навыкате, да и скулы тоже выступают изрядно. Зато нос и рот изящной формы, а высокий лоб наполовину скрыт густыми темными кудрями. Если Ио, которая уже топает ногами от нетерпения, вскоре сумеет прочесть тебе все это, ты узнаешь, что одет я в хламиду приятного пурпурного оттенка, ибо окрашена эта материя соком шелковицы.

Часто бывая в Афинах, я заслужил дружбу твоей хозяйки Каллеос – это большая удача, ставшая таковой вдвойне из-за той моей чудесной победы, о которой я уже упоминал, однако скажу еще несколько слов. Мы с тобой, а также группа людей, в числе которых не было Ио (она сейчас просто испепелит меня своим взором!), побывали на кладбище, где и находилась та, которую я вызвал из Страны мертвых в Страну живых – пусть всего лишь на короткое время. Все были потрясены сотворенным мною чудом, и если тебе покажется, что моим словам трудно верить, прошу тебя, вернись в Афины – там о случившемся судачат до сих пор.

Пытаясь исцелить тебя и восстановить твою память, я по просьбе Эвтакта (и твоей собственной) сделал волшебный амулет и повесил тебе на шею.

Разумеется, я сделал бы его и в том случае, если б меня попросил и кто-то один из вас.

Амулет посвящен Триодите и в нем вот что: белый камешек – Луне, осколок древнего каменного наконечника стрелы – Охотнице и черный волосок с головы того, кто без остатка посвятил себя Матери ночной, то есть с моей головы.

Да еще – кусочек кипарисовой коры, на котором шипом белого шиповника [122]122
  Кипарис и шиповник – символы смерти у древних греков.


[Закрыть], обмакнув его в собственную кровь, я написал просьбу исцелить тебя, обращенную к Великой богине. Все это я завернул в кусочек шкуры дикой козы и укрепил могущественными заклинаниями.

Софисты, скорее всего, скажут, что все это – белый камешек, осколок наконечника, черный волосок, молитва и козья шкура – сущая ерунда и лишь отвлекает людей от веры в "истинных" (то есть теперешних) богов-олимпийцев. Однако же я заметил: те, кто так считает, никогда никаких милостей от богов не получают. Я уверен, что для этого нужно нечто большее, чем просто вера. Итак, я повесил амулет тебе на шею (ох, Ио так настойчиво просит, чтобы я писал поскорее!), и мы, то есть Эвтакт, Ио и я, проводили тебя к алтарю, который я велел построить рабам. Там уже горел священный огонь, Эвтакт сам принес жертву ради тебя, и ты остался у алтаря на ночь в окружении нескольких часовых, стоявших поодаль.

Жаль, что меня не было, когда утром ты рассказывал об этой ночи Эвтакту. Однако Ио слышала все – хитрая девчонка, истинная дочь скотоводов-беотийцев, потомков варваров! Она, честное слово, совсем заговорила меня, пересказывая мне твою историю, но я постараюсь изложить здесь самое главное.

Ты вроде бы проснулся от стука палки по камням (по крайней мере, по словам Ио, слышавшей твой рассказ Эвтакту) и увидел согбенного старца с белоснежной бородой, пришедшего со стороны леса. Ты поднялся и спросил, не он ли бог Асклепий [123]123
  Асклепий – сын Аполлона и Корониды, дочери фессалийца Лапифа, изменившей Аполлону со смертным человеком.


[Закрыть]. Он это отрицал, однако ты настаивал, и он в итоге сознался, что зовут его действительно Асклепий, но он никакой не бог, а простой смертный, вынужденный по бедности своей служить богам. Ты спросил его, не может ли он излечить тебя, и снова он покачал головой и сказал, что послан был убийцей его матери [124]124
  Несколько переиначенный миф о том, как узнавший об измене Аполлон сжег свою возлюбленную, а выхваченного из ее чрева младенца спас и передал на воспитание кентавру Хирону.


[Закрыть], чьим рабом является, и направляется из ее храма на острове Эвбея в островной храм Анадиомены [125]125
  Храм Афродиты Анациомены, то есть «морем рожденной».


[Закрыть], так что ничего сейчас поделать не может. С этими словами он исчез.

Ио говорит, что в этом месте твоего рассказа Эвтакт страшно рассердился и закричал, что Асклепию не следовало называть богиню убийцей. И тут-то ты и решил попросить Эвтакта (право же, друг мой Латро, прежде тебе следовало бы подумать) вернуть тебя к твоим старым друзьям, объясняя это тем, что ты прочел в свитке о своем визите в царство подземной богини и ему, Эвтакту, не следует мешать исполнению воли той, к кому все мы в конце концов должны будем явиться.

Однако Эвтакт еще больше разгневался и приказал отнять у тебя эту книгу (что и было сделано Басием) и сворачивать лагерь. Ничего этого ты, конечно, уже не помнишь. Во всяком случае, так полагаем мы с Ио. А теперь перейдем к совсем недавним событиям, которые пока что должны были сохраниться в твоей памяти, однако же, видимо, сотрутся из нее к тому времени, как Ио сможет прочитать тебе эти слова.

Во-первых, о великой богине. Этот Асклепий был сыном ее брата-близнеца, рожденным смертной женщиной по имени Коронида. Носившая под сердцем божественное дитя, Коронида изменила своему возлюбленному, о чем узнала богиня и, разгневавшись, умертвила несчастную. Однако отец ребенка спас мальчика от огня, дал ему свое имя и стал его наставником. Асклепий многому научился у своего великого отца – покровителя врачевателей – и даже кое в чем превзошел учителя, не говоря уж обо всех прочих смертных целителях.

Мне трудно поверить, чтобы он мог назвать сестру своего отца и спасителя убийцей, ведь за богами безоговорочно признается право убивать смертных точно так же, как мы убиваем животных, к тому же та женщина, его мать, была далеко не безгрешна. Впрочем, я рад был услышать, что Асклепий и сам уже является слугой Великой богини. Сам же я предан ей всецело, и она так высока в моих глазах, что ничто уже не может более возвысить ее!

Однако сообщенные тобой сведения все же могут пригодиться.

А теперь о самом недавнем. Тебе, конечно же, интересно, как мы с Ио раздобыли твою книгу? Дело в том, что Басий-спартиат сам разрешил нам взять ее, ибо испытывает к Ио и к тебе самые добрые чувства. Он предупредил, правда, чтобы мы не позволяли тебе самому читать ее и в таком случае Эвтакт возражать тоже не будет. Вот мы и прячем ее от тебя, однако же регулярно делаем в ней записи.

Сегодня вечером мы разбили лагерь по дороге в Мегару, без задержки миновав Элевсин. Недалеко от Мегары (судя по сплетням) стоит лагерем и регент со своим войском. Мегара официально ему не подчиняется, однако же входит в один со Спартой военный союз, так что, без сомнения, некоторое количество его воинов составляют ее жители. Завтра мы, видимо, прибудем в Мегару, и можно ожидать встречи с самим регентом. Я постарался как можно больше разузнать о нем, и мы с Ио решили, что тебе тоже полезно будет прочитать об этом в своей книге.

Говорят, ему лет двадцать с небольшим, он несколько выше среднего роста, красив, однако изуродован шрамами; он очень силен и мускулист, как и все островитяне. Ходят слухи, что он также исключительно красноречив и убедителен как оратор, однако весьма лаконичен и чрезвычайно остер на язык, как и все спартанцы. Он отпрыск старейшего царского дома, один из потомков царя Агиса и таким образом является отдаленным родственником Ликурга [126]126
  Ликург – легендарный законодатель Спарты, которому там воздавали божественные почести.


[Закрыть], чей свод законов помог Спарте столь сильно опередить другие государства. Отец Павсания – Клеомброт – был младшим сыном царя Анаксандрида, стало быть, сам он приходится дядей нынешнему юному царю Плейстарху, лишь в прошлом году сменившему на троне своего отца, и остается при нем регентом. У Павсания есть жена, которая с нетерпением ждет его возвращения в родной город, и маленький сын Плейстоанакт [127]127
  На самом деле отцом Плейстоанакта (458-408 до н.э.), царя Спарты, который после отделения Эвбеи от Афин в 446 г. до н.э. предпринял нападение на Аттику, был Плейстарх.


[Закрыть].

Что же касается военного искусства – которое спартанцы ценят превыше всего, считая, что все остальные искусства для них бесполезны, – то победа Павсания над сыновьями Персея – а ведь их войско значительно превосходило его собственное – свидетельствует сама за себя. Что же до расположения богов, то какой воин может одержать без этого победу?

Я говорю о нем сейчас с особым интересом, ибо только что прибыл его гонец, который сразу поспешил к палатке Эвтакта, но вскоре вышел оттуда и, прогуливаясь, встретил Ио. Гонец стал расспрашивать о тебе, и Ио привела его сюда, а затем вы втроем некоторое время беседовали. Беседой он, по словам Ио, был полностью удовлетворен, убедился, что ты действительно ничего не помнишь, и пожелал взглянуть на твою книгу, которая была у меня.

Этого юношу зовут Пасикрат, он весьма красив – высокий, с правильными чертами лица, как и большинство спартанцев, однако такой же настороженный и сердитый, как они все. По его просьбе я показал ему твою книгу и собственными глазами видел, как он удивился (как и все остальные до него), что прочитать ее не может. Однако он пролистал ее всю и внимательно рассмотрел вложенный между листами сухой цветок; потом осторожно положил его на прежнее место и, аккуратно свернув книгу, спросил, присутствовал ли я при том, как Эвтакт нашел тебя и твой свиток, и, узнав, что присутствовал, попросил описать ему эту сцену. Он спросил, почему Эвтакт решил и меня прихватить вместе с тобою, однако я предложил спросить об этом самого Эвтакта. Ему также хотелось знать, из какого я города и почему покинул прекрасную Ионию. По его настойчивой просьбе я описал, насколько это было возможно, свою жизнь – несколько полнее, чем это сделано здесь.

Он также является последователем триединой богини, что и доказал, продемонстрировав шрамы, полученные во время посвящения, когда мальчиков секут перед алтарем в храме Охотницы в Спарте.

Возможно, мне следует объяснить здесь один обычай спартанцев, о котором ты, видимо, не знаешь. Каждый год мальчики, которым пришла пора переходить из рук учителей в руки военных (притом выбираются самые лучшие и сильные из их числа), должны в честь великой богини пройти сквозь строй бичующих.

Кровь льется рекой, я слышал даже, что часто один-два мальчика бывают забиты насмерть – и только тогда церемония прекращается.

Должен добавить: среди мальчиков считается делом чести не кричать и не плакать, и не могу сказать, каково пришлось бы тому, кто не выдержал испытания и вскрикнул. По-моему, такого уже очень давно не случалось, а может, и вообще никогда. Те мальчики, что так и умерли молча во время обряда, считаются жертвами, принесенными богине. (Как печально сознавать, пересчитывая места, где все еще приносят порой подобные жертвы, что их больше, чем пальцев на руке!) Тем, кто прошел посвящение и остался в живых, оказывают высокие почести; они считаются благословленными богиней до конца дней своих.

Я использовал в беседе с Пасикратом все свое искусство красноречия и обольщения (кое-кто не колеблясь называл это мое искусство великим). Не стану отрицать: мне бы чрезвычайно польстило, если б я заслужил любовь столь прекрасного юноши, да еще поклявшегося вечно служить моей великой богине, хоть я и не уверен, что ей понравится мое пристрастное отношение к Пасикрату.

Однако же вот что я могу сказать и скажу: по всей видимости, сам Пасикрат отнюдь не остался равнодушен к моим наиболее привлекательным свойствам (в отличие от тебя, дорогой Латро, хоть я пишу это и не без колебаний). Удивительно, до чего красивы эти люди, которые живут только ради войны и вечных тяжелых тренировок! Интересно, что они испытывают, впервые услышав из наших уст лесть, красноречие и философские рассуждения?

Разве не должны они считать нас более развитыми духовно? Ведь мы же отдаем должное их физической силе и выносливости! Смею надеяться, гонец августейшего регента именно так воспринимает твоего бедного друга, Эврикла из Милета.