Текст книги "Когда Герои Восстают"
Автор книги: Джиана Дарлинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
– Я хочу кончить, Данте, пожалуйста, – умоляла я со всхлипом, вцепившись в его волосы так сильно, что, должно быть, было больно, прижимая его так крепко к своей киске, что он мог бы задохнуться.
Его ответом стало рычание, которое я почувствовала, когда вибрация прошла через все, от моего клитора и вверх в мое лоно.
Звезды, вращающиеся в моем зрении, взорвались в одну сверхновую. Каждая мышца в теле напряглась, сжимаясь вокруг всплеска энергии в сердцевине, а затем освободилась. Смутно я осознавала, что издала крик, когда он поглощал мой сок, облизывая и покусывая мои губы, не замедляясь и не ослабевая, просто доводя меня до такого кайфа, что на одно ослепительное мгновение я подумала, что могу умереть.
Только когда я совсем обмякла в его руках, закрыв глаза, запрокинув голову, словно утопала, и задыхаясь, Данте наконец смягчил ласки. Я хмыкала, извивалась и задыхалась, пока он нежно вылизывал мои набухшие складочки, очищая меня и успокаивая расшатанные нервы.
Когда он закончил, он шокировал меня, полностью встав, при этом мои бедра все еще были закинуты на его плечи.
– Данте, – задыхаясь от смеха, я вцепилась в его волосы, пока он вел нас к кровати вслепую, только знакомство с комнатой подсказывало ему.
Он с легкостью опустил меня на матрас и наблюдал, как я подернулась раз, два, прежде чем успокоиться. Я широко расставила ноги и протянула к нему руки, нуждаясь в его тяжелом весе сверху, чтобы заземлить меня после такого сильного переживания.
Его глаза были полностью черными, брови опущены с томительной напряженностью, когда он заполз на кровать и обхватил меня своим телом, перевернув нас обоих так, что мы лежали бок о бок, наши конечности естественно переплетались друг с другом, как корни одного дерева.
Его рука провела по влажным волосам над моим ухом, и мы долго молча смотрели друг на друга. Это было так спокойно. Этот противный голос в голове все еще был подавлен близостью, между нами, и я наслаждалась этим. Я сосредоточилась на том, как соединились наши влажные кожи, как смешались наши разные запахи в один великолепный аромат, который я хотела бы носить каждый день до конца своей жизни.
Мои пальцы запутались в серебряной цепочке его кулона. Я посмотрела вниз и осторожно потянула большой витиеватый крест вверх, в небольшое пространство, между нами. Он был из чистого серебра, тяжелее, чем я ожидала, с прекрасной росписью и пригвожденным к его поверхности Иисусом Христом.
– Он принадлежал моей матери, – тихо произнес Данте, его глаза были отрешенными, хотя он продолжал гладить мои волосы. – До этого он принадлежал ее отцу, а еще раньше его отцу, и так далее, и так далее. В Перл-Холле, где я вырос, была часовня, и она всегда проводила там много времени, держа в руках этот крест, когда стояла на коленях перед алтарем. Однажды я спросил ее, зачем она это делает, ведь я точно знал, что она не верит в Бога. Знаешь, что она ответила?
Я покачала головой, завороженная его речью. Меня поразило, что я мало что знаю о жизни Данте в качестве Эдварда Давенпорта, и я жаждала информации.
– Она сказала, что не молилась, когда сидела там, в часовне. Она думала о своих предках, обо всех жизнях, которые они прожили, об ошибках, которые они совершили, о том, как это привело к тому, что она жива и сидит здесь. Она сказала, что такие размышления о жизни помогают ей чувствовать себя умиротворенной. Что куда бы она ни пошла, они были с ней, внутри нее. Что независимо от того, куда она идет, решения, которые она приняла, означают, что мы с Александром живы, и наши дети тоже когда-нибудь будут живы. Она сказала, что это напомнило ей о том, что мы живем не только для себя. В основном мы живем для наших семей. Я думаю, она нашла в этом покой, даже когда ее собственная жизнь была ужасной.
– Это разрушительно красиво, – признала я, ощущая боль в груди.
– Иногда это преследует меня, – признался он с гримасой, которая могла бы быть ухмылкой. – Но я всегда ношу это для нее и знаю, что она со мной.
– Она бы гордилась тобой, – заявила я так решительно, что это было почти криком в тесном, интимном воздухе, между нами.
Я никогда не знала ее, но была уверена в своих словах. Как может мать не видеть человека, которым был Данте, и не радоваться?
Он усмехнулся, и звук прошелестел по моим губам. Я слегка высунула язык, пробуя его на вкус, и обнаружила, что он сладкий.
– Иногда ты напоминаешь мне ее.
– О? – спросила я, находясь на пороге того, что казалось мне лучшим комплиментом, который я когда-либо получала.
– Она тоже была сложной женщиной. Думаю, она так глубоко все чувствовала, что иногда не знала, как с этим справиться, поэтому полностью блокировала это. Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что она не рассказала нам с Александром о жестоком обращении и пренебрежении, а затем о том, как Ноэль убивал своих любовниц, потому что не знала, как с этим справиться. – в его темных глазах появился затравленный взгляд, как у призрака, гуляющего ночью по пустому дому. – Правда в том, что Ноэль затащил ее в свой Ад, а она была слишком мягкой для этого мира. Это убило ее задолго до Ноэля.
– Ты не мог знать. Ты был всего лишь молодым парнем.
Его губы сжались.
– Александр и я никогда не были просто молодыми людьми. Мы были воспитаны по образу и подобию нашего отца с того момента, как могли соображать. Он обучал нас. Мы учились фехтованию и шахматам, читали в детстве «Искусство Войны» и «Маркиза де Сада», учились в Итоне и Оксбридже только у лучших наставников. Мы были умными и нас учили быть умнее. Мы должны были знать, что происходит в нашем собственном доме".
– В конце концов, вы узнали. Даже если оба твоих родителя не хотели этого. Твоя мама, вероятно, пыталась защитить тебя, Данте. Господь знает, Каприс совершила столько ошибок именно из-за этого, – признала я.
Его глаза заострились, соскальзывая с моей кожи с точностью скальпеля.
– Какие ошибки она совершила с тобой?
Мое сердце замерло в груди, панический ответ заставил мою кожу заколоть остриями ножей от беспокойства.
– Ничего такого.
– Расскажи мне.
– Нет.
– Елена, – прорычал он, сжимаясь вокруг меня, как удав, готовящий мне пищу. – Расскажи мне. Я хочу знать, через что ты прошла.
– Ничего особенного, – сказала я, но ложь ошпарила мой язык.
Я не хотела, чтобы он знал о Кристофере, о годах, которые я провела, глупо позволяя ему обхаживать и использовать себя. Как он отвернулся от меня, когда у него забрали Жизель. Как он научил меня ненавидеть себя и собственную сестру.
Данте открыл рот, чтобы продолжить разговор, но я была измотана путешествием, возмутительными событиями нашей жизни за последнюю неделю. Я просто хотела покоя, который мог дать мне только он, и глубокого сна в его объятиях.
– Не сейчас, капо, – пробормотала я, прижимаясь ближе, чтобы не видеть, как потеплели его глаза. – Я устала.
– Va bene, cuore mia (пер. с итал. «хорошо, мое сердце»), – прошептал он, целуя мои волосы и прижимая меня к себе. – Спи спокойно, а я буду присматривать за тобой.
– Я знаю, – пробормотала я, уже полусонная. – Ты единственный человек, с которым я когда-либо чувствовала себя в безопасности.
А потом я заснула, не зная, что Данте часами лежал без сна, обнимая меня и уткнувшись носом в мои волосы.
Глава 9
Данте
Я оставил Елену спать после нашего позднего ночного разговора, ее длинное, бледное тело растянулось по диагонали кровати, как только я ушел, ища моего тепла. Я смотрел, как она зарывается лицом в мою подушку, обнимая ее, словно это был мой торс, и чувствовал, как в моем теле разгорается жар.
Торе сидел на выложенном красным камнем патио в задней части виллы, пил маленький эспрессо и читал Corriere della Sera (прим. «Вечерний вестник» – ведущая итальянская ежедневная газета). Он не поднял глаз, когда я подошел к нему и взял спелую сливу из тарелки, стоящей посреди старого, покрытого шрамами деревянного стола. На мягкой поверхности была вырезана крошечная надпись ЭДД, которую я сделал еще мальчиком во время одного из наших первых визитов в дом дяди Торе. Я провел по нему большим пальцем, удивляясь тому, как далеко я продвинулся с тех пор.
– Ты сделаешь все, чтобы удержать ее, – начал разговор Торе по своей привычке, начиная с середины, будто подхватывая нить разговора, который мы уже вели. – Хотя разумнее всего было бы жениться на Мирабелле Янни.
– Это разумно? – спросил я, откусив кусочек фрукта, и сок потек по подбородку. – Девушка, которая, по слухам, уже не девственница, с небольшим количеством важных связей и мало чем еще может похвастаться.
– Абруцци хочет ее. Он теперь здесь capo dei capi, нравится нам это или нет. Он мог бы помочь с ситуацией ди Карло в Нью-Йорке. Ты же знаешь, поддержка родины значит все, даже для этих высокомерных американцев
– Возможно, – согласился я, усаживаясь напротив него, когда Мартина, старая домработница Торе, появилась с эспрессо и свежей домашней сфольятеллой. Я поблагодарил ее, прежде чем снова обратить внимание на Торе. – Но в ситуации с Мирой есть нечто большее, чем нам говорили. Раньше Рокко любил свою племянницу, а теперь он говорит о ней, как о мерзости.
– Ты же знаешь, что здесь ценят девственность.
Я хмыкнул, но было в этом что-то такое, что меня все еще раздражало.
– Ты знаешь, что я сделаю все, что потребуется, чтобы сохранить нашу семью.
– А Елену?
– Всегда. – гнев вновь вспыхнул в моем нутре, когда я подумал о том, что Умберто подверг ее опасности прошлой ночью. – Она всегда будет на первом месте.
– Ее безопасность или ее счастье?
А разве не в этом был вопрос.
– Я сделаю все возможное, чтобы обеспечить и то, и другое, – признался я. – Даже если это означает пожертвовать моей собственной безопасностью и счастьем. Никто никогда не ставил мою женщину на первое место, и я не собираюсь совершать эту ошибку.
– Значит, ты не женишься на Мире.
Я допил свой эспрессо, горькая жидкость нагрела мое тело, в котором сидело холодное, твердое зерно ужаса.
– Я этого не говорил. Женитьба на Мире может быть единственным способом обезопасить нью-йоркскую команду от ди Карло. Ты слышал план, который мы разработали с Умберто Арно прошлой ночью.
– Non tutte le ciambelle riescono col buco.
Не все пончики выходят с дыркой посередине.
Старая итальянская фраза, означающая, что не все идет по плану.
Я пожал плечами.
– Может быть, но я найду способ сделать так, чтобы все получилось. Мне просто нужно время.
Пока оно у меня есть, я полностью намеревался заставить Елену снова влюбиться в свою страну.
– И еще больше влюбиться в тебя, чтобы она не ушла, когда поймет, что нашим бедам никогда не будет конца? – Торе вздохнул, потирая рукой свой усталый рот. – Я не должен удивляться, что ты оказался с женщиной Ломбарди. В конце концов, ты очень похож на меня.
– Надеюсь, у нас будет то счастье, которого не было у тебя с твоей, – тихо сказал я, наблюдая, как боль проходит по его изрезанному лицу.
Оно все еще было таким же ярким и свежим, каким, по моим представлениям, оно было десятилетия назад, когда Каприс разбила ему сердце.
– Я все еще люблю ее, – сказал Торе, пожав плечами. – Это не конец. Быть может, однажды она поймет, насколько лучше было бы жить вместе. Я не надеюсь на это. Каприс всегда была упрямой.
Я рассмеялся.
– Она передала это своим дочерям.
– Ты не скажешь ей, – спросил Торе, почти застенчиво. – О том, что Козима и Себастьян мои. Каприс не хотела бы, чтобы она знала, иначе она бы сама рассказала Елене.
– Мне не нравится хранить от нее секреты. Если быть откровенным, Торе, Елена слишком долго чувствовала себя чужой в собственной семье. Секреты лишь часть причины этого, и я не хочу играть на этом. Я уважаю тебя, и не скажу того, что не должен говорить. Но предупреждаю, что время на это ограничено.
– Справедливо, – согласился он. – Я позвоню Каприс.
– Она ответит?
Он вздохнул.
– Возможно. Она стала немного более восприимчивой с тех пор, как Козима оказалась счастлива с Александром, но я еще очень далек от того, чтобы выбраться из собачьего дома. Не думаю, что она готова простить меня за ту роль, которую я сыграл в продаже Козимы, даже если я сделал это ради спасения всей семьи. Кстати говоря, Козима и Александр уже в пути. Она позвонила, когда прочитала новости. – Торе швырнул мне через столешницу сложенную копию Нью-Йорк Таймс. – Она хочет объяснений.
Лорд мафии бежит из Нью-Йорка, гласил заголовок на первой полосе над моей фотографией на ступенях здания суда. На фоне зернистой черно-белой фотографии Елена стояла с Ярой, ее осанка была царственной, взгляд устремлен вниз, на репортеров, которые засыпали нас вопросами.
Я прикоснулся к хрупкой газетной бумаге на ее лице и почувствовал боль в груди от осознания того, что по своей воле оторвал ее от всего.
– Для нее нет пути назад, – пробормотал я, потирая грудь в том месте, откуда исходила боль.
– Ты жалеешь об этом?
– Нет. Почти жалею. Но я слишком эгоистичен. Она должна была стать моей, Торе. Мне просто жаль, что ей пришлось отказаться от всего, ради чего она так старалась, чтобы быть со мной. Это похоже на плохой обмен.
– Она умная девушка, поэтому уверен, что она с этим не согласится, – сказал Торе, торжествующе глядя на меня поверх своего эспрессо. – В статье о ней ничего не говорится. Яра прикрывает ее на работе, говоря, что у нее продлен отпуск по болезни. Общественность не свяжет точки, но ди Карло могут. Они знают, что тебя больше нет, Данте, и предпримут шаги, чтобы захватить то, что принадлежит нам, и они сделают это, причинив вред нашим людям.
– Яко и Чен будут держать оборону, у нас хорошие капо, которые руководят хорошими командами. Я верю в них. И когда мы дадим добро, Каэлиан Аккарди и Санто Бельканте готовы двинуться на ди Карло.
– Вера в солдат важна, но не стоит забывать, что пока кошек нет, мыши будут играть, – напомнил он мне.
– У нас все еще есть крот, о котором тоже нужно беспокоиться. – я думал о том, кто может предавать наш наряд почти каждый день с тех пор, как Мейсон Мэтлок признался в этом. – Яко вел себя странно перед моим отъездом.
– Ты упоминал, но Якопо твой двоюродный брат. Первый друг, которого ты завел в Америке. Мое сердце хочет списать его со счетов, но я достаточно взрослый, чтобы знать, что сердце великолепный идиот, – сказал он с кривой, самодовольной усмешкой.
– Мое сердце привело меня к тебе. К Козиме. Оно привело меня к моему брату и нашему родству, к Адди, Чену, Фрэнки, Марко и Яко. К моему бойцу. Я не сомневаюсь в своем сердце, Торе, я только сомневаюсь в своей способности уберечь тех, кто в нем.
Мы были слишком ослаблены. Большая часть моей команды в Нью-Йорке была под угрозой, когда нас с Тором не стало, отрубленная голова гидры притормозила врагов, думающих, что они смогут уничтожить все чудовище, прежде чем другая голова успеет отрасти.
Вчера Рокко своим менее чем теплым приемом доказал, что мы больше не находимся на дружественной территории в Неаполе.
В такой жизни, как моя, легко было стать подавленным. Редко наступал покой, редко заканчивались драмы и интриги, которые делали жизнь на скоростной линии такой опасной.
Мне это чертовски нравилось.
Но это означало быть бдительным в каждый момент, жертвовать своими пешками ради безопасности королевы и ее короля.
И я был слишком готов начать маневрировать на итальянской шахматной доске.
– Сначала о главном, – пробормотал я, доедая последний кусок своего сладкого пирожного. – У нас есть враги по эту сторону Атлантики, о которых мы должны позаботиться.
Когда я встал, Торе нахмурился.
– Куда ты?
– К Рокко, – признался я, натягивая пиджак. – Нам нужно спланировать свадьбу.
Одной из самых прибыльных отраслей в Италии была подделка одежды. Ежегодно через Неаполитанский залив из Европы и Китая проходили товары на миллиарды евро, и Каморра знала, как использовать это преимущество. У нас были дома дешевой рабочей силы, которые нанимали обедневших итальянцев, часто инвалидов или судимых, которые не могли найти работу другим способом, для производства модных поддельных сумочек и шарфов, копий нарядов с красных дорожек и королевских фотосессий. Леонардо Эспозито возглавлял операцию, но Рокко можно было найти на одном из крупнейших складов у воды каждый понедельник, когда он ходил по рядам рабочих, кричал сквозь хлопки швейных машин, чтобы его слышали подчиненные, когда он выживал их товар. Когда Торе был капо всех капо, он нанял старика с необычным именем Белло для контроля за производством, потому что тот когда-то был одним из ведущих дизайнеров в самом престижном итальянском доме моды, но когда Рокко возглавил компанию, он уехал на Мальту.
Теперь, по слухам, изделия не стоили так дорого. Некоторые солидные модные компании, которые покупали работы Каморры по дешевке, а затем выдавали их за свои собственные, перестали делать заказы.
Поэтому Рокко был там каждый понедельник, дыша всем в затылок.
У забора из цепей, ограждающего территорию, стояли охранники, а у входа в неприметное здание еще больше, но они не пытались помешать мне войти.
Казалось, Умберто Арно ввел меня в заблуждение относительно моей репутации.
Он по-прежнему принимал меня во все места в Неаполе.
Я задержался у входа в помещение, поздоровался с несколькими рабочими, которых помнил с давних пор: их мозолистые руки все еще перебирали одежду, а глаза постоянно щурились от яркого света. Они с удовольствием рассказывали о том, как им нравится Леонардо, тот самый капо, который, казалось, чувствовал себя неловко рядом с Рокко за столом в тот день. Когда я заговорил об Абруцци, они замолчали и отвели глаза.
Это сказало больше, чем могли бы сказать слова.
В наряде были трещины, и я был готов ими воспользоваться.
Закончив наблюдение, я поднялся по металлической лестнице на второй этаж, который огибал стены и оставлял среднюю часть открытой для входа на первый этаж. Рокко, Леонардо и еще несколько человек находились в стеклянной комнате в задней части здания. Даже издалека было видно, что Рокко взвинчен, руки дико дрыгаются в воздухе, словно пикирующие птицы.
– ...жалкое оправдание капо, если ты не можешь привести свое дерьмо в порядок, – кричал он, когда я подошел к двери, а затем тихонько толкнул ее и нагло прислонился к раме.
Эта поза мне нравилась, потому что по своей сути она была снисходительной.
И это произвело желаемый эффект, когда один из его солдат прочистил горло, и Рокко отстранился, а затем повернулся лицом ко мне, беспрепятственно вытащил пистолет из-за пояса и поднял его над моей головой.
– У тебя плохая привычка направлять на меня оружие, дон Абруцци, – пробурчал я.
Его губы сжались, как раздраженный анус.
– У тебя плохая привычка появляться там, где тебе не место, Сальваторе.
Я пожал плечами.
– Я пришел предложить что-то вроде белого флага, но если ты предпочитаешь, чтобы я ушел...
Он нахмурился, затем быстро заговорил на неаполитанском языке со своей командой, приказав им выйти. Леонардо ушел вместе с ними, но, уходя, он почтительно наклонил подбородок в мою сторону – еще один признак того, что он готов стать союзником.
Я проигнорировал его, потому что черные глаза-бусинки Рокко безошибочно устремились на мое лицо. Он обогнул стол Леонардо и сел, закинув ноги на стол и откинувшись назад, чтобы сложить руки на твердом животе.
– Я думал, ты будешь тянуть по этому поводу, парень. Рад видеть, что ты образумился. Полагаю, ты здесь, чтобы сказать мне, что заберешь Мирабеллу Янни из моих рук?
– Возможно. – я прошел дальше в комнату, но не занял место напротив Рокко. Вместо этого я навис над столом, мое тело отбрасывало тень на него в искусственном желтом свете. – Я хочу знать, как она превратилась из бриллианта на твоей короне в кусок угля, который ты не сумел продать так быстро.
Его губы сжались, толстые и влажные, потому что он облизывал их навязчиво.
– Это не твое дело.
Я рассматривал его, разминая костяшки пальцев, просто чтобы посмотреть, как его взгляд опускается и расширяется при виде моих больших, покрытых шрамами рук.
– Тогда это будет не твое дело, что именно я планирую сделать с ди Карло после того, как ты окажешь мне поддержку, чтобы покончить с ними в Нью-Йорке.
Мы уставились друг на друга, как два льва, готовые сразиться за территорию. Я был моложе, быстрее, сильнее, но только на этом складе в распоряжении Рокко было целое ополчение мафиози. Если бы он хотел моей смерти, это было бы сделано.
Я лениво моргнул и увидел, как раздражение промелькнуло на его лице. Его раздражало, что я не боюсь его. Страх был единственным инструментом в его арсенале.
– Va bene (пер. с итал. «хорошо»), – сказал он наконец. – Но я хочу, чтобы ты побыстрее женился.
– Как тебе будет угодно, – уклончиво ответил я.
Подозрение напрягло его мясистое лицо.
– Я не потерплю никаких шуток, Данте. Если ты все испортишь, тебе конец. В глазах Каморры и в моих глазах.
Завуалированная угроза была на волоске, но я все равно кивнул.
– Я и не мечтал об этом. А теперь давай поговорим о цифрах.
Глава 10
Данте
Я только что вернулся на Вилла Роза, Ламборджини мягко урчал, останавливаясь возле фонтана, когда Фрэнки ворвался в парадную дверь с выражением лица, подобным грому.
Мгновенно мое сердце упало в желудок.
– Che cos'è? (пер. с итал. «что такое?»), – потребовал я, выходя из машины и встречая Фрэнки на середине дороги.
На его лбу выступили бисеринки пота, которые не имели ничего общего с приятной декабрьской жарой.
Его рот едва шевелился, когда он заговорил:
– Они добрались до Марко.
Меня пробрал холод до самых костей.
– Насколько серьезно?
Я не хотел знать.
Марко.
Он был самым солнечным ублюдком, которого я когда-либо знал, полным энергии и радости, несмотря на то что был женат на женщине, в жилах которой вместо крови течет уксус.
Я познакомился с ним через две недели после переезда в город, когда Якопо и его отец проводили для нас с Торе экскурсию по их предприятию. Марко был солдатом низшего звена, отвечавшим за их сеть пиццерий. Когда мы зашли на кухню ресторана в Квинсе, он сидел у огромного чана с красным соусом вместе с шеф-поваром, обнимая его, и пел O sole mio во всю мощь своих легких.
Он мне сразу понравился.
Но только на следующий год на встрече с местным отделением байкерской банды Падшие Марко доказал свою ценность. Мы попали в засаду наркокартеля Вентура, того самого, который убил отца Якопо. Торе не погиб только потому, что Марко бросился на своего капо и получил два удара в спину.
И все.
Марко стал членом моей команды.
Фрэнки втянул воздух сквозь зубы.
– Это нехорошо. Они взяли его возле пиццерии Санта Лючия в Квинсе. Там же, где мы впервые встретились. Две пули в грудь и две в брюхо. Он в реанимации, его собираются оперировать.
– Cazzo (пер. с итал. «блядь»), – выругался я, желая свернуть кому-нибудь шею, мои руки бесплодно открывались и закрывались. – Кто с ним?
Фрэнки поморщился.
– Еще хуже.
Я перестал дышать.
– С ним была Бэмби. Похоже, они встречались на стороне, – признался он, зная, что мне это чертовски не понравится, потому что Марко, черт возьми, был женат, и к этому нужно относиться серьезно, а еще потому, что я ненавижу секреты в своей команде. – Она была там, когда это произошло, но не пострадала. Она была с ним в неотложке, пока не приехала его жена и не устроила сцену.
– Merda. (пер. с итал. «дерьмо»). – я провел обеими руками по волосам. – Они охотятся за нами сильнее, чем я думал. Нас не было один гребаный день, а они уже бросаются на нас.
– Si (пер. с итал. «да»).
– Пусть Яко заберет Бэмби и отвезет ее и Аврору к себе домой. Они должны оставаться с ним, пока мы не вернемся на территорию штата или не уничтожим этого ублюдка ди Карло.
– Как мы собираемся это сделать с половиной команды, включая нашего капо в Италии? Ты в розыске, Ди. Как только мы вернемся, они арестуют тебя за побег из-под залога, а потом затянут процесс на годы, держа тебя в тюрьме.
– Ты думаешь, я этого не понимаю? – сказал я между стиснутыми зубами. – Я что-нибудь придумаю.
– Ты всегда думаешь, что сможешь выбраться из любого затруднительного положения, – возразил он, напомнив мне Александра. – Иногда нам приходится сталкиваться с последствиями, Ди.
– Смотреть, как моих парней забирает ди Карло не одно из них. Я не какой-то необразованный бандит, Фрэнки. Ты забываешь, что у меня есть мозг, и я знаю, как им пользоваться.
– Я просто говорю, что ты можешь быть чертовски умным и все равно совершать ошибки, все равно попадаться. Блядь, Данте, ты даже не убивал Джузеппе ди Карло, а они пытаются тебя за это посадить. Я просто говорю, что нам нужно потушить тонну пожаров, некоторые вещи могут сгореть.
– Я этого не допущу, – повторил я голосом, который казался каменным, слова были твердыми и болезненными в горле, прежде чем я их произнес. – Это дерьмо не только мой бизнес, Фрэнк, это семья.
Наконец, его лицо смягчилось, и он слегка попятился. Когда он потянулся вперед, чтобы сжать мое плечо, я сделал то же самое с ним. Мы стояли так в течение долгого времени, просто вдыхая воздух и посылая молитвы за нашего брата Марко.
– Твоя женщина на террасе занимается домашними делами и готовит ужин с Торе, – наконец пробормотал он. – Старик смеется вместе с ней. Я никогда не думал, что стану свидетелем такой сцены. Она еще не знает о Марко.
– Хоть что-то хорошее за сегодня, – сказал я, когда мы расступились и в тандеме двинулись к дому. – Я добавлю это к моей победе с Рокко.
– Он согласился поддержать наши планы относительно города?
– Если я женюсь на Мирабелле Янни.
– Хм.
– Да.
– Еще один пожар, – мягко заметил он.
– Не бойся обжечься, Фрэнки, – небрежно напомнил я ему, когда мы прошли на кухню в задней части виллы и вышли через массивные стеклянные двери.
Зрелище их присутствия обрушилось на меня как волна, выбив все мысли из-под ног.
Елена сидела за круглым деревянным столом на том месте, которое обычно занимал я, лицом к цитрусовой роще. Она не завила волосы, пряди были распущены и волнисты под зеленой, белой и красной косынкой, которую она использовала, чтобы уменьшить их объем, когда наклонялась, вырезая кружочки из кабачка. Бретелька ее белого льняного платья соскользнула с одного плеча, кожа на нем подрумянилась под солнцем Неаполя. Она еще не заметила меня, сосредоточившись на своем занятии, но ее рот растянулся в искренней ухмылке, когда Торе рассказывал ей историю, которую я знал из своего детства, проведенного на вилле.
Он откинулся в кресле с бокалом красного вина в одной руке, а другой рассказывал свою историю в тандеме с голосом, который двигался по воздуху в той квинтэссенциально итальянской манере. Его лицо было изрезано глубиной улыбки, его аура была абсолютно расслабленной.
У меня перехватило дыхание от красоты этой сцены. Два моих любимых человека, единственные, кто любил меня настолько, что боролся за меня, улыбались вместе за обеденным столом, зеленые горы за их спинами, мягкие звуки Андреа Бочелли на заднем плане.
Это то, чего я хотел с тех пор, как умерла моя мать.
Именно этого.
Семья.
Дом.
Почувствовав мой взгляд, они оба почти одновременно остановились и повернули головы, чтобы посмотреть на меня. Мое горло сжалось, когда улыбки на их лицах расцвели.
– Данте, – счастливо пропела Елена, более беззаботная, чем я когда-либо видел ее.
Она мгновенно распахнула свои объятия для меня
– Figlio (пер. с итал. «сынок»), – поприветствовал Торе низким гулом, наклонив ко мне подбородок.
– Я сделаю все, чтобы защитить это, – поклялся я приглушенным шепотом Фрэнки рядом со мной, прежде чем пройти по красным камням к Елене.
Когда я наклонился к ней, она без колебаний предложила свои губы, моя консервативная девочка расцвела так красиво после всего лишь нескольких дней моей любви и одобрения.
Мое сердце медленно и сильно билось в груди, каждый пульс был тяжелым от благоговения и страха. Я еще никогда не терял столь многого и никогда так не хотел не потерять ничего из этого.
– Мне не хватало тебя сегодня утром, – прошептала она мне на ухо, приняв мой поцелуй. Слова заставили ее покраснеть, но она справилась с собой. – Я скучала по тебе.
Я поцеловал ее в макушку, покрытую косынкой, а затем уговорил ее встать со стула, чтобы я мог занять ее место и посадить к себе на колени. Она позволила мне и естественно устроилась у меня на коленях. Что-то на столе привлекло мое внимание, свежие порезы на дереве рядом с приглушенным тоном моих вырезанных инициалов «ЭДД». Я наклонился вперед, увлекая ее за собой, чтобы взглянуть на стол, а затем сглотнул от того, что было вырезано на дереве.
ЭДДС + ЕКЛ
К Эдварду Данте Давенпорту Сальваторе присоединилась Елена Каприс Ломбарди.
Эмоции грозили задушить меня.
Когда я поднял голову, мой взгляд остановился на золотых глазах Торе, его выражение лица было наполнено нежным счастьем.
Мое сердце горело.
– Надеюсь, ты не возражаешь, – сказала Елена, показывая мне нож в своей руке, ее губы скривились в улыбке. – Мне не понравилось, как оно выглядит в одиночку.
– Нет, – согласился я хрипловато. – Так лучше. Мне нужно с тобой поговорить, – сказал я ей, наклоняясь, чтобы поцеловать засос, который все еще оставался на ее шее. – Ты прогуляешься со мной в роще?
Она слегка нахмурилась и провела рукой по моим волосам так, что мне захотелось замурлыкать. Она не понимала этого, потому что думала, что она холодная, но то, как она предлагала мне утешение, было машинальным и красивым.
– Конечно. – она встала, уронила нож и вытерла руки кухонным полотенцем. – Торе, я закончу резать зити, когда мы вернемся.
– No ti preoccupare, – сказал он, не беспокойся.
Мы переглянулись через ее плечо, когда я встал и взял ее за руку, выводя из дома. Его лицо разгладилось и превратилось в камень, глаза горели огнем.
Он знал, что случилось с Марко.
Он был просто лучшим актером, которого я когда-либо знал, и невольно передал эту черту своему сыну Себастьяну, который даже не понимал, откуда у него талант.
Так много долбаных секретов.
– Что произошло? – спросила меня Лена, пристально глядя мне в лицо, пока мы шли по пологой лужайке к рядам лимонных деревьев.
Их аромат был густым в теплом воздухе, достаточно сладким и острым, чтобы у меня потекли слюнки.
– Данте? – спросила она, потянув меня за руку, чтобы я посмотрел на нее.
Она была так прекрасна среди желтых фруктов, ее классические красивые черты поражали ее замечательными рыжими волосами и бледно-золотой кожей, а также глазами с тяжелыми веками, которые делали ее взгляд невероятно знойным. На короткий иррациональный момент я просто хотел уложить ее под лимоны Сфусато Амальфитано и трахнуть. Я хотел похоронить свое горе и страх в ее сладком теле и забыть о тяжести множества миров на моих плечах.
