Текст книги "Когда Герои Восстают"

Автор книги: Джиана Дарлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Я рассмеялась, погладив его по щетинистой щеке.

– Слишком стар, чтобы открывать подарки?

И тут же эти оливково-черные глаза, которые я обожала, распахнулись.

– Я могу проснуться ради подарков.

Я закатила глаза, будто я не выпрыгивала из своей кожи от волнения.

– Ты смешон.

– Ну, где, боец? Или... – он взмахнул бровями и сел так, что его лицо оказалось в ложбинке между моими грудями. – Ты мой подарок?

Я визжала от смеха, пока он сжимал мою грудь и двигал ими.

– Ладно, хватит! Мне придется сесть вон там, если ты не можешь взять себя в руки.

– Возможно, так будет лучше, – признал он, его глаза сверкали, как целая вселенная, созданная специально для меня.

Я перебралась на другую сторону кровати и достала маленькую коробку, в которую все завернула. Он охотно взял ее, заставляя любовь бурлить в груди. Он был убийцей, доном мафии, самым страшным человеком, которого я когда-либо знала. Но для меня он был просто этим, мальчишкой, очаровательным и таким красивым, что было больно.

Он нахмурился, когда открыл подарок, показывая ключ.

– Grazie? – спросил он.

Спасибо?

– Он открывает кое-что в доме, – сказала я ему, вставая с кровати и хватая халат на случай, если Рора уже проснулась. – Интересно, сможешь ли ты найти?

Его глаза загорелись вызовом, и он взял меня за руку, практически вытаскивая из комнаты. Я смеялась, пока он искал, пытаясь открыть ящики в кабинете и на кухне.

Когда он добрался до второго этажа, у меня в животе запорхали бабочки.

Я затаила дыхание, когда он попытался открыть дверь в мою старую комнату, в которой я жила, когда он шантажом заставил меня переехать.

Она не открылась.

Данте повернулся и посмотрел на меня, подняв брови, прежде чем вставить ключ в замок и повернуть.

Я последовала за ним, когда он шагнул внутрь, а затем резко остановился. Я проскользнула между его телом и стеной, смотря на его лицо – он рассматривал то, что я сделала с комнатой.

Теперь это была детская.

Стены были такого же светло-серого цвета, будто мы находились внутри облака, а мебель была подобрана в соответствии с темой. Кроватки были белыми с толстыми подушками, кресло-качалка в углу темно-серого цвета, ковер под ним серебристо-голубой. Жизель даже пришла, чтобы нарисовать облака на потолке – прекрасно детализированную фреску сумеречного неба, усеянного толстыми облаками и первыми мерцающими звездами, которые появляются ночью.

Это было похоже на пребывание внутри крошечной вселенной.

Но я не была очарована комнатой.

Меня заворожило выражение лица моего мужа.

Он обладал такой силой, которая завораживала и пугала людей в равной степени. Он был ураганом, хлещущим ветром и дождем, неповторимой, осязаемой красотой удара молнии и ужасом от незнания, куда она попадет. Он был крупным мужчиной, грубым по телосложению, а иногда и по действиям, но в тот момент в нем не было ничего пугающего, ничего, что говорило бы о насилии или грубости в любой форме.

Его волевое лицо было залито рассветным солнечным светом, проникающим через окна, подчеркивая мягкий, открытый рот, словно он раздвинул его, чтобы что-то сказать, но тут же забыл слова. Его брови были тяжелыми, почти сжатыми, будто в замешательстве, но именно его глаза украли дыхание, оставшееся в моих легких.

Потому что они были полны слез, которые неуверенно текли по впадинам нижних век, задерживаясь на густых ресницах.

– Елена, – грубо позвал он, прочищая горло, но в остальном оставаясь неподвижным, как статуя.

– Да, капо.

– Vieni. (пер. с итал. «подойди»)

Я повиновалась, подойдя достаточно близко, чтобы он мог благоговейно заключить меня в свои объятия. Когда он наклонил голову, смотря на меня, слезы полились, как бриллианты, из его черных бархатных глаз. Одна из них упала на мою щеку и была словно примочкой.

– Ты.. правда? – спросил он, его голос был таким опустошенным, что почти трудно было разобрать вопрос. – Ты ждешь нашего ребенка?

Я не замечала, что плачу, пока один из его больших пальцев с шершавыми кончиками не провел по моей скуле, собирая влагу.

Я кивнула, потому что мой голос потерялся где-то в хаосе эмоций, бушующих в груди.

Затем он закрыл глаза, медленно, словно от боли, а может, словно его молитвы наконец-то сбылись, и он не мог поверить, что это реально. Нежно прижавшись лбом к моему лбу, он обхватил мое лицо, будто оно было хрупким, как яичная скорлупа.

– Ты беременна, – подтвердил он на дрожащем вздохе. – Нашим ребенком.

– Да, но есть и вторая часть твоего подарка. – я отстранилась, но он не отпускал меня, и я повела его, обняв за талию, к другому подарку, который завернула и положила на пуфик перед креслом-качалкой.

Он сел в кресло, притянув меня к себе, так что я упала к нему на колени. По дороге я схватила подарок и передала его в его руки, свернувшись калачиком на его большом теле.

Его руки дрожали, когда он открывал коробку.

Внутри лежала маленькая черно-белая фотография с УЗИ, которое Моника сделала мне две недели назад.

Фотография двух крошечных, совершенных тел, свернувшихся вместе, как инь и янь.

– У нас будут близнецы, – прошептала я на случай, если он не смог понять по фотографии УЗИ. – Похоже, они есть по моей линии.

Данте уставился на фото с такой силой, что это ощущалось в воздухе вокруг. Слезы капали из его глаз и стекали по щекам, быстро и беззвучно. Он казался застывшим, не в силах выдержать количество эмоций, проходящих через его тело.

Я прижалась щекой к его сердцу и почувствовала его бешеный ритм.

– Я всегда говорил, что я не везучий человек, – наконец пробормотал он, его горло было забито слезами, поэтому слова звучали грубовато. – Я больше никогда так не скажу.

Слезы так сильно жгли мои глаза, что мне пришлось закрыть их, когда я еще плотнее прижалась к его коленям, обвила руками его шею и прижала его к себе.

Потом мы долго плакали, тихо и сильно.

Мы пытались годами, с того первого раза на капоте Феррари в гараже, и ничего.

Два года назад мы обратились к Монике и начали гормональное лечение.

Все еще ничего.

У нас была Аврора, которая была всем, поэтому мы не позволяли этому угнетать нас так сильно, как это могло бы быть, но это было тяжело, когда я всегда хотела носить своего единственного ребенка, когда я так сильно хотела увидеть ребенка с черными волосами Данте и легкой ямочкой на подбородке.

В прошлом году мы попробовали ЭКО.

Ни в том, ни в другом случае ничего не получилось.

Поэтому мы остановились.

Я устала. Данте устал.

Даже бедная Аврора устала молиться о братике или сестренке, которые, похоже, не хотели появляться.

Мы перестали пытаться, а потом, каким-то образом, это произошло.

Я спросила Монику об этом, и она сказала, что это довольно распространенное явление. Что стресс от попыток зачать ребенка может помешать. Когда мы сдались, мы сняли это напряжение.

У меня имелась более романтичная теория.

Наши дети всегда должны были быть нашими, но, как их папа и мама, они были упрямыми и не спешили к нам.

Меня не волновали душевные страдания, которые мы пережили, чтобы дойти до этого момента. Данте научил меня, что каждое решение в жизни к чему-то ведет, ведет именно туда, где ты должен быть в данный момент.

И этот момент для нас был чудом.

– Удачи тебе, мое сердце, в следующем году получить этот подарок на день рождения, – сказал Данте после того, как мы оба успокоились и просто тихо сидели, покачиваясь взад-вперед, в комнатах наших малышей.

Я немного звонко рассмеялась, откинув голову назад, смотря на его красивое лицо и проводя ногтями по его щетинистой челюсти.

– Мне пришлось постараться, чтобы превзойти твой подарок, когда ты сделал Рору нашей дочерью на законных основаниях, но я думаю, что этим могу взять верх.

– Я не против. Более чем нормально. – он наклонился, чтобы поцеловать меня, наши губы были солеными от слез, его губы были мягкими и твердыми, раздвигая мой рот для его языка. Он целовал меня сладко, но тщательно, пока я не почувствовала его боль. – Знаешь ли ты, как сильно я люблю тебя, lottatrice mia? (пер. с итал. «мой боец»)

– Да, – сказала я, потому что знала.

Потому что Данте каждый день доказывал мне, что я достойна любви, и показал мне, как много он может дать не только мне, но и Авроре, и всей нашей семье.

– Знаешь ли ты, как сильно я тебя люблю? – спросила я его.

Его лицо скривилось в маленькой улыбке, которая была предназначена только для меня. Это не была его яркая ухмылка или демонстративная улыбка, просто этот интимный маленький завиток, который принадлежал только мне.

– Да, – повторил он. – Достаточно, чтобы изменить всю свою жизнь ради меня.

– Я изменила ее ради лучшего, что когда-либо случалось со мной, – поправила я. – Это было не так ужасно, как ты говоришь.

– Я бы жил с чувством вины, если бы все не сложилось так хорошо, как сложилось, – признался он, поглаживая мой все еще плоский живот. – Фирма Горбани и Ломбарди добилась огромного успеха, так что я не полностью разрушил твои мечты стать адвокатом.

Я рассмеялась.

– Вовсе нет. Я никогда не думала, что буду известна тем, что представляю интересы преступников и мафиози, но не могу жаловаться. Большинство из них хорошие мужчины и женщины.

Это правда.

Я никогда не бралась за дело, если действительно считала человека опасным преступником, но чаще всего я без проблем брала клиентов из мафии или других банд. Недавно я представляла интересы президента мотоклуба Падшие в Нью-Йорке в суде по обвинению в непредумышленном убийстве и отмазала это как самооборону.

Возможно, я не была тем героем, каким всегда считала себя в зале суда, но я представляла тех людей, которых узнала и полюбила. Того, кем я стала. Антигероем. И это было бесконечно интереснее, чем все, о чем я могла мечтать в юности.

– Они будут гордиться тем, что их мать такой гладиатор, – сказал он мне, проведя своей большой рукой по моему животу. – Как и Рора.

– Она будет в восторге от малышей.

– Определенно, она может больше не отходить от тебя.

Я надеялась.

Спустя шесть лет после смерти матери мы все еще водили Рору на терапию, и это помогало, но мы также подарили ей мобильный телефон, чтобы она могла постоянно поддерживать с нами связь. Это помогло развеять ее тревоги, и это было простое решение.

Часто она писала нам всего одно слово. Слово, которому ее научил ее дядя Себастьян.

Insieme.

Вместе.

То самое слово, которое объединяло меня и моих братьев и сестер в детстве.

– Я подумала об именах Кьяра или Джорджина для девочек, – предложила я, вспоминая мать Данте и Бэмби. – И, может, Амадео или Якопо для мальчиков.

Если это было возможно, глаза Данте стали еще теплее от моего лица.

– Bellissima. Они идеальны. (пер. с итал. «превосходно»)

– Между прочим, капо, тебе не за что чувствовать себя виноватым, никогда. Ты дал мне две единственные вещи, которые я когда-либо действительно хотела. – я скрестила наши пальцы на животе. – Настоящую любовь и семью.

– Слащаво, – поддразнил он, а затем поцеловал.

И мне было все равно, что это слащаво, потому что это была правда.

Большую часть своей жизни я думала, что успех это деньги и карьера, что жесткая структура и следование общественным установкам сделают меня счастливой и любимой.

Правда же заключалась в том, что единственное, что приносило мне покой, это хаос.

Многие люди сказали бы, что любовь к Данте обрекла меня на ад. На самом же деле любовь к нему спасла мне жизнь. Потому что он напомнил мне, что значит быть живой.

Что действительно важно.

Я прижала наши переплетенные руки к своему животу, уткнулась подбородком в его шею, вдыхая его аромат лимонной рощи и океана, и наслаждалась этим моментом спокойствия, прежде чем родился наш новый хаос.

Данте

Наблюдать за тем, как Елена Ломбарди рожает детей, которых мы создали вместе после многих лет попыток и неудач, было самым невероятным событием в жизни.

Моя женщина была бойцом, поэтому даже когда младенцам потребовалось двадцать восемь часов, чтобы согласиться появиться на свет, она не жаловалась. На самом деле, она принимала каждый момент как подарок, ее лицо было наполнено благодарностью за то, что она может иметь этот опыт с ними и со мной. Я кормил ее кусочками льда, гладил ее потные волосы и позволял ей держать меня за руку до тех пор, пока она не сломалась.

Потому что я чувствовал то же самое.

Ничто в этом не было менее чем идеальным.

Я многого добился за свои сорок лет жизни на планете.

Учился в лучших школах, трижды перевоплощался в трех совершенно разных мужчин, и до сих пор самым лучшим, что я когда-либо делал, была любовь к Елене Ломбарди.

Когда эти крошечные человечки появились на свет, крича во всю мощь легких, как бойцы, которыми они были рождены быть, это стало лучшим достижением в моей жизни.

Создать их и дать Елене мечту о материнстве.

Она смотрела на эти темные головки волос, на эти красные, испещренные морщинами маленькие лица, будто вся Вселенная была вложена в каждую пору. В ее слезящихся глазах было столько благоговения, столько удивления. Слепая женщина открывает для себя зрение, немая голос. Это было выражение ожидания, которое наконец-то оправдалось, чудо, которого она ждала всю свою жизнь, наконец-то свершилось в ее руках.

В совершенных формах крошечных мальчика и девочки.

– Ciao, mio piccolo capo e mia piccolo donna, – прошептала она измученным от эмоций голосом. Костяшками пальцев она прикоснулась к раскрасневшейся, шелковистой щечке нашего малыша, и задохнулась от ощущения, когда почувствовала нашего сына под своей рукой. – Добро пожаловать в этот безумный, плохой мир, маленький капо и маленькая донна. Мы так благодарны, что вы у нас есть.

Всхлип обхватил мое горло крепкими пальцами и сдавил. Вместо того чтобы попытаться найти скудные слова, чтобы объяснить бурю эмоций, бушующих во мне, я прислонился к краю кровати и осторожно обхватил одной рукой свою женщину, другой нежно погладил головку нашего новорожденного сына, а пальцы протянул, гладя лепестковую мягкую щечку нашей дочери.

– Они так прекрасны, – вздохнула Елена, ошеломленная и потрясенная. – Как мы создали такое совершенство?

Мой смех был почти лаем неверия.

– Боец, ты только что родила близнецов и выглядишь как богиня. Не удивительно ни для кого, кроме тебя.

– Я не идеальна, – пробормотала она, глядя на наших детей, прижавшихся к ее рукам. – Я давно перестала пытаться быть такой, и посмотри, к чему это привело.

Она наклонила голову, на ее лице появилась сладкая, измученная улыбка. В ее глазах светилось столько любви, что я не мог смотреть на нее, не чувствуя, что задыхаюсь.

– Лучший мужчина, о котором я могла мечтать, – сказала она мне. – И трое детей, когда я много лет думала, что у меня их не будет.

Я поцеловал ее мягкие губы, ощущая вкус ее радости прямо из первоисточника.

Через минуту дверь со скрипом открылась, и появились Торе, мама и Рора.

– Кто-то хотел увидеть своих братьев и сестер, – объяснил Торе, держа маму за руку, когда они вошли в комнату.

– Пойдем, познакомимся с ними, – подбодрил я, протягивая руку своей тринадцатилетней дочери, которая шагнула ко мне, наклонившись с выражением благоговения, которое почти соперничало с выражением ее матери.

– Они такие красивые, – вздохнула она.

Мы с Еленой рассмеялись.

– Как мы их назовем? – спросила она, нежно проводя пальцем по шелковистой щеке мальчика.

– Что думаешь об Амадео-Якопо и Кьяра-Джорджина? – спросила я, прижимая ее к себе, потому что почувствовал, как она затихла, как только я произнес имена.

Она повернула ко мне свои прекрасные карие глаза, взгляд ее был полон чистого, без прикрас поклонения героям, направленного, как всегда, на нас с Еленой. На двух людей, которые никогда не думали, что будут кем-то, кроме злодеев.

– Они идеальны, – прошептала она.

И они были идеальны.

Так же, как и она.

Я наклонился, чтобы поцеловать ее голову, затем головы двух наших новых малышей и, наконец, приоткрытые губы жены, ожидающий меня.

И я знал, что это именно тот финал, которого мы заслуживали.

Конец