Текст книги "Когда Герои Восстают"
Автор книги: Джиана Дарлинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
– Твоя мама не разрешила мне взять еду на вынос, – объяснил Бо немного сбивчиво, будто он все еще приходил в себя после их ссоры.
– Бо! – воскликнула мама, бросив на Бо разочарованный взгляд. – Конечно, мы не питаемся едой на вынос, – она выплюнула эти слова, словно они были грязными. – Я здесь, чтобы приготовить для моего бойца, зачем вам эта еда на вынос? Моя еда недостаточно хороша, Бо?
Его глаза комично расширились.
– Нет, нет, Каприс, я же говорил тебе, я люблю твою еду.
– Зови меня мамой, – утверждала она, потому что всем нашим друзьям всегда приказывали делать именно так. – И в следующий раз не говори со мной о еде на вынос.
– Да, мэм, – ответил он, сделав большие глаза.
– Мама, – поправила она.
Он помрачнел.
Я рассмеялась.
Я смеялась, не думая, что буду смеяться снова, пока Данте не выйдет из тюрьмы и не вернется в мои объятия.
Я бы сказала, что забыла о силе семьи, но правда заключалась в том, что я никогда не пользовалась ею. Я знала, что они якобы поддерживают меня, но никогда не обращалась к ним в трудную минуту. Даже в Неаполе Козима была единственной, кто приехала ко мне.
Музыка все еще звучала в крови, я вновь подумала о той молитве Аполлону и решила, что сегодняшний вечер как нельзя лучше подходит для того, чтобы открыться людям, которые имеют значение.
Я встала из-за рояля и почти побежала к своим любимым. Они засмеялись, удивленные и, возможно, немного счастливые, когда я обняла каждого из них. Это не то, что я обычно делала, но мне было приятно обнять их после столь долгого времени. Они стали для меня якорем, когда я почувствовала себя дрейфующей без Данте.
– Заходите, заходите, – уговаривала я, взяв Себастьяна за руку, чтобы провести их всех через гостиную в огромную кухню.
Мама издала одобрительный звук.
– Это признак хорошего человека иметь хорошую кухню.
– Он еще и потрясающий повар.
Ее рот опустился в уголках, брови приподнялись, когда она кивнула головой в удивленном восхищении.
– Видишь? Я же говорила тебе, что он хороший человек. Ты должна слушать свою маму.
Я засмеялась.
– Я так и сделала. Я говорила тебе, что теперь мы вместе.
– Вместе и женаты? – спросил Себастьян, подняв руку, которую он держал, чтобы посмотреть на мои обручальные кольца.
Я несколько виновато пожала плечами, но Себ только рассмеялся.
– Должен отдать тебе должное, Лена, когда ты решаешься на что-то, тебя уже не остановить.
Когда я нахмурилась, пытаясь увидеть в этом положительный момент, он шагнул ближе и взял мою голову в свои руки. Его золотые глаза, такие яркие и с густыми ресницами, что казались нечеловеческими, были совершенно искренними.
– Ты невероятна, sorella mia (пер. с итал. «моя сестра»). Ты всегда восхищала меня. Выйти замуж за разыскиваемого человека и дона мафии... только ты могла бы иметь такую смелость.
Я улыбнулась, подумав о Данте, потому что я всегда так думала, слыша это слово.
– Для него я обнаружила, что я гораздо мужественнее, чем когда-либо думала, что могу быть, – призналась я, когда мама громко заработала на кухне, приказывая Бо, будто он был ее су-шефом.
Себ поцеловал меня в щеку.
– Думаю, ты должна больше доверять себе. Ты всегда была самым храбрым человеком, которого я знал.
Его похвала согрела меня, как хороший бренди, но он отошел, обращаясь к маме, словно ничего не стоило сказать мне эти слова.
Бо поймал мой взгляд с другого конца островка, он выглядел немного встревоженным, но его глаза были мягкими и понимающими.
– Что это за шум? – позвал Фрэнки, когда он, Адди, Чен и Яко вошли в комнату из кабинета, где они занимались тем, чем занимаются мафиози в рабочее время.
Я смотрела на них с одной стороны, на свою кровную семью с другой, и у меня произошёл странный момент разъединения, когда два мира слились воедино.
– Мама, Себастьян, Бо? Это люди Данте: Адриано, Чен, Якопо и Фрэнки, – представила я, чувствуя внезапную робость и легкую тревогу.
Новый и старый мир Елены встречались, и у меня было предчувствие, что это может пройти гладко или так же катастрофично, как большой взрыв.
Тоска ворвалась в мою грудь, перехватив дыхание.
Если бы здесь был Данте, он бы прекрасно сгладил знакомство своим обаянием и теплотой.
Мама устало посмотрела на мужчин, как и Себастьян. Они привыкли к мафиози Неаполя, безжалостным, эгоистичным людям, которые готовы избить тебя, лишь бы украсть пятак.
Эти люди совсем не такими.
Я подошла к группе мужчин и встала между Фрэнки и Адриано, обняв их обоих. Фрэнки привык к физической ласке с моей стороны после того, как столько раз играл моего фальшивого партнера, но Адди выглядел шокированным, а затем более чем довольным.
Возможно, это смелый шаг, который явно удивил маму и Бо, судя по их широко раскрытым глазам, но я была рада, что сделала это, как только Чен и Яко прижались к моей спине. Мы образовали небольшой отряд, стоя там, в коридоре, и я знала, что, хотя Данте там, чтобы заставить их защищать меня, побудить их заботиться обо мне, они уже это делали
– Привет, – сказал Себастьян, первым шагнув вперед, чтобы протянуть руку Чену. – Я брат Елены, Себ.
– Я знаю, – признался Чен. – Я на самом деле большой поклонник.
– Что? – я подавила смех. —Серьезно?
Я ожидала этого от Марко, который знал о поп-культуре достаточно, чтобы написать книгу, но меня шокировало, что суровый и серьезный Чен, который был весь в цифрах и эффективности, наслаждался драматическими фильмами моего брата.
Чен бросил на меня холодный взгляд.
– Что? У меня не может быть хорошего вкуса?
Себастьян рассмеялся, дружески похлопав другого мужчину по спине.
– Конечно, может. А теперь расскажи мне свой любимый фильм.
Лед тронулся под тяжестью этого обмена, другие мафиози посмеивались над Ченом, когда он легко вступил в дискуссию с моим братом, который любил говорить только о своей работе.
– Иди познакомься со всеми, мама, – позвала я ее, а когда она заколебалась, взяла ее за руку и отвела обратно к друзьям. – Это моя мама, Каприс.
Фрэнки шагнул вперед, взял ее руку и поднес к своим губам.
– Sei troppo giovane per essere una madre.
Вы слишком молоды, чтобы быть матерью.
Я закатила глаза от его возмутительной лести, но мама рассмеялась и настояла на том, чтобы он называл ее мамой, а не Каприс.
Бо появился рядом и завел с Адди и Яко разговор о Янки, который в считанные секунды перерос в страстные дебаты о том, как проходит их сезон.
В течение двадцати минут все переговаривались друг с другом, будто знали друг друга много лет. Я сидела на табурете у островка и смотрела, как мама раскатывает тесто для традиционного рождественского тимбало (прим. Тимбалло – итальянское запечённое блюдо, состоящее из макарон, риса или картофеля с одним или несколькими другими ингредиентами), которое она готовила каждый год, а Бо рядом с ней нарезал кубиками помидоры, а Адди по другую сторону от него нарезал баклажаны.
– Кажется, вы устраиваете вечеринку.
Все посмотрели на Сальваторе, который вошел из лифта, держа за руку Аврору, а Бэмби шла сзади с пакетами своих продуктов.
Воздух в комнате загудел, как только мама встретилась взглядом с Торе.
– Кто-нибудь приглашен? – спросил он голосом, несущим, но мягким.
Я могла прочитать на его лице предвкушение надежды через всю комнату.
Даже те, кто не знал историю отношений между мамой и Торе, смотрели между ними, следя за напряженными линиями, четко выписанными в воздухе.
Сначала казалось, что мама собирается отказать ему в канун Рождества, но потом она посмотрела на меня, и ее взгляд наполнился страхом.
Меня немного испугала мысль о том, что моя пятидесятилетняя мать все еще может бояться своих эмоций. Мужчины, который так явно обожал ее.
Однако, очевидно, я все понимала.
– Coraggio, мама (пер. с итал. «храбрость»), – сказала я под дых, протягивая руку, чтобы сжать ее несмотря на то, что она была покрыта манной мукой. – Coraggio.
– Va bene (пер. с итал. «хорошо»), – сказала она, сделав глубокий вдох. – Входи, Сальваторе, и представь меня bella principessa в твоих руках. (пер. с итал. «красивой принцессе»)
– Это я! – воскликнула Аврора, подняв руку вверх. – Я Рора.
– Сильное имя для сильной девочки, – сказала мама, зная, что сказать.
Рора отпустила руку Торе, полностью забыв о нем, и направилась на кухню. Она потрясла меня, остановившись у меня под боком и забравшись ко мне на колени. Я помогла ей устроиться, немного ошеломленная ее легкой близостью и более чем немного тронутая ею.
– Мне шесть, – сказала она маме, наклонившись вперед, ставя локти на стойку и утыкаясь лицом в ладони.
– Это хороший возраст, – согласилась мама.
– Правда? Я хочу быть восьмилетней. Через дорогу живет мальчик, который сказал, что, когда мне будет восемь, он меня поцелует.
– Рора! – воскликнула Бэмби.
Все засмеялись.
Я прижалась щекой к волосам Роры, пахнущим клубникой, держа ее на коленях, и наблюдала, как почти все, кого я любила, прекрасно общаются друг с другом. Я страстно желала, чтобы Данте присутствовал при слиянии нашей семьи, чтобы увидел, как им великолепно вместе и как нам повезло.
Но хотя мое сердце болело, я знала, что он уже все понял. Данте никогда не принимал ничего в своей жизни как должное, и в первую очередь свою семью.
– Ты в порядке? – спросил Бо, потянувшись через островок, сжимая мою руку. – Ты, должно быть, скучаешь по нему.
– Да, – согласилась я. – Три дня замужем, и его забирают. Но я верю. Мы все уладим.
Он подмигнул мне.
– Знаешь, ты никогда не выглядела так прекрасно, как сейчас, сидя здесь и разговаривая о Данте, с этим милым ребенком на твоих коленях, любящим тебя так, будто это никогда не прекратится. Ты можешь отрицать это сколько угодно, но я знаю, что это все, чего ты когда-либо хотела. Не высокопоставленная работа или шкаф, полный Шанель, хотя, признаться, это тоже замечательно. Данте дал тебе то, чего никогда не было у Дэниела.
– Что? – спросила я, хотя я знала.
Хотя я чувствовала, как это бурлило вокруг меня, когда Адди хрипло смеялся с Себом и Ченом, когда Торе тихо разговаривал с мамой, пока они готовили Тимбало, когда Рора рассеянно брала прядь моих волос и крутила ее в пальцах, пока Яко танцевал со своей сестрой Бэмби по гостиной.
– Семья, – сказал он.
– Да, – согласилась я, задыхаясь от смеха, потому что мои легкие были сжаты от счастья, а слезы жгли от грусти. – Вот такой рождественский подарок, присланный из тюрьмы.
Мы смеялись вместе, но острота этой ночи сохранялась, когда мы вместе готовили и садились за рождественский ужин по итальянской традиции, накануне.
Когда Фрэнки объявил, что у Данте есть подарки для всех, и раздал подарки каждому сидящему за столом, даже Бо, это показалось уместным, а не шокирующим. Я наблюдала, как мама достает бутылки с лимончелло и оливковым маслом Торе, Себ распаковывает подписанный экземпляр DVD Крестного Отца, за который Данте, должно быть, заплатил целое состояние, Бо шарф от Прада, а Адриано новую собачью посуду с золотым тиснением для его любимого пса Торо. Каждому достался подарок, но мне четыре, которые Торе положил передо мной, когда все остальные уже открыли свои.
Я сглотнула, подняв крышку первого из них и обнаружила в рамке копию единственной фотографии со дня нашей свадьбы. Козима сфотографировала нас на свой телефон, ее глаза модели запечатлели поистине прекрасный момент, когда Данте держал одну ладонь у моего горла, а другой обхватывал мои бедра, обе мои руки запутались в его коротких волосах, прижимая его к себе, и мы улыбались друг другу в губы.
Я плакала, но никто не дразнил меня за это, даже Себ или Фрэнки.
Далее лежала длинная, тонкая коробка, которую я открыла только для того, чтобы тут же закрыть снова.
– О Боже! – воскликнула я, но мне было смешно.
Бо, который сидел рядом со мной, мельком взглянул на меня, спросил:
– Это то, о чем я думаю?
Да.
Черный фаллоимитатор в упаковке.
К нему прилагалась записка, которая гласила:
Поиграй с tua bella figa для меня, пока меня не будет (пер. с итал. «твоей прекрасной киской»). Я хочу иметь возможность представить тебя широко раздвинутой и мокрой, наслаждающейся собой, пока ты стонешь мое имя.
Целую,
Твой Капо
Моя кожа горела, когда я подняла глаза от прочитанного, но все засмеялись, даже мама, которая, похоже, посчитала подарок уморительным.
После этого шла великолепная пара нижнего белья фирмы Ла Перла с указаниями надеть его для него, когда он, наконец, вернется домой ко мне.
И четвертой была коробка с черной надписью «Кот».
Внутри, в слое папиросной бумаги, настолько тонкой, что казалось, она распадется под моими пальцами, лежало черно-белое бриллиантовое ожерелье. Три огромных бриллианта были окольцованы ореолом из более мелких черных драгоценных камней, которые сверкали, как ночное небо вокруг звезд.
У меня перехватило дыхание от красоты, внизу прилагалась записка от Данте.
Черное, белое и красное, lottatrice mia.
(пер. с итал. «мой боец»)
Цвета нашей жизни и нашей любви.
Я подняла глаза, наполненные слезами, на обеденный стол, за которым сидели почти все, кого мы с Данте любили, Торе во главе стола, а я, вместо Данте, во главе другого. Мои пальцы дрожали, когда я подняла бокал с вином Монтепульчано (прим. сорт красного технического итальянского винограда) в тосте, который все горячо поддержали.
– За Данте!
– За Данте!
Глава 26
Данте
Имелась одна причина, по которой я попал в тюрьму.
Елена была права, когда предположила, что те друзья в высших кругах могли бы избавить меня крупным штрафом за нарушение залога вместо того, чтобы заплатить за это тюремным заключением.
Но это была слишком хорошая возможность, чтобы упустить ее.
О, я мог бы сделать по-другому.
Нанять кого-нибудь или попросить об услуге.
Но это требовало личного подхода. Моего прикосновения.
В конце концов, это моя жена, над которой он надругался и настроил против себя.
Я должен был по отношению ко всем нам троим совершить это возмездие сам.
Это заняло больше времени, чем я хотел.
Я пропустил Рождество и Новый год с моей новой, прекрасной женой и нашей семьей. Лежать на тонком матрасе на металлической двухъярусной кровати в камере размером два на три метра человеку ростом сто девяносто пять сантимертов было чертовски неудобно. Еда была дерьмовой, компания еще хуже. Моим сокамерником был парень, которому другой заключенный отрезал язык за донос, а группе арийских неонацистов не понравилась моя смуглость, как только они положили на меня глаз.
Внутри тюрьмы находились мафиози, небольшая банда и другие, объединившиеся с другими бандами. Я сказал им не беспокоиться обо мне, я не хотел привлекать к себе внимание. Хотя в тот день я отозвал троих из них в сторону, чтобы сообщить им, что скоро они мне понадобятся.
Но все это не имело значения.
Я держался сам по себе, и никто меня не беспокоил, потому что я был крупным и не создавал проблем.
Я просто ждал.
Со все возрастающим терпением.
Потому что знал, что в конце концов все это будет стоить того.
Наконец, через две недели после моего заключения, прибыл транспортный фургон, и четверо новых заключенных вошли в блок Б.
Один из них был китайцем с татуировками по всему лицу, только кончик носа и подбородок были без чернил, другой довольно симпатичным чернокожим мужчиной, которого сразу же приветствовали люди, которых он, похоже, знал в одной из наркобанд.
Последним был стройный брюнет с бледной кожей, выглядевший таким же зеленым, как комбинезон, который нам пришлось здесь носить.
Я попытался увидеть его таким, каким Елена была в детстве, если бы он был красивым или достойным ее в каком-то смысле.
Он не был таким.
A bruttofigio diputtana(пер. ситал. «уродливый сукин сын») внутри и снаружи.
– Уродливый коротышка, – ворчал заключенный рядом, осматривая вновь прибывших. – Он станет чьим-то сучьим мальчиком в течение недели.
Я не стал спорить, хотя знал, что он не проживет так долго.
Я работал в столярной мастерской, делал ножки для стульев. Это была скучная работа, рутинная, обычно предназначенная для не имеющих связей и новых заключенных в тюрьме. Я мог бы найти что-нибудь другое, но это вполне отвечало моим целям.
Кристофер приступил к работе на четвертый день пребывания в тюрьме.
Он отвечал за загрузку грузовика.
Я знал это, потому что подсунул парню, отвечающему за распределение заданий, пачку денег, чтобы это произошло.
На шестой день я нашел свою вакансию.
Было уже почти время отбоя, и большинство мужчин ушли, чтобы поболтать и пострелять в дерьмо в конце своей смены.
Только Кристофер и пара парней поскромнее продолжали выполнять свои задания, боясь разозлить начальство.
Когда кто-то задал Кристоферу вопрос, я нырнул в грузовик и присел за стопкой стульев для обеденного стола. Раздался металлический щелчок, когда он распахнул дверь, свет на мгновение залил салон, прежде чем дверь захлопнулась. Он зашагал вперед, наполовину ослепленный башней из четырех стульев в своих растопыренных руках.
Убить его было бы слишком просто.
Я не хотел торопиться.
Снять с него кожу живьем или избить его, дать ему прийти в себя, затем снова избить в порочном круге, который не закончится, пока его разум не сломается вместе с телом.
Он почти разрушил жизнь Елены.
Он заслуживал большего, чем быстрая смерть.
Но это все, что я мог предложить, поэтому я позабочусь о том, чтобы смерть была жестокой.
Он не заметил, как я встал в тени, нависнув над ним, словно какой-то бугай из детской сказки.
Только то, что произошло дальше, было слишком наглядным, чтобы попасть в детскую книжку.
В правой руке у меня была ножка стула, которую я сделал днем, и использовал ее как бейсбольную биту против головы Кристофера.
Раздался стук и хруст, когда дерево, подкрепленное всей силой моего тела, столкнулось с его черепом.
Он рухнул, стулья в его руках опрокинулись. Я поймал их, прежде чем они успели громыхнуть о землю, и аккуратно поставил их позади себя.
Жалкое подобие мужчины стонало на полу, хватаясь за голову.
– Привет, – сказал я ему, присев на корточки рядом с его телом, спокойно, потому что трое Безумцев следили за дверями, пока я не торопился с этим чертовым дерьмом. – Кристофер Сэллоу, верно?
Он застонал громче.
– Я так и думал.
Я ткнул его окровавленной деревянной ножкой, пока он не перекатился на спину, а затем схватил одну из его рук, удерживая ладонь, чтобы всадить винт ножки стула в его ладонь.
Он кричал.
Но поскольку дверь грузовика была закрыта, звук можно было услышать, только если стоять снаружи, как это делали мои товарищи-каморристы, когда несли вахту.
Я вытащил другую ножку стула из рукава своего джемпера и прижал его вторую руку – слишком легко, потому что он состоял из одних костей, – прежде чем проткнуть и ее.
Его крик превратился в сопливое бормотание.
– Что ты делаешь? – кричал он.
– Помнишь Елену Ломбарди? – спросил я, почти разговаривая.
Странно, как я мог регулировать свой голос, даже когда меня переполняла такая ярость, что кожа грозила содрогнуться от жара.
Он слегка затих, пыхтя через раззявленный рот.
– Я так и думал, – повторил я.
Вероятно, у меня было еще десять минут до того, как придут охранники и отведут нас обратно в камеры, поэтому я достал заточку, которую сделал из осколка стекла, воткнутого в конец расплавленной ручки зубной щетки.
Над головой горел лишь тусклый свет одинокой лампочки, но этого было достаточно, чтобы разглядеть лицо Кристофера, его бледные глаза и слабый подбородок.
В темноте, с местью в сердце и любовью в венах, я позволил зверю, которого унаследовал от Ноэля и воспитал под руководством Торе, овладеть собой.
Это была мокрая работа, грязная и громкая, потому что Кристофер не переставал рыдать и молить о пощаде.
– Какой пощады? – сказал я. – Какое милосердие ты проявил к Елене?
Сначала он бормотал слова о том, что ей это нравилось, но это прекратилось, когда я отрезал его ухо и засунул его ему в рот. Затем он стал говорить о том, как ему жаль, о том, что это был просто плохой период в его жизни.
– Ложь. – я держал одну разрушенную руку между своими, обводя ножом его кости так, что они виднелись сквозь разорванную кожу и капающую кровь. – Ты вернулся за Жизель и Еленой полтора года назад.
– Сука укусила меня за ухо, – прорычал он, перевернулся, изо всех сил сопротивляясь моей хватке, но был слишком слаб, чтобы что-то с этим сделать.
Я отрезал другое ухо, заметив мочку, покрытую небольшим шрамом, где Елена, очевидно, укусила его.
Это моя женщина.
Моя жена.
Яростная гордость всколыхнулась во мне вместе с головокружением от возмездия.
– Она должна получить удовольствие, убив тебя, но ты также не заслуживаешь больше никогда смотреть на нее. Поэтому я тот счастливый ублюдок, который отправит тебя прямиком в ад.
– Ты встретишь меня там, – слабо возразил он, дыша слишком быстро, потому что боль была сильной, и он терял слишком много крови.
– Когда-нибудь, – согласился я, разрезая его ахиллесовы пяты, потому что он был именно тем типом мужчин, которые думают, что любовь к женщине и правильное отношение к ней делают его слабым. – Но разница в том, что я знаю, что я злодей. А ты не думаешь, что сделал что-то плохое.
– Они обе хотели этого, – прорычал он, извиваясь так сильно, что я чуть не потерял хватку, потому что кровь делала его конечности скользкими.
После этого он больше не разговаривал.
Мой сокамерник действительно подал мне идею.
Я отрезал ему язык.
Закончив, я пошел в угол грузовика и нашел сменную одежды, от парня которому я дал немного денег, чтобы он спрятал ее для меня. Я поменял окровавленную форму на новую и вытер руки бумажным полотенцем и бутылкой с водой.
Я вышел, дернул подбородком в сторону людей, которые присматривали, бросил окровавленную форму в мусоросжигатель и вернулся на свой пост, чтобы обтесать еще одну ножку стула.
Двадцать минут спустя, когда его нашли изуродованным в грузовике, никто и словом не обмолвился о том, кто мог это сделать.
А это была тюрьма, люди умирали каждый день, и никто не доносил, потому что сдача кого-либо означала верную смерть.
Поэтому начальник тюрьмы объявил заключенного Кристофера Сэллоу мертвым в результате самоубийства, и никто никогда не знал ничего другого.
Глава 27
Данте
Суд был назначен на тридцать первое января, это был понедельник. Я пробыл в заключении чуть больше месяца, и мне это уже порядком надоело. Не то чтобы тюрьма была кошмарной. В основном, там было чертовски скучно, и для человека, привыкшего делать сорок дел одновременно, это постоянно утомляло меня, пока я не стал раздражительным.
Хуже всего было то, что я скучал по Елене.
Если в нашем отдалении и был какой-то плюс, то он помог мне осознать глубину моей любви к ней. Я чувствовал ее в своих костях и крови. Она согревала меня по ночам в арктической тюремной камере и сохраняла рассудок после долгих часов рутины, когда я вращал эти адские ножки стула.
Я использовал воспоминания о ней, как наркотик, забывая о своем окружении и обстоятельствах. Я спорил с самим собой о том, какой цвет выбрать для ее серых глаз: оловянный или мокрый камень, грозовые тучи или ясное серое небо. Думал о том, как впервые поцеловал ее на своем столе и как впервые взял ее на капоте Феррари после того, как подумал, что могу потерять ее во время погони.
Наше будущее составляло мне компанию по ночам, когда я лежал в постели и смотрел в потолок, стараясь не обращать внимания на непрекращающийся храп моего сокамерника без языка. Как я снова женюсь на ней в присутствии всей ее семьи, сфотографируюсь для журнала Шестая Страница, если она захочет. Как я буду дарить ей детей любым способом. Если бы мы не смогли зачать ребенка естественным путем, мы могли бы его усыновить. Елена будет невероятной матерью, и я не мог дождаться возможности увидеть, как эта мечта осуществится для нее. В тайне, хотя я не делал этого уже много лет, я молился Богу о том, чтобы мы смогли зачать ребенка вместе. Что я смогу увидеть дымчато-серые глаза Елены в прекрасном лице, которое я смогу держать в своих руках и называть своей дочерью или сыном.
Когда я не думал о ней, я строил заговоры.
Я знал, что мы находимся в состоянии войны.
Люди из Италии, которых я завербовал, когда мы находились в Неаполе, прибыли на следующий день после Рождества, двадцать человек, единственной причиной пребывания которых в городе была поддержка усилий Чена, Адди, Яко и Фрэнки по уничтожению семьи ди Карло.
Картель Басанте был рад помочь, потому что в настоящее время они пытались обогнать мексиканский картель Вентура на рынке восточного побережья.
В дело вступили мотоклуб Падшие, все еще разъяренные тем, что ди Карло устроил на них засаду и убил вице-президента Нью-Йоркского отделения.
Каэлиан Аккарди и Санто Бельканте, два сына донов из Комиссии, лежали на дне, но занимались своими делами. Каэлиан использовал свои связи с Комиссией по игровым вопросам, закрывая два казино и пять ресторанов. Санто использовал свои особые навыки, чтобы найти и устранить трех высокопоставленных капо.
Ситуация уже менялась.
Я знал, что так и будет, если я вернусь домой, чтобы все исправить.
С появлением Марко в больнице стало очевидно, что утечки с нашей стороны прекратились.
У нас постоянно был человек в больнице, чтобы убедиться, что он не сбежит, но в остальном мы не показывали, что знаем, что он наш крот.
Я хотел лично разобраться с ним, когда выйду на свободу.
Они доставили меня в здание суда несколькими часами ранее и оставили в камере. Я отжимался, когда дверь во внешнюю комнату открылась, и воздух стал неподвижным.
Елена.
Я вскочил на ноги, мои глаза метнулись к ее глазам, словно токи соединились. Электричество пробежало по крови, когда я впервые за месяц взглянул на нее.
Она была прекрасна.
Настолько красива, что я не мог понять, как кто-то, увидев ее, не цепенел от восторга. Ее волосы были такого яркого, необычного оттенка рыжего, который сиял, как свечи в вине, а глаза были наполнены дымом, темным и волнистым, когда в них играли ее эмоции. Ее верхняя губа была немного полнее нижней, а на левом бедре у нее было трио родинок в форме идеального треугольника. Она была миниатюрной, изгибы были легкими и подтянутыми, потому что она каждый день тренировалась с моими мужчинами или со мной, так что она не была типичной секс-бомбой.
Но она была поразительной, вызывающей, такой, на которую невозможно было не взглянуть.
На нее было так же интересно смотреть, как и знать. К тому времени я уже достаточно изучил ее ум и тело, чтобы понять, что никогда не смогу получить достаточно, узнать достаточно, чтобы претендовать на владение тем или другим.
Она была моей ледяной королевой и моей огненной донной.
Моя собственная загадка, на разгадку которой я потрачу всю оставшуюся жизнь.
– Капо, – сказала она, будто мое имя было именем Бога.
– Елена. – я подошёл к краю камеры и просунул руку. – Докажи, что ты не золотая мечта.
Она тут же придвинулась ко мне, переплела наши пальцы и поцеловала каждую костяшку.
– Я так по тебе скучала. Даже не могу объяснить, как сильно.
– Я знаю, – успокаивал я, просовывая вторую руку сквозь прутья решетки, чтобы прижать ее к себе, обнимая так, как только мог. – Cazzo, я каждый день думал о том, чтобы снова обнять тебя. (пер. с итал. «блядь»)
– Я тоже.
Мы молчали, прижимаясь друг к другу, будто утонем, если отпустим. Я вдыхал аромат ее волос и проводил большим пальцем по нашим соединенным костяшкам, отмечая каждое ощущение моего тела против ее.
– Больше никогда, – пообещал я, хотя делать это было глупо.
Каждый капо принимал возможность тюремного заключения или смерти как почти неизбежность. Притворяться иначе глупо.
Но я был дураком.
Дураком, влюблённого в женщину, которую я больше не отпущу.
– Я не позволю этому случиться снова, – согласилась она, и мне нравилась ее убежденность, мужество, потому что я знал, что она будет противостоять всему, что попытается прийти за нами.
– У нас ограниченное время на подготовку, – сказала Яра из дверей. – Поэтому, пока я ценю красоту этого момента, пожалуйста, разойдитесь и приступайте к работе.
Мы проигнорировали ее.
– Ты еще не поцеловал меня, – заметила она, наклонив голову так, что красные губы распахнулись для меня.
– Нет, я не остановлюсь, если сделаю это, – хрипло признал я. – Это был долгий месяц.
Ее глаза сморщились в уголках, серый цвет ярко вспыхнул, как солнечный свет сквозь грозовые тучи. Я наблюдал за ее смехом, прижимал к себе, пока он проходил через нее, и чувствовал себя лучше, чем когда-либо за последние недели.
– Давай тогда займемся работой, и ты сможешь поцеловать меня, когда все закончится и ты будешь свободен, – предложила она.
– Просто не обращайте на меня внимания, все в порядке, – весело обратилась к нам Яра.
Мы вместе посмеялись, и хотя мы приступили к работе, мы делали это, держась за руки через решетку.
Яра и Елена построили хорошую позицию.
На самом деле, она была настолько железной, что при обычных обстоятельствах я был бы уверен, что исход дела будет в мою пользу.
Но я знал, что Деннис О'Мэлли не из тех людей, которые принимают поражение смиренно. Он был маленьким человеком с комплексом Наполеона, который никогда не был счастлив, если не был звездой шоу.
Когда меня проводили в зал суда, он сидел за столом обвинения и улыбался, как кот, съевший канарейку, а затем всех ее братьев и сестер.
Это явно нехороший знак.
Стало сразу понятно, почему он был таким самодовольным, когда он немедленно обратился к судье с ходатайством об отстранении Елены от работы в моей юридической команде из-за личного конфликта интересов.
– Что ж, это серьезное обвинение, – сказал судья Хартфорд с притворным шоком. – Что вы можете сказать в свое оправдание, мисс Ломбарди?
Елена стояла, совершенно непоколебимая и уравновешенная.
– Теперь меня зовут миссис Сальваторе, ваша честь.
Наступила мертвая тишина, в которой, казалось, никто даже не дышал.
А затем в зале суда воцарился хаос.
Щелчки затворов фотоаппаратов, щелканье вспышек, нарастающий ропот людей, рассуждающих о том, что, черт возьми, произошло, когда я бежал из страны, и как я вернулся, женившись на своем адвокате.
– Порядок, – прорычал судья Хартфорд, с силой ударив молотком. – Приказываю. Любой, кто будет уличен в разговоре, будет наказан за неуважение к суду.
Медленно шум утих, но после него наступила тишина, такая густая, что казалось, она гудит от предвкушения.
– Ваша честь, адвокатам разрешено представлять своих супругов в качестве клиентов, если есть согласие, – спокойно заметила Елена.
Она не ерзала и не жестикулировала, выступая в суде. Ее осанка была безупречной, язык лишен всех следов итальянского, а голос тщательно сдержан. Должно было смущать то, что моя ледяная королева снова в игре, но меня возбуждало наблюдать за ее холодной силой и красотой, зная, что только я могу заставить ее растаять.
