Текст книги "Когда Герои Восстают"
Автор книги: Джиана Дарлинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
Несмотря на то, что в детстве Торе был главным злодеем, мне захотелось произвести на него впечатление. Он был самым близким отцом для Данте. Тревога завязала узлы в животе, которые было трудно проглотить, когда я думала о том, что проведу неопределенное количество времени с этим человеком в тесном контакте. Как произвести впечатление на дона мафии?
Я находилась в задней спальне самолета и смотрела на беспорядочно набросанное содержимое моего единственного чемодана, когда позади меня со скрипом открылась дверь. Секунду спустя теплые руки скользнули по моим бедрам и животу под ткань топа.
Данте положил голову мне на плечо.
– Судя по тому, как ты смотришь на эту одежду, я подумал, что ты пытаешься вскрыть сейф или понять смысл жизни.
Я тихонько фыркнула.
– Почти. Я пытаюсь решить, что надеть на встречу с твоим отцом.
– Ты уже встречалась с Торе.
– Как твой адвокат, а не как твоя... – я замешкалась, пытаясь определить, кем был этот великолепный мужчина для меня, а я для него. – Как твой партнер.
Он повернул голову так, что его горячее дыхание коснулось моей шеи, его губы щекотали тонкую кожу над моим пульсом.
– Партнер? Ммм, я так не думаю. Мне нравится, как звучит... моя возлюбленная, моя женщина, innamorata mia, amora mia.
Моя любовь, мое сердце.
Я вздрогнула, когда он сжал зубы на моей шее и впился так, что остался синяк. Засосы были безвкусными метками, но я обнаружила, что наклоняюсь к засосу, задыхаясь от ощущений и осознания того, что каждый, кто посмотрит на меня рядом с ним, будет знать, что я принадлежу ему.
Я никогда не жаждала обладания так, как с Данте. Я была женщиной, которая высоко ценила свою независимость, поэтому всегда думала, что идея принадлежать кому-то другому была прямым противоречием моей независимости. Я ошибалась. Владение сердцем такого мужчины, как Данте Сальваторе, не сделало меня слабой, а сделало сильной. Я гордилась тем, что принадлежу ему, потому что гордилась мужчиной, которым он был, и женщиной, которой он помог мне стать.
– Мы приземляемся через двадцать минут. Посиди со мной, – сказал он, отстраняясь. – Ты прекрасно выглядишь.
– Я выгляжу так, будто провела десять часов в самолете, – возразила я. – А до этого провела несколько часов взаперти в подвале в Бруклине.
– Мне не нравится синяк, который этот ублюдок оставил на твоем лице, но никто не осудит тебя за это, меньше всего Торе.
– Мой наряд часть моей брони, – сказала я ему, хотя это и обнажило уязвимое место. – Я выйду через две минуты, дай мне время переодеться.
– Ты еще не понимаешь этого, но теперь ты не нуждаешься в постоянных доспехах. Не тогда, когда у тебя есть я. – он провел губами по краю моей челюсти до самого уха, где произнес свои следующие слова с придыханием. – Я буду твоим мечом.
Прежде чем я успела собрать свои рассеянные мысли для ответа, он сжал мое бедро в своей ладони и удалился, за ним щелкнула дверь.
Любовь не сделала меня наивной.
Я знала, что, несмотря ни на что, мы с Данте будем продолжать сталкиваться с трудностями. Мне понадобится и его меч, и мой щит, если мы хотим выжить в Неаполе.
Но я не могла игнорировать то, что мое сердце словно парит в груди, наполненное такой бурлящей радостью, которую невозможно сдержать.
Я буду твоим мечом.
Я тряхнула головой, вновь успокаиваясь, затем пошла в ванную, чтобы поправить волосы и нанести свежий слой помады Шанель оттенка Габриэль, которая придала моим губам дерзкий, знойный оттенок. Я надела облегающую черную юбку-карандаш с высокой талией и прозрачную черную блузку, которая скрывала раны на запястьях, образовавшиеся после того, как Симус перевязал их, и почувствовала себя спокойнее, когда посмотрела в зеркало на свой респектабельный образ. Я не стала вытирать засохшую сперму с груди, хотя она и стягивала кожу.
Что-то в моем нутре радовалось греховности ношения его там, в то время как я выглядела вполне подходяще.
Когда я вернулась в салон, Фрэнки, и Данте уже сели для посадки. Первый низко присвистнул, когда я заняла свое место, и рассмеялся, когда Данте бросил на него взгляд, приподняв бровь.
– Она прекрасна, Ди, чего ты ожидаешь?
– Я ожидаю уважения, – возразил он. – Ты обращаешься с ней как с куском мяса, amico, я позволю ей обращаться с тобой так же. (пер. с итал. «друг»).
Когда они оба посмотрели на меня, я надменно подняла бровь на Фрэнки.
– В следующий раз «ты прекрасно выглядишь, Елена» будет лучше, чем свист, Франческо.
Он прикусил край своей улыбки, отдавая мне честь.
– Да, да, Донна.
Я заняла место напротив Данте и улыбнулась, когда он вытянул ногу так, что наши туфли оказались прижаты друг к другу. Он наклонился вперед, положил предплечья на бедра, пальцы погрузились в сумку на полу.
– У меня есть для тебя подарок, lottatrice (пер. с итал. «боец»).
– О? – спросила я, не в силах сдержать волнение.
Я могла признаться, что я материальная девушка, я любила подарки.
Он с усмешкой посмотрел на меня.
– Это не тот подарок, к которому ты привыкла, я думаю. Он более... практичный.
Мои глаза комично расширились, когда он достал из сумки маленький серебряный пистолет и зажал его в ладонях больших рук. Он казался странно безобидным, слишком маленьким в его руках, но в угрозе оружия сомневаться не приходилось.
– Конечно, мне это не нужно, – прошептала я, даже когда мои пальцы потянулись, чтобы коснуться прохладного металла. – Ты будешь держать меня в безопасности.
Черты его лица слегка смягчились, но он все равно покачал головой.
– Нет. Только очень глупый человек думает, что сможет всегда защитить своих близких. Ты уже хороший боец. Я научу тебя обращаться с оружием. М не позволю, чтобы мой собственный эгоизм стал брешью в твоих доспехах.
Я проглотила комок в горле.
– Я знаю, что застрелила Симуса, и не жалею об этом, но я не хочу, чтобы убийство людей стало моей привычкой.
Его губы подергивались от нездорового юмора.
– Нет, я тоже этого не хочу. Но никогда не помешает быть готовым к самозащите, не так ли?
– Нет, полагаю, что нет.
– Ты когда-нибудь держала в руках оружие до того дня в Бруклине? – спросил он, уже перекладывая оружие в мою слабую руку, сжимая пальцами рукоятку. – Он легкий и маленький. Отдача не должна быть сильной. Вот здесь предохранитель, нажимай его, когда захочешь выстрелить. Для перезарядки нужно откинуть верхнюю часть вот так. На вилле Торе есть импровизированный тир, на котором мы сможем тренироваться.
Я смотрела на его руку, лежащую поверх моей на пистолете, и удивлялась, почему прицел такой мощный.
– Я научусь, если тебе от этого станет легче. Но ты должен знать, что я никогда не соглашаюсь на посредственность. Если я буду учиться стрелять, то, вероятно, стану лучшим стрелком, чем ты.
Я знала, что он будет смеяться, но звук все равно подействовал на меня. Он волновал меня, как фортепианная музыка, как хорошее итальянское вино. Я жалела, что не могу записать его и слушать, когда мы будем в разлуке.
– Я с нетерпением жду, когда ты попробуешь, – сказал он, подмигнув, и протянул мне маленькую черную кобуру из сумки, лежащей у его ног. – Это набедренная кобура.
Я сглотнула, когда он снова опустился передо мной на колени и провел грубыми пальцами по моей икре до бедра.
Он не сводил с меня глаз, обхватив приспособление вокруг моей правой ноги.
– Носи ее здесь, когда мы будем находиться за пределами виллы, хорошо? Я хотел подарить это тебе еще в Нью-Йорке. Тебе повезло, что я сентиментальный человек и привез это с собой.
Я кивнула, пораженная неожиданным романтизмом Данте, расправляющего мою юбку, помещая пистолет в кобуру. Он задержался, взгляд был таким же горячим, как и кончики его пальцев на моей нежной коже.
– Я до сих пор ощущаю твой вкус на языке, – пробормотал он специально для меня. – Этого недостаточно. Когда мы доберемся до безопасного места, я планирую лечь на кровать и пировать тебя часами. Ты сможешь выдержать это, Елена?
Я вздрогнула.
Его губы чувственно изогнулись, а одна рука обхватила мое бедро над коленом, сильно сжав, от чего меня пронзило до глубины души.
– Неважно, если ты не можешь. Я привяжу тебя к столбикам кровати и наемся досыта.
Мой рот открылся от силы учащенного дыхания.
– Данте...
Он с вызовом поднял бровь, зная, что я хочу протестовать, хотя от этой мысли мне стало жарко и мучительно.
– Si, lottatice? (пер. с итал. «да, боец?»)
– Не думаю, что мне бы понравилось быть связанной, – вздохнула я, но слова были скорее вопросом, чем убеждением.
– Я не согласен, – легко ответил он, оставив поцелуй на моем колене, которое горело, как зажженная сигарета. – Но я никогда не заставлю тебя делать то, чего ты не хочешь. Ты понимаешь это?
Нехотя я кивнула.
– На самом деле я боюсь не тебя. Я... не доверяю себе в том, как сильно я хочу тебя.
Он наклонил голову, на его широком лбу проступили складки замешательства. Я не смогла сдержать порыв нерешительно протянуть руку, чтобы провести пальцем по вмятине.
– Иногда я думаю, доверяешь ли ты себе вообще. Non ti preoccupare, не волнуйся, я научу тебя доверять себе так же, как я доверяю тебе.
– Ты хочешь заработать сотрясение мозга еще до того, как мы приземлимся? – воскликнул Фрэнки, когда самолет заметно снизился при снижении. – Усади свою большую задницу, босс.
Данте бросил на него взгляд через плечо. Когда он снова посмотрел на меня, его глаза были горячими и торжественными.
Доверие – это то же самое, что и любовь?
Потому что я любила его.
Господь знал, что я любила этого человека с оливково-черными глазами и золотым сердцем больше, чем что-либо другое в моей жизни.
Но доверие? Я так давно не доверяла никому новому, что сомневалась, способна ли я вообще на это.
Я глубоко вдохнула сквозь зубы и медленно кивнула.
– Я доверяю тебе. Io sono con te.
Я с тобой, сказала я, повторяя слова, которые он сказал мне во время той ужасной погони на Стейтен-Айленде. И я была. К лучшему или худшему, я была с Данте Сальваторе, мафиози и разыскиваемым беглецом.
Теперь мне оставалось только понять, кем я стала.
– Bene (пер. с итал. «хорошо»).
Его лицо расплылось в широкой, великолепной ухмылке, которая вырвала дыхание из моих легких.
Удовлетворенный, он вернулся на свое место, пристегнул ремень безопасности и повернулся, чтобы поговорить на низком итальянском с Фрэнки.
Я слушала их, глядя на свои бедра, где ремень кобуры был едва различим сквозь ткань. Холодный металл пистолета слегка нагревался о мою плоть. Меня должно было нервировать скрытое ношение оружия. В Штатах это было незаконно, и я никогда в жизни не носила при себе оружия мощнее перцового баллончика.
Но вес этого оружия был приятным.
Я шла в логово льва, и мне нужно было все оружие, которое я могла достать. Не только для защиты себя, но и для защиты Данте, даже для защиты Фрэнки и остальных участников команды Данте, которые за последние несколько месяцев стали для меня чем-то вроде семьи.
Любовь Данте пронзила меня до глубины души, разрушив все предвзятые представления о правильном и неправильном, даже о собственной личности и желаниях. Я собиралась сойти с этого самолета новой женщиной, и впервые в жизни меня взволновало отсутствие предусмотрительности и структурированности.
Поэтому, когда самолет плавно приземлился на частной взлетной полосе за пределами Неаполя, я взяла предложенную Данте руку с широкой улыбкой, которая заставила его моргнуть.
Я все еще улыбалась, когда стюардесса открыла дверь, и я шагнула под слепящее солнце зимнего дня середины утра в моем родном городе. Это было то самое солнце, которое ослепило меня всего на мгновение.
В это мгновение я услышала серию механических щелчков, будто замки задвигаются на место.
Я нахмурилась, моргая от солнечных лучей, но Данте уже притянул меня обратно к своей груди, а затем слегка отстранился.
Наконец, я поняла, почему.
Щелчки были не поворотом замков.
А серией заряжаемых пистолетов.
– Ciao, дон Сальваторе (пер.с итал. «здравствуй»)!
Кто-то тепло позвал по-итальянски человека, который вышел из скопления вооруженных солдатов и направился к лестнице, ведущей к самолету.
Данте не шелохнулся, пока невысокий, полноватый мужчина с бриллиантами в обоих ушах поднимался по лестнице и остановился перед нами. У него были маленькие темные глаза, блестящие, как нефтяное пятно, и просто сальные. С веселой ухмылкой он поднял массивный пистолет в левой руке и прижал его так высоко, как только мог дотянуться Данте, прямо к мягкой нижней части подбородка.
– BenvenutoaNapoli. (пер. с итал. «добро пожаловать в Неаполь»)
Добро пожаловать домой.
Глава 3
Данте
Рокко Абруцци был типичным мафиози. Его интересовали деньги, девушки и власть. У него было две бывшие жены и одна нынешняя, каждая моложе предыдущей, а также две любовницы, которых он держал на разных концах города. Одна из них была стильной, другая дрянной, что было характерно для Пьяцца Гарибальди, где процветала грязная часть города (прим. «Пьяцца Гарибальди» одна из самых популярных и оживленных площадей Неаполя). Он вырос в глубокой нищете, как и многие солдаты Каморры, но причина, по которой он процветал и поднимался по карьерной лестнице, когда многие этого не делали, заключалась в том, что у Рокко имелась злая жилка шириной в километры. Он любил бить своих жен, сам наносить удары, хотя доны, как правило, никогда не выполняли собственные заказы на убийство, и его уличные бандиты называли его «Скалистый Рокко», потому что он мог избить человека только за то, что тот не так на него посмотрел.
Он был опасен не потому, что был умным, а потому, что не был таковым.
Он был вспыльчив и быстр в реакциях, как испуганная гремучая змея. Его боялись, а не почитали, но в Неаполе этого было достаточно, чтобы обеспечить себе чертову тонну власти.
Когда мы с Торе уехали в Нью-Йорк, мы повысили «Бон-Бон» Флавио Маркони до должности capo dei capi (пер. с итал. «капо всех капо»).
Два месяца спустя Бон-Бон лежал на дне Неаполитанского залива, а Рокко Абруцци, капо, известный своей жестокостью и прибыльными азартными играми, внезапно стал королем мафиозных королей.
Это не очень хорошо для меня.
Рокко никогда не любил Торе. Он считал его мягкотелым, потому что тот пытался защитить женщин Ломбарди от азартных долгов Симуса и вытекающих из них наказаний.
Рокко ненавидел меня.
Я был моложе, здоровее и следующим в очереди на трон преступного мира. Однажды, много лет назад, Рокко потушил сигару о мою руку во время игры в покер. Мне было двадцать с небольшим, я был молод и еще не остыл после того, как присоединился к работе с Торе.
Я не вздрогнул и не настучал.
Вместо этого я обыграл Рокко в его игру в покер и ушел с круглым ожогом на коже большого пальца, чтобы напомнить себя о другом долге, который он однажды оплатит.
Я по-прежнему намеревался отомстить, но весь мой план зависел от благосклонности дона Абруцци.
Поэтому, когда он прижал пистолет к моему лбу и улыбнулся в лицо, как безумец, я не свернул ему шею за то, что он угрожал мне и напугал Елену так, как мне хотелось. Вместо этого я позволил своим рукам упасть с напряженной фигуры Елены и медленно, но целенаправленно двинулся вперед, целуя Рокко в одну вялую щеку, а затем в другую.
– Ciao, fratello mio (пер. с итал. «привет, брат мой»), – пробормотал я старшему мужчине, почтительно приветствуя его. – Очень приятно снова оказаться на итальянской земле. Какой теплый прием вы нам устроили.
Глаза Рокко сузились так, что почти скрылись под его нависшими бровями.
– Ты издеваешься надо мной, Сальваторе?
Я невинно моргнул.
– Я много кем был, дон Абруцци, но идиотом не являюсь уже много лет.
Он долго изучал меня, затем посмотрел через мое плечо на Елену, его черты лица застыли при виде ее красоты.
– Кто у нас тут, а? Подарок для хозяина? – осмелился спросить он.
Я глубоко вдохнул через нос, руки дрожали от желания вцепиться в его мясистую шею.
– Нет.
– Не представишь меня? – потребовал он, его взгляд снова стал кислым, когда он перевел взгляд на меня. – Я имею право знать, кто находится на моей территории.
Времени на раздумья не было. Я проклинал себя за то, что не поговорил с ней об этом в самолете, но я не хотел перегружать Елену, когда последние сорок восемь часов ее жизни состояли из похищения, стрельбы в отца и побега с преступником.
Вот почему любовь может сделать человека слабым.
Я поставил ее комфорт выше ее безопасности и теперь расплачивался за это.
– Моя жена, – заявил Фрэнки, стоя у меня за спиной.
Потрясенный, но достаточно воспитанный, чтобы скрыть это, я повернулся вовремя, чтобы увидеть, как он обхватил Елену за талию и прижал поцелуй к тому самому засосу, который я поставил ей на шее всего несколько минут назад. Глаза Елены были прикованы к моим, но она позволила Фрэнки прикоснуться к себе.
Умная девочка.
Один промах, и мы бы погибли на горячем асфальте под самолетом.
– Я думал, ты женился на сицилийке, – скептически пробормотал Рокко, пристально глядя на темно-рыжие волосы Елены. – Девушка едва похожа на итальянку.
– Te assicuro che sono Italian (пер. с итал. «уверяю вас, я итальянка»), – ответила Елена на плавном итальянском, ее голос был отчетливо неаполитанским. – Фрэнки избавился от старой суки и поменял ее на меня.
Рокко издал жесткий смешок, его глаза заблестели от желания, когда он придвинулся ближе ко мне, чтобы оказаться ближе к ней.
– Огненная штучка, не так ли?
– Прикоснись ко мне, и узнаешь, насколько, – промурлыкала она, провокационно прислонившись к Фрэнки, даже не сводя с него глаз.
Весь этот фарс был смешон. Мне хотелось схватить Дона за толстую шею и переломить его через колено, как слабую палку. Такой мужчина, как он, не заслуживал даже смотреть на Елену. Разница была почти кощунственной: грешник смотрит на святую.
Я хотел, чтобы он умер за то, что хочет ее, а он еще даже не пытался к ней прикоснуться.
А он попытается.
Я знал это так же точно, как знал, что солнце встает на небе каждое утро. Он был человеком, управляемым своими импульсами, и его нутро кричало о том, чтобы взять силу Елены и пересилить ее своей собственной. Он не понимал такую женщину, как она. Он хотел сломать ее, чтобы доказать свой авторитет, не понимая, что настоящий мужчина стоит рядом с такой женщиной и становится еще сильнее от того, что она сама поддерживает его.
– Я на мгновение забеспокоился, – лукаво сказал он, бросив на меня взгляд из-под ресниц. – Если бы ты был женат, ты был бы мне бесполезен.
– О?
Я не подал виду, что испытываю искреннее любопытство. Вместо этого слово упало, как мертвый груз, на землю, между нами. Я проверил запонки, поправил золотой герб на правом рукаве, который говорил о моей первой жизни в Англии.
Он прорычал.
– Если ты хочешь снова найти дом в Неаполе, Сальваторе, у меня есть дом для тебя. Но он в постели Мирабеллы Янни. Ты помнишь ее? Женщина, на которой ты должен был жениться?
Я боролся со страшным желанием застрелить Рокко из пистолета, который он уронил на бок. Конечно, сукин сын не до конца верил, что Елена женщина Фрэнки, а не моя. На всякий случай он бросил в нас гранату, рассчитывая на максимальный эффект.
Елена ничего не сказала, и я не осмелился посмотреть через плечо, чтобы увидеть ее реакцию, но я верил, что ее безупречное бесстрастное лицо на месте.
Мое собственное – нет.
Мышцы в челюсти напряглись, и я стиснул зубы.
– Я здесь не для того, чтобы жениться на какой-то деревенщине, Рокко.
Он вздрогнул от моего неуважительного использования его имени, но меня это не волновало. Он вновь вздрогнул, когда я сделал шаг вниз по лестнице, нависая над ним. Его пистолет был поднят, между нами, приклад прижат прямо к моему сердцу, но я не уклонился от оружия. Я был человеком, который боялся только одного, что, как я понял, было бесконечно опаснее, чем человек, который ничего не боялся.
Я не потеряю Елену.
Ни за что.
Ни ради моего кровавого королевства и пачек хрустящих купюр.
Не ради моей чести или моей семьи, моих итальянских идеалов.
Она была моей.
Моей.
Навсегда.
И если Рокко захочет проверить это, я покажу ему, что бывает с теми, кто пытается встать между нашей любовью и разлучить нас.
– Я здесь, чтобы вести переговоры как мужчины. Я здесь для того, чтобы предложить изменения в нью-йоркской организации, которые будут означать увеличение количества миллионов в карманах твоих костюмов от Армани, понял?
Он пристально смотрел на меня, ярость кипела в глубине его темных глаз. Его дыхание было тяжелым, потому что он старел и был не в форме. Потому что он боялся меня. Нельзя было отрицать мое физическое превосходство над ним, и я знал, что он сделает все возможное, чтобы заставить меня чувствовать себя ничтожным, чтобы он мог чувствовать себя больше и лучше меня.
Меня не пугала такая перспектива.
За тридцать пять лет опасной жизни еще никому не удавалось взять надо мной верх, а Рокко не достаточно умен, чтобы сделать то, что не удавалось никому другому.
Поэтому я улыбнулся ему в лицо, и это выражение разрезало мое лицо надвое, как острие клинка.
– Хочешь поиграть, Рокко? – прошептал я специально для него. – Или хочешь сделать это как можно проще для нас обоих?
Неудивительно, что его глаза переметнулись через мое плечо, коротко смотря на Елену, прежде чем снова вернуться к моим. Он вскинул свой слабый подбородок и одним простым предложением обьявил войну.
– Иди и познакомься со своей будущей женой, Данте. Она скучала по тебе. Пока вы будете знакомиться, я буду развлекать прекрасную Елену.
Рокко жил в пяти минутах от Спакканаполи, главной магистрали Неаполя. Вилла бросалась в глаза, выделяясь на фоне более скромных зданий в пастельных и солнечных тонах на остальной части улицы.
Глупо для мафиози.
Та горделивая бессмысленность, которая за последние несколько десятилетий погубила ряды как нью-йоркской, так и итальянской Каморры.
Не говоря уже о том, что это не особенно безопасно. У большинства высокопоставленных членов группировки были хорошо защищенные, изолированные дома в сельской местности, где они могли заметить злоумышленника или полицию за километры.
Очевидно, Рокко считал, что это помогает ему казаться бесстрашным, живя в окружении массы людей. Это позволяло ему чувствовать себя еще более неприкасаемым.
Никто не был неприкасаемым.
И я скоро докажу ему это.
Он провел нас в обшитую деревянными панелями столовую, заполненную до отказа массивным, богато украшенным резьбой столом, за которым сидело двадцать человек. Все места, кроме двух, были заняты различными людьми из мафии. Его капо, все сосредоточились исключительно на мне, когда я вошел в комнату позади их капо всех капо. Это не Нью-Йорк. Несмотря на то, что большинство из этих людей зарабатывали серьезные деньги на своих махинациях для Каморры, многие из них носили старые свитера и запятнанные футболки. У тех, кто пытался произвести впечатление, в волосах на груди, на мохнатых костяшках пальцев и висячих мочках ушей красовались безвкусные золотые украшения. Если бы вы носили костюм за несколько тысяч долларов, как мы с Рокко в этом городе, вас, скорее всего, ограбили бы, даже если бы вы были капо.
Я узнал некоторых из них еще во времена правления Торе, но большинство были новыми лицами, их выражения были полны горечи.
А, значит, Рокко заменил тех, кто был предан старому королю, и рассказал новобранцам несколько историй обо мне в мое отсутствие.
Это будет труднее, чем я себе представлял.
Что еще хуже, дверь напротив нас распахнулась, когда я занял место, которое жестом указал мне Рокко, и в комнату вошла знакомая женщина.
Мирабелла Янни была местной красавицей. Не такой, какой была Козима, ее имя приобрело мифологический оттенок, потому что по какой-то необъяснимой причине дон Сальваторе запретил кому-либо прикасаться к ней. Но она была известна с самого начала полового созревания как первоклассный материал для жены. У нее была полная фигура, пышная грудь вздымалась над краем декольте, кожа была влажной от пота, вероятно, от работы на кухне для мужчин. Ее густые волосы завивались от влаги вокруг лица в форме сердца, а большие карие глаза с густыми ресницами были кристально чистыми, когда они смотрели на меня через всю комнату.
– Данте, – тихо выдохнула она, скорее выдох, чем слово.
Ее пальцы дрожали, когда она подняла их, сжимая маленький золотой крестик на горле. Мужчины вокруг нас посмеивались над ее реакцией, думая, что она романтичная девушка, ошеломленная тем, что вновь встретила потерянную любовь.
Я знал правду.
Она дрожала, потому что боялась меня.
И всегда боялась.
После недолгого колебания она двинулась вокруг стола, подавая эспрессо каждому из мужчин из подноса на столике. Получив заказ, она аккуратно балансировала подносом на одном бедре, срезая кожуру с лимона, чтобы мужчины могли натереть ею губы своих чашек, или предлагала маленькую бутылку Самбуки, добавляя в горьковатый напиток щепотку лакричного ликера. Она ловко управлялась со своим служением, с легкостью, которая говорила о пожизненном ритуале. Это было так же прекрасно, как и печально.
Я слишком долго прожил в Америке, где женщины были свирепыми и властными, всегда лезли на рожон, хватали, царапались. Я научился находить красоту в их упорстве и напористости и забыл о нежной прелести женщин, которые жаждут меньшего.
– Мира. – я наклонил к ней голову, прежде чем вырвать ее из своих мыслей. – Дон Абруцци, господа, если у вас есть место, где Елена могла бы подождать, пока мы обсуждаем дела, позвольте нам продолжить.
– Нет, – решил Рокко со злобной ухмылкой. – Девушка остается.
– Это разговор для мужчин, – обратился я к их глубоко укоренившемуся женоненавистничеству. – Женщинам нельзя доверять.
Позади меня, стоящего с Фрэнки, Елена щелкала каблуками, когда переставляла вес, и я знал, что она изо всех сил старается оставаться кроткой. Не в ее характере быть такой, какой ее воспитывали мафиози. Елена была огнем, заключенным в твердый ледяной панцирь. Одно неверное слово и ее резкий язык мог разорвать мужчину на ленточки, одно неверное движение и ее пламя сжигало его дотла.
Я чувствовал, как ее жар поднимается у меня за спиной.
– Иди сюда, красотка, – ласково позвал ее Рокко, похлопывая по бедру, освобождая для нее место между столом и своими коленями. – Ты можешь сесть с Zio Рокко, а? (пер. с итал. «дядей»)
Гнев запылал в моей крови.
– Не проявляй неуважение к одному из моих людей, Рокко.
– Фрэнки не возражает, не так ли? – невинно спросил Рокко.
– Вообще-то возражаю, – небрежно ответил Фрэнки, но его слова были пропитаны ядом.
– Я оказываю вам гостеприимство, и будет справедливо, если вы ответите мне тем же, – настаивал Рокко тоном, не терпящим возражений. – Signora Amata, vieni. (пер. с итал. «госпожа возлюбленная, подойдите».)
Не колеблясь, Елена пошла.
Я смотрел, как она двигалась вокруг стола с присущей ей грацией, которую я никогда не видел у других женщин: плечи расправлены, подбородок высоко вздернут, ноги легко перекатываются на абсурдно высоких каблуках, которые она так любила. Она была королевой, идущей в объятия грязного монстра.
Ярость кипела и бурлила под кожей. Я был вулканом, и только годы практики железного контроля позволили мне удержаться на месте, когда Елена элегантно устроилась на толстом бедре Рокко.
Он удовлетворенно усмехнулся, откинувшись в кресле в ленивом триумфе.
– Вот как должны проходить все встречи, а, fratelli? (пер. с итал. «братья»)
Как по команде, его люди засмеялись.
Я изучал их, ища разницу между теми, кто думал, как он, и теми, кем управлял страх перед ним. Именно последних я собирался забрать к себе.
– Итак, дон Сальваторе, что привело тебя обратно домой? – спросил меня старый дон Пьетро Кавалли искаженным голосом. – Ты все испортил в Новом Свете? Я всегда говорил, что молодые не уважают традиции.
– Тогда тебе не понравится то, что я собираюсь предложить, дон Кавалли, – легко признался я, переводя взгляд на молодых мужчин за столом. – Потому что мой план довольно радикален.
– Радикален?– глаза Пауля Готти прорезали яростные морщины на его толстокожем лбу. – Думаю, нам не стоит удивляться. Вы с Торе всегда были радикалами.
Я наклонил голову, принимая это скорее, как комплимент, чем как недостаток.
– Я слышал, что Коза Ностра использует деньги, поступающие от их американской контрабанды наркотиков для того, чтобы получить преимущество над нашим центром в Кампании".
Наступила напряженная тишина. Незнакомый мне новый капо беспокойно заерзал на своем месте, его глаза метались по столу, как у жука. Я сделал пометку поговорить с ним наедине.
– Ничего страшного, – заявил Рокко, взмахнув рукой. Закончив жестикулировать, он положил ее на бедро Елены. Незаметно Елена потянулась и убрала его руку со своего бедра. – У нас все под контролем.
– Я уверен, что да, – успокоил я. – Но у меня есть идея, которая полностью снимет этот вопрос.
Дон Кавалли фыркнул.
Я проигнорировал его, позволив зверю взять верх над джентльменом, и на моем лице появилась дикая ухмылка.
– Джентльмены, я прошу вашей поддержки, чтобы уничтожить семью ди Карло в Нью-Йорке. У меня есть все необходимое, чтобы осуществить этот план без вашей поддержки, но, конечно, мне нужно согласие моих итальянских коллег, чтобы двигаться вперед.
– Война, – категорично заявил Рокко.
Елена выпрямилась на его коленях, ее глаза внимательно смотрели на меня, в то время как ее мысли вихрем проносились в голове.
– Война, – согласился я, пожав плечами, воздев руки к небу, будто насилие не было чем-то особенным. Для этих людей это было не так. Агрессия и смерть были для них так же благородны, как Бог и вино. – Они настаивали на этом, и кажется правильным, что мы дадим им то, чего они хотят.
Рокко нахмурился, хлопнув толстой рукой по столу, его влажная плоть оставила мокрый след на дереве.
– Мы не вступаем в войну без причины, Сальваторе. Неужели твой дядя Торе ничему тебя не научил?
– Он научил меня всему, – холодно ответил я, прервав его, когда он начал бы говорить длинную речь. – Он научил меня, что единственный способ отмыть честь семьи – это кровь. Коза Ностра слишком долго не уважала нашу семью здесь и в Нью-Йорке. Пришло время показать им, что бывает с врагами Неаполя.
За столом раздался ропот согласия, в воздухе ощутимо витал ток энергии, нараставшей между ними.
Итальянцев легко разбудить. Их страсти делали их легкой добычей, но ужасными врагами.
Я рассчитывал на то, что и те, и другие окажутся на стороне моего дела.
– Братья ди Карло борются с консильери покойного дона за лидерство семьи в Штатах. Мы использовали это, чтобы разделить наряд пополам. Кровопролитие должно быть минимальным. Подавляющее большинство действий будет происходить в киберпространстве. – я жестом указал на Фрэнки, который жестоко улыбнулся. – Мы атакуем их счета, создадим впечатление, что одна сторона крадет деньги для себя. Словно другая сторона выкачивает средства, чтобы совершить нападение на другую. Это легко сделать.