Текст книги "Наследник братвы (ЛП)"
Автор книги: Джейн Генри
Соавторы: Софи Ларк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Глава 5
Константин
Клэр выбегает из комнаты, по пути нажимая на звонок, сообщая охранникам, что пришло время отвести меня обратно в камеру.
Теперь я вернулся в общую зону, мое утомительное пребывание в одиночной камере подошло к концу. Я предпочитаю удобство личной встречи со своей братвой, доступ к контрабандным мобильным телефонам и легкую передачу инструкций. Единственная проблема заключается в том, что ирландцы не будут удовлетворены нашей встречей во дворе. Рокси мертва. Они потребуют взамен моей смерти или, как минимум, серьезного физического ущерба. Небольшая передышка ничего не даст – они снова нападут.
Однако это не причина, по которой мне нужно убираться отсюда к чертовой матери.
Мне нужно убираться, потому что ирландцы не единственные, кто хочет отомстить.
Рокси временами сводила меня с ума. Это должен был быть брак по договоренности – мы не столько встречались, сколько планировали союз. Братва и ирландцы поделили бы территорию вокруг Брайтон-Бич. Мы обеспечили бы им доступ к нашим казино, и они безнаказанно продавали свой продукт нашим игрокам, деля прибыль 50/50.
Мне нравилась Рокси. Я даже уважал ее. Но мы никогда не были влюблены, и она выбешивала меня большую половину времени. Она была дикой, безответственной, забывчивой, помешанной на деньгах до такой степени, что можно было подумать, будто она намеренно их поджигает. Мы постоянно ссорились.
И все же я никогда не поднимал на нее руку.
Пробивал дыры в стенах, да.
Однажды швырнул вазу в дюйме от ее уха, после того как она порезала шины на моем Мазерати.
Но я никогда не причинял ей вреда. Никогда не тронул ни единого волоска на ее голове. Это не было частью нашего соглашения.
Ночь, когда убили Рокси, для меня такая же загадка, как и для всех остальных. Я проснулся на полу нашей ванной, весь в ее крови, бутылка вина лежала разбитая о кафель, мои руки были в нескольких дюймах от ее распухшего горла.
Это был худший момент в моей жизни. Не из-за Рокси – жаль ее, конечно, но, как я уже сказал, мы никогда не были влюблены.
То, что выворачивало меня наизнанку – это потеря ребенка. Она была всего на восьмой неделе беременности. Он был размером с мой ноготь большого пальца. Но я слышал, как внутри нее бьется сердце.
Он много значил для меня. Он дал мне нечто похожее на надежду.
А потом он умер внутри нее, погас еще до того, как я увидел его лицо.
Возможно, я потерял сознание, но знаю, что не убивал Рокси.
Я знаю, на что способен.
Я убил много людей в своей жизни… ни одного случайно.
Я бы никогда не вышел из себя до такой степени, чтобы сойти с ума.
Если у меня и были какие-то сомнения по этому поводу, то скорость, с которой мой арест и осуждение прошли через правовую систему, была единственным дополнительным доказательством, в котором я нуждался. Прокурор Валенсия взялся за это дело с намерением и яростью, свидетельствовавшими о многомесячной предусмотрительности. «Улики» материализовались среди полиции с детализацией и последовательностью, которые не могли быть просто результатом небольшого количества денег и нескольких сломанных рук. В этом был какой-то план. Навык. Тонкость.
Меня бросили в тюрьму с реальным, твердым обвинительным приговором. Это была не халтурная работа окружного прокурора, рассчитанная на то, чтобы продержать меня в тюрьме пару месяцев, а потом легко свергнуть по апелляции. Этот парень действительно намерен упрятать меня за решетку на всю жизнь.
Очевидно, что я не сдамся без боя.
Если он думает, что я собираюсь гнить здесь, ожидая, пока мой адвокат будет колотить в закрытые двери юридического учреждения, он чертовски ошибается.
Я выйду отсюда.
Выясню, кто именно запихнул меня сюда, и я заставлю их, блять, заплатить за это. Каждая минута, которую я проведу в этой дыре, будет оплачена галлоном крови, вылитой им в глотки. Они, блять, пожалеют о том, что вонзили нож мне в спину, даже не запачкав рук.
И самое главное, они заплатят за моего сына.
Они думают, что ирландцы прикончат меня прежде, чем я смогу отомстить? Я сожгу их всех к чертовой матери. Мне нравилась Рокси, но без брака наш союз разрушен. Я проложу путь через каждого человека, который встанет на моем пути, включая ирландцев.
Я действительно должен следить за своей гребаной спиной, пока готовлюсь убраться отсюда.
У меня есть планы, которые самым интимным образом касаются моей маленькой птички Клэр.
Клэр, блять, Найтингейл, да?
Это очень интересно, учитывая, что когда я наклонился к ней вплотную, когда мой рот был в нескольких дюймах от ее нежного, теплого, до боли уязвимого горла, я увидел то, чего никогда раньше не замечал.
Модная, дорогая одежда Клэр украшена инициалами.
Крошечные шелковые инициалы на этикетках и пришитые нитками точно под цвет одежды. Сама Клэр, возможно, даже не знает, что они там.
На самом деле, она почти наверняка не знает, потому что я предполагаю, что у нее хватило бы ума использовать тот же псевдоним, что и во всех ее профессиональных документах.
Ее швея дала подсказку.
Клэр Найтингейл другая.
«К.В»
У меня есть подозрение, кем может быть эта гребаная буква «В».
***
Я звоню Юрию с контрабандного мобильного телефона, поэтому звонок нельзя отследить или записать.
– Что ты нашел? – спрашиваю я его.
– Тебе это не понравится, босс, – говорит он. – Или, может, ты будешь…
– Продолжай.
– Найтингейл – девичья фамилия ее матери. У твоей маленькой богатой девочки гораздо больше связей.
– Кто она такая? – я рычу.
У меня нет времени на поддразнивания Юрия. Переходи к гребаной сути.
– Клэр Валенсия. Она дочь окружного прокурора.
– Я, блять, так и знал, – выдыхаю я.
Валенсия был частью заговора с целью подставить меня, я, блять, знаю, что это так. Он послал сюда свою дочь, чтобы попытаться поковыряться в моих мозгах.
Он думал, что она сможет заслужить мое доверие. Вытянет из меня информацию под видом «врачебной тайны».
Что ж, он заплатит цену за то, что отдал свою маленькую птичку в мои руки.
– Готовься, – говорю я Юрию. – Пятница – тот самый день.
***
Клэр приходит навестить меня в 14:00 в пятницу.
Мне любопытно посмотреть, как она будет одета после нашего последнего разговора.
Когда мы виделись в последний раз, я почти сказал ей, что ее нужно наклонить и трахнуть.
Если эта мысль привела ее в ужас, вызвала отвращение, то я предполагаю, что она войдет сюда в доспехах самого безвкусного наряда из своего шкафа.
Вместо этого она входит в комнату в платье с разрезом сзади до колен, на высоких каблуках, волосы длинные, распущенные и падают на плечи.
Намеренная насмешка.
Или приглашение…
Мои руки непроизвольно сжимаются при виде нее. Цепи издают звук, похожий на вздох.
Клэр не замечает, что я перегрелся, моя кожа раскраснелась из-за двойного слоя одежды.
Она также не видит, что, хоть мои руки все еще кажутся скованными, на самом деле это не так.
За те семь минут, что я ее ждал, я воспользовался пружиной, украденной на днях из ее ручки. Механические замки легко вскрываются – проблему в тюрьме представляют только электронные замки.
Или, по крайней мере, до сегодняшнего дня.
Клэр ставит свой портфель напротив меня.
Я отбрасываю назад ту нелепую заполненную анкету. Она скользит по столу.
Мысль о том, что меня можно оценить с помощью таких элементарных вопросов, оскорбительна.
Вопросы, написанные учеными, которые ни хрена не знают о том, что значит быть настоящим убийцей – человеком, не связанным дерьмовыми рамками общепринятой морали.
– Как думаешь, тебе это поможет? – спрашиваю я Клэр, не утруждая себя тем, чтобы скрыть свою усмешку.
– Посмотрим, – холодно отвечает она. – Я даже не знаю, честно ли ты ответил.
– Я не лгу, – рычу я. – Если я дал обещание… я его исполню.
– Правда? – говорит она. – А что ты сказал Рокси Магуайр? Потому что, по словам свидетелей, ты говорил, что хочешь убить ее.
Я прищуриваюсь, глядя на Клэр, температура воздуха между нами падает на двадцать градусов. По моим оценкам, сейчас 14:12.
– Уверен, ты знаешь, что люди любят просто обзываться, – рычу я.
– У вас были бурные отношения? – говорит Клэр, беря мою анкету и делая вид, что просматривает ответы.
Она не хочет смотреть мне в глаза. В ее вопросе есть резкость.
Боится ли она идти по тонкому льду этой темы? Или, возможно, моя маленькая птичка немного ревнует?
Интересно ли ей, что я почувствовал, когда проводил руками по телу Рокси? Хватали ли я ее за волосы и притягивал к себе, как делал с Клэр?
– Хочешь знать, любил ли я ее? – спрашиваю я.
– Любил? – бормочет Клэр.
Она знает, что переходит черту – задает вопрос не как врач.
– Я никогда не любил женщину, – говорю я.
Теперь глаза Клэр вспыхивают, останавливаясь на мне.
– А способен на это? – спрашивает она.
Сейчас 14:14.
– Не знаю, – рычу я. – Как думаешь, что должна сделать женщина, чтобы очаровать меня? Чтобы доставить мне удовольствие? Удовлетворить полностью?
– Я думала, ты единственный, кто знает, как удовлетворить женщину, – говорит она. – Разве не это ты сказал мне на днях? Думаешь, женщины в восторге от этого? От животных, которые угрожают им?
Я смотрю на Клэр из-под опущенных бровей.
– О, я знаю, что тебе нравится, – уверяю я. – Я знаю тебя лучше, чем ты сама. Думаешь, тебе нужен джентльмен? Прекрасный принц? Тот, кто купит цветы и помассирует ноги?
Маленький розовый язычок Клэр высовывается, чтобы смочить центр нижней губы. Она ждет, загипнотизированная. Она действительно хочет, чтобы я ей сказал.
– Тебе нужен толчок, – говорю я. – Чтобы быть плохой. Ты хочешь, чтобы тебе сказали встать на колени, открыть рот, делать то, что говорят… и не чувствовать себя виноватой. И не делать то, что сказал отец…
Она едва заметила, что я перегнулся через стол гораздо дальше, чем смог бы сделать, если бы был надежно пристегнут. Нас разделяет всего один фут.
14:16.
– Я не буду вставать на колени, – говорит она.
– Но откроешь свой рот…
Ее губы приоткрываются, вероятно, чтобы поспорить со мной.
Это не имеет значения. Я бросаюсь вперед, хватаю ее лицо руками, поднимаю ее со стула и засовываю свой язык ей в рот. Я целую ее как завоеватель, как армия вторжения, не знающая границ и пощады. Я пробую на вкус ее сладкий рот, и я краду дыхание, выигрываю себе секунды, чтобы обхватить руками ее горло, прежде чем Клэр сможет закричать.
14:18.
Я смотрю ей прямо в глаза и говорю:
– Почему Валенсия послал тебя сюда?
Глаза Клэр расширяются, и теперь она действительно пытается закричать, но я перекрываю ей доступ воздуха.
– Даже не думай об этом, – шиплю я. – Ты ответишь на мои вопросы, не больше и не меньше. Если попытаешься позвать на помощь или солгать мне, это будет твой последний звук.
Ее пульс учащается под моими пальцами, как будто это бедное маленькое сердечко может взорваться.
– О-о чем ты говоришь? – выдыхает она, сопротивляясь давлению моих рук.
– Не издевайся надо мной, – рычу я, мы с ней нос к носу. Она приподнимается на цыпочки, эти дорогие каблуки едва касаются пола, ее тонкие пальцы вцепляются в мои большие руки, отчаянно пытаясь разжать мою хватку. С таким же успехом она могла бы попытаться согнуть прутья одной из тюремных камер. – Я знаю, что твой отец – окружной прокурор. Почему он послал тебя сюда? С кем он работает? Что он хочет узнать?
– Он… не… знает… что я здесь… – хрипит Клэр, лицо наливается кровью, губы темнеют.
Я считаю, что это чушь собачья.
Но если Клэр будет продолжать лгать мне при данных обстоятельствах, это означает, что ей потребуется уровень убеждения, который невозможно применить в тюрьме.
14:20.
Свет гаснет с хлопком галогенных ламп.
Крошечная комната без окон погружается в темноту.
Я обхватываю рукой горло Клэр и начинаю тащить к двери.
Тащить ее за собой до смешного легко. Она, будто весит килограмм десять. У меня в два раза больше мышц. Она пинается, царапается, делает все, что в ее силах, чтобы разорвать мою хватку.
Я не беспокоюсь об охранниках. При отключении электроэнергии включаются генераторы, автоматически герметизируя все двери по периметру. Я заперт в блоке D, но охранники также заперты снаружи этих офисов.
К счастью, я не пойду этим путем.
Нужно только перейти из психиатрического отделения в лазарет.
Для этого мне нужно удостоверение личности Клэр.
14:21.
Я тащу ее к двери лазарета, проводя карточкой, не потрудившись снять ремешок с ее шеи.
Она брыкается так сильно, что потеряла одну из своих туфель. Ей удается пяткой пнуть мне в голень, чертовски сильно. Я сжимаю предплечье вокруг ее шеи, рыча ей в ухо:
– Прекрати это, блять. За каждый мой синяк я дам тебе по заднице.
Когда дверь лазарета с щелчком открывается, я втаскиваю ее внутрь.
Пухленькая медсестра замечает нас, визжит, ныряя за свой стол.
Ей не о чем беспокоиться – у меня уже есть все, что нужно.
14:22.
Я подтаскиваю Клэр к ближайшему желобу для белья и бросаю ее вниз головой. Я скольжу за ней, катясь вниз по темной металлической трубе, пока мы не приземляемся на огромную кучу грязных простыней. Никита и Эрик ждут, одетые в темные комбинезоны, резиновые сапоги и толстые перчатки, которые носят все работники прачечной, чтобы защитить свои руки от агрессивных промышленных химикатов.
– Быстрее! – Эрик шипит на меня.
Вид двух моих братьев воодушевляет Клэр. Она понимает, что отключение электричества не было случайным, и что я действую не просто на эмоциях. Она вскакивает с простыней, пытаясь одновременно закричать и убежать от нас.
Я закрываю ей рот ладонью, поднимаю ее на руки и прижимаю к себе, как непослушного малыша.
Мы спешим к пустому грузовику для перевозки заключенных, подъехавшему ко входу.
Водитель смотрит на нас с выражением ужаса на лице.
– Мы договорились об одном человеке, – бормочет он. – А не о двоих! И не о гребаном заложнике!
Я толкаю Клэр в Эрика, снимая свою тюремную робу, обнажая украденную форму охранника под ней.
– Тогда я удвою гонорар, – говорю я. – Ты в любом случае вывезешь нас – так что лучше возьми пряник, чтобы я не использовал кнут.
Никита передает мне фуражку охранника.
Эрик затыкает Клэр рот кляпом, связывая ей руки перед собой.
Когда ее связывают, как индюшку, водитель неохотно поднимает фальшпанель к шкафу в полу грузовика, который охранники используют для перевозки наркотиков и другой контрабанды в тюрьму. Пространство было слишком маленьким для моего тела, но Клэр прекрасно вписалась внутрь.
Тем временем я занимаю свое место со стороны пассажира.
14:24
– Поторопись, – нервно говорит водитель. – Если мы не будем у ворот к 14:25…
– Увидимся через пару месяцев, босс, – ухмыляется Эрик.
Он сидит тут по обвинению в мелкой краже. И скоро выйдет на свободу.
У Никиты остался еще один год. Он смотрит на грузовик, и его угрюмое лицо преображается детской тоской.
– А что насчет меня? – ворчит он.
– Не волнуйся, брат, – говорю я ему. – Вы оба выйдете раньше, чем думаете.
Позади нас включается верхний свет, полная мощность восстанавливается менее чем за пять минут.
О побеге за пять минут не успеют сообщить.
Я захлопываю тяжелую дверь грузовика. Водитель заводит двигатель, направляясь к воротам, где часовые встают в строй после краткого сбоя.
Через одну-две минуты охранники в блоке D проверят доктора Найтингейл. Они увидят, что кабинет пуст. И обнаружат, что мы оба пропали.
При незапертых дверях медсестра в лазарете поднимет тревогу.
Блок D будет полностью отключен, полностью вооруженные охранники будут обыскивать комнату за комнатой.
Но я уже проезжаю через три ряда ворот, водитель машет своим друзьям, моя голова опущена под украденной кепкой, татуировки на шее скрыты высоким воротником униформы.
Под ногами я могу только различить приглушенный стук Клэр, бьющейся связанными коленями о стены фальшивого отсека.
Я резко ударяю пяткой, таким образом сказав ей заткнуться к чертовой матери.
Ей будет намного хуже, если она не начнет говорить мне правду.
Глава 6
Клэр
Я кричу так громко, как могу, на случай, если мы находимся в месте, где кто-нибудь может меня услышать. Безуспешно. Во-первых, у меня кляп во рту, так что мои крики приглушены. Во-вторых, здесь определенно нет никого, кто поможет.
Вместо этого меня запихивают в крошечный, грязный, промозглый отсек, где, как я полагаю, ввозят контрабанду или что-то в этом роде. Мне повезло, я миниатюрная, так что для его целей это сработало просто отлично.
Ненавижу замкнутые пространства. В пять лет мы с мамой застряли в лифте. Пробыли там три часа, прежде чем нас смогли спасти. Я все еще чувствую приторный аромат ее духов, все еще чувствую влажный воздух, из-за которого мне казалось, что я нахожусь в гробу. С тех пор у меня клаустрофобия.
Слезы смачивают мои щеки, щекочут нос. Я вся вспотела и дрожу. Температура моего тела колеблется между приливами жара и ознобом. Я пытаюсь сделать вдох и не могу. Легкие как будто кто-то сжимает так сильно, как он сжимал мою шею. Если бы мои руки не были связаны, я бы проверила, что меня душит, но в глубине души я знаю.
Это всего лишь страх.
Страх. Его я могу контролировать.
Я закрываю глаза и шепчу сама себе. Звук хриплого голоса заставляет мое бешено колотящееся сердце немного замедлиться.
– Ты в безопасности, – шепчу я сквозь кляп. – Ты не задыхаешься.
Я все еще чувствую его руки на своем горле, все еще чувствую жжение. Мои щеки слишком горячие, а кожа вся колючая.
В груди тесно, и этому не способствует тот факт, что я не могу сделать глубокий вдох.
Я должна заставить себя успокоиться.
– Ты в безопасности. Ты не задыхаешься, – снова шепчу я. Постепенно мой пульс начинает замедляться.
Через несколько минут я перестаю брыкаться. Когда мой голос хрипит, я вспоминаю, что он мне сказал.
Тебе никогда не раздвигали ноги и не лизали киску так, чтобы ты кричала до потери голоса.
Я не буду кричать и доставлять ему этим удовольствие.
Мне плевать на него. Я думала, что знаю, на что он способен… Я прочитала досье. Я знаю, как он убил свою невесту. Но я слишком сильно верю в DesMax и слишком мало в Константина.
Он организовал свой побег с военной точностью. Он планировал это несколько недель. Даже месяцы. Он точно знал, куда идти, когда и как. Все, что ему было нужно – это один маленький кусочек головоломки, чтобы все встало на свои места – я.
Как он узнал, кто мой отец? Мое сердцебиение ускоряется, когда я думаю о ядовитом звуке его голоса, сочащегося ненавистью и яростью. Он ненавидит моего отца – как и большинство заключенных. Вот почему я взяла псевдоним, когда пришла сюда работать.
Глаза слезятся, когда стыд наполняет меня. Я так высоко ценила свою работу, так высоко ценила свой план… но недооценила опасность, в которой находилась.
Я боялась его, когда он был прикован. Что он может сделать сейчас?
Боже.
Надо быть осторожнее. Мне придется правильно разыграть свои карты.
Мы движемся на большой скорости. Он говорит по телефону на быстром, яростном русском языке. Я не знаю ни слова по-русски, но несколько слов понятны.
Петров.
Яма.
Валенсия.
Петров. Это имя знакомо мне по исследованию, которое я провела о Константине. Глава нью-йоркской братвы, известен тем, что занимается нелегальными азартными играми и боями. Именно так он с братвой зарабатывают большую часть своих денег.
Мой разум начинает затуманиваться, а во рту пересыхает. Я вздрагиваю, когда резкий удар раздается прямо рядом с моей головой.
– Ты там жива?
Я узнаю знакомое рычание Константина и мысленно даю ему отмашку. Я экономлю энергию, и мне вроде как нравится мысль о том, что он думает, будто я мертва. Если я не отвечу сразу, он может решить, что я подохла, и позволит мне убраться отсюда ко всем чертям.
Поэтому я не отвечаю.
Он вполголоса ругается по-русски, и я чувствую, что мы едем на меньшей скорости.
– Если я открою и пойму, что ты издеваешься надо мной… – его голос превращается в череду русских ругательств.
Что? Что ты сделаешь, похитишь меня?
Мудак.
В глубине души я знаю, что, наверное, разумнее всего подыграть ему. Не для того, чтобы подразнить. Я буду вести себя хорошо, но только для того, чтобы добиться своего. Я хочу выбраться из этого гребаного тесного пространства.
Слышу голоса. Закрываю глаза, концентрируясь. Если эти голоса принадлежат полиции… Если нас остановили… Мне придется использовать оставшиеся силы и орать изо всех сил.
Мое сердце замирает, когда я слышу гортанный русский. Константин звучит почти… дружелюбно.
Зашибись.
Мы снова едем. У меня хрустит шея, а запястья болят от наручников.
– Едь по туннелю, – он разговаривает с водителем.
На минуту я почти рада, что заперта тут, потому что туннели пугают меня еще больше, чем тесные помещения. Я представляю себя в другом месте. Где угодно, только не здесь.
Мы быстро останавливаемся, и моя голова ударяется о стену.
Снова голос. Резкий, злой, затем смех, от которого у меня учащается пульс. Мы с грохотом продвигаемся вперед, вероятно, все еще в туннеле. В Пустоши не так уж много туннелей.
Он использует туннель только чтобы избежать слежки и спрятаться.
Время тянется так медленно, что я едва могу дышать.
Наконец-то мы подъезжаем куда-то. Снова голоса, еще какой-то стук. Я слышу голос Константина.
Вслушиваюсь изо всех сил, но ничего не могу разобрать между приглушенными звуками и сильным русским акцентом. Я вздрагиваю, когда панель надо мной со скрежетом открывается. Моргаю от слепящего света.
– Давай, – Константин тянется ко мне. Я подавляю всхлип. Его мясистые кулаки сжимаются вокруг моего предплечья. Он вытаскивает меня из грузовика. Мои ноги касаются земли, шатаются, и я чувствую, что вот-вот упаду. Он вытаскивает нож из сапога, разрезает путы на моих коленях и лодыжках, затем ловит меня, когда я спотыкаюсь.
Я хочу проклясть его, но у меня все еще во рту кляп. Похоже, он не планирует снимать его в ближайшее время. Тем не менее, я делаю глубокий вдох, чтобы успокоить свои нервы. Приятно снова дышать свежим воздухом, но я не успокоилась.
Мои глаза еще не привыкли к освещению, поэтому сначала я не замечаю других мужчин, пока один из них не заговаривает. Я поднимаю глаза и подавляю шок.
Мы находимся на старом, заброшенном складе, который, скорее всего, находится в Пустоши.
Нет… не склад. Скотобойня. С потолка свисают огромные крюки для мяса, а бетонный пол залит кровью. Через разбитые окна я вижу ржавую сетчатую изгородь, окружающую загоны снаружи. Мой взгляд останавливается на залитом кровью полу.
Мне не нравится думать о том, чья это может быть кровь.
Когда мои глаза привыкли к свету, я подавляю еще один вздох. Вокруг стоят десятки мужчин. Большие, громоздкие, татуированные мужики, некоторые размахивают ножами, а другие – пистолетами. Некоторые в бронежилетах с пистолетами в кобуре. Они стоят небольшими группами, одетые в выцветшую одежду и капюшоны, как будто для того, чтобы быстро сбежать или при необходимости скрыть свою личность.
Одна вещь мне совершенно ясна. Они здесь не просто так, и они недовольны тем, что я с Константином. Они бросают в мою сторону яростные взгляды, и если бы Константин не стоял рядом со мной, я была бы мертва или еще хуже. Некоторые из них были бы счастливы изнасиловать меня задолго до того, как прикончить.
Константин говорит по-русски, слов я не понимаю, но слышу свое имя. Он произносит имя моего отца.
Нет. О боже. Если они поймут, кто я… так и происходит. По выражению их глаз я понимаю, что, вероятно, у половины из них была стычка с моим отцом, и они не расстались друзьями.
Кружится голова от страха. Мой взгляд останавливается на металлическом столе. Я отвожу взгляд. Представляю, для чего они использовали этот стол, когда здесь была скотобойня. И могу себе представить, для чего они его используют сейчас.
Я оглядываюсь на Константина, когда понимаю, что он снова говорит по-английски. Для моей пользы? Но нет, не все мужчины здесь русские. По какой-то причине он хочет, чтобы я это услышала.
– Никто не тронет Клэр. Она нужна для моих целей. Я хочу, чтобы ее отец знал, что я забрал ее, и он ответит за то, что сделал.
Что сделал мой отец?
– Все ясно?
Крупный мужчина с длинными седеющими волосами подходит к Константину и заключает его в огромные медвежьи объятия, а затем хлопает его по спине так сильно, что я вздрагиваю.
– С возвращением, брат.
Константин обнимает его в ответ яростным, мужественным объятием, от которого у меня неожиданно встает комок в горле. Он как будто военнопленный, вернувшийся домой. Все вокруг приветствуют друг друга, и кто-то достает ящик пива. Они открывают крышки, радостно ударяя банками друг о друга, и пиво с пеной выплескивается на пол. Константин закрывает глаза, запрокидывает голову и яростно глотает, как будто умирает от жажды. Я полагаю, что это его первая выпивка за долгое время.
– Петров в Яме, – говорит Константину худощавый светловолосый русский мужчина. – Он не пускал туда ирландцев с тех пор, как тебя посадили.
– Да, брат, – говорит сзади мужчина с бритой головой. – Мы все, блять, знали, что тебя подставили. Все, кроме ирландцев, знали это.
Он сказал им, что его подставили?
Это первый раз, когда я задумалась о том факте, что он, возможно, не сделал того, за что отсидел срок. И он думает, что каким-то образом… мой отец… виноват.
Плотный темноволосый мужчина с татуировками по всей коже, выходит вперед толпы.
– Тебя зовут Клэр, – говорит он, хмурясь. – Связана с Валенсией?
Я неуверенно киваю.
Он качает головой из стороны в сторону, его глаза сузились до щелочек.
– Ты, блять, знаешь, кто твой отец, сука?
Константин напрягается рядом со мной, его хватка на моей руке болезненно крепкая.
Я не отвечаю. Не дышу.
Мужчина делает шаг ко мне. Я никогда раньше не видела такой ярости в чьих-либо глазах.
– Твой отец убил моего брата.
Что?
Мой отец никого не убивал. Я не могу ответить или защитить его честь из-за кляпа, но отвожу взгляд. С ворчанием он поднимает руку, делает шаг ко мне, и я вздрагиваю, приготовившись к удару. Константин разворачивается и прижимает меня к себе, вставая между мной и кулаком другого мужчины.
– Тронь ее, и ты потеряешь свою гребаную руку.
Другой мужчина отступает.
– Она моя, ее можно использовать. Хочешь добраться до Валенсии? Он будет искать свою гребаную дочь, – наступает напряженная тишина, затем седовласый мужчина разражается лающим смехом. Человек, который угрожал мне, качает головой и уходит. Вдалеке я замечаю молодого мужчину с широко раскрытыми, пустыми глазами, наблюдающего за мной. Я смотрю на него, пока он не отворачивается.
Константин допивает свое пиво, как будто у него обеденный перерыв, сминает банку, затем бросает ее в кучу мусора. Мужчины расходятся, обещая встретиться в месте под названием «Яма» сегодня вечером, после захода солнца.
– У меня есть время, – говорит мне Константин, таща меня к маленькой черной машине, припаркованной в тени снаружи.
Время для чего? Я хочу спросить его. Но правда в том, что у нас полно времени, чтобы сделать, черт возьми, что угодно. Я полностью в его власти, а этот человек жаждет мести.
Я пытаюсь заметить, где мы находимся, но не могу. Я никогда в жизни не видела это место, и у меня отчетливое ощущение, что оно одновременно и пустынное, и обитаемое. Когда мы направляемся к машине, я вижу покосившуюся старую стальную вывеску.
«Мясник и сын».
Запоминаю.
Он думает, что я имею какое-то отношение к своему отцу и работала с ним, чтобы получить информацию. Что-то подсказывает, он не поверит, что мой отец даже не знал, что я была там. Он встретился со своими братьями и, вероятно, с некоторыми нейтральными союзниками или друзьями, которые также должны ему услуги. И он хочет что-то сделать с Петровым?
Что он сделает со мной?
Он открывает дверцу блестящей черной машины. Я не знаю марку автомобиля, но от него веет роскошью и изяществом, салон из матовой кожи цвета слоновой кости, блестящие хромированные вставки и вместительный салон. Однако я здесь не для того, чтобы восхищаться машиной. Он бесцеремонно бросает меня на пассажирское сиденье.
Я наблюдаю, как он обходит машину и открывает дверь со стороны водителя. Садится со вздохом удовлетворения. Бьюсь об заклад, приятно снова сидеть на водительском месте. Двигатель оживает и мурлычет, когда он поворачивает ключ.
И все же он ничего не говорит. У меня так много вопросов и так мало ответов.
Я смотрю, как он достает что-то из своей сумки, протягивает руку и завязывает это, как повязку, вокруг моих глаз. Я погружаюсь во тьму. Лучше так, чем в замкнутом пространстве, но я все равно ненавижу это чувство. Предполагаю, мне не позволено видеть, куда мы едем дальше. Вероятно, в безопасное место для таких людей, как он.
Я вздрагиваю при звуке его голоса, потому что не ожидала, что он заговорит.
– Ты можешь сказать, что невиновна, Клэр. Можешь сказать, что твой отец не окружной прокурор или что ты нихрена не знаешь о его планах, – я вздрагиваю от ощущения его руки на моей ноге. – Но знай… я очень, очень хорошо разбираюсь в искусстве допроса заложников. На самом деле, мое братство часто вызывает меня только для того, чтобы выполнить эту работу. Можно даже назвать это моей специальностью.
Я знала это. Это было понятно лишь по его взгляду, даже когда он был в цепях по другую сторону стола.
Мой желудок сжимается. Он может допрашивать меня сколько угодно, но я не дам ему желаемого ответа, потому что не могу.
Я замираю, когда его рука перемещается дальше вверх по моей ноге. Он отталкивает мое платье в сторону.
– Ты надела это, чтобы подразнить меня, не так ли? – я не отвечаю. Подпрыгиваю, когда он резко шлепает меня по ноге. – Отвечай, когда я задаю тебе вопрос. И позволь спросить еще раз. Ты сделала это нарочно? Платье. Волосы. Весь наряд, просто чтобы показать, насколько ты крутая?
Я абсолютно точно сделала это нарочно.
Думаю, прежде чем ответить, но в конце концов киваю головой. Да. Да. Я именно так и сделала.
– Это был очень плохой поступок. У тебя какой-то заскок на «плохую девочку», Клэр?
Я даже не знаю, что это такое.
Качаю головой из стороны в сторону.
Когда он прищелкивает языком, я вздрагиваю.
– Клэр, не лги, или мне придется наказать тебя. Ты лжешь мне?
Я яростно мотаю головой из стороны в сторону. У меня нет заскоков о плохой девочке или как там, черт побери.
– Ты уверена? – говорит он с низкой насмешкой, почти мурлычет. – Ты не возбуждаешься, когда думаешь о наказании?
Я задыхаюсь из-за кляпа, когда его большой палец перемещается к внутренней стороне бедра, мои чувства усиливаются с завязанными глазами. Он проводит большим мозолистым пальцем по нежной коже.
– Я не буду допрашивать тебя так, как допрашивал бы мужчину, Клэр, – я почти слышу улыбку в его голосе. – Нет, маленькая птичка. Для тебя у меня есть на примете совсем другие методы.
