Текст книги "Наследник братвы (ЛП)"

Автор книги: Джейн Генри

Соавторы: Софи Ларк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Глава 3

Константин

Вернувшись в свою камеру, я долго думаю о мисс Найтингейл.

Тюрьма утомительна, поэтому простой акт зацикливания на другом человеке сам по себе неважное событие.

Тем не менее, я провожу необычно много времени, вспоминая конкретные детали ее личности. Пушистая бахрома ресниц и то, как они трепетали вверх-вниз, словно сигнал бедствия. Созвездие веснушек, которые она безуспешно пыталась замаскировать пудрой. Задыхающийся звук, который она издала, когда я схватил ее.

Так много звуков, издаваемых женщинами, по своей сути сексуальны, независимо от обстоятельств.

Иногда жестокие обстоятельства только делают их более сексуальными…

Я лежу на спине, мой член напрягается под тюремной робой, пока не встает торчком. Я подношу руку к лицу, вдыхая стойкий аромат духов Клэр, исходящий от моих пальцев.

Теперь мой член сильно пульсирует, каждый удар сердца отдается пульсом вплоть до головки.

Долгожданное отвлечение от глубокой депрессии, охватившей меня последние шесть месяцев.

Другой рукой я залезаю в штаны, нежно поглаживая член. Представляю, как тонкая, бледная рука Клэр обхватывает его, как ее пальцы едва прикасаются. Я представляю ее простые, накрашенные ногти, их нежный цвет и мягкость ее кожи, которую я ощутил, когда положил руку ей на горло.

Я представляю, как толкаю ее на колени. Почти вижу, как она смотрит на меня своими большими темными глазами. В основном испуганная, но с намеком на другое в взгляде… Любопытство… Очарование…

Я увидел это, когда мы встретились.

Она боится меня.

Но еще она заинтригована.

Она читала о таких мужчинах, как я, или, по крайней мере, думает, что читала.

Она решила работать с преступниками не просто так.

Она приходит в восторг от мысли, что может нам помочь. Реформировать.

Клэр вот-вот усвоит суровый урок.

Мне нельзя помочь, и меня нельзя изменить.

Клэр – это мягкая глина, бесформенная… Сама не знает, кто она на самом деле. Но я знаю…

Я ошибался, думая, что она оленёнок.

Чувствуя, как ее бешено бьющееся сердце бьется в груди, я понял, что она идеально соответствует своему имени[4]4
  (nightingale) найтингейл с англ. – соловей


[Закрыть] – маленькая птичка, которую легко поймать в ловушку, чтобы она не могла улететь…

Птица, которую можно поймать и обучить.

Из всех вещей, что я увидел в Клэр, больше всего меня заинтересовало то, что произошло после того, как она ушла.

Она не пожаловалась.

Что дает мне очень полезную информацию о докторе-борце.

Она может выглядеть лощеной и серьезной, непревзойденной хорошей девочкой, уверен, мисс Найтингейл не против нарушить правила. Особенно под давлением.

И так уж получилось, что я – гребаная Марианская впадина давления.

Я представляю, как говорю ей открыть рот. Как эти мягкие губы раздвинулись бы, и высунулся маленький розовый язычок…

Потом я бы просунул головку до упора ей в рот, моя рука запуталась в ее волосах, точно так же, как когда я схватил ее в той крошечной комнате. Я бы крепко держал ее, чтобы она не смогла убежать, и кончал бы ей в рот снова и снова…

Со стоном я извергаюсь в свою ладонь, представляя, как кончаю прямо в рот маленькой докторши.

Сперма вытекает рывком за рывком, удивительный объем накопился в моих яйцах за тот час, что я провел в ее присутствии.

Я лежу на спине, опустошенный, но не удовлетворенный, потому что хочу того, что представлял. Я хочу, чтобы Клэр встала передо мной на колени.

И начинаю планировать, как можно это сделать.

***

На следующее утро я провожу второй эксперимент.

Я использую свой единственный час вне одиночной камеры, чтобы разузнать о нашем новом психиатре. Узнаю номер ее телефона, домашний адрес, университет, который она окончила (конечно, Колумбийский, как я и предполагал), а также марку и модель ее машины.

А потом звоню ей.

Первая часть теста состоит в том, чтобы посмотреть, ответит ли она.

Вторая – закинуть удочку: отдать ей приказ. Простой, на первый взгляд безобидный.

Я скажу, чтобы она согласилась на утреннюю смену.

Она, вероятно, согласилась бы с моим телефонным звонком или без него.

Но хочу посмотреть, сделает ли она это после того, как я ей скажу.

Прибудет ли она в 11:00?

Или сообщит обо мне тюремным властям?

Мне нужно точно знать, как далеко готова зайти моя маленькая птичка.

Потому что, если ей любопытно…

Если она упрямая…

Если она придет клевать мои хлебные крошки…

Она окажется очень полезна.

***

Я часто думал, что не обладаю обычным спектром человеческих эмоций. Обычные переживания совершенно чужды мне. Я никогда не хотел надевать костюм на Хэллоуин, или посещать Диснейленд, нянчиться с детьми, или смотреть реалити-шоу.

Даже в ситуациях, которые должны вызывать сильные эмоции – например, когда я впервые нажал на курок пистолета, когда дуло было направлено в грудь мужчине, – я просто ничего не чувствовал.

Когда я реально испытываю эмоции, они такие же яркие и острые, как лезвие ножа. Это пронзает меня насквозь, не оставляя сомнений в том, что я чувствую.

Я слышу лязг открывающейся двери камеры и крики охранников:

– Рогов… прием у психолога.

И меня пронзает волна чистого, электрического возбуждения.

Она ждет меня.

И действительно, когда я снова вхожу в тесное серое офисное помещение, Клэр Найтингейл уже сидит, ее дорогой портфель стоит рядом со стулом, а папка из плотной бумаги расположена под идеальным углом 90 градусов к краю стола.

Она смотрит на меня смело, вызывающе.

Она пришла, чтобы вернуть свою силу.

Сегодня на ней темная рубашка на пуговицах и брюки. Она закрыта от запястья до горла и лодыжек, и все же это не такой простой наряд, как вчера – она пытается создать образ доминирования. Ее волосы собраны в хвост у основания шеи.

Как только я прикован к месту за столом, она говорит:

– Каково ваше намерение манипулировать временем нашей встречи? Звонить мне домой? Вы пытаетесь мне угрожать?

– Клэр, – говорю я. – Я бы никогда не пытался угрожать тебе. Я бы просто сделал это. И у тебя не было бы никаких сомнений.

Я вижу, как она вздрагивает при упоминании своего имени, хотя и пытается скрыть это.

Я прикован к столу, но она едва может шевелиться, мои глаза пригвождают ее к месту.

– Почему вы хотели встретиться со мной? – настаивает она.

– Я хочу, чтобы мы узнали друг друга получше, – говорю я ей. – Ты тоже этого хочешь, не так ли?

Густые темные ресницы смыкаются, когда она прищуривается, глядя на меня.

– Вы не будете контролировать сеансы.

– Думаешь, это ты все контролируешь? – спрашиваю я ее.

Я постукиваю тяжелым пальцем по столу, издавая глухой звук, который кажется необычайно громким в тесном пространстве.

Дрожь пробегает по ее стройному телу.

– Можешь сотрудничать со мной или можешь вернуться в свою камеру, – холодно говорит она.

Она сегодня упрямая. Пошла в наступление. Перешла на «ты».

Хотел бы я не быть прикованным к этому столу, и наказать за дерзкий тон.

Вместо этого я вынужден вести переговоры.

– Сотрудничество подразумевает взаимное соглашение, – отвечаю я.

– Что ты имеешь в виду?

– На нашей последней встрече ты отказалась отвечать на вопросы о себе. Как, по-твоему, мы сможем общаться друг с другом, строить отношения, если от меня ждут, что я все расскажу тебе, в то время как ты – закрытая книга?

– Необязательно быть лично знакомым со своим психологом, – говорит Клэр. – Так даже будет лучше.

– Кто сказал?

– Десятилетия клинических исследований, – язвительно отвечает она.

– Я не пишу диссертацию. Я сообщаю тебе свои условия.

Клэр обдумывает, ее мозг быстро работает за неподвижной маской лица.

– Хочешь обмен информацией? – говорит она. – Вопрос за вопрос?

Я киваю, подавляя улыбку.

– Верно.

Она легонько постукивает кончиком пальца по столу, бессознательно подражая мне. Потом говорит.

– Начнешь?

Ах. Мисс Найтингейл предпочитает играть черными?

– Конечно, – отвечаю я. – Что делала на свой день рождения?

Ее темные глаза скользят по моему лицу, и она начинает говорить:

– Как ты… – прежде чем оборвать себя.

Потребовался один звонок по незаконному мобильному телефону, чтобы получить базовую информацию о Клэр Найтингейл. Мой знакомый Юрий раскопает больше информации в выходные, но сейчас я уже в курсе, что Клэр получила награду за выдающиеся студенческие исследования в школе, что она живет в шикарной квартире, намного превышающей бюджет выпускника, и что ей исполнилось двадцать девять всего четыре дня назад.

– Родители устроили для меня вечеринку, – натянуто говорит она.

В ее тоне нет никакой теплоты. Никакой благодарности. И не думаю, что это из-за меня.

– Что делала на вечеринке?

– Это уже второй вопрос, – говорит она.

– Ну нет, только не это правило, я уверен, что у тебя тоже будут свои последующие уточнения после вопроса.

Она слегка поджимает губы, обдумывая, а затем соглашается.

– Мы играли в криббидж и покер.

– Ты любишь криббедж и покер?

– Не очень.

– Тогда зачем ты играла?

Она хмурится.

– А ты никогда не делаешь того, чего не хочешь?

– Не так часто… пока не оказался здесь.

Мы оба снова осознаем, где сидим, цепи на моих запястьях звенят. На мгновение эти элементы, казалось, растворились вокруг нас, стали бледными и туманными, но лицо Клэр выделялось в четких деталях. Теперь все стремительно возвращается в фокус.

– Моя очередь, – твердо говорит Клэр.

Я ожидаю, что она спросит о Рокси. Мой желудок сжимается в предвкушении.

Вместо этого Клэр говорит:

– Ты приехал в Пустошь, когда тебе было шестнадцать?

– Верно.

– Где ты жил раньше?

– В Москве.

– Откуда у тебя американское гражданство?

– Моя мать была американкой.

Клэр слегка откидывается на спинку стула, ее темные глаза скользят по моей неуклюжей фигуре.

– Какой она была? – спрашивает она.

Я уверен, ей интересно, что за женщина воспитала такого сына, как я. Она могла бы представить наркоманку, проститутку, стриптизершу…

Импульс исправить это предположение непреодолим.

– Она была шеф-кондитером, – говорю я. – Работала в ресторане, отмеченном звездой Мишлен. Ее выпечка была настоящим искусством. Она была образованной и вежливой. Прекрасно вписалась бы в твою вечеринку по случаю дня рождения, – я слегка улыбаюсь. – В отличие от меня.

Вижу любопытство на лице Клэр. Ей интересно, как такая женщина стала невестой одного из самых известных боссов Братвы в Пустоши.

Но это тема, которую я не хочу обсуждать.

Поэтому я грубо спрашиваю:

– А что насчет твоей матери?

Я уже сделал вывод, что у Клэр Найтингейл непростые отношения с родителями. Конечно же, она застыла как вкопанная, пытаясь ответить как можно более вежливо.

– Я полагаю, ее можно назвать светской львицей. Она входит в советы директоров нескольких благотворительных организаций. К тому же отличная теннисистка.

Бедняжка Клэр. У нее на лице написаны проблемы с мамой – возможно, и с папой тоже.

Время надавить на больное.

– В доме Найтингейл, должно быть, высокие запросы, – говорю я. – Маленькие богатые девочки не становятся врачами, если не пытаются произвести на кого-то впечатление. И все же это последнее место, где родители хотели бы видеть свою дочь. Возможно ли подчиняться и бунтовать одновременно?

Я наклоняюсь вперед на столе, цепи сдвигаются с шипящим звуком. Я сцепляю пальцы под подбородком, пристально наблюдая за Клэр.

– Чем занимается папа?

– Он банкир, – говорит Клэр бледными губами.

Она лжет.

Я оставляю это небольшое несоответствие для дальнейшего использования.

– Когда ты начал работать на своего отца? – требует Клэр.

– В детстве, – говорю я, и это правда. Мне было двенадцать лет, когда он впервые вложил мне в руку пистолет.

Я мог бы солгать Клэр в ответ на ее ложь, но, несмотря на все мои недостатки, все грехи, которые я совершил, у меня есть одна черта, которую я никогда не переступаю: я всегда держу свое слово. В плохом или хорошем смысле, но если я обещаю, то с таким же успехом можно выгравировать это на гребаных каменных табличках.

– Ты сказал, что не веришь в реабилитацию, – говорит Клэр. – Не думаешь, что люди могут измениться.

– Я знаю, что они не могут, – рычу я. – Лжецы лгут. Воры крадут. Игроки выбрасывают свои деньги на ветер. Природа человека – это его судьба.

– Откуда знаешь, что твоя природа – быть преступником, только потому, что ты родился в семье братвы? – спрашивает Клэр, ее проницательные темные глаза прикованы к моему лицу. – Что, если бы ты родился в моей семье? Разве ты не принял то, что тебя окружало? И, в конце концов, окружающая среда может измениться… обстоятельства меняются…

– Если бы мой отец был банкиром, – говорю я. – Тогда я не был бы собой. Все котята разных пород едят мышей.

– Ты ошибаешься, – говорит Клэр.

Ее противоречие вызывает у меня приятный трепет раздражения.

Мне нравится, что эта маленькая птичка спорит, как будто я не могу разорвать ее надвое, если она меня разозлит.

Но я не хочу разрывать Клэр надвое. Я хочу научить ее лучшим манерам.

Я хочу сжать ее… скрутить ее… наклонить над этим столом…

Я хочу оставить синяки от пальцев по всей ее бледной коже и посмотреть, будут ли у нее синяки того же цвета, что и веснушки…

– Я удивлена, что такой человек, как ты, полагается на судьбу, – говорит Клэр. – Разве не ты контролируешь себя? Я выбираю, кем хочу быть. Ни моя семья, ни мои обстоятельства.

– Тебе нравится так думать, Клэр, – мягко говорю я. – Но подожди год. Подожди пять лет. Этот огонь борца угаснет внутри тебя, задушенный уродливыми реалиями этого места. Твоей полной неспособностью изменить чью-либо жизнь к лучшему. В конце концов, ты вернешься к комфорту вечеринок и благотворительных советов, к таким же людям, как ты. Посмотришь в зеркало, и человек, смотрящий в ответ, будет тебе слишком хорошо знаком.

Мои слова вызывают на ее лице что-то вроде тошнотворного страха.

Она упрямо отвечает:

– Ты сам убедишься, что ошибаешься. Я буду здесь через год, через пять лет, и ты тоже. Надеюсь, тебе не потребуется так много времени, чтобы увидеть возможность другого пути.

Я ценю дух Клэр.

Я даже ценю ее ошибочную заботу обо мне.

Но я, блять, ни за что не буду здесь через год.

Глава 4

Клэр

Я собираю свои бумаги и постукиваю ими по столу. Пытаюсь унять дрожь в руках, но не помогает. Понимающий взгляд Константина говорит, что он все замечает.

Он замечает все… во всяком случае, так он думает. И по какой-то причине мне интересно, замечает ли он то, чего не может, как будто у него каким-то образом есть шестое чувство или тонко настроенная способность восприятия.

В моих записях говорится, что он силовик Братвы и наследник трона своего отца, Артема Рогова.

Силовики заставляют других платить, это я точно знаю.

Люди такого калибра в Братве не добиваются успеха, оставаясь хорошими парнями.

Мне не нравится, как легко он влияет на меня. Я кровью, потом и слезами зарабатывала себе дипломы, проложила себе путь к престижной карьере, и один горячий, насыщенный тестостероном мужик уничтожает меня кривой улыбкой.

Нет… нет, не только улыбкой.

Мне нужно расслабиться. Или… что-то еще. Может быть, напиться. Уверена, что у Фелисити есть хороший запас алкоголя, которым она поделилась бы со мной, если я попрошу. Что бы ни было у меня внутри, должно быть уничтожено, чтобы возобновить профессиональное поведение при работе с Константином.

Я бросаю взгляд на часы.

– Наше время истекло, мистер Рогов, но перед уходом заполните эту анкету и подпишите для нашей следующей встречи.

– Зови меня Константином, Клэр.

Жар обжигает мои щеки, сердцебиение учащается.

– Я предпочту, чтобы вы называли меня доктор Найтингейл.

Его глаза слегка прищуриваются.

– Не слышал ни разу про Найтингейлов в Пустоши, – говорит он.

Я с трудом сглатываю.

– Как вы с удовольствием отмечали, мы вращаемся не в одних и тех же кругах.

– Да, – говорит он своим низким, рокочущим голосом. – И все же, не многое ускользает от моего внимания…

Я пытаюсь подавить панику.

– Ты сказала, что твой отец банкир?

Почему я выбрала банкира?

– Да.

Еще одно долгое молчание тянется между нами.

Интересно, знает ли он о «принужденном» допросе. В альтернативной вселенной Константин мог бы сделать карьеру в Куантико[5]5
  База ФБР в сериале.


[Закрыть].

Я заставляю себя оставаться совершенно неподвижной. Ни говорить, ни двигаться, даже ни дышать.

Наконец, он качает головой, как будто отмахиваясь от меня, хмуро глядя на бумагу перед собой.

– Что это?

– Простая форма для проверки на наличие психических заболеваний.

Он невесело усмехается, и этот звук пробирает меня до глубины души.

– Ты думаешь, я сумасшедший.

– Нет, – клянусь, каждый из моих пациентов так говорит.

– Тут вопрос, слышу ли я гребаные голоса.

– Да.

– Только сумасшедшие слышат голоса, Клэр.

– Константин, большинству из нас в тот или иной момент пригодилась бы профессиональная помощь. Эта форма только подскажет, с чего начать.

Я вздрагиваю, когда он тянется за бумагой. Делает паузу, поднимая на меня свои темные, горящие глаза.

– Знаешь, ты похожа на испуганную маленькую мышку. Тебя так легко напугать, – он выдыхает, трогая бумагу. – Мне нравится.

Он называет меня мышкой и маленькой птичкой, существами, которые веят покорностью и страхом.

Я с трудом сглатываю. Ему нравится, как легко я пугаюсь?

Мне нет.

Я наблюдаю, как он просматривает бланк. Его хмурый взгляд становится глубже, а глаза сужаются.

Я вздрагиваю, когда он издает смешок.

– Это чушь собачья, – боже, вот я снова пугаюсь. – Ты думаешь, эти маленькие галочки на бумаге укажут, болен я психически или нет?

Когда он наклоняет голову набок, на какую-то долю секунды выглядит почти по-мальчишески.

– Не совсем. Это только дает отправную точку.

– Настоящие, добросовестные сумасшедшие люди знают, как лгать, Клэр, так хорошо, что ты никогда не заметишь ни малейшего намека на ложь. Настоящие сумасшедшие люди тщательно оправдывают зло, они заглушили подобие совести еще до того, как закончили начальную школу. Настоящие сумасшедшие люди упиваются болью и приравнивают власть к удовольствию, – он насмехается над бумагой. – Никакое количество галочек на странице не скажет тебе этого.

Я сыта по горло его всезнайским отношением и презрением к моей области знаний. С меня хватит того, я устала бояться следующего вздоха.

Я поднимаюсь на ноги, наклоняюсь над столом и тянусь за бумагой. Быстро, как вспышка, он хватает меня за запястье, его большой палец нажимает на мой пульс. От ощущения его теплых, грубых пальцев на моей коже сердце замирает. Кожа вспыхивает от его прикосновения, и меня охватывает иррациональная, всепоглощающая потребность убежать.

– А-а-а, – говорит он, прищелкивая языком. – Ты снова это сделала, Птичка[6]6
  герой сказал это слово на русском языке


[Закрыть].

Мой голос – всего лишь шепот.

– Птичка?

Удерживая мой взгляд своим, он проводит своим грубым, мужественным большим пальцем по моему пульсу, почти нежно.

– Это русское слово, значит «птичка».

– Ах, – говорю я, изображая храбрость. – Большой плохой русский использует ласкательные выражения?

Медленная, злая усмешка расползается по его лицу. О боже, я не могу отвести взгляд. Вспышка идеально ровных белых зубов и пухлых губ заставляет меня дрожать, безошибочное обещание разрушения написано в его чертах. Он из тех, кто покорит твое сердце, а потом разорвет его на куски и рассыплет, как конфетти.

Я ему не позволю.

Я моргаю и убираю от него руку. Мне холодно без его прикосновений, как будто кто-то потушил огонь, и я осталась в ледяной, темной комнате.

Я хочу, чтобы он снова прикоснулся ко мне, и ненавижу это чувство.

– Ты сказал, что я снова это сделала. Что именно?

Он перегибается через стол, натягивая цепи.

– Подошла достаточно близко, чтобы я мог прикоснуться к тебе.

– Ты переступаешь черту, Константин. Я твой врач.

– Нет, Клэр. Я тебя не нанимал. Не просил. Нигде не подписывал. Ты не мой врач.

Я не отвечаю. Не знаю, как это сделать.

– Я скажу, кто ты, – говорит он с ноткой презрения, которая мне слишком хорошо знакома.

Мой гнев вспыхивает, руки сжимаются в кулаки. Жар разливается по груди, и я яростно выдыхаю. Сажусь, но не так близко, чтобы он мог прикоснуться ко мне. Я всю свою жизнь слушала насмешки от богатой элиты за то, что не соответствую их идеальным критериям, либо от всех остальных за то, что я богатая элита. Это одинокое, очень одинокое место для жизни. Я не позволю этому мудаку судить меня.

– Продолжай, Константин. Сидя напротив целый час, не зная буквально ничего обо мне, кроме цвета волос и глаз, ты меня полностью раскусил. Давай послушаем. Кто я такая?

Я наблюдаю, как пульсирует вена на его виске, а ноздри раздуваются. Я бы испугалась нападения, если бы он не был прикован цепью. Черт, даже сейчас я боюсь.

– Ты либо девственница, либо никогда не была с мужчиной, который смог бы удовлетворить твое тело.

Я моргаю, слишком удивленная, чтобы ответить. Страх и желание так близко знакомы, не знаю, почему это пускает корни в моем животе, но знаю, что бессильна остановить это.

Я слушаю его, разинув рот и сжав пальцы на поверхности стола, пока он продолжает.

– Ты хорошая маленькая девочка. Следуешь правилам. Ты очаровательна и изобретательна, много работаешь. Ты остроумна и полна энтузиазма, многие становятся твоими друзьями, но лишь немногие входят в твой внутренний круг. Перечеркиваешь каждую букву «t» и расставляешь точки над «i». Ты не паркуешься на местах для инвалидов и никогда в жизни не получала штраф. Твой папа платил за колледж, так что у тебя нет студенческих ссуд.

Неужели я настолько предсказуема?

Он наклоняется ближе. Слава богу, он прикован. Расстояние – это единственное, что сейчас удерживает меня от того, чтобы поддаться гневу.

Когда он понижает голос, мне нужно наклониться ближе, чтобы услышать его. В его глазах вспыхивает лукавый огонек. Он облизывает губы.

– Ты доводила себя до оргазма, но у тебя никогда не было оргазма, от которого захватывало дух, который оставил бы без костей и разрушил нахрен. Тебе никогда не раздвигали ноги и не лизали киску, чтобы ты кричала до потери голоса, – он сглатывает. – Верно, доктор?

Я уже на ногах. Не помню, как встала. Я тянусь дрожащей рукой к своему портфелю и выпрямляюсь.

– Ты переступил черту, Константин, – я делаю вдох и снова его выдыхаю. – И если ты думаешь, что меня так легко прочитать, ты глубоко ошибаешься.

Я тянусь за бумагой и засовываю ее обратно в папку. Кладу ее в свою сумку, затем ищу ручку.

Ручка исчезла.

Дерьмо.

Блять.

Я маскирую свой страх, чтобы он не знал, как я напугана, и мысленно ругаю себя. Он предупредил меня. Он предупреждал. И, как идиотка, я оставила ручку прямо там, на столе.

Я должна отчитываться перед своим начальником. По крайней мере, я должна упомянуть охраннику, что Константин, возможно, взял мою ручку. Но тогда они бы поняли, что я безответственная.

Этот придурок говорил о сексе, чем привел меня в замешательство. Он взял ручку, а я и не заметила.

Черт!

Я ухожу от него с высоко поднятой головой, благодарная, что он не знает, как мой живот дрожит от желания. Я качаю головой в сторону двери.

– Мне это всё не нужно. А тебе – да. Ты должен найти свой путь обратно, – я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, и замечаю удивление в его глазах. Удерживая его взгляд, я тянусь к заколке на голове, и распускаю их. Мои тяжелые волосы свисают на плечи. Насмехаясь над ним. – Иногда все не так, как кажется.

Я поворачиваюсь на каблуках и выхожу за дверь.

Меня так сильно трясет, что я чувствую слабость.

Конечно, это была уловка. Я солгала сквозь зубы. Он был прав, черт возьми, во всем.

Насколько я облажалась, что позволила ему добраться до меня?

У него моя ручка?

Я роюсь в своей сумке в приемной, разбрасывая бумаги и папки по столу. Мои пальцы нащупывают ручку. Я вздыхаю с облегчением.

Когда звонит телефон, я отвечаю на него дрожащими руками.

– Привет.

Фелисити.

– Привет, милая. Ты в порядке? Я писала тебе раз десять и не могла дозвониться, – даже Фелисити не знает о моей работе в тюрьме. Никто не знает.

– О, да, я в порядке. Извини. Просто работала.

– Ну ладно, я просто волновалась.

Она продолжает рассказывать о том, как ей понравилась вечеринка по случаю дня рождения, как Сперджен Макдауэлл пригласил ее на свидание и что Гидеон Бенедикт хочет получить мой номер.

Мои мысли были о мужчине, сидящем в другой комнате.

Тебе никогда не раздвигали ноги и не лизали киску так, чтобы ты кричала до потери голоса.

Знают ли Сперджен Макдауэлл и Гидеон Бенедикт, как это сделать? Я праздно удивляюсь.

Нет.

А Константин?

Нет, Боже, нет. Нет, нет, нет, нет!

Я не в своем уме, раз начала думать об этом. Но образ большого, мускулистого парня с татуировками подсказывает, что этот мужчина не нежен в постели. Это мужчина знает, что делать с женщиной.

Мужчина, который уделил мне немного внимания, а я уже представляю, каково это было бы, если…

Сосредотачиваюсь на звуке своих каблуков, стучащих по бетону, когда иду к выходу.

Надо уволиться. Нужно закончить ординатуру, и где-то должна быть еще одна вакансия.

Быть рядом с Константином – гиблое дело.