Текст книги "Кодекс жизнетворца"

Автор книги: Джеймс Патрик Хоган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– Идея заключается в том, чтобы превратить базу пилотов на Синус Меридиани в экспериментальное смешанное сообщество, где примерно пятьсот человек смогут представить данные о влиянии внеземных условий на жизнь для создания будущих колоний, – объяснял Конлон, сидя в кожаном кресле перед старинными часами в форме египетского саркофага. – Необходимо изучить, как такие условия отразятся на большой группе людей, какого типа стрессы они вероятнее всего будут испытывать, и так далее. Это означает, что там должно быть большое количество психологов. Официально ты будешь одним из них, а Вернон – твоим помощником. Неофициально – кое-кто в САКО хотел бы раскрыть всю правду относительно этого Замбендорфа... может, даже окончательно его разоблачить, если представится такая возможность. Дело заходит слишком далеко, Джерри. Надо что-то делать. Если не остановим сейчас, скоро астрологи будут определять удобное время для стартов.

Мейси удивленно взглянул на него со своего дивана. Он полулежал, упираясь ногой в частично разобранный волшебный ящик, который уже несколько недель собирался убрать.

– Конечно, нужно что-то делать, – согласился он. – Но не понимаю, почему это вообще происходит. Прежде всего почему САКО посылает этого Замбендорфа?

Конлон вздохнул и развел руки.

– Мне известно вот что... Было много переговоров на самом верхнем уровне между САКО и ГКК, в подробности я не посвящен. Во всяком случае основные ассигнования идут от ГКК. Все правительственные деньги уходят на оборону; социальные эксперименты на Марсе даже в список не попадают. Когда правительством завладели юристы и бухгалтеры, нам в планетарных исследованиях все больше приходится рассчитывать на частный сектор. Естественно, при этом такие корпорации, как ГКК, получают возможность участвовать в планировании и проведении политики.

– Может, лучше вообще отказаться, – сказал Вернон Прайс, сидевший на резном стуле спиной к церковному органу, который Мейси шесть лет назад нашел на свалке вблизи Миссисипи. Прайсу еще нет тридцати, это тощий человек, с темными волосами и внимательными блестящими карими глазами. – Я хочу сказать: если экспедиция превращается в цирк, отделу планетарных исследований нужно держаться от нее подальше.

Конлон покачал головой.

– Я слышу, что вы говорите, Вернон, но мы не можем этого сделать. Слишком велики научные возможности, их нельзя упустить. К тому же эта экспедиция впервые по-настоящему воспользуется "Орионом", а мы должны сохранить его, теперь, когда готовятся обширные проекты по исследованию планет. Если мы откажемся, "Орионом" полностью завладеет Пентагон и министерство обороны. Мы не можем этого допустить.

Европейско-американская научная база вблизи марсианского экватора в районе Синус Меридиани возникла вначале как американский ответ на советский план организации постоянной базы в южном полушарии Марса, в местности, называемой Солис Лакус. Но американская программа застряла из-за трудностей разработки атомного двигателя, необходимого для поддержания человеческой жизни на межпланетных расстояниях. Срочная программа, осуществленная совместно с Европой и Японией, позволила создать прототип действующей системы, и база в Синус Меридиани стала создаваться как совместный европейско-американский проект, отставая на два года от первоначального американского плана и от Советов; вскоре после этого космические организации по обе стороны Атлантики слились в виде САКО. Их совместная напряженная программа позволила в какой-то степени ликвидировать отставание и вызвала появление ряда кораблей с атомным двигателем. Последним из таких кораблей был "Орион" – первый корабль, способный перевозить на межпланетные расстояния большие грузы и много пассажиров. Завершенный на орбите в 2019 году, "Орион" больше полугода совершал испытательные полеты между Землей и Луной, на шесть месяцев опережая аналогичный проект, осуществлявшийся японцами самостоятельно. Советы, которые сосредоточили свои усилия на строительстве грандиозной околоземной платформы, не имели больших межпланетных кораблей, так что у Соединенных Штатов появилась хоть какая-то компенсация за предыдущие фиаско.

Мейси повернул голову и взглянул на Уайттейкера, высокого, загорелого, с темными вьющимися волосами, едва начинающими седеть на висках, который сидел в кресле против Конлона. Обладая большим независимым доходом, он всегда рассматривал свою работу как интеллектуальное упражнение, как вызов своей способности справляться с проблемами и казался Мейси какой-то загадкой.

– А вы какое к этому имеете отношение, Пит? – спросил Мейси. – Или хотите для перемены получить какие-то свежие новости?

Уайттейкер мигнул и ответил:

– Возможно, так и будет.

Уайттейкер часто говорил, что новости – это то, что чем-то отличается от предыдущего. Но чудотворцы, неминуемые катастрофы, несуществующее сверхоружие Советов, экономический развал – это всегда рядом, и все другие новости, которые приковывают к экранам миллионы зрителей, не очень от них отличаются. Поэтому они не новости. Вот если повернуть все наоборот и разоблачить какой-то действительно выдающийся обман – это будет новость.

– Ну, что ж, если Пит сумеет извлечь из этого что-нибудь интересное, возможно, другие корпорации перестанут в будущем совать свой нос в дела САКО, – заметил Вернон.

– Этого я и хочу, – кивнул Колон.

Уайттейкер развел руки и скорчил гримасу.

– Ну, я хотел сказать... использовать экспедицию САКО для разоблачения этого вздора... Неужели вы думаете, что директора ГКК в него верят?

Мейси пожал плечами.

– Откуда мне знать? Сегодня меня уже ничего не удивляет, Пат. Надеюсь, ваши парни из Всемировой Сети не очень зависят от их рекламы.

– Какого дьявола? – сказал Уайттейкер. – Кто-то должен положить конец этому вздору, прежде чем он зайдет слишком далеко.

Больше говорить было нечего. Конлон перевел взгляд с Вернона на Мейси и просто спросил:

– Ну, как?

Те посмотрели друг на друга, но никто из них не стал задавать дополнительных вопросов.

– Как ты думаешь? – спросил наконец Мейси.

Вернон поднял брови, согнул плечи, развел руками, показывая, что ответ может быть только один. Мейси медленно кивнул, потянул себя за бороду, еще немного подумал и посмотрел на Конлона.

– Я думаю, мы согласимся, Уолт. Договорились.

Конлон выглядел довольным.

– Хорошо. "Орион" стартует через три месяца. Через сорок восемь часов получим подтверждение САКО, включая вопрос о вознаграждении. В течение недели обсудим остальные подробности. Нужно будет пройти подготовительный тренировочный курс в центре подготовки персонала САКО в Северной Каролине для тех участников экспедиции, кто не относится к САКО, так что последние три недели оставьте свободными, договоритесь о временном отсутствии в университете и тому подобное.

Уайттейкер откинулся в кресле, потер руки и взял со стола свой пустой стакан.

– Я думаю, пора наполнить снова, – сказал он. – Всем то же самое?

– Сейчас сделаю, – сказал Мейси.

Уайттейкер следил, как Мейси собирает пустые стаканы и относит их к открытому винному бару.

– Видели Замбендорфа в шоу Эда Джексона вчера вечером?

– У-гм, – хмыкнул Мейси через плечо.

– Неплохое представление, – сказал Уайттейкер.

– О, Замбендорф – отличный артист, не сомневайтесь в этом, – ответил Мейси. – Если бы он занимался только этим, из него вышел бы первоклассный цирковой иллюзионист и фокусник. Но вот с его утверждением, что все это подлинное, никак не могу согласиться. Очень многие верят в это и тратят время и деньги в поисках волшебной страны, чтобы обрести смысл жизни. Это трагичная растрата человеческих потенциалов и талантов.

– Ну, номер с цветами и числами достаточно прост, мне кажется, сказал Уайттейкер.

– Простая теория вероятности, не так ли? – спросил Конлон, глядя на Вернона. Тот кивнул. Уайттейкер вопросительно посмотрел на него.

– В аудитории такого размера достаточно людей, подумавших о желтом цвете, чтобы произвести впечатление. Можно было бы назвать и другой цвет, – объяснил Вернон. – Замбендорф вообще никакой цвет не задумывал. Аудитория поверила ему на слово.

– А как же числа? – спросил Уайттейкер. – Тут не могло быть то же самое. Тридцать сколько-то... тридцать семь, кажется? Я думал, результат будет гораздо хуже.

– Большинство тоже так подумало, – сказал Вернон. – Но вспомните, что сказал Замбендорф: число меньше пятидесяти, причем обе цифры нечетные и различные. И если помните, одиннадцать и пятнадцать он привел в пример. Это еще больше сужает круг, потому что по какой-то причине никто не задумывает то, что уже названо. Из оставшихся чисел в любом случае примерно треть задумает тридцать семь. Никто не знает, почему. Просто предсказуемое поведение. Психологи называют это "стереотипом населения". А примерно двадцать три процента назовут тридцать пять. Так что все его слова о том, что он в последний момент изменил свое намерение, обман: просто ему нужно было, чтобы общий результат превзошел половину. И сработало – можно было подумать, что все подняли руки.

– Мммм... интересно, – сказал Уайттейкер.

– Помните, Замбендорф сказал женщине, что ее дочь выйдет замуж за морского офицера, штурмана, на подводной лодке? – спросил Мейси, отворачиваясь от бара и возвращаясь с двумя стаканами.

– Да, – ответил Уайттейкер. – Это впечатляет. Как он мог все это узнать?

– А он не знал, – просто ответил Мейси. Уайттейкер удивился. Мейси передал выпивку Уайттейкеру и Конлону и вернулся к бару, чтобы налить себе и Вернону. – Вас обманывает память, Пат. У меня есть запись всего шоу, я прокручу, если хотите. Замбендорф сказал только, что дочь Алисы собирается выйти замуж за моряка. Он не говорил о военно-морском флоте, не говорил о подводной лодке и не упоминал штурманское дело. Все это назвала сама Алиса, но этого люди обычно не запоминают. В сущности Замбендорф даже предположил, что этот парень инженер – вполне разумное предположение, но, как оказалось, ошибочное, и Алиса его поправила. И не только поправила она превратила его промах в полупопадание, потому что сама же дала и объяснение. Заметили? Готов поручиться, что практически никто этой его ошибки не заметил. А вот если бы он угадал верно, все бы запомнили. Люди видят и запоминают то, что им хочется видеть и помнить. Замбендорфы во всем мире этим умело пользуются.

Вернон кивнул.

– Единственная информация, которую он выдавал сам, это то, что ее дочь выходит замуж за моряка.

– Но это откуда ему могло быть известно? – спросил Уайттейкер.

Мейси пожал плечами.

– Это можно проделать многими способами. Например, тот, кто до начала шоу побродит по помещениям, многое может услышать.

Уайттейкер удивился.

– Серьезно? Вы шутите! Я хочу сказать... это же слишком просто. Даже ребенок мог бы до этого додуматься.

– С легкостью, – согласился Мейси. – Но большинство взрослых об этом не думают. Поверьте мне, Пат, он так действует уже много лет. Чем проще ответ, тем менее очевиден он для большинства людей. Они всегда ищут объяснения посложнее, какие только можно вообразить.

– Неужели с бумажником тоже было подстроено? – спросил Конлон. Марта говорит, что должно быть, но я не уверен. Не думаю, чтобы Эд Джексон согласился на такую наглую ложь.

Мейси собрался ответить, но случайно задел рукой стол и пролил немного вина.

– О, простите, Пат! Вот, я позабочусь об этом, – воскликнул он, поставив стакан и слегка промакивая воротник жилета Уайттейкера. Маленькое пятнышко, ничего не будет заметно. – Мейси снова взял свой стакан, сел на диван и взглянул на Конлона. – Прости, Уолт. Так что ты говорил?

– Я сказал, что не уверен, что бумажник подброшен.

– О, да, я с тобой согласен, – сказал Мейси. – Мексиканец показался мне абсолютно искренним. Эта часть совсем не разыграна.

Уайттейкер перевел взгляд с Мейси на Вернона, который странно улыбался, потом снова посмотрел на Мейси.

– Но... как же он тогда узнал, что это бумажник, и как знал о его владельце? – спросил он.

– Вы на самом деле хотите узнать? – небрежно спросил Мейси.

– Конечно. – Уайттейкер выглядел удивленным. – А что в этом такого забавного? Я пропустил что-то очевидное? Если и так, то со мной абсолютное большинство.

Молчание продолжалось несколько секунд. Потом Вернон сказал:

– Вспомните, мы совершенно уверены, что у Замбендорфа было несколько помощников. Информация, которую он сообщил, как раз и может содержаться в бумажнике плюс описание владельца бумажника. А теперь подумайте об этом.

Уайттейкер задумался, потом посмотрел на Конлона. Тот пожал плечами. Уайттейкер снова посмотрел на Мейси, покачал головой и показал пустые ладони.

– Ладно, сдаюсь. Откуда он узнал?

Мейси рассмеялся, достал из-под мышки бумажник Уайттейкера и бросил владельцу.

– Это вам ничего не говорит? Кстати, на вашем бумажнике ничего нет, так что не беспокойтесь.

– Вы шутите! – возразил Уайттейкер. – Его просто украли, а потом вернули?

– Поняли, Пат? Слишком просто, чтобы догадаться.

– А вещи, которые показывали люди, когда он стоял с завязанными глазами?

Мейси стряхнул с брови воображаемую пылинку, потер большим пальцем кончик носа, слегка провел пальцем слева направо по верхней губе и прижал мочку правого уха.

– Помощник, подающий условные сигналы откуда-то из передних рядов.... вероятно, армянин, по имени Абакян, он всегда держится поближе к Замбендорфу, но в то же время его никогда не видно.

– А металлический стержень?

– Ну, это стандартное оборудование волшебника. Если бы вы такое увидели в другом месте, вежливо поаплодировали бы и согласились, что это ловкий трюк. Между прочим, это один аспект исследований, которыми мы с Верноном сейчас занимаемся. Поразительно. Люди, поверившие, что были свидетелями действия паранормальных сил, продолжают верить в это, даже когда соглашаются, что любой фокусник может проделать то же. Никакие обращения к разуму этого не изменят. В сущности...

В этот момент орган за Уайттейкером испустил серию высоких и низких звуков, и синтезированный компьютером голос провозгласил:

– Посетитель у входа.

Мейси взглянул на часы-саркофаг.

– Это такси. Допивайте. Перед едой пропустим еще по рюмочке.

Пять минут спустя они вышли из дома и остановились на мгновение на крыльце, глядя на светящуюся точку в вечернем небе – Марс.

– Поневоле задумаешься, – с отсутствующим видом сказал Конлон. – В восемнадцатом столетии считалось чудом, когда первый клиппер из Бостона обогнул мыс Горн и пришел в Сан-Франциско за сто дней. И вот, полтора столетия спустя, мы за то же самое время можем долететь до Марса и вернуться назад.

– "Пределы роста", – сказал Вернон.

– Что? – переспросил Уайттейкер.

– Я читал книжку под таким названием, – ответил Вернон.

– Никаких пределов не вижу, – сказал Конлон, глядя на звезды. – Где их искать?

– В человеческом сознании, – ответил Мейси.

Лицо Вернона стало задумчивым, он, как и Конлон, посмотрел вверх.

– Наверно, есть где-то и другой разум, – сказал он. – Как вы думаете, у них тоже есть психи, или это исключительно человеческая привилегия?

Мейси фыркнул и пошел к ожидавшему такси.

– Нет ничего глупее некоторых людей, – заявил он.

5

Его преосвященство Френнелеч, верховный жрец и глава Совета жрецов Пергассоса, главного города Кроаксии, восседал на своем высоком троне за скамьей Совета и смотрел вниз, ожидая оправданий обвиняемого. Высокий головной убор из тщательно выращенных блестящих органических пластин, внушительное одеяние из переплетенной проволоки, с вышивкой из полосок углерода и пластика подчеркивали его могучую фигуру и делали еще более угрожающим строгое выражение, создаваемое охладительными сосудами под подбородком и термальной раскраской металлических плоскостей лица. Прислужник, стоящий за его креслом, держал органически выращенный жезл из желтых и красных спиральных полос, украшенный орнаментированным шаром, символ высокого положения, а слева и справа от него с достоинством восседали другие жрецы, держа в стальных пальцах свои, менее значительные, символы.

Загремели тяжелые цепи, это в центре зала Совета нервно встал обвиняемый – Лофбайель, Создатель-Карт. Стражники по обе стороны от него стояли неподвижно, он на несколько мгновений тоже застыл, смущенный и испуганный. Потом Гораззоргио, капитан королевской гвардии, командовавший солдатами, которые арестовали Лофбайеля, с садистским удовольствием толкнул его в спину концом своего копья с острием из карбида.

– Говори, когда приказывает Прославленный! – приказал он.

Лофбайель пошатнулся и ухватился за прут перед собой, чтобы удержаться на ногах.

– Я совсем не хотел противоречить Святому Писанию, – запинаясь, торопливо заговорил он. – Я вообще не думал о Писании. Потому что...

– Ага! – Рекашоба, обвинитель Верховного Совета, резко повернулся и грозно указал на обвиняемого пальцем. – Он уже сознался. Разве не написано: "Во всех словах и делах помни Писание?" Его обвиняют его собственные слова.

– Святотатство отмечено, – холодно сказал со своего трона Френнелеч. И бросил Лофбайелю: – Продолжай!

Матрицы картографа, воспринимающие образы, отчаянно замигали.

– Я давно уже собираю записи и рисунки путешественников, штурманов, исследователей, солдат и ученых как нашей страны, так и других стран, объяснил он и добавил: – Чтобы лучше служить Его Верховному Величеству королю.

– Да хранит Жизнетворец короля! – выкрикнул сзади Гораззоргио.

– Да будет так! – хором отозвались со скамьи жрецы, все, за исключением Френнелеча, которого ранг освобождал от такой обязанности.

Лофбайель продолжал:

– Эти данные я собирал много дюжин яркостей и заметил странное, но повторяющееся явление: как бы далеко, например, на восток ни ушел путник, всегда он говорит, что дальше на восток есть еще земли... и постепенно появляются места, в которых побывали путешественники, ушедшие на запад. И то же справедливо относительно севера и юга, они тоже превращаются в свою противоположность. У меня есть доказательство, что это касается пути в любом направлении, начатом из любого места. – Лофбайель оглядел застывшие лица жрецов. – Размышления об этих фактах – конечно, если это факты, позволило мне предположить, что любое путешествие, если оно продолжается достаточно долго, не встречает преград, и, если путник не отклоняется в сторону, заканчивается там, где началось.

– И поэтому ты решил, что наш мир круглый? – недоверчиво и возмущенно спросил Френнелеч. – Ты считаешь, что в твоих праздных мечтаниях содержится истина... опровергающая Писание, источник всякого истинного знания? Какая дерзость!

– Я... это всего лишь задача, которую я сочинил для учеников. Они приходят ко мне, желая научиться искусству расчетов и графики, – ответил Лофбайель. – Мы спрашиваем: "Какая фигура не имеет центра, но имеет центры повсюду, ограничена в размерах и не имеет границ протяженности?" Размышления и наблюдения показывают, что такими противоречивыми свойствами обладает только поверхность сферы, только она отвечает условиям задачи, и отсюда вытекает следующий вопрос: "Если мир обладает такими свойствами сферы, разве отсюда не следует, что у него шарообразная форма?"

Обвинитель Рекашоба фыркнул и презрительно отвернулся, показывая, что он слышал достаточно и терпение его кончилось. Он выпрямился, поднял голову и обратился к Совету:

– Прежде всего, чтобы опровергнуть мысль, что в утверждениях обвиняемого может содержаться какая-то истина, я представлю три независимых доказательства того, что мир не может быть круглым. Во-вторых, я покажу, что утверждения обвиняемого – вовсе не невинная игра в задачи, как он пытается доказать, а принципиальная попытка бросить вызов представителям власти Жизнетворца в этом мире, отравить сознание молодежи и вызвать сомнения в божественно вдохновленном Писании. И потому строгое наказание не только справедливо, но и обязательно.

Рекашоба помолчал, картинно обвел взглядом аудиторию и взял целлюлозный шар и кубок с метаном.

– Мое первое доказательство основанно на факте, известном всем робосуществам, и займет у нас немного времени. – Он налил небольшое количество жидкости на шар и смотрел, как жидкость тонкими струйками стекает на пол. – Жидкость не может удержаться на поверхности шара, заметил он. – Отсюда следует, что мир в форме шара не может иметь океаны из метана. Но океаны существуют, разве не так? Или я не прав? Или тысячи путешественников и моряков обманывают себя? – Он пронзительно взглянул на Лофбайеля. – Чем ты ответишь на это, Отрицатель-Океанов?

– Ничем, – с несчастным видом сказал Лофбайель.

Рекашоба поставил кубок и отбросил в сторону шар, недостойный больше занимать внимание Совета.

– Но если шар достаточно велик, – беззаботно продолжал он, – можно подумать, что океаны удержатся в его верхней части. Это приводит нас к моему второму доказательству: в таком утверждении содержится логическое противоречие. – Рекашоба повернулся и указал на одну из карт Лофбайеля, которые были вывешены на стене, как улика. – Как нам сказали, на этой карте изображен весь мир, хотя отдельные его части не ясны и лишены подробностей. Взгляните: разве океаны не составляют большую его часть? Но если это действительно весь мир и если этот мир шар, океаны, ограниченные в своем размещении, как было показано в моем первом доказательстве, должны занимать только его верхние районы и покрывать только небольшую часть его поверхности. Таким образом, либо мир не шар, либо эта карта не содержит изображения всего мира. Если мир не шар, мое доказательство справедливо. Если карта не изображает весь мир, обвиняемый противоречит фактам, и так как его свидетельства ошибочны, ошибочен и сам факт, который он доказывает. Таким образом, получается, что все равно мир не имеет шарообразную форму. Поскольку третьей альтернативы не дано, доказательство строго логично.

Рекашоба торжественно посмотрел в лицо членам Совета.

– Мое третье доказательство следует из священной доктрины. – В голосе его появились зловещие нотки, и он немного помолчал, чтобы все восприняли серьезность его слов. – Если бы дело не имело серьезных последствий, я бы посчитал его простой глупостью и невежеством. Но оно отрицает самые основы истины, данные нам в Священном Писании, отрицает доктрину Временного Представления и Последовательности. – Он снова помолчал, поднял руку и обратился ко всем присутствующим:

– Мир создан в форме, придуманной Жизнетворцем, чтобы служить постоянным напоминанием, чтобы постоянно напоминать: церковь и государство – орудия божественной власти, а их главы представляют воплощение Его воли. Так прочный небесный покров, за который смертным не позволено заглянуть, символизирует Верховного Архижреца, – обвинитель повернулся и почтительно склонил голову в направлении Френнелеча, – который занимает высшее положение, доступное робосуществам. Небо лежит на неприступных вершинах Пограничного Барьера, который окружает весь мир, точно так же, как Верховного Архижреца окружают церковные и мирские владыки цивилизованного мира, которые избраны пребывать на не доступных обычным робосуществам высотах. Это прежде всего Его Верховное Величество.

– Да хранит Жизнетворец короля! – выкрикнул Гораззоргио.

– Да будет так! – ответила скамья.

Рекашоба продолжал:

– Меньшие вершины поддерживают большие, подножия подпирают меньшие вершины, точно так же как младшие жрецы и чиновники государства поддерживают своих руководителей. А еще ниже свое законное место в этом плане занимают равнины и пустыни – таковы массы населения. – Он предупреждающе вытянул палец. – Но массы не должны допускать ошибки, считая, что жребий несправедлив к ним. Напротив! Точно так же как низины защищены горами от бурь и питаются стекающими с гор ручьями и реками, массы защищены и получают духовное пропитание Жизнетворца от тех, кому Он предназначил стоять выше.

Снова посмотрев на Лофбайеля, Рекашоба заговорил строго:

– Но круглый мир несовместим с таким понимаем Святого Писания. Так как в Писании усомниться нельзя, круглый мир существовать не может. – Он подождал немного, чтобы его слова были записаны, и продолжал еще более громким голосом: – Больше того. Всякое противоположное утверждение тем самым означает отрицание Писания. А такое отрицание не что иное как... ересь! – Ропот пробежал по помещению. Лофбайель отчаянно вцепился в прут; казалось, он вот-вот упадет. Наказание за ересь – если она будет доказана – выжигание глаз, а потом погружение в чан с кислотой. Глаза Гораззоргио блеснули в радостном предвкушении: офицер, арестовавший преступника, сам осуществляет смертный приговор. Члены Совета начали совещаться негромкими голосами.

За чиновниками и писцами у стены видна была выглядящая ржавой фигура, одетая в простую груботканую медь, перепоясанная тяжелым черным плетеным поясом, в тускло-красном плаще из переплетающихся керамических пластин. Тирг, Задающий-Запретные-Вопросы, глубоко вдохнул азот, чтобы охладить перегревшиеся эмотивные контуры, и приготовился. Давний друг Лофбайеля, вместе с ним искавший истину, много раз наслаждавшийся его гостеприимством, когда приходил из своего одинокого жилища в горах, Тирг пообещал жене Лофбайеля, что вступится за него на суде. Тирг был далек от оптимистической надежды достигнуть чего-то полезного, он видел ревность Рекашобы и опасался, что сам факт его выступления сделает его на будущее отмеченным, подвергнутым постоянной слежке и притеснениям. Но обещание есть обещание. К тому же он даже подумать не мог о том, чтобы не попытаться помочь другу. Тирг внутренне напрягся и вцепился в край сидения.

Френнелеч осмотрел помещение.

– Хочет ли обвиняемый сказать что-то, прежде чем будет объявлен приговор?

Лофбайель попытался заговорить, но страх лишил его дара речи. Френнелеч перевел взгляд на старшину суда.

– Хочет ли кто-нибудь выступить в защиту обвиняемого? – сказал старшина. Тирг снял свою шляпу из алюминиевой сетки и, сжимая ее, медленно встал.

– Кто выступит в защиту обвиняемого? – спросил Френнелеч.

– Тирг, отшельник из леса, он называет себя другом обвиняемого, ответил старшина.

– Говори, Тирг, – приказал Френнелеч.

Суд и члены Совета ждали. После недолгого замешательства, вызванного отыскиванием подходящих слов, Тирг осторожно заговорил:

– Прославленные члены Высшего Совета и члены суда, нельзя отрицать, что кое-что из сказанного здесь сказано поспешно и необдуманно; если бы была возможность взвесить и поразмыслить, они не были бы сказаны. Правда и правосудие – это дело суда, и каков бы ни был приговор, я не буду его оспоривать. Но почтительно замечу, что обвинение в ереси нуждается в дальнейшем рассмотрении, и мудрейшие и старейшие кроаксийцы со мной согласятся. – Он посмотрел на лица судей и слегка приободрился, убедившись, что его слушают.

– Ибо по определению, как нам сказано, ересь есть отрицание истины Святого Писания. Но нужно показать, какое утверждение Святого Писания отрицалось? Мы таких утверждений не слышали, и никто таких утверждений обвиняемому не приписывал. Напротив, и обвиняемый и обвинитель просто задавались вопросами. Поскольку вопрос сам по себе не предполагает ответ, никаких утверждений не было сделано, и обвинение в ереси не может быть доказано.

Некоторые члены Совета вопросительно поглядывали друг на друга, другие негромко переговаривались. Похоже, по крайней мере некоторые из них увидели дело в новой перспективе. Впервые ощутив искру подлинной надежды и приободрившись, Тирг поставил свою шляпу, сделал просительный жест и продолжал.

– Далее, с разрешения суда, я представил бы не третью альтернативу двум предложенным – ученый обвинитель заверил нас, что третьей альтернативы быть не может, – а скорее предположение, что вторую альтернативу можно разделить на два варианта, а именно: либо мир круглый, либо на рассказы путешественников нельзя опираться. Таким образом, доводя доказательства до абсурда, давая возможность своим ученикам выбирать, обвиняемый на своих уроках показывал относительность истины и невозможность опираться только на данные чувств.

На некоторых жрецов это произвело впечатление, даже выражение Френнелеча чуть смягчилось. Тирг продолжал:

– Последнее мое замечание о том, что в своей должности королевского картографа обвиняемый оказал ценные услуги Его Ве... – Тирг уловил недовольное выражение Френнелеча и тут же поправился: – народу Кроаксии, которые особенно важны в наши дни, когда нам угрожают враги из-за рубежа. Если Жизнетворец в своей бесконечной милости послал нам картографа, мы должны хорошо подумать, прежде чем оказываться от Его дара.

С этими словами Тирг сел и обнаружил, что дрожит. Совет погрузился в обсуждение и после долгих разговоров и покачивания головами Френнелеч призвал всех к тишине и провозгласил:

– Приговор Совета: обвиняемый виновен в безответственности, неуважении и святотатстве, недопустимых у простого робосущества и тем более нетерпимых у учителя. – Он помолчал. – Обвинение в ереси, однако, отвергнуто. – Лофбайель покачнулся и облегченно вздохнул. В комнате послышались возбужденные возгласы, Рекашоба гневно отвернулся, а Гораззоргио злобно взглянул на Тирга. Френнелеч продолжал: – Суд решил проявить снисходительность и приговорил обвиняемого к конфискации четверти его имущества; две яркости обвиняемый должен предаваться покаяниям в общественном месте; вслед за тем он навсегда лишается права преподавать, писать материалы для публичного распространения и вообще распространять свои идеи, мысли и мнения в обществе и во всех связанных с этим видах деятельности. Заседание закрывается.

– Встать! – приказал старшина. Все стояли, пока Френнелеч спускался со своего трона и выходил из помещения в сопровождении своих помощников и служителей. После почтительной паузы с молчаливым достоинством стали выходить остальные члены суда. Когда его уводили, Лофбайель коротко кивнул и умудрился благодарно улыбнуться другу. Вокруг заговорили, присутствовавшие поодиночке и группами направились к выходу.

Гораззоргио подошел к Рекашобе, который собирал свои документы, глядя вслед уходящему Тиргу.

– Кто это? – негромким угрожающим голосом спросил Рекашоба. – Что ты о нем знаешь?

– Боюсь, что мало, – ответил Гораззоргио. – Он живет вдали от города, в лесу под горами. Но я слышал, что он занимается Черным Искусством и колдовством. Я порасспрашиваю.

– Да, – проворчал Рекашоба. – И следи за ним. Собери все факты и свидетельства. Нужно быть уверенным, что его-то уж красноречие не спасет, когда он предстанет перед судом Совета.

6

Карл Замбендорф родился в 1967 году в городе Верфен на севере Австрии. Он был третьим ребенком в семье, у него было два брата и две сестры, и тогда его фамилия была Заммершниг. Отец его всю жизнь проработал книготорговцем, мать – учительницей. В сравнительно раннем возрасте Замбендорф понял, что хоть его родители честны, умны, изобретательны и вообще образцовые носители всяких других добродетелей, они никогда не будут богаты, как того заслуживают, и их тяжелый труд не принесет им общественного признания и благодарности. Постепенно он понял, что эта аномалия является частью более обширного обмана, осуществляемого обществом в целом: общество прославляет на словах знания и учение, но награждает богатством и славой совсем не мыслителей и творцов, но тех, кто поддерживает его суеверия и закрепляет предрассудки. Знание – если позволить себе говорить правду, а это позволялось редко, – на самом деле враг человека: оно угрожает разоблачить миф, на котором основаны предрассудки и вымыслы общества.