Текст книги "Агент Веги и Другие истории"

Автор книги: Джеймс Генри Шмиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 53 страниц)

Барни откашлялся.

– Другой физик в качестве помощника?

– Мне подойдет любой толковый физик, – решительно заявил Мак-Аллен. – Видите ли, вопрос лишь в том, насколько на него можно положиться.

– Мы поговорим об этом завтра или… – Барни подмигнул профессору, – чуть позже.

С выражением отстраненного удивления Барни смотрел на человека, который только что подписал себе смертный приговор, себе и своему старому слуге. Впервые в довольно пестрой карьере Барни вопрос об умышленном убийстве не только возник в ходе операции, но и в мгновение ока стал ее неотъемлемой частью. А Мак-Аллена заменит Фрэнк Элби, с его честолюбием и жадностью. Элби очень способен, к тому же его можно будет контролировать. Мак-Аллена же не проконтролируешь. Его можно только обмануть и, если понадобится, убить.

А убить профессора необходимо. Если Мак-Аллену позволить дожить до того времени, когда сможет отключить «Трубу», он ее просто выключит, а потом уничтожит само устройство и все свои записи. Его не разубедишь в том, что «Труба» представляет серьезную угрозу. Да и Фредериксу, этому любителю подслушивать за дверью, придется упокоиться навеки, дабы обеспечить Барни безраздельное владение «Трубой».

А что, если Мак-Аллена оставить в живых? Нет, решил Барни, это невозможно. Он сделал ставку в новой игре, крупной игре, невероятной, поразительной игре, принимая во внимание открывающиеся возможности «Трубы». Это означает для него новый интерес к жизни. Не в его правилах отказываться от таких шансов. Что же касается участи профессора, то его смерть – всего лишь суровая необходимость. Крайне неприглядная необходимость, но Мак-Аллен, который сладко бормотал что-то, пока они следовали коротким коридором ко входной двери, уже начал казаться Барни нереальным – этаким маленьким, пухлым, болтливым, растворяющимся в воздухе призраком.

В дверях компаньоны обменялись последними словами. Мгновение спустя Барни уже не мог бы их повторить. Правда, он мимолетно отметил, что у маленького призрака удивительно твердое рукопожатие. Затем биржевой спекулянт направился по цементной дорожке на улицу. На Калифорнию тем временем, наконец, опустился вечер, несколько домов через улицу отбрасывали на холмы смутные тени, в окнах горел свет. Барни вдруг понял, что чувствует себя удивительно усталым и подавленным. Он расслышал, как в нескольких шагах позади него Мак-Аллен закрыл дверь своего дома. Внезапно и дорожка, и сад, и улица, и дома, и холмы – все исчезло для Барни Чарда в ярчайшей беззвучной вспышке белого света.

* * *

Он пролежал с открытыми глазами несколько секунд, прежде чем смог полностью осознать этот факт. Он лежал на спине, глядя на балки низко нависающего потолка незнакомой комнаты. Свет был искусственным, приглушенным, точно на улице ночью. Внезапно его память прорезала яркая вспышка. «Меня пробросили!» – было первое, что пришло ему в голову. – «Перехитрили. Провели. И кто…»

Затем все это ушло прочь под действием краткого, интенсивного всплеска радости по поводу того, что он все же жив и, по-видимому, не пострадал. Барни резко повернулся набок, обнаружил, что лежит на кровати, и огляделся.

Комната была низенькой и широкой. Что-то неуловимо странное…

Он быстро составил в уме подробное досье о ней. Стены красного дерева, мексиканские коврики на полу, книжные шкафы, камин, стулья, письменный стол с пишущей машинкой и настольной лампой. Напротив, у стены, стояли высокие напольные часы с блестящим металлическим диском вместо циферблата. Они издавали мягкий, тяжелый стук, похожий на биение сердца какого-нибудь исполинского животного. Это была точная копия тех часов, что он видел в гостиной Мак-Аллена. Комната, конечно, принадлежала профессору. Почти роскошная по сравнению с его испанским домом, но несшая его несомненный отпечаток. Внезапно Барни понял, что в ней необычно – отсутствие окон. Имелась дверь, по крайней мере, вытянув шею направо до отказа, он мог ее видеть. Она была полуоткрыта, за ней просматривался примерно метр узкого прохода, освещенного в той же ненавязчивой манере. Оттуда не доносилось ни звука.

Он здесь один? Так что же все-таки произошло? Он явно находился не в доме Мак-Аллена и не в рыболовной хижине на озере. «Труба», должно быть, как-то захватила его своим раструбом перед домом Мак-Аллена и перенесла в дом на Майорке. Возможно также, что он находится в запертом укрытии, которое Мак-Аллен построил под домом на Сладком пляже.

Во всем этом были неприятны две вещи. Исследования Барни охватывали собой далеко не все секреты Мак-Аллена. А еще то, что старик не клюнул на щедрые посулы. Во всяком случае, не настолько, чтобы им поверить.

Досада на себя за то, что Мак-Аллен облапошил его, на мгновение переполнила Барни. Он соскочил с кровати. Его пиджак был аккуратно повешен на спинку стула, обувь стояла рядом с кроватью. Во всем остальном он был полностью одет. Содержимое карманов осталось нетронутым: бумажник, портсигар, зажигалка, даже револьвер были на месте, последний оказался даже заряженным, что вызвало у Барни подобие шока. Он переложил револьвер в карман брюк. Единственное, что исчезло, это наручные часы.

Он вновь осмотрел комнату, затем бросил взгляд на полуоткрытую дверь. Мак-Аллен не мог не заметить револьвер. Однако он не забрал его или, по крайней мере, не разрядил, что при других обстоятельствах могло бы напугать Барни. Что бы это могло означать? Крадучись, он подошел к двери, на несколько секунд прислушался, убедился, что ничего не слышит, и прошел дальше. Менее чем через две минуты он вернулся в комнату, чувствуя, как в душе поднимается паника. Он обнаружил ванную, маленькую кухню и кладовую, точнее, целый склад, по площади в два раза превышающий все остальное помещение, вместе взятое, и он был битком набит всевозможными упаковками, в нем имелась даже морозильная камера. Поскольку в коробках преимущественно еда, подумал Барни, а в помещении прекрасная вентиляция и автономно подается энергия, значит, Мак-Аллен соорудил себе превосходное убежище. В нем с определенным комфортом можно жить годами, не выходя на поверхность.

С точки зрения Барни, в устройстве убежища была только одна существенная странность, сильно его встревожившая. Нигде не было ни окна, ни двери.

«Труба Мак-Аллена», конечно, могла с успехом заменить эти традиционные приспособления. Но если «Труба» являлась единственным входом и выходом, тогда это означало, что Мак-Аллен дополнительно к убежищу обзавелся превосходной тюремной камерой, чье местонахождение могло быть в нескольких сотнях метров под землей. Предприятие, конечно, стоившее кучу денег, но во всем остальном вполне осуществимое.

Он почувствовал, как учащается его дыхание, и приказал себе расслабиться. Где бы он ни находился, продлится это недолго. Мак-Аллен вскоре должен вступить с ним в контакт. И тогда…

Взгляд Барни уперся в письменный стол на противоположном конце комнаты – на столешнице лежали его наручные часы. Он подошел, поднял их и обнаружил под ними узкий белый конверт, адресованный ему.

Мгновение он непонимающе смотрел на конверт. Затем слегка трясущимися руками оторвал краешек и вынул лист с напечатанным на нем текстом.

* * *

Письмо было напечатано на личном бланке Оливера Б. Мак-Аллена.

Дорогой мистер Чард!

Несчастливое стечение обстоятельств в сочетании с некоторыми чертами вашего характера заставили меня причинить вам ряд серьезных неудобств.

Позвольте объяснить: информация, переданная вам мной относительно «Трубы Мак-Аллена» и моего текущего положения, не вполне соответствует действительности. Мое изобретение отнюдь не является тем строптивым инструментом, каким я его описал, а именно, его можно «закрыть» в любое время и без каких-либо сопутствующих трудностей. Далее, решение сокрыть существование «Трубы» было принято вовсе не мною одним. Долгие годы мы – то есть мистер Фредерикс, обладающий дипломом инженера и в значительной мере ответственный за конструктивное воплощение «Трубы» – и я являемся членами ассоциации, о которой, боюсь, я не могу рассказать вам слишком подробно. Зато я могу вам открыть, что, помимо прочих вещей, эта ассоциация охраняет от праздного любопытства не только мое детище, но и еще некоторые опасные плоды человеческой науки и намерена продолжать это делать до тех пор, пока более стабильные времена не позволят их обнародовать без опасений.

Охранять новшества, подобные «Трубе», от попадания в безответственные руки – в наши дни задача не из легких, однако в нашем распоряжении множество различных и весьма эффективных средств. В данном случае, вы случайно оказались вовлечены в ситуацию, специально разработанную для того, чтобы отвлечь активное внимание другого человека, некого умного и беспринципного индивида, который стал проявлять в последнее время повышенный и в высшей степени нежелательный интерес к тому квазипубличному фиаско, которое якобы потерпел мой «телепортатор материи» несколько лет назад. Шансы на то, что кому-то другому станет известно о некоторых темпоральных несообразностях, кои были сфальсифицированы для привлечения внимания этого индивида, казались мизерными и не заслуживающими внимания. Тем не менее, произошло неожиданное: заинтересовались вы, мистер Чард. Стремительность, с которой вы провели свое предварительное расследование, свидетельствует о недюжинной смышлености и силе воображения, свойственной вашему мышлению, с чем вас можно искренне поздравить.

Однако нами были своевременно замечены и ваши, куда менее достойные, мотивы. Пока я изображал сложный процесс принятия решения, которое вы, по-видимому, считали для меня неизбежным, ваше прошлое проходило тщательную проверку силами нашей ассоциации. Расследование подтвердило, что вы подпадаете под категорию лиц, к которым мы имеем более чем веские основания относиться с осторожностью.

Принимая во внимание и то, насколько далеко вас продвинула ваша подозрительность, а так же то, что вам удалось выяснить, как бы ни была искажена картина, все вышеперечисленное создает серьезную проблему. Проблема эта обостряется еще больше в связи с тем, что ассоциация приступает к осуществлению одного своего довольно важного «пятилетнего плана». Предание гласности кое-каких фактов в течение этого периода возымело бы совершенно непредсказуемые и откровенно нежелательные последствия. Таким образом, возникла насущная необходимость надежно обезопаситься от того, что вы можете разболтать. Хотя бы до тех пор, пока наш план не будет выполнен. Уверен, что вы понимаете, насколько неблагоразумно в этом отношении было бы положиться на ваше честное слово. Ваша свобода передвижения и возможность общения должна быть радикально сокращена до истечения вышеупомянутого пятилетнего срока.

В течение следующих двух недель, как показано на часах в ваших новых апартаментах, возможность связи с вами будет утрачена для меня или кого-либо другого из членов ассоциации вплоть до наступления дня вашего освобождения. Я сообщаю вам это, дабы вы не тешили себя напрасными иллюзиями относительно изменения ситуации в свою пользу, а как можно скорее смирились с тем фактом, что ближайшие пять лет вам предстоит провести в полнейшем одиночестве. Мы постарались сделать все возможное для того, чтобы в сложившихся условиях вы провели их как можно комфортнее.

Вероятно, вы уже попытались найти выход из своего, признаться, довольно тесного жилища, в котором вас оставили. Способ сделать это станет вам ясен ровно через двадцать четыре часа после того, как я закончу и запечатаю это письмо. Мне подумалось, что лучше всего будет сообщить вам некоторые подробности относительно вашего заточения, прежде чем вы сами убедитесь, что вам предоставлена максимальная свобода, какую только можно было вам позволить в сложившихся обстоятельствах.

Искренне ваш, Оливер Б. Мак-Аллен.

Барни уронил письмо на стол. Его лицо вспыхнуло.

– Да ты псих! – громко сказал он, наконец. – Еще больший псих, чем…

Он выпрямился и вновь оглядел комнату.

Предпочесть ли в тюремщики маньяка Мак-Аллена или тайную ассоциацию, посвятившую себя сохранению в тайне опасных научных разработок, – этот вопрос можно считать открытым. Если часы не были переведены, он находился без сознания, вне зависимости от того, что именно повергло его в это состояние, около пяти часов. Или около семнадцати, добавил он, подумав. Однако в последнем случае он был бы уже голоден, а сосания под ложечкой его организм пока не испытывал.

Стало быть, прошло пять часов. За пять часов они не смогли бы приготовить «жилище» так, как оно приготовлено: для проживания на неопределенный срок. Значит, можно предположить, что Мак-Аллен создал его как личное убежище на случай чего-либо вроде ядерного Холокоста. Но тогда зачем было им жертвовать ради какого-то Барни Чарда?

Слишком много вопросов, подумал он. Не лучше ли просто осмотреться.

* * *

Пустой металлический циферблат напольных часов поворачивался, обнаруживая за собой четыре других диска с разными шкалами, из которых Барни была знакома лишь одна. Биржевой спекулянт изучал остальные три в течение нескольких секунд, прежде чем их значение стало ему понятно. Огромные часы только что мягко отсчитали четвертый час первого дня первого месяца, первого года. На диске, отсчитывающем года, значилось пять цифр.

Барни уставился на диск неподвижным взглядом. Ага, пятилетний период, здесь должен быть ключ к разгадке всего происходящего.

Он покачал головой. Ключ это или нет, не определишь без дополнительных сведений. Он захлопнул диск-крышку над непонятными шкалами и задумался над письмом Мак-Аллена. То, что ожидало его через двадцать четыре часа, означало избавление от перспективы быть погребенным заживо в этом подземелье. Мак-Аллен вряд ли предоставит ему персональную «Трубу», значит, он имеет в виду обычную дверь, открывающуюся в окружающее пространство, снабженную замком с часовым механизмом.

В таком случае, где же эта дверь?

Барни предпринял вторую и более основательную попытку ее найти.

Три часа спустя он покончил с этим безнадежным занятием. Панели в любой из комнат могли скользнуть в сторону и за любой из них в указанное профессором время могла обнаружиться дверь, или то же самое могло произойти с одной из секций полового настила. Не было никакого смысла продолжать поиски. В конце концов, нужно было просто подождать.

По пути он сделал несколько открытий. Вскрыв несколько упаковок в кладовой и проверив содержимое морозильной камеры, он нашел, что здесь хранилось питания более чем достаточного на пять лет для одного человека. Предположительно, воды будет также достаточно – пока Барни не нашел способа это проверить. Источник воды, равно как и энергии и свежего воздуха, должен находиться где-то снаружи, и если воды будет вдоволь, он не будет страдать ни от голода, ни от жажды. Его снабдили даже табаком и спиртными напитками – во вполне приемлемом количестве. Все спиртное, что он видел, было отменного качества. Почти наугад он выбрал бутылку коньяка и принес ее в центральную комнату вместе со стаканом. В этот момент он не мог думать о еде, но решил, что выпить было бы невредно.

Он наполнил стакан наполовину, осушил его в два глотка, наполнил снова и поставил на подлокотник кресла. Почти сразу он почувствовал себя лучше. Однако ситуация угрожала лишить его присутствия духа. Все, что он пока успел выяснить, подтверждало сказанное в письме Мак-Аллена, а то, о чем там не говорилось, пугало своей таинственностью. Пока эта столь хитроумно спрятанная от него дверь не откроется, что должно произойти через семнадцать часов, наверное, будет лучше, если он не будет пока задумываться об этом.

Наилучшим способом сделать это – поскорее хорошенько нагрузиться, а затем проспать большую часть отпущенного времени.

Обычно Барни не имел привычки напиваться, но в этот раз пришлось начать вторую бутылку, прежде чем очертания жилища поплыли у него перед глазами. Впоследствии он не мог припомнить в деталях, как добрался до кровати.

* * *

Он проснулся страшно проголодавшимся и безо всяких признаков похмелья. Мысленно приспособиться к окружающей обстановке заняло у него не больше времени, чем открыть глаза, учитывая, что ему приснилось, как Мак-Аллен бросил его в яму, полную змей, и садистски размахивал канатом в четырех метрах у него над головой. Обнаружить себя лежащим в мягко освещенном подземелье показалось райским облегчением. По крайней мере, на несколько секунд.

Облегчение мгновенно испарилось, как только он сел и посмотрел на часы. Оставалось ждать еще больше часа, прежде чем эта идиотская дверь Мак-Аллена соизволит объявиться. Барни выругался и поплелся освежиться в ванную.

Там он нашел электробритву, конец шнура которой исчезал в стене. Барни побрился столь же педантично, как в начале самого обычного для себя дня, приготовил кофе с тостами в маленькой кухне и позавтракал в главной комнате. Ел он неспешно, ибо был погружен в свои мысли, и все время поглядывая по сторонам. Спустя несколько минут он отодвинул тарелку и встал. Если бы двадцать четыре часа Мак-Аллена исчислялись по большим напольным часам, дверь уже должна была появиться.

Очередной осмотр не принес никаких результатов, помимо того, что заставил настолько разнервничаться, что он готов был кусать пальцы. Он ходил по комнате взад и вперед, обозревая вещи, которые уже осматривал. Музыкальное устройство, которое он принял за радиоприемник, оказалось новейшим и необычайно качественным проигрывателем, рядом с ним он обнаружил две стеллажные стойки с пластинками, по большей части классикой. Кроме того, он нашел узкий встроенный шкаф с тремя полированными удочками и прочим снаряжением, что наводило на определенные мысли в отношении окрестностей его жилища, если только Мак-Аллен, где бы ни находился, не привык держать при себе свои игрушки. Барни мрачно прикрыл дверь шкафа, и стал осматривать стоящие рядом полки, битком набитые книгами. Большинство изданий, так или иначе, отражало вкус Мак-Аллена. Тома по технике. Великая Литература. Диккенс, Мелвилл, «Жизнеописание Ганди».

Барни проворчал что-то и уже собирался отойти от шкафа, когда его внимание привлек еще один заголовок. Он оглянулся и взял книгу в руки:

«Рыбы: испытанные методы ловли». Автор: О. Б. Мак-Аллен.

Барни только собрался открыть книгу, как перед ним открылась дверь.

Яркий свет – дневной свет – заполнил комнату столь стремительно, что у Барни перехватило дыхание. Книга точно выпрыгнула у него из рук. Одновременно он заметил, как на противоположной стене появилось низкое, широкое панорамное окно, занимая ее половину, и на другой стороне – большую дверь, которая все еще медленно открывалась внутрь. Дневной свет лился в комнату через окно и дверь, а за ними…

Несколько секунд он не мог оторвать взгляд от пейзажа, едва понимая, на что же он смотрит, и мысли бешено прокручивались у него в голове. Он исследовал каждый сантиметр каждой стены. Толстые деревянные панели не отошли в сторону, поверхности окна и двери стыковались вровень с соседними панельными секциями. По-видимому, «Труба Мак-Аллена» каким-то образом была задействована в этих переменах. И раньше можно было догадаться, что Мак-Аллен умеет использовать возможности своего детища по-разному. Затем Барни понял, наконец, что смотрит в окно, а дверь находится у него за спиной. Он медленно подошел к окну, все еще переводя дыхание.

Пейзаж показался ему незнакомым, но не столь уж необычным. Маленький домик прилепился к склону довольно узкой долины, покрытой густым лесом. До дальнего склона, который круто поднимался, точно огромная зеленая волна, заполняя собой всю долину, было не больше полукилометра. Пододвинувшись к стеклу, Барни увидел над ней полоску неба, чуть подернутого дымкой, летнего, яркого, светлого неба. Мак-Аллен, по-видимому, поместил свое убежище в наиболее малонаселенной части Канадских Скалистых гор.

С таким же успехом – и эта возможность представилась ему значительно менее радостной – местность с равной вероятностью могла находиться где-нибудь в районе Гималаев.

Однако самым важным сейчас было то, действительно ли дом расположен в долине, или это только видимость. При наличии «Трубы» несложно было сделать так, чтобы и комната и видимое ее окружение в действительности были разнесены в пространстве за многие-многие километры друг от друга. И что произойдет, если он отважится выйти наружу?

Из-за открытой двери раздавались мало связанные между собой звуки живой природы: птичий щебет, свист, хрипловатое курлыканье, которое в памяти Барни было связано с чем-то вроде диких голубей. Порыв ветра расшевелил близлежащие ветви. Он почувствовал в комнате дуновение бриза.

Все выглядело, звучало и ощущалось вполне адекватно.

Барни нахмурил брови, прокашлялся, и только тут обнаружил, что в комнате, помимо двери и окна, появился еще один предмет. На стене рядом с дверью, на уровне его плеча, возникла небольшая гладкая круглая пластинка цвета слоновой кости с двумя черными переключателями. Предположительно, они управляли появлением окна и двери…

Барни подошел ближе, и, поглядывая на окно, осторожно дотронулся до правого, затем быстро повернул. В тот же миг окно исчезло, а деревянная панель вновь покрыла стену. Барни вернул переключатель в прежнее положение – окно вернулось на место.

Дверь отказывалась исчезать, пока он ее не захлопнул. После этого она повиновалась переключателю столь же покорно, как и окно.

Он снова прошелся по комнате, вернулся с одним из рыболовных приспособлений Мак-Аллена и испытующе высунул его кончик в дверь. Он не сильно удивился бы, если бы этот кончик тут же рассыпался на мелкие части или обуглился у него на глазах. Однако ничего подобного не произошло. Он порылся кончиком удилища в рыхлой почве у порога, затем втянул обратно.

Домик овевали потоки свежего бриза, несколько крупинок почвы занесло за порог в комнату. Похоже, что дверь вполне безопасна и не содержит неприятных ловушек.

Барни шагнул за порог, затем медленно продвинулся еще на несколько шагов вперед и остановился, оглядываясь по сторонам. Отсюда открывался куда лучший вид на долину, и это немедленно сообщило ему, что он находится не среди Скалистых гор в Канаде. По крайней мере, насколько ему было известно, пустынь в Канаде не было. А здесь долина заканчивалась приблизительно в километре от дома, лесистые склоны круто спускались к ландшафту однообразно-ржавого цвета, где плоские пески перемежались обломками обветренных скал, и так продолжалось до самого горизонта, где край пустыни сливался с краем дымчато-белого неба. Очень похоже было на…

Барни внезапно вытаращил глаза. Возможно, он находится в Сьерре, а ведь это всего в каких-то трех-четырех часах езды от Лос-Анджелеса?

Конечно, три-четыре часа – при условии, что у него есть машина. Но даже и так…

Это его озадачило. Вокруг не было никаких признаков человеческого жилья, ни одной живой души. Однако кто-то ведь должен быть здесь. Кто-то, кто должен за ним присматривать. Иначе – что может удержать его от попыток уйти из места своего заточения, пусть даже это станет довольно тяжелым, изнурительным походом до ближайшего оазиса цивилизации.

Даже если окажется, что его поместили в Гималаях, или еще каком-нибудь столь же удаленном месте, рядом должны жить какие-то горные племена, а в небе – иногда пролетать самолеты.

Барни остановился у двери, заново обдумывая ситуацию и ища в ней подвох. Мак-Аллен и его друзья, кем бы они ни были, явно не идиоты. Что-то здесь было не так, что-то, о чем он пока не догадывается.

Почти бездумно он поднял голову и прищурился в яркое белесоватое небо… И увидел ЭТО.

Воздух с шумом вошел в легкие. Он вырвался наружу придушенным, полным ужаса криком, с которым Барни бросился обратно в дом, захлопнул дверь, повернулся и начал неистово щелкать переключателями на настенной пластинке. До тех пор, пока дверь и окно не скрылись из виду, а вокруг снова не засветился приглушенный сумрак навязанного ему жилища. Он припал к полу, содрогаясь всем телом от страха, которого ранее не мог даже вообразить.

Теперь он понял, в чем таился подвох. Понял, как только машинально поднял взгляд и увидел крошечную бело-голубую светящуюся точку, смотрящую на него из-за раскаленных облаков. Точно блестящий глаз чудовищного насекомого…

Солнце этого мира.

Конец Первого Года

* * *

Барни Чард очнулся от тяжелого сна и вдруг понял – что-то не так. Несколько секунд он водил глазами по темному потолку, ощущая сухость во рту, сердце натужно билось в тягостном предчувствии. Затем он обнаружил, что всего лишь оставил открытой входную дверь и включенным окно. Всего лишь? Это произошло впервые с тех пор, как его оставили здесь. Он никогда не засыпал, не запечатав предварительно свое жилье, даже когда напивался в стельку.

Он подумал о том, чтобы вылезти из кровати и сделать это сейчас, но решил, пусть все остается, как есть. В конце концов, он знал, что в долине нет ничего, как нет ничего во всем этом мире, чего можно было опасаться. Кроме того, он чувствовал себя смертельно усталым, слабым и больным. А ведь подобное чувство давно не беспокоило его, как бывало раньше, нет, то было просто констатацией физического факта. Простыня оказалась пропитанной потом, хотя в комнате было не более чем приятное тепло. В его жилище никогда не было перепадов температуры. Барни снова попытался понять, как же так случилось, что он забыл об окне и двери.

Была довольно глубокая ночь, когда он уснул, но вне зависимости от того, сколько он проспал, ей предстояло еще длиться и длиться. Когда последний раз он дал себе труд проверить, а это было, вспомнил Барни, несколько месяцев назад, бессолнечный период длился более пятидесяти шести часов. Незадолго до того, как упасть в кровать, он стоял перед большими часами, и минутная стрелка на часовом циферблате приближалась к отметке, означающей окончание первого года в земном летоисчислении, проведенного им в этой лачуге. Наблюдая за сим торжественным событием, он был вновь ошеломлен осознанием чудовищности своего одиночества, и когда стрелка принялась отсчитывать следующий год, со всхлипами и ругательствами сжал в руке револьвер, ослепленный неистовой смесью жалости к себе и бессильной ярости. Затем сменил гнев на милость и решил отбросить прочь горести, прекратить стенания и вместо этого хорошенько повеселиться и как следует надраться. И в эту ночь, ночь счастливой годовщины, превзойти все свои прежние попойки.

Однако он этого не сделал, хотя все приготовил празднично: расставил стаканы, колотый лед, представительный отряд непочатых бутылок. Но, взглянув на сей боевой строй, вдруг заранее почувствовал тошноту. Затем ощутил прилив свинцовой тяжести полного поражения. У него не было времени подумать о том, чтобы запечатать дом. После этого он просто упал в кровать как был, и счел за благо забыться на месте. Барни Чард лежал и раздумывал об этом не без удивления. Можно было сказать, что год выдался нелегким. На протяжении долгих дней, в особенности, когда он изо всех сил пытался примириться со здешним окружением под туманным влиянием беспробудного алкоголизма. Одна мысль об адски блистающей звезде, вокруг которой кружился этот мир, и сознание того, что лишь крыша и стены лачуги отделяют его от бесконечно чужого пылающего светила, казались совершенно не выносимыми. Спустя некоторое время он стал намного легче переносить долгие ночи. В них тоже была своя странность, но разница по сравнению с земными была не столь велика. Он привык к огромной зеленой луне и начал чувствовать нечто вроде привязанности к спутнику поменьше, сливочно-желтого цвета и с такой вытянутой орбитой, что делало ее сравнительно редкой гостьей на небосклоне. По ночам он время от времени начал оставлять окно открытым на несколько часов, и наконец даже дверь. Однако раньше он никогда не делал этого, если собирался заснуть.

Алкоголизм, решил Барни, тяжело ворочаясь на промокшей и измятой простыне, был не слишком ему свойственен. Его организм, или, возможно, некий фактор в его сознании, позволяли заходить далеко, но не слишком. Стоило превзойти неписаный лимит промилле в крови, как внезапно резко ухудшалось самочувствие. Периоды злостного злоупотребления горячительным отзывались крайне неприятными последствиями. Барни Чард, парень когда-то крепкий как сталь, сразу после запоев представлял собой неприглядное зрелище: разлагающийся заживо, рассыпающийся на кусочки. Именно тогда, когда это зрелище ему не удавалось отогнать, он садился за стол с револьвером в руке, медленно вращая барабан. Временами казалось, что рука тянется к виску.

Возможно, он просто слишком сильно ненавидел Мак-Аллена и его коллег по ассоциации, чтобы взять и положить всему конец. Как в пьяном, так и в трезвом виде, он вынашивал бесконечные планы по их уничтожению. Он должен быть жив, когда они прибудут сюда. В течение нескольких дней у него была галлюцинация, будто в лачуге Мак-Аллен со товарищи, и Барни спорил с ними, угрожал и умолял. Из этого он вынес чувство затаенного страха перед тем, что часто делал по вечерам. С тех пор он уже больше не пил так много. Однако на этот раз он уснул, не выпив ни капли.

* * *

Он сел на край кровати, обнаружил, что его слегка бьет дрожь даже от столь незначительного усилия, но все же встал на ноги и нетвердой походкой направился к двери. Встал рядом и выглянул наружу. Слоистые облака всегда развеивались ночью и собирались вновь на заре. Сейчас небо было почти чистым. Зеленое сияние, поднимающееся слева над пустыней, означало, что большая луна поднимается над горизонтом. Маленькая желтая – плавала высоко в небе. Если бы они сошлись вместе, была бы самая светлая часть ночи, во время которой птицы и другие животные в долине принимались за свои обычные дела, словно днем. Даже сейчас до Барни доносился щебет птиц сквозь неуемное журчание небольшого ручейка, протекавшего по центру долины, начинаясь из небольшого озерца и заканчиваясь застойными, пересыхающими лужами там, где он вторгался в пустыню.

Внезапно заточенный обнаружил, что принес револьвер и держит в руке, даже не подозревая об этом. Криво усмехнувшись бессмысленности своей прежней осторожности, Барни сунул его в карман брюк и вытащил спички, мятую пачку сигарет, чтобы закурить. Очень предусмотрительно с их стороны, что его не лишили некоторых мелких приятностей… например, оставили достаточно спиртного, чтобы он мог допиться до белых чертей в любое время.

Или, например, не забрали револьвер…

С точки зрения коллег Мак-Аллена из ассоциации, все, что с ним произойдет, разумеется, зависело от него самого, горько подумал Барни. Любой несчастный случай не отяготит их совесть.